Я стал интересоваться разведкой во всех ее формах.

3

Долго отдыхать нам не пришлось. К вечеру того же дня наш батальон, как самый боевой, подняли по тревоге и послали на правый фланг дивизии под село Ковали. Нас бросили в какую-то дырку, образовавшуюся в этом месте, - а может быть, ее и не существовало, а может, их было сто, таких дырок, в теле нашего фронта. Только сейчас, имея за плечами опыт сотен боев и три года походов по тылам врага, я понимаю, как трудно было нашим командирам противостоять опытному, до зубов вооруженному, натренированному врагу.

Итак, в сумерки мы вошли в лес и уже в полной темноте заняли оборону на северной опушке его. Задача заключалась в том, чтобы под покровом ночи выбраться из леса, незаметно подойти к высоте, которую немцы гитлеровцы заняли накануне, и выбить их оттуда.

И тут я вдруг почувствовал, что авторитет командира, приобретенный мною в предыдущих боях, не действует больше на моих бойцов. Батальон таял. Возле каждого кустика, возле каждого дерева незаметно отставали люди. К опушке леса я подошел с двумя-тремя десятками бойцов, выслав вперед разведку. Она прошла несколько шагов и вернулась. Люди, на протяжении многих дней видевшие смерть, вдруг испугались темноты. Они стали бояться друг друга. В это время шум и треск ветвей привлек внимание немецкого вражеского наблюдателя, и по опушке леса ударила немецкая артиллерия. Люди попадали на землю, кто-то шарахнулся в сторону, затем наступил момент тишины, а через секунду на весь лес раздался дикий крик сержанта-узбека. В последние дни я слыхал много стонов раненых, но днем это не производило такого удручающего впечатления. Узбек кричал всего два слова: "Товарищ команды-ыр", но кричал он их по-разному. Первый раз крик звучал как жалоба, второй раз - как просьба, третий раз он взывал с надеждой и упреком.

Я подошел к узбеку и увидел, что он лежит, опершись щекой на пенек. В руках он держал выбитый и висевший на далеком расстоянии от лица свой глаз. Жалость комком подкатила к горлу. Чем я мог помочь ему, человеку, в вмиг ставшему слепым? Чем?

Немцы возобновили обстрел. Снаряды проносились где-то вверху, часто ударялись о ветви деревьев и взрывались. Я подполз присел ближе к узбеку, прикоснулся к его колену. Человек, держал в обеих руках свой глаз так осторожно, словно как бы боялся расплескать его. Я назвал его по имени. Он ощупал меня мокрыми от крови руками и заплакал.

Всю ночь до самого утра мы провели в лесу под методическим обстрелом немецкой артиллерии. После того как разрывался снаряд и осколки, сбивая ветви дубов, разлетались по лесу, наступала секунда тишины, затем издали вновь слышался все приближающийся вой летящего снаряда - и разрыв. и он падал в ста метрах от предыдущего. Затем следующий снаряд, - и так до самого утра.

Методический ночной обстрел артиллерии гораздо страшнее, чем бой. Во время боя ты видишь врага, ты можешь убить его, прежде чем он убьет тебя. Кроме страха смерти, у тебя есть десятки других чувств, мысль работает, воля напряжена. Но ночью, во время обстрела артиллерии, кажется, что каждый снаряд предназначен только для тебяе, летит прямо на тебя. Побывав несколько ночей под методическим обстрелом артиллерии, можно сойти с ума.

Ночь и следующий день внесли нечто новое в мой военный опыт. Я понял, что умение, знание военной профессии и все прочее, о чем пишут газетчики, все это очень важно, очень нужно, но есть на войне еще одна вещь, которая не поддается никакому контролю: интуиция солдата...

Ночью огонь особенно усилился. С пятью или шестью бойцами моего подразделения мы заползли в глубокую канаву, окаймлявшую опушку леса. В ней были вырыты ямы — там люди до нас искали спасения от артиллерии врага. Нор было четыре, нас — пятеро. Ребята нашли их раньше меня: в три норы успели залезть бойцы, в четвертую я уже всадил ногу, но в это время один боец, фамилию его я забыл, но и сейчас вижу, как живого, — это был сорокалетний дворник с улицы Фирдоуси в Киеве, с изрытым оспой лицом, который все дни рассказывал нам о своей жене и детях — оттолкнул меня плечом и быстро нырнул в яму.

Кто-то из ребят шепнул ему:

— Пусти командира!

Он нехотя стал выползать из ямы.

В этот момент у меня мелькнула мысль: «Зачем? Смерть найдет и в яме. Устроюсь под деревом». И я сказал ему:

— Залезай обратно.

Мы пролежали минут пять. Кто-то из ребят чиркнул спичку и стал из рукава потягивать цыгарку. И тут, срезая верхушки деревьев, рядом с ними шлепнулся