Портрет советской женщины на фоне нового гендерного порядка

В 1993 году выпуск телевизионной программы «Портрет на фоне», посвященный Алле Пугачевой, подвел итог советскому периоду творчества артистки – и впустил ее в будущее, обеспечив охранной грамотой от главных эстетов перестроечного телевидения, Леонида Парфенова и Константина Эрнста. Хотя дозволенная исчезнувшим государством «попса» в тот момент проиграла «битву авторитетов» вышедшему из подполья «року», классические песни Пугачевой были популярны у широкой аудитории и не отвергались аудиторией «продвинутой» даже в короткий период полного отказа от официальной культуры недавнего прошлого (он закончился в ночь с 1995 на 1996 год проектом тех же авторов «Старые песни о главном»). Владик Мамышев‑Монро называл ее «уникальным художником», своим «учителем грима» и перевоплощался в нее наряду с такими женщинами века, как Марлен Дитрих, Мэрилин Монро, Далида и Жанна Агузарова. В ранние 2000‑е – с началом полномасштабной реставрации советского – доперестроечные песни Пугачевой стали обязательным элементом столичных диджей‑сетов и радиоэфиров. При этом ее новые записи, достаточно многочисленные и вроде бы достойные внимания, казались какими‑то необязательными, чем‑то вроде посмертного музыкального существования. Биография Пугачевой‑артистки, активно продолжающей творческую жизнь, отошла в тень на фоне скандальной биографии Пугачевой‑знаменитости.

В «Портрете» Парфенов описывает брежневский застой и последние предперестоечные сумерки как исключительно регламентированную эпоху, а Пугачеву – как исключение, «разрешенную вседозволенность»: «С 1975‑го по 1985‑й она была единственной, не на эстраде – вообще». В 1990‑е и потом она уже не была единственной, и многие из следующего поколения певиц расхватали отдельные элементы ее амплуа (хотя не все: взять хотя бы Земфиру – сколько бы их ни сравнивали – с ее совершенно иным типом женственности или даже скорее антиженственности). И хотя песню про «Шальную императрицу» исполняла другая артистка, неискоренимое иерархическое мышление постсоветского человека и тренд на дореволюционную реставрацию поместили Пугачеву в ту нишу, которую в XVIII веке создала и закрепила для будущих матриархов Екатерина Великая. Актриса Хелен Миррен, сыграв Елизавету II, как‑то сказала, что британская королева‑долгожительница для каждого из ее подданных разных поколений – что‑то вроде старого любимого дивана в родительском доме, который был всегда. В отсутствие института монархии и в ситуации турбулентности последних 40 лет в России функцию такого «дивана» выполняет Пугачева. Она – наш единственный общий дом.

Монарх не свободен – и свободен больше своих подданных. Аристократическая оторванность от реальности «простых людей» позволила Пугачевой делать то, о чем и помыслить не могло большинство ее ровесниц: менять молодых партнеров[65] и не опровергать слухи о процедуре заморозки яйцеклеток с целью последующего рождения новых детей при помощи суррогатного материнства – поведение, полностью противоречащее взятому в XXI веке курсу на «традиционную семью» и не менее «традиционное» распределение гендерных ролей. Впрочем, в 2011 году, на заре закручивания гаек, Пугачева вступила в официальный брак с Максимом Галкиным, и эпоха сменяющихся «фаворитов» отошла в прошлое. Даже такая непохожая ни на что семья постаралась мимикрировать под нечто, напоминающее «норму».

Всесоюзная слава настигла Пугачеву ближе к 30 годам. Она не успела побыть ни инженю, ни нимфеткой; спетый детским голосом «Арлекино» – скорее трагическая баллада, открывающая одну из сквозных тем ее творчества: несвобода художника от обязательств перед аудиторией. Лирическая героиня Пугачевой с самого начала (а я исхожу из того, что она выбирала или сама создавала материал, близкий ей как человеку и исполнительнице) – взрослая самостоятельная женщина, пережившая расставание и безвозвратно погруженная в состояние, которое сегодня многие назвали бы любовной зависимостью. Знаменитая баллада «Не отрекаются любя», впервые прозвучавшая в 1976 году и до сих пор входящая в списки самых популярных песен в России,[66] – пугающий экскурс в мир одинокой женщины, непрерывно ожидающей под дверью квартиры возвращения бывшего возлюбленного. Одна из ее песен с альбома «Зеркало души» (1978) – «Приезжай» – спета от имени разведенной молодой матери, которая уговаривает отсутствующего отца приехать в гости к ней и маленькой дочери. Быть одинокой мамой дочери в мизогинной реальности – гораздо более стигматизированная позиция, чем быть одинокой мамой сына, когда мужчина в доме все же есть, и о дочери, об их особой связи, она пела несколько раз.

Многие песни на ранних альбомах Пугачевой так или иначе описывают фигуру отсутствующего «его», одиночество «сильной женщины» (то есть той, которая справляется без мужчины) и ее тоску по любви – и тексты, отражающие повседневную реальность многих слушательниц, очевидно, значили для ее популярности не меньше, чем музыка, голос и харизма. «К 1970‑м годам каждый второй советский брак распадается, – пишет социолог Анна Шадрина в книге “Не замужем”.[67] – Исследователи объясняют эти показатели дефицитом личного пространства, недовольством женщин по поводу двойной нагрузки [на работе и дома], их относительной экономической независимостью, мужским алкоголизмом и недостатком свободных мужчин на брачном рынке, связанным с потерями в годы войны». И еще: «Традиционный цикл советской семьи представлял собой институализированный брак, рождение ребенка и идущий вслед институализированный развод. В некоторых случаях советские граждане вступали в повторный брак». Пугачева была голосом советских бэби‑бумеров[68] женского пола, чья усвоенная из книг концепция великой романтической любви в сочетании с идеей женского целомудрия (ее лирическая героиня в советский период не может ни испытывать, ни выражать низменного сексуального желания – это всегда претензия на что‑то гораздо большее, на всеохватное обладание любимым)[69] не выдержала столкновения с реальностью распадающегося аграрно‑индустриального общества.

Для последнего советского поколения, описанного Алексеем Юрчаком в книге «Это было навсегда, пока не кончилось», а также для тех, кто родился в конце 1970‑х – начале 1980‑х и в классификацию Юрчака уже не попал, СССР стал страной утраченной юности или детства. Для ровесниц Пугачевой слом пришелся на тот возраст, в котором женщина в большинстве культур (не исключая советской, где сенсацией стал фильм «Москва слезам не верит», вторая серия которого рассказывает о поздней любви успешной женщины) уже выписывается из возраста сексуальной, романтической и прочей активности и готовится к воспитанию внуков, – в то время как реальность потребовала от нее мобилизоваться и предпринять что‑то для спасения семьи при крушении привычного образа жизни. В начале 1990‑х лирическая героиня Пугачевой оказалась в ледяной пустыне, когда жизнь – величайший дар и величайшее надувательство – вроде бы закончилась, но никак не заканчивается.

В момент съемок «Портрета на фоне» Пугачевой было 43 года, ее старший внук Никита родился в 1991 году.

Первый постсоветский альбом Пугачевой вышел только в 1995‑м, и уже его название – «Не делайте мне больно, господа» – кажется даже слишком красноречивым: женщина, ранее говорившая с «отсутствующим возлюбленным», теперь взывает к жестокому миру наличествующих мужчин, которые перестали быть «товарищами» и стали «господами» (обращение, активно продвигаемое в язык главной газетой нового экономического класса – «Коммерсантом»).

1990‑е с их обрушением советских институтов стали временем формирования нового «гендерного порядка», о котором Алексей Юрчак пишет в статье «Мужская экономика: “Не до глупостей, когда карьеру куешь”»[70] в связи с появлением фигуры бизнесмена: «Говоря о современном российском мире бизнеса, многие предприниматели – и мужчины, и женщины – называют его “мужской экономикой”. Этот термин они объясняют тем, что “принятие решений в бизнесе идет мужскими методами”. ‹…› В постсоветском обществе не просто произошел возврат к традиционному образу женственности – обозначилось усиление этого образа. У многих российских женщин появилось желание “вернуться” в семейное пространство, оставить работу, заняться устройством домашнего быта. На практике это желание реализовалось особенно широко среди зажиточных семей, которые могут с легкостью существовать на заработок мужа. В результате мужчина получил еще больше преимуществ в сфере публичной деятельности, особенно в высокооплачиваемых ее областях, что послужило одним из условий формирования “мужской экономики”». Деньги и власть сместились в бизнес, где решения принимались в основном мужчинами и в мужском кругу – часто с участием силовиков, также в основном мужчин. Особенности развития бизнеса в 1990‑е породили культ грубой силы, что в итоге оказало влияние на все сферы жизни и привело к смешению женщины в маргиналии, к «системному превосходству над женщинами в публичной сфере».[71] «Сильной женщине» из послевоенного поколения оставалось только «плакать у окна», упрекая любимого, променявшего его на другую, более молодую, глупую и веселую. Слушая одноименную песню Пугачевой, невольно представляешь себе «нового русского», который, разбогатев, по правилам «нового гендерного порядка», где женщина должна быть молодой и занимать подчиненную позицию вроде секретарши, поменял старую жену на новую.

Кораблик судьбы женщины 40+ тонул все стремительнее, и Пугачева снова начала представительствовать от ее имени, но уже гораздо менее успешно – отчасти из‑за большого количества конкуренток, отчасти из‑за того, что ее образ жизни благодаря желтой прессе был теперь слишком видимым и слишком сильно расходился с образом жизни ее слушательниц.

Многие тексты на «Не делайте мне больно, господа» невольно отражают происходящие трансформации; очевидно, что музыкальные вкусы новых хозяев положения, часть их которых вышла из криминальной среды, повлияли на звучание эпохи, добавив шансонные мотивы и в творчество Пугачевой. Две известные песни с альбома – «Мэри» и «Настоящий полковник» – рассказывают о мужской жестокости и обмане, темах, которые не звучали в ранних песнях Пугачевой, ведь покинувший возлюбленный сделал это просто потому, что «разлюбил». Второй трек, описывающий трагикомический курортный роман лирической героини, без преувеличения предсказал последующую популярность бывшего полковника КГБ Владимира Путина, идеально попавшего в запрос многочисленного женского электората[72] на маскулинность в ситуации серьезного дефицита собственно мужчин (дефицита в том числе и физического, особенно в старшем поколении: между 1992 и 2000 годом ожидаемая продолжительность жизни для мужчин упала с 62 лет до 59; для женщин она в 2000‑м составляла 72 года).[73]

Заглавная композиция альбома «Не делайте мне больно, господа» объединяет постоянные мотивы Пугачевой – стремление к любви и несвободу артиста, связанного обязательством перед публикой, – в совершенно новой ситуации: лирическая героиня обязана развлекать «господ», но просит не мучить ее, не причинять боль и отпустить к любимому. Одновременно с этим в текстах Пугачевой впервые появляются намеки на телесную сторону любви, упоминания влекущих губ и рук, а любовная зависимость переключается с отсутствующего мужчины на опасных и ветреных, но идущих навстречу партнеров. Интересно и физическое воплощение, которое артистка находит для себя в этот период: копна волос, возмутительно короткая юбка и ботфорты – «обычная» женщина не рискнула бы наряжаться так откровенно ни в 50, ни в 60 лет.

Справедливости ради стоит отметить, что брошенная или бегущая навстречу короткой опасной любви женщина не единственный персонаж лирики постсоветских альбомов Аллы Пугачевой. Так, ее альбом «Да!» (1997) открывается композицией «Мал‑помалу», спетой от имени жены‑мегеры, которая изводила мужа в браке, тянула из него силы и деньги, а потом развелась с ним – шутливая попытка заявить о собственной субъектности и доминировании в отношениях.

Главным же хитом альбома «Да!» стала другая композиция. Как и «Не отрекаются любя», в 2015‑м песня «Позови меня с собой» попала в результаты опроса журнала «Русский репортер» в качестве одной из ста наиболее популярных в России. Существует много современных, еще более меланхоличных, чем у Пугачевой, версий этой песни. Одна из них в 2019 году вошла в саундтрек сериала «Содержанки»; постановщица второго сезона Дарья Жук считает ее мольбой Эвридики, обращенной к Орфею – тому, кто способен увести умершую обратно в мир живых.

Написавшая и исполнявшая эту композицию Татьяна Снежина погибла в автокатастрофе в августе 1995 года. Ей было 23, она оставила после себя две сотни треков, но слава пришла к ней только после смерти, когда кассеты, разосланные ее братом, попали к Татьяне Булановой, Иосифу Кобзону, Игорю Николаеву и другим. Спетую почти детским голосом песню «Позови меня с собой» Пугачева несколько часов слушала в машине на повторе, а потом записала собственную версию. В этом выборе не было ничего удивительного: трудно предположить, что родившаяся в 1972 году Снежина избежала влияния пугачевской лирической героини, ее способа видеть мир и говорить о своих отношениях с любимым. Такую песню Пугачева могла бы написать и исполнить сама – и в 1975‑м, и в 1985‑м, и в 2015‑м; здесь заново проигрываются многие постоянные мотивы ее творчества – одиночество, бессонница, разочарование в жизни, страстный призыв к исчезнувшему любимому.[74] Трагикомический парадокс: в погоне за новым звуком и новой интонацией, всегда много работавшая с молодежью Пугачева невольно выбирает то, что сформировала сама (совместный альбом с похожей на нее, как дочь, певицей Любашей «А был ли мальчик?», записанный в 2002 году, – еще один пример в этом ряду).

Но удивительное дело: спетая голосом взрослой и давно уставшей женщины, написанная человеком, которого, как Эвридики, больше нет в живых, песня «Позови меня с собой», может быть прочитана не только как новое, гораздо более меланхоличное, чем прежде, воззвание к ушедшему мужчине. Это еще и песня о потере вообще – и о желании вырваться из рутины и одиночества в иное пространство, в пространство идеализированного прошлого и сопричастности другому («Я хочу увидеть небо, / Ты возьми меня с собой», – пела Пугачева в конце 1970‑х от имени маленького журавлика, мечтающего взлететь вместе с мамой). На первый взгляд избегающая примет времени, спетая для широкой публики в 1997‑м году – самом благополучном и оптимистичном за все 1990‑е, когда страна уже начала выбираться из прежнего кризиса и еще не свалилась в новый, – «Позови меня с собой» как будто подводит итог потерям и разрушениям, одновременно примиряя с ними. Ветер злых перемен унес что‑то важное, но где‑то существует пространство, в котором разбитые мечты прошлого продолжают существовать – и я готова преодолеть сложный путь, чтобы снова оказаться там, если ты, сильный любящий мужчина, позовешь меня. «Снова» – важное слово. Мотив восстановления отношений, возвращения ушедший любви, столь характерный для Пугачевой на протяжении всей ее карьеры, в конце 1990‑х совпал с более широким запросом на реставрацию, ностальгию, уход в прошлое, который постепенно начинал охватывать общество.

«Я приду туда, где ты / Нарисуешь в небе солнце, / Где разбитые мечты / Обретают снова силу высоты», – песня, спетая от имени взрослой одинокой женщины, каких в России так много, в политической плоскости оказывается гимном наступающего ресентимента. «Солнечный круг, небо вокруг – это рисунок мальчишки». В 1997 году до появления того, кто нарисует в небе над Россией новое старое солнце, оставалось совсем немного времени.

 

 

1998

 

Филипп Киркоров

Единственная моя

 

Если о борьбе за звание примы российской эстрады в 1990‑е не могло идти и речи, то среди мужчин конкуренция за эстрадный трон какое‑то время существовала – пока в 1994 году 27‑летний Филипп Киркоров не женился на этой самой приме, окончательно закрыв вопрос. Не то чтобы до этого он был никем – сын заметного болгарского певца, Киркоров уже в конце 1980‑х выпустился из пугачевского Театра песни и начал делать большие эстрадные шоу, выпускать хиты и получать премии; брак с Пугачевой просто зафиксировал его статус. Большой во всех отношениях человек с заливистым голосом и огненной харизмой, Киркоров имел чутье на шлягеры, умел перевоплощаться, сочетал советский эстрадный шик с провокационной, почти трансгрессивной экстравагантностью, всюду пер напролом – и никогда не боялся посмеяться над собой, чему порукой и совместная с супругой «Зайка моя», и уморительная песня «Троллинг» о комментариях на YouTube, и последние совместные проделки с Александром Гудковым.

Хватало в его репертуаре и песен серьезных, если не сказать – королевских. Оду «Единственная моя», вообще‑то, написал Олег Газманов, но в исполнении Киркорова, который превратил ее в актуализированное для 1990‑х диско с битом и гитарами, она незамедлительно превратилась в оду самому яркому семейному союзу в стране. Под такую музыку только и собирать большие букеты, шагая по проходам между рядами кресел в Кремлевском дворце, – что Киркоров регулярно и успешно делает и почти четверть века спустя.

 

Филипп Киркоров

певец