Семен Васильевич остановился и замер, прислушиваясь, как будто он хотел услышать эхо еле слышного взрыва, и после паузы сказал:

- Молодец Матющенко!

Затем прошелся, опять остановился, прислушался и тихо ругнулся сквозь зубы:

— Чорт!.. Что же Кульбаки не слышно? Вечно они запаздывают, эти кооператоры.

Снова сделав несколько шагов, Руднев поднял руку. Казалось, мы не услышали, а лишь инстинктивно почувствовали, как где-то, севернее, дрогнула земля, передающая детонацию шестисот килограммов тола.

Руднев с удовольствием потер руки и хлопнул меня по плечу:

- Ну учись, академик! Чистая работа! - сказал он, картавя от волнения больше обычного.

Через несколько минут прямо на западе, растворяясь в ярком свете луны, вспыхнуло зарево.

- Бережной, Бережной работает! - проговорил Руднев. - Но почему же взрывов нет? Что они там жгут, черти хулиганы?!

Зарево подымалось вспышками, похожими на взрывы, их было много, но звук до нас не доходил.

Наконец грянул пятый взрыв.

- Цымбал! Цымбал! - крикнул Ковпак, сорвавшись с места. - А я що казав?.. Понял нас. Понял и выполнил. Не может того быть, щоб не помогло.

Мы еще долго ходили с Рудневым, прислушиваясь, что же принесет нам единственный связной в этой странной операции - тихий морозный воздух Полесья.

Это было в ночь с четвертого на пятое декабря 1942 года. В эту ночь, за полторы тысячи километров к востоку от нас, войска Красной Армии под Сталинградом завершали окружение армий Паулюса. А "Сарнский крест" - это была посильная помощь партизан Ковпака героической Красной Армии, отныне начавшей поворотный путь к великим победам.

На следующий день вернулись роты, и мы из их рапортов окончательно убедились в том, что дело удалось полностью. Черные щупальца железных дорог были обрублены со всех сторон, а одно - даже дважды. Ясно было, что жирный "паучок" надолго захиреет.

От бойцов роты Цымбала и от него самого мы узнали детали выполнения совета, который ему дало командование в критический момент. Рота Цымбала вела бой. Вдоль дороги, по которой двигался обоз роты, засели немецкие цепи. Цымбал залег с резервным взводом на опушке лесной вырубки.

Раненый связной стонал от боли, зубами стягивая узелок на забинтованной руке.

- Товарищ командир, не пробьемся. На делянке их - как саранча. Из рубленого леса брустверы выложили и секуть... секуть из пулеметов. Патронов у него до черта... Не пробьемся... Надо в обход, товарищ командир... искать хода надо...

Цымбал глянул на часы.

- Поздно. Не успеем к сроку, - он взглянул на планшет с картой. Нет! Пойдем на штурм, как только стемнеет!

Пуля срезала над ним ветку. Он поднял ее, посмотрел и задумался.

Раненый партизан сел на землю и прислонился к сосне.

Цымбал думал горько: "Нет, видно, еще не гожусь я в командиры. Мое дело - вперед! Ура! А там, сзади, сидит дед Ковпак и комиссар Семен Васильевич и маракует насчет моей жизни. Где мне наступать, а где отступать... А тут голова кругом идет. Эх, видно, нет у меня той командирской смекалки..." Он сочувственно поглядел на раненого связного и сказал громко, с досадой:

- А тут еще от командиров нет никаких приказов. Третий раз спрашиваю...

Раненый связной при последних словах Цымбала порылся за пазухой и протянул комбату листок с радиограммой. Как бы оправдываясь, добавил:

- Я в бою был... От тут радист вам передавал...

- От черт... чего же ты? - Цымбал схватил радиограмму.

"Отходить на город, демонстрируя наступление на гарнизон. Задачу с мостом выполнить при возможности. А противника обмануть обязательно. Ковпак. Руднев".

Подбежал командир резервного взвода. Он волновался, ожидая момента, когда комроты решит бросить его в бой.

Цымбал, схватив автомат, на ходу отдавал приказания командирам взводов: "Бегом, в цепь! Отход!"

Связной заковылял, забывая о ране, на фланг растянувшейся роты.

Цымбал говорил командиру резервного взвода:

- Читай... Сейчас рота выходить из боя будет. Задача тебе прикрывать отход... Постой! - Он быстро вынул карту и нарисовал на ней стрелки: ложный удар вдоль дороги и действительный - по городу... Даже успел полюбоваться своей работой. Такую уверенность почувствовал он после получения радиограммы. - Так, еще подправим. Подрисуем окружение города.

Показывая свою работу, он спросил комвзвода:

- Понятно будет? Теперь задача, - он вложил карту в планшет: Надо, чтобы эта планшетка немцам досталась. Отут мы ее бросим... Только, чтобы наши не подобрали... Нет, лучше будешь отходить последним и бросишь.

Бой приближался, Цымбал пожал руку комвзвода.

- Отходят. Ну, прикрывай. Смотри, планшетка чтобы у немцев была... Эх, жалко карты... Ну, ничего не поделаешь.

Лесом отходили бойцы. Несли раненого. Цымбал крикнул:

- Хлопцы, даешь на город! Хлопцы, ура!..

Рота подхватила...

Заработали пулеметы прикрывающего взвода.

Выходящие из боя на бегу валились в сани и вскачь неслись за Цымбалом. Впереди ротной колонны, стоя в санях, он балансировал с вожжами в руках, лихо свистел и кричал:

- За мной, галопом, гайда, хлопцы!

Раненый связной свалился ничком в солому командирских саней. Он видел только спину командира, мимо нее мелькали сосны, кусты, и бешеным галопом бежала по верхушкам сосен луна вслед за ротой Цымбала, словно взбесившийся фашист, пытающийся перехватить его на пути к Сарнам. Противник снял большую часть охраны с мостов на помощь сарнскому гарнизону. Таким образом, Цымбал своим маневром помог остальным четырем группам и блестяще выполнил задание, опоздав сам на полтора часа.

Вечером Ковпак созвал командиров, выслушал их доклады и положил на карту правую руку с покалеченными еще в первой мировой войне двумя пальцами. Загребая рукой по карте, он как бы захватывал в горсть города, мосты и дороги, сжимая кулак над картой, словно в нем был кусок творога. Казалось, что сейчас из немцев сыворотка потечет.

- Заждить ще трохи, хлопци. Дочекаются гитлеровцы в этих лесах та болотах, пока им жаба цыцьки даст!

... Экзамен на зрелость партизанские офицеры выдержали. Кто же были они, эти люди, осуществившие по частям столь сложную операцию?

Цымбал - сержант родимцевской дивизии, которая в эти дни дралась в Сталинграде, а он за тысячу с лишним километров от нее перерезал важный нерв врага.

Кульбака - кооператор, председатель потребительской кооперации города Глухова Сумской области, участник финской кампании. Он организовал партизанский отряд и вначале действовал самостоятельно, а затем объединился с Ковпаком, став командиром второго батальона.

Бережной - разведчик Красной Армии. Парашютист. Молодой чернобровый украинец, веселый и жизнерадостный. Он прекрасно ориентировался на местности. Его полюбили ковпаковцы за веселый нрав. Особенно его любили разведчики.

Из этих людей, как из многих других, выковались в дальнейшем прекрасные командиры полков, батальонов ковпаковской дивизии.

Гитлеровцы забесновались. Разведка донесла, что на местах разрушенных мостов они организовали перегрузку вагонов. Чтобы помешать им и в этом, мы сразу выслали засады, которые обстреливали места перегрузки, пускали под откосы поезда с материалом для ремонта мостов. Разведка доносила, что это успешно начатое нами дело под корень подсекло представление даже наиболее отсталых крестьян о том, что немцы непобедимы. Мужики охотно принимали наших разведчиков, сообщали им последние данные о противнике, ходили по заданию нашей разведки в Сарны и другие городишки, узнавая все, что нам было нужно.

Там же, на большом двухсотметровом деревянном мосту у Домбровицы, сожженном Бережным, произошел комический эпизод, который очень насмешил нас.

Когда Бережной шел на мост под Домбровицей, он взял в ближайшем селе проводниками двух стариков, которые, поняв, что за люди, куда и зачем их ведут, особенно рьяно взялись показывать партизанам дорогу. Они многозначительно подталкивали друг друга в бок и всю дорогу закатывались тихим смехом, в лицах представляя, какие удивленные рожи будут у гитлеровцев, когда они наутро увидят, что случилось с мостом. Один из стариков сбегал за топором и пилой и стал пилить телеграфные столбы и рубить проволоку связи. Мост наши партизаны подорвали, а потом зажгли. Старички восхищались их работой и долго провожали диверсантов. Разведка, прибывшая через несколько дней проверить результаты диверсии, рассказала, что произошло там на следующий день.

Из Сарн на место диверсии выехала немецкая техническая комиссия и, подъехав к тому месту, где раньше был мост, увидела только торчавшие над водой его обгоревшие ребра.

Комиссии уже знакома была диверсионная партизанская работа, и это зрелище не особенно ее поразило. Но что это за большие круглые шары, почти касаясь воды, свешиваются на длинных веревках с обгоревших ребер моста? Кто-то из членов комиссии хотел подойти поближе, но его остановили.

- Не трогайте, может произойти несчастье.

На следующий день приехала другая комиссия и установила, что мост можно было бы восстановить за две недели, если бы не эти странные круглые желтые предметы, угрожающе повисшие над водой. Решили запросить высшее начальство, и только в третий раз сопровождавший комиссию местный полицай, понявший, наконец, что так затруднило немцев, пошел по обломкам моста, подтянул на канате загадочные предметы, оказавшиеся обыкновенными тыквами, снял их и положил к ногам недоумевающей комиссии. На ломаном немецком языке он объяснил им, что это за вещи, и, не выдержав, громко рассмеялся. Начальник комиссии, типичный толстый немец, не мог простить ему этого смеха и мудро решил:

- Если бы он не был связан с партизанами, он никогда не полез бы так смело на мост доставать эти... штучки.

И "бедного" полицая арестовали.

До немцев так и не дошел смысл странной затеи. Я же уверен, что тыквы были повешены двумя стариками украинцами, больше нас торжествовавшими по случаю удачной диверсии. Это сама Украина, верная старинному обычаю, преподносила немцам гарбуза [по украинскому обычаю, невеста, не желающая выходить замуж за немилого, во время сватовства вместо платка и рушника подает ему гарбуз, то есть тыкву].

Наш партизанский край корнями врастал в народ.

20

"Сарнский крест" не мог пройти нам даром. Дней через десять разведка стала подавать тревожные сигналы. В Коростене, Олевском, Ракитном начали концентрироваться вражеские войска. Подбрасывалась артиллерия.

Ни с того ни с сего колонна немцев, выехавшая со стороны Столина в Старое Село по узкой лесной дороге, окружила село, порубила большую часть населения, а село сожгла. В этом селе никогда не было наших партизан. Его не посещала даже разведка. Видно было, что гитлеровцы нервничают.

Желая затянуть ремонт и восстановление мостов, мы разослали диверсионные группы и, ожидая возвращения их из далеких рейдов, долго задержались на одном месте. Это давало противнику возможность разведать нашу стоянку.

Внезапно наступившая оттепель согнала первый снег. Нам пришлось снова перейти на повозки. Ковпак затягивал решение на марш, ожидая морозов.

18 декабря немцы заняли все близлежащие с юга и запада села. Силы у них были солидные, но все же наше командование решило дать бой, чтобы отвлечь внимание противника от мелких групп, возвращавшихся с диверсий. Тут случился со мной казус, который надолго остался у меня в памяти. Днем противник выбил нашу заставу из села Хочин. На ночь мы разработали план боя на уничтожение хочинского гарнизона. Я с четырьмя ротами должен был нанести немцам основной удар с севера. Другая группа во главе с Ковпаком пошла в обход с востока. Сабуров обещал бросить один отряд с юга. Мы вышли из села, перешли вброд ручей, прошли больше половины лесной поляны. В это время у Цымбала, командира второй роты, сломалась повозка под боеприпасами. Народ столпился вокруг нее и стал перегружать боеприпасы на другую. Я бросил на повозку мешавшие мне полевую сумку и автомат, взял четырех местных крестьян, бывших у нас проводниками, и пошел с ними в лес, начинавшийся у дороги. Пройдя метров двести, услышал по шуму, что колонна двинулась, и вышел на другую, меньшую полянку, прилегавшую слева к дороге. Оглянувшись, увидел в свете луны голову колонны, показавшуюся на другом конце полянки. Что-то спросил у проводника и вошел в лес. В этот миг слева и сзади ударили сразу два ручных пулемета. Трассирующие пули, осветившие меня и ближайшие кусты, указывали, что противник находился шагах в десяти от меня. Инстинктивно схватившись за плечо, я вспомнил, что автомата со мной нет. Голова колонны шарахнулась вправо. Затрещали елки. Это мои проводники улепетывали со всех ног в лес.