Мэддокс: Ты не приехала в субботу, почему?

 

Быстро пишу ответ. Я не пришла, потому что меня мучило похмелье, да, но после вечера пятницы мне нужно было восстановиться. Я не создана для их образа жизни, и у меня было слишком много что терять, если не отдохнуть хорошенько. После того как мы с Мэддоксом немного повздорили в городе, я рассердилась и ускользнула от них. Только когда благополучно забралась в такси и уехала в кампус, я отправила ему и Лейле сообщение, в котором сообщила, что сбежала, и что все выходные буду занята учебой. После этого я выключила телефон и не включала его до сегодняшнего утра. Не намеренно просто потому, что была сильно погружена в выполнение заданий. Было несколько сообщений от Лейлы и только одно от Мэддокса со словом «Мило». Я не была уверена, был ли он зол на меня или разочарован. В любом случае, мне это не очень понравилось.

Я: Похмелье. Прости.

 

Засовываю телефон обратно в карман, но не раньше, чем он снова начинает вибрировать в ладони.

― Бл*ть, ― ругаюсь я, быстро глядя на экран.

Лейла: Нам надо поговорить...

 

О нет. А вот и моя старая приятельница – тревога. Я не видела Лейлу с вечера пятницы, полагаю, после клуба она пошла домой с Вульфом. То, что она отсутствует одну ночь ― неудивительно, но две ночи, это уже что-то. Я не знаю, о чем она хочет со мной поговорить, но что бы это ни было, придется подождать.

Пара длилась дольше, чем ожидала, но возможно, это было как-то связано с тем, что я постоянно смотрела на свой телефон. Как только звонок прозвенел, я перекидываю сумку через плечо и, разблокировав телефон, открываю сообщение от Мэддокса.

Мэддокс: Нам надо поговорить.

 

Сердце начинается колотиться у меня в груди. О чем черт побери, им обоим нужно со мной поговорить?

Я: Скоро буду.

 

Время обеда, поэтому я знаю, что они уже в кафетерии. Хочу знать, о чем они хотят поговорить со мной, но...

― Привет! ― зовет Мейсон, идя в шаг со мной.

Я улыбаюсь ему.

― Я встречаюсь с тобой уже второй раз менее чем за неделю. Ты следишь за мной?

― Что? Я? ― он указывает на себя. ― Нет, я настоящий гей.

Я останавливаюсь, выпучив глаза.

― Ты серьезно?

Он медленно растягивает губы в улыбке.

― Нет, извини...

― Не извиняйся, это я должна быть той, кто должен извиниться. Как низко было с моей стороны подумать, будто ты меня преследуешь.

― Я бы не сказал, что низко, ― он открывает дверь в кафетерий и жестом показывает пройти впереди него. ― Интуитивно.

― Интуитивно? ― ухмыляюсь я, глядя на него так, будто он с ума сошел. ― Интуитивно значило бы, что у моего предположения есть какого-то рода разумный повод. Я просто была подлой, ― хватаю пару подносов и передаю ему один.

― Ты не была подлой, Аметист. Ты человек, и в любом случае, когда я впервые тебя увидел, то подумал, что ты выглядишь интересно. Подлые люди не выглядят интересно, они выглядят банально.

― Ты так обо мне подумал? ― я тянусь за сэндвичем с курицей и апельсином. Это удивляет меня ― что он так обо мне думает. Никогда прежде меня не называли интересной.

― Конечно, ― краем глаза я вижу, как он наблюдает за мной, поэтому позволяю себе взглянуть на него. Он с глубокой искренностью смотрит на меня своими нежно-голубыми глазами. ― Когда я в первый раз увидел тебя, то подумал, что ты выглядишь интересной, но будто ты стараешься быть в тени. Словно лучший шедевр Бэнкси (прим.: Британский художник), стоящий рядом с дешевой, примитивной подделкой Мона Лизы.

Я грустно улыбаюсь, облизывая губы.

— Это очень мило с твоей стороны.

Мейсон пожимает плечами, будто не велико дело, и возвращается к наполнению своей тарелки едой.

— Это правда. В мире, где все хотят быть горячими. Сексуальными. Соблазнительными. Мона Лизами… несмотря на то, что они определенно дешевки... Ты же искусство Бэнкси, которое он размазывает средним пальцем на кирпичной стене, пока несет горшок завядших цветов. Ты ― все, о ком мир говорит, что не нужно быть такими… и именно поэтому ты по-интересному красива.

У меня нет слов.

― Мейсон...

― М-м-м? ― он откусывает кусок морковки.

— Это, возможно, самое милое, что мне когда-либо говорили, и я не люблю милых слов... но это было...

― Интересно? ― он изгибает свою идеальную бровь.

Я взрываюсь смехом, поворачиваясь к шумному кафетерию.

― Да, интересно. Где ты сидишь?

Он кивает на стол, где сидят футбольная команда колледжа.

― С парнями.

Мои ресницы трепещут.

― Конечно, ты играешь в футбол.

― Эй! И что это должно значить?

Все его приятели внимательно за нами наблюдают. Большинство из них с самодовольным выражением лица.

― Интересно... ― добавляю я, затем направляюсь к своему столу, оставляя его позади.

― Эй! ― зовет Мейсон. Я ухмыляюсь и медленно поворачиваюсь лицом к нему, продолжая идти задом наперед. ― Мне нужен твой номер!

Я притворяюсь, что раздумываю над его просьбой.

― Возможно. Только потому, что мне нравится слово «интересный».

Он дергает головой и широко улыбается, показывая свои ровные зубы. Я качаю головой и поворачиваюсь, чтобы сесть на свое сиденье.

― Привет.

Я снимаю с плеча сумку и сажусь. Заметив, что никто не приветствует меня, поднимаю глаза на них, отправляя в рот стебель сельдерея. Тэлон внимательно смотрит на меня, как и Вульф. Лейле, кажется, неловко, когда она откровенно пялится на меня, и затем, я наконец украдкой бросаю взгляд на сидящего напротив Мэддокса.

Его глаза безжизненны. Не выражающие ничего ― пустые и мертвые.

― Что? ― рявкаю я на всех. ― Я получила от вас обоих, ― указываю на Лейлу и Мэддокса, ― сообщение, в котором вы сказали, что хотите со мной поговорить. Так говорите.

Мэддокс устремляет взгляд на Лейлу.

Она поднимает руки.

― Эй! Я хотела поговорить с ней про девчачье дерьмо ― не твое дерьмо!

Мэддокс наклоняет голову в мою сторону.

― Почему ты пропустила вечеринку?

Я жую свой сельдерей.

― Я говорила тебе, что была уставшей и мне нужно было учиться.

― И ты это делала? ― он изучает меня внимательно.

― Делала что? ― спрашиваю я, очищая от кожуры апельсин. Люблю апельсины, но ненавижу очищать их, потому что потом часами мои пальцы пахнут цитрусом, и их кислота вызывает у меня боль в желудке каждый раз, когда их ем, но они мои любимые фрукты, поэтому я терплю это.

― Училась.

Я возвращаю на него взгляд.

― Да. Почему ты так придирчив сегодня? Как прошла вечеринка? ― спрашиваю я присутствующих за столом, слизывая сок с большого пальца.

Мэддокс под столом ударяет ногой меня в голень, и я хмуро смотрю на него.

― Ауч!

― Не делай этого.

― Чего? ― рявкаю я.

С меня уже достаточно его дерьмового настроения. Прямо сейчас столик Мейсона выглядит куда более привлекательно.

Мэддокс бросает взгляд на мой рот.

― Ох, этого, ― бормочу я.

― Она была... насыщена событиями, ― ворчит Тэлон, кусая свой бургер.

― Аметист не захочет об этом слышать. Она ненавидит драму, ― вмешивается Лейла, разрезая помидор на маленькие кусочки.

― Я не ненавижу их. Мне просто наплевать на них.

Лейла закатывает глаза.

― Все втайне любят наблюдать за ними, когда они не касаются их.

― Это так тревожит меня, Лей, ты даже не представляешь.

Лейла начинает лепетать о какой-то случайной стычке между двумя девушками, что подрались на вечеринке, но я пропускаю ее слова мимо ушей, и снова смотрю на Мэддокса.

― Ты в порядке?

Он сжимает челюсть, и затем внезапно встает.

― Да. Увидимся, ребята, позже.

Парень уходит, и я сморю на Тэлона.

― Я снова что-то натворила?

Тэлон внимательно смотрит на Мэддокса, а затем переводит взгляд назад на меня.

― Милая, ты ничего не сделала. Хочешь прогуляться?

Я открываю бутылку воды и смотрю на Лейлу, которая посылает мне одобряющую улыбку.

― Хорошо.

Последовав за Тэлоном по пустому коридору и через парадную дверь на улицу, я встаю рядом с ним.

― Итак, ты хочешь лишнюю кардио-нагрузку, или все же поговорить? ― я начинаю заплетать волосы в косу и перекидываю ее через одно плечо. На мне короткий белый топ, который открывает пупок и рваные джинсы, а на ногах белые Nike Air Force 1s.

Он хихикает и обнимает меня за плечо, притягивая к себе.

― Ты маленькая сестренка, которую мы все хотели, это уж точно.

Я расслабляюсь напротив его теплой груди.

― Думаю, ты говоришь за себя, не за Вульфа, который ненавидит меня, или Мэддокса, который также ненавидит меня, но...

―...Мэддокс не ненавидит тебя, Аметист, ― Тэлон ведет меня под цветущее кизиловое дерево, которое раскинулось под ярким солнцем, затеняя нас. Я плюхаюсь рядом с ним на траву и скрещиваю ноги.

― Не хочешь объяснить?

Тэлон вздыхает.

― Однажды у Мэддокса была девушка.

― Мило, ― отвечаю я. ― Я предполагала, что у него могла быть, ― знаю, что умничаю, но это стоило того, чтобы увидеть, как Тэлон улыбается.

― Не Стэйси, ― он быстро прерывает мои мысли. ― Стэйси всего лишь благотворительность. Это было в старшей школе.

― Подожди, почему ты мне рассказываешь это? ― я собираюсь проигнорировать ту часть про благотворительность.

― Я иду к этому! ― он стреляет в меня игривым взглядом.

Я расслабляюсь.

― Через год отношений она просто исчезла. Он искал ее, и затем, в конце концов, слетел с катушек. То есть, наркотики, деньги и сучки.

― Тэлон, не отзывайся о нас как о «сучках».

Он фыркает.

― Те, с которыми он связывался? Они такими и были. В любом случае, после Кэссиди у него не было ни одной. Я полагаю, именно поэтому он сейчас так капризничает. Мэддоксу нравится контроль, и он почти во всем его поддерживает. Кэсс здорово его встряхнула, когда ушла, ― Тэлон восхищается мной, глядя через плечо. ― Но даже на Кэссиди он не смотрел так, как смотрит на тебя, Эми. Думаю, это до чертиков его пугает.

Я думаю над его словами, вырывая из земли траву.

― Ну, это взаимно, поэтому я не понимаю, почему он умчался в бешенстве прочь, вместо того чтобы поговорить со мной об этом.

Тэлон ухмыляется.

― Он только что осознал это. Я же увидел это в первый вечер, как встретил тебя. ― Он встает и тянет меня за собой. ― Что ты делаешь в эти выходные?

― Собираюсь встретиться со своим папой, а ты? ― мы идем обратно к кафетерию.

― Лиза устраивает вечеринку по случаю дня рождения для одной из своих подруг.

― Кстати, о вас...

Тэлон смеется, качая головой.

― О, нет, я не собираюсь начинать это.

― Так нечестно! ― кричу я, когда он бежит обратно в здание колледжа.

 

У меня изо рта торчит зубная щетка, когда я выбираю одежду из своего шкафа, и слышу стук в дверь.

― Иду! ― бормочу я и уворачиваюсь от разбросанной по полу одежды. Хватаю за ручку и открываю дверь.

Мэддокс начинает хихикать, когда видит меня. Я позволяю ему зайти, и бегу в ванную. Сплевываю, полощу рот и повторяю.

― Привет! ― я возвращаюсь обратно в комнату.

― Ураган? ― спрашивает Мэддокс, указывая на одежду на полу.

Я хихикаю.

― Не-а. Я собираюсь к папе на выходные, и сборы оставила на последнюю минуту.

Мэддокс смотрит на меня, прежде чем медленно опускается на мою кровать.

― Какие у тебя планы на эти длинные выходные?

В понедельник День Независимости. Слава Богу, потому что, даже если мне и удалось выкроить время на учебу, я все еще не там, где должна быть из-за Лейлы и ее вечеринок, которые влияют на меня.

Мэддокс качает головой, внимательно глядя на меня.

― Ты забыла про мой бой через пару недель...

― Хм, нет? ― лгу я, вслепую бросая еще несколько вещей в рюкзак. Должно быть, это просто вылетело у меня из головы. ― В любом случае, где он будет проходить? Здесь?

Когда он не отвечает мне, я поворачиваюсь к нему лицом и затем немедленно жалею об этом, когда вижу его взгляд, направленный на меня. Он напряжен, сдержан и мне немного тяжело его удержать. Я все еще пытаюсь понять, что между нами происходит. Нельзя отрицать, что есть какая-то связь, но я не настолько наивная, чтобы полагать, что особенная только потому, что его брат сказал, что я особенная, и его действия немного... хорошо. Возможно, я могу рассмотреть идею, что особенная... но он ― Мэддокс Стоун, известный плейбой. Просто, думаю, у меня есть проблемы с доверием. Обычно мне нравится заходить в берлогу, когда я знаю, какое именно животное лежит напротив. А не ждать, пока будет слишком поздно, и буду закрыта в клетке с голодным львом вместо безобидного кролика.

Я изо всех сил пытаюсь оставаться собранной, но, когда он смотрит на меня так, как сейчас — это обезоруживает. Даже если всего на несколько секунд. Сколько времени нужно льву, чтобы схватить свою добычу?

― Аметист? ― требует он моего внимания, его притягательный взгляд все еще на мне.

― А? ― я наклоняю голову. Дерьмо. Он продолжает говорить?

Мэддокс ухмыляется.

― Я сказал, мой бой будет в Вегасе, на арене Cox Pavilion. Это хорошая возможность для меня и моей команды. Надеюсь подцепить парочку спонсоров, пока буду там.

― Я должна быть взволнована или напугана? Или и то и другое? И там будет Дэйна Уайт (прим.: Действующий президент Ultimate Fighting Championship ― крупнейшей в мире организации ММА)?

Мэддокс хватает меня за руку и притягивает к своей груди. Он садится, и я оказываюсь у него на коленях.

― Меня немного заводит то, что ты знаешь Дэйна Уайта, но тебе не нужно бояться. Я хорош в хуке с правой еще с детства. Это то, что я делаю. Если получу достаточно внимания, можно надеяться, что меня выберут в моей весовой категории для боя в MGM Grand (прим.: Гостинично-развлекательный комплекс в Лас-Вегасе). Большое, чертовое событие, детка.

Мои ноги висят сбоку от его, рукой он обвивает мою спину, когда притягивает меня ближе. Дерьмо. Мэддокс прижимается губами к коже под моим ухом.

― С чего бы тебе быть напуганной? ― его голос низкий и опасный, его теплое дыхание танцует над моей плотью.

Закрываю глаза.

― Почему ты делаешь это? ― шепчу я.

Я в двух секундах от того, чтобы потерять разум, и не уверена, хочу ли получить его обратно. Рукой Мэддокс проводит вверх по моему бедру, и губами, изогнутыми в ухмылку, прижимается к моей шее. Он разжигает пламя в тех местах, которые я думала уже погасила.

― Поехали со мной.

Я поворачиваюсь к нему лицом, кончиком носа Мэддокс слегка касается моего. Он так близко, что зрение расплывается.

― Почему?

Поднимает руку к задней стороне моей шеи и притягивает мое лицо к своему.

― Потому что я хочу тебя. Хочу всю тебя. Хочу трахать тебя до тех пор, пока ты не сможешь ходить или говорить, или, черт побери, ясно видеть. Хочу погубить тебя, сломать, и заставить тебя истекать кровью, чтобы я смог потом исправить это снова. Хочу трахнуть тебя так сильно, чтобы оставить отпечаток своего члена внутри тебя, чтобы каждый после меня знал, что ты моя.

Сжимаю бедра и между ними собирается влага.

― Я не могу быть чей-то собственностью, Мэддокс, ― говорю, проглатывая все и каждое чувство, что проносится сквозь меня.

Я хочу его. Черт побери. Хочу его. Я хочу, чтобы он сделал со мной все те вещи и еще больше.

Скользит своими губами по моим, а затем целует меня. Я слегка открываю рот, когда он нежно проскальзывает языком внутрь. Мэддокс отстраняется, его дыхание затрудненное.

― Ты права, Аметист, ты не можешь быть чей-то собственностью. Потому что маленький мальчик уже заявил на тебя свои права, когда тебе было семь.

Я облизываю свою нижнюю губу.

― Ты не в моем вкусе.

― То же самое, детка, ― говорит он.

Затем опрокидывает меня на спину, своими ногами раздвигает мои и прижимаясь своей промежностью к моей. О Боже. Мэддокс толкается своими бедрами в меня, его губы изогнуты в ухмылку. Я чувствую толщину его члена, когда он трется о меня, и мне нужно бороться со всем, что внутри, чтобы не тереться о него, пока не кончу.

― Что насчет того...

― Ты собираешься сделать мне предложение? ― я выгибаю бровь.

Он хихикает.

― Да. А что? Будешь драться со мной?

― Я буду драться с тобой, ― говорю я, взглядом бросая вызов.

Его взгляд усиливается, ухмылка становится шире.

― О, ты это сделаешь? ― он издевается, притворяясь шокированным. ― Я просто в ужасе.

― И должен быть, ― я киваю.

― Я уже описался от страха, ― добавляет он, и делает круговое движение бедрами.

Сужаю глаза и прикусываю нижнюю губу, чтобы подавить стон.

― Что это за предложение и можем ли мы обсудить его не тогда, когда ты сверху на мне? Это отвлекает.

Мэддокс прикусывает свою нижнюю губу. Прямо-таки закусывает губу. Белыми, идеальными зубами впивается в мягкую, пухлую плоть. Я хватаю его за шею и притягиваю его лицо к своему, жестко целуя. Он на секунду замирает, а затем расслабляется, прежде чем опускается всем телом на меня, предплечьями заключаю мою голову в ловушку. Посасывая его нижнюю губу, я провожу по ней языком, а затем возвращаюсь к посасыванию.

Он хихикает.

― Ты закончила? ― спрашивает Мэддокс, слегка откидываясь назад.

Киваю.

― Ага, ― нет ничего постыдного в моей игре ― все ясно.

Я снова чувствую, как его возбуждение прижимается ко мне. Закрываю глаза.

― Если ты хочешь, чтобы это сработало, тебе придется встать.

― Согласен, ― он вскакивает с меня и поправляет себя. Я сажусь на кровати, позволяя волосам рассыпаться вокруг лица.

― Ни один из нас не заводит отношения, поэтому, что насчет того, чтобы делать это... и другое дерьмо, не вешая никаких ярлыков?

Я наклоняю голову.

― Ты хочешь зеленый свет на то, чтобы делать что захочешь с другими девушками?

― Аметист, ― сухо говорит он, приподняв брови. ― Я, бл*ть, не хочу никого другого и не вижу себя в ближайшем будущем с кем-то другим, но, как и ты, ненавижу ярлыки. Не из-за обязательств, потому что я уже уверен, что никуда не сверну, и мы оба знаем, как сильно презираю измены... а потому, что чертово общество говорит нам, что мы нуждаемся в ярлыках, чтобы это сработало.

Это имеет смысл, и впервые с того дня как мы воссоединились с ним, я могу видеть, почему вслепую выбрала его.

― К черту общество, ― ухмыляюсь я.

Он тянет меня за руки, и прижимает к своей груди. Я закрываю глаза, вдыхая его запах, позволяя ему окутать меня словно безопасное одеяло.

― Ты бесишь.

Мэддокс смеется, целуя меня в голову.

― Ты приедешь в следующие выходные?

Я киваю, выходя из его хватки, чтобы продолжить паковать остальные свои вещи.

― Да! Сейчас мне нужно навести здесь порядок.

Он изгибает губы в улыбке.

― М-м-м, не сейчас...

Поднимает меня, схватив сзади за ноги и бросает назад на кровать. Я кричу и смеюсь, когда он плюхается на кровать вместе со мной.

― МАМ, Я ЗА РУЛЕМ.

Вы могли подумать, что у нее будет больше материнской заботы, но она на миссии ― выяснить, что происходит между нами с Мэддоксом.

― Знаю, но у тебя есть Bluetooth. Просто, пожалуйста. Я знаю, что ты, возможно, все еще злишься на меня.

― Я не злюсь.

Это правда. Я выбросила большую часть злости с Мэддоксом где-то три часа назад. Это значит, что, возможно, я использовала его член для личных целей ― яростный секс чудесен. Что также значит, что все еще чуть больше, чем в часе езды. Отлично. Хотя, я очень взволнована снова оказаться в Вашингтоне.

― Злость полезна, Эми. Я беспокоюсь о тебе и о том, что ты держишь свои эмоции внутри. Это нездорово.

Я закатываю глаза.

― Ты, ты и он? Вы встречаетесь?

― Мы не встречаемся, мама. Мы просто трахаемся, теперь мы покончим с этим?

― Аметист Лили Тейтум!

― Мама, ― отвечаю я. ― Послушай, мне нужно идти. Ты обр... обры... ваешь...

Я отключаюсь и выключаю телефон. В некоторые дни она может быть изматывающей. Вскоре понимаю, что мне нужна музыка. Бл*ть.

 

Дом моего отца построен из камня, с большими окнами, на которых такой слой налета, что они видны сквозь трещины в краске. Он переехал сюда, когда мне был год, из-за чего я проводила с мамой очень много времени. Я была бы не против, если бы мой отец жил ближе, и могла бы видеть его чаще. Я люблю маму, но с отцом всегда была близка.

Выбираюсь с водительского места и широко развожу руки.

― Эми! ― Лара, партнер моего папы и всемирно известный адвокат, открывает дверь. На ней белый фланелевый костюм-двойка и шлепанцы. ― Привет, девочка!

― Привет! ― я улыбаюсь, направляясь прямо к ней.

Она внимательно изучает мою реакцию. Карими глазами смотрит в мои голубые. У нее длинные волосы цвета пепельный блонд и черты лица, которые я называю мышиными. Она хорошо относится к моему отцу и всегда была милой по отношению ко мне. Они с папой вместе с тех пор, как мне было пять, я думаю, поэтому, в каком-то роде, она всегда была здесь. Лара притягивает меня в объятия, и я расслабляюсь.

― Твой папа на заднем дворе, играет с барбекю. Я немного напугана.

Я смеюсь.

― Да, я не виню тебя. Убедись, что Рокко как можно дальше от гриля.

Она открывает дверь шире, и я ступаю внутрь, закрывая ее за нами. Рокко ― немецкая овчарка моего отца.

Следуя за ней вглубь дома, я прохожу мимо гостиной и кухни, прямо к двери, которая выходит на задний двор.

Папа переворачивает котлеты, одетый в фартук, который я купила ему на день отца пару лет назад, с надписью: «Не оставляйте меня наедине с грилем», а в другой руке держит пиво. Прислоняюсь к дверной раме, борясь с ухмылкой, появившейся у меня на губах.

― Привет, папочка.

Папа быстро оборачивается, улыбка сияет на его лице. Мой отец ― мужчина классической красоты. В его темных волосах уже видна седина, вокруг глаз и на щеках есть морщинки. У него заразительная улыбка и смех, которые могут зацепить даже самых злых людей. У него куча друзей и папа всегда был душой компании. Но также он бывает немного пугающим, когда хочет этого ― особенно, когда дело касается меня.

― Привет, милая, как дорога?

Пожимаю плечами, подходя к нему, он обнимает меня, и я погружаюсь в его тепло.

― Она была довольно долгой, учитывая то, что мама все продолжала мне названивать.

― По поводу чего твоя мать достает тебя на этот раз, и почему она звонит тебе, пока ты за рулем? ― спрашивает он, возвращаясь к котлетам.

У мамы с папой странная дружба. Они шутят, обзывают и даже притворяются, что презирают друг друга. Но все знают, что они убьют или умрут друг за друга. Когда я спросила их, почему они расстались, если так любили, мама ответила: «Иногда, любви недостаточно, чтобы сохранить отношения или брак». Затем я сказала: «Но ведь у вас обоих есть еще и дружба!». Мама ответила: «Да, между нами есть дружба и любовь, Аметист, но у нас нет той любви, которая заставляет твою душу пылать, и это единственный тип любви, на который ты должна соглашаться». Должно быть, я была действительно очень маленькая. Возможно, мне было четыре или пять, потому что то, что они не были вместе, меня не беспокоило. Думаю, в некотором смысле это было полезно. Два счастливых дома куда лучше одного несчастного, и еще в юном возрасте я выучила, что твои душа и намерения всегда должны быть подлинными.

― Джонатан… ― предупреждающе говорит Лара, используя полное имя отца. Обычно все его зовут просто Джон. Она бросает на него предупреждающий взгляд, пока раскладывает вилки и ножи на столе во дворе.

Я хихикаю, вдыхая запах свежескошенной травы и свежей лаванды из сада. Люблю это место. Оно всегда было домом для меня. Знаю, мне повезло. У меня много домов, но больше всего в детстве мне нравилось то, что два дома ― два различных правила. Они всегда ходили вокруг меня на цыпочках, когда я была подростком это было замечательно.

Лара протягивает мне пиво, и я беру его и открываю крышку. Сделав глоток, пожимаю плечами.

― Ну, я встретилась со своими новыми сводными братьями.

Папа ворчит.

― Пап, ты никогда мне не говорил, что ты знал Эллиота?

Он снова ворчит. Я уже поняла, что прямо сейчас это будет все, что я от него получу.

― В любом случае, ― добавляю я. ― Вышло так, что я возможно, встретилась с его сыном накануне вечером в баре.

Папа застывает на месте и оглядывается через плечо на меня. Я сажусь на один из стульев.

Лара смеется, ставя большую тарелку салата на стол, и затем вытирает руки о кухонное полотенце.

― Девочка... ты сделала что? ― мгновение ее улыбка сияет на все лицо, но затем, она, очевидно, осознает, что старый дорогой папочка тоже это слышит, поэтому берет себя в руки и выпрямляет плечи.

Боже, я люблю ее. Никакой злостной мачехи, совершенно. Лара на пару лет младше папы, и когда они встретились, она все еще училась в колледже ― просто скромная выпускница юридического. Большинство девушек ― все еще студенток колледжа ― убежали бы сверкая пятками, если бы узнали, что у парня есть ребенок ― и я сделала бы также. Но она нет. Лара всегда относилась ко мне как к другу. За это я уважаю ее еще больше. У меня есть двое родителей, у всех двое, мне не нужен был третий. Она позволила маме и папе воспитывать меня, пока сама играла классную роль. Типа крутой тети, только лучше.

― Что ты имеешь в виду, в баре? ― спрашивает папа, прищурившись глядя на меня.

― Я имею в виду, что мы кое-что сделали.

У нас с папой всегда были открытые отношения. Например, я никогда ничего от него не скрывала, потому что знала, он никогда не будет судить меня и не будет разочарован. Но убьет любого, кто причинит мне боль. Мой папа ― мой спасательный жилет. Конечно, я люблю свою маму, и никогда бы не стала сравнивать эти две любви, потому что они абсолютно разные, но мама всегда была... мамой. Она светлая, веселая, и иногда может немного... витать в облаках. Но папа? Он всегда был моей стабильностью. Я знала, что никто не может у меня его отнять, поэтому знала, что он может справиться со всем, что я делаю в жизни. И мне очень нравится проверять эту теорию.

― Аметист, ― папа качает головой, снова повернувшись к котлетам. Я иду к нему и встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Его кожа под моими губами ощущается грубой. Мой бедный папочка стареет, это уж точно.

― В любом случае, ― я снова сажусь. ― Я помню Мэддокса еще с того времени, как мы были детьми... ― делаю паузу, снова глядя на отца. Я не хочу тыкать его в это носом или заставить чувствовать себя плохо. Или, чтобы у мамы были проблемы.

Выражение его лица расслабляется.

― Аметист, я знаю про Эллиота и твою мать. Знаю это с тех пор, как мы были детьми.

― Разве для тебя это не странно? ― спрашиваю я, наблюдая за тем, как он раскладывает приготовленное мясо на поднос.

Он качает головой.

― Нет. Прежде всего, это я украл ее у него, так что было справедливо, что они снова сойдутся.

Я массажирую виски.

― Господи помилуй. Все это семейное дерьмо немного запутано.

Папа садится, занимая место передо мной, снимает свой фартук и открывает себе пиво.

― Это ты мне говоришь? Но, малышка, все в порядке. Я все знаю. А сейчас, расскажи, что случилось между вами с Мэддоксом. Версию с цензурой, пожалуйста. Я слишком молод для сердечного приступа.

Накладываю себе мясо и немного салата, игнорируя Лару, которая сидит на самом краешке кресла, ожидая всех деталей.

― Я не знаю. Мы немного отталкивали друг друга, потом притягивались назад, но не могу отрицать, что между нами есть связь. Она легкая и совсем не сложная. В кампусе у него плохая репутация, ну, знаешь, бабник, а еще то, что он бьет людей в лицо, зарабатывая этим на жизнь, это лишь плюс к его дебильному обаянию, ― я делаю глубокий вдох. ― Но когда он со мной, то совсем не такой человек, и в этом вся разница. Ты знаешь меня, пап. Он совсем не в моем вкусе.

Папа выгибает бровь.

― Я знаю. Но, возможно, это то, в чем ты нуждалась? Те ботаники, с которыми ты тусовалась, были маленькими засранцами.

― Папа! ― фыркаю я, делая глоток пива.

Лара вздыхает, отмахивается от нас обоих и делает длинный глоток своего вина.

― Ну, в чем проблема кроме того, что он, не в твоем вкусе?

Я гоняю кусок мяса по тарелке вилкой.

― Маме это не нравится. Думаю, она воспринимает это как инцест.

Отец усмехается, откусывая свою булочку.

― Не слушай свою мать, Эми.

― Да, не стоит этого делать, ― отправляю кусок мяса в рот. Я не должна слушать ее, а она определенно, не должна меня осуждать.

― Скажи ему не проиграть свой бой в эти выходные. Я поставил на него две сотни. А Маркус болеет за его противника.

― Ну конечно же, ― я закатываю глаза.

Мой дядя Маркус яростно опекает меня, поэтому не могу дождаться, когда увижу его. На самом деле, он мне не настоящий дядя ― он друг папы, и был им сколько себя помню. Если отец душа компании и у него много друзей, то дядя Маркус ― задумчивый, угрюмый и опасно холодный. Но, он любит меня.

― Подожди! ― я сужаю глаза. ― Как ты узнал, что я встречаюсь с ним?

Папа смотрит на меня.

― Я не знал, что ты встречаешься с ним в таком ключе, но я знаю, кем они являются, Эми.

― Правильно, ― я вздыхаю, снова принимаясь за еду. Глупый вопрос. Конечно, они не наводили справки на каждого, но они могли знать о парнях, потому что знали Эллиота в школе.

― Полагаю, у тебя есть, над чем подумать по поводу Мэддокса, но я всегда буду поддерживать тебя, милая.

― Спасибо, папочка.

― Хотя, я убью его, если он причинит тебе боль.

― Конечно же.

Остаток вечера проходит в легкой атмосфере, как это всегда бывает у папы. Прикончила свою еду, после чего Лара принесла свой знаменитый ореховый пирог. Я съела слишком много (добавив еще и взбитых сливок). Сейчас почти одиннадцать вечера и чувствую, что сейчас мне придется приложить больше усилий, чтобы уснуть.

Делаю себе горячее какао и на цыпочках возвращаюсь назад в свою спальню, которая выглядит именно так, как и была, когда я росла. Пятна неоново-розовой и синей краски разбрызганы на стенах, а ярко-синее покрывало застелено на кровати. Это словно возвращение назад в машине времени. Каждый раз, возвращаясь домой, говорю папе, чтобы он изменил комнату, но он никогда этого не делает. Я бы сказала, он барахольщик. Барахольщик в плане чувств.

Скольжу под одеяло, когда слышу, как телефон звенит на прикроватной тумбочке. Подняв его, снимаю блокировку.