Глава 4. Произведения 1847 и 1848 годов.

 

Провал "Господина Прохарчина "завершает "разложение славы "Достоевского. Белинский, столь снисходительный к "Двойнику ", совершенно не понял "Прохарчина "и несправедливо его осудил. Об этой замечательной повести он писал в "Современнике "(1847 г.): "В ней сверкают искры таланта, но в такой густой темноте, что их свет ничего не дает читателю. Не вдохновение, не свободное наивное творчество породило эту странную повесть, а что то вроде… как бы это сказать? — Не то умничанье, не то претензия… иначе она не была бы такою вычурною, манерною, непонятною, более похожею на какое‑нибудь истинное, но странное и запутанное происшествие, нежели на поэтическое создание ".

Последние два года перед арестом Достоевский живет в нужде, "на поденной работе "у редактора "Отечественных Записок "Андрея Александровича Краевского. Он задолжал ему большую сумму денег и с трудом перебивается от аванса до аванса. "Беда работать поденщиком! — жалуется он брату, — погубишь все,. и талант, и юность, и надежду, омерзеет работа, и сделаешься, наконец, пачкуном, а не писателем ". Ему хочется писать большой роман в шести частях, а вместо этого приходится из‑за денег сочинять вещи "легкие ". 1847 г. в жизни Достоевского беден событиями. Но два из них имели решающее значение в его судьбе: окончательная ссора с Белинским и знакомство с Петрашевским.

С апреля 1847 г. он пишет фельетоны "Петербургской Летописи* в "Санктпетербургских Ведомостях ". Критики из "Современника "успели убедить его, что жанр "натуральной школы "ему решительно не удается. Да и сам он после "Прохарчина "чувствовал, что исчерпал все возможности гоголевского натурализма. В это время умирает фельетонист "Санкпетербургских Ведомостей "Э. И. Губер, и Достоевскому предлагают занять его место. Он охотно принимает предложение, так как помнит свое первое "блестящее "выступление в качестве фельетониста (объявление об альманахе "Зубоскал "в 1845 г.). Сотрудничество в аристократически–консервативной газете, враждебной гоголевскому направлению и хранящей пушкинскую традицию, уже было вызовом недавним друзьям из "Современника ". Но главное, его привлекала свободная и широкая форма фельетона, манера непринужденной беседы, интимной и живой. Автор изображает себя "петербургским фланером ", описывает жанровые сценки, рассказывает о прочитанных книгах, мимоходом рисует портреты, передает свое впечатление о театральных представлениях и концертах, смешивает иронические замечания с размышлениями и личными признаньями. Под пером Достоевского фельетон перестает быть "Сборником городских новостей, приправленных милыми шуточками ", как называл его Полевой, а становится лирической исповедью. "Петербургская Летопись " — первый "Дневник писателя ", первая попытка художественного оформления душевных переживаний. Из этого резервуара идей и эмоций писатель черпает содержание своих повестей 184748 гг. ("Хозяйка ", "Белые ночи ", "Слабое сердце ", "Елка и Свадьба ", "Ревнивый муж "). Свободные заметки "Летописи "объединены образом главного героя: фантастического и мрачного Петербурга. К его таинственной жизни прислушивается "фланер ":… "Я вот шел по Сенной да обдумывал, что бы< такое написать. Тоска грызла меня. Было сырое и туманное утро, Петербург встал злой и сердитый, как раздраженная светская дева… Грустно было смотреть на его сырые огромные стены, на его мраморы, барельефы, статуи, колонны, которые как будто тоже сердились на дурную погоду… на обнаженный мокрый гранит троттуара, как будто со зла растрескавшийся под ногами прохожих и, наконец, на самих прохожих, бледно–зеленых, суровых, чтото ужасно сердитых… Весь горизонт петербургский смотрел так кисло, так кисло… Петербург дулся… Видно было, что ему страх какъ хотелось куда&#8209;нибудь убежать с места и ни за что не стоять больше в Ингерманландском суровом болоте ".

 "Петербургская Летопись "помогла Достоевскому найти новую художественную тему: мечтательство. Она вырастает из идеи "замкнутого сознания ", основной идеи всего творчества писателя. Но в пределах поэтики натуральной школы эта тема связалась с образом "бедного чиновника ", и снизилась до мрачно–комического гротеска (Голядкин, Прохарчин). Достоевскому нужно было вернуться к романтической традиции, чтобы выявить ее возвышенно–поэтический аспект. В "Петербургской Летописи "мы находим блестящие лирические страницы, посвященные мечтательству. Пафосом их вдохновлены его произведения этого периода.

Вот как изображается петербургский мечтатель: "Знаете ли вы, что такое мечтатель, господа? Это — кошмар петербургский, это — олицетворенный грех, это — трагедия, безмолвная, таинственная, угрюмая, дикая, со всеми неистовыми ужасами, со всеми катастрофами, перипетиями, завязками и развязками, и мы говорим это вовсе не з шутку. Вы иногда встречаете человека рассеянного, с неопределенно тусклым взглядом, часто с бледным, измятым лицом, всегда как будто занятого чем&#8209;то ужасно тягостным, каким&#8209;то головоломнейшим делом, иногда измученнрго, утомленного как будто от тяжелых трудов, но в сущности не производящего ровно ничего; таков бывает мечтатель снаружи. Мечтатель всегда тяжел, потому что не ровен до крайности: то слишком весел, то угрюм, то грубиан, то внимателен и нежен, то эгоист, то способен к благороднейшим чувствам… Селятся они большей частью в глубоком уединени, по неприступным углам, как будто таясь в них от людей и от света, и вообще даже что&#8209;то мелодраматическое кидается в глаза при первом взгляде на них… Они любят читать… но обыкновенно со второй, третьей страницы бросают чтение, ибо удовлетворились вполне. Фантазия их, подвижная, летучая, легкая, уже возбуждена, впечатление настроено, и целый мечтательный мир, с радостями, с горестями, с адом и раем, с пленительными женщинами, с геройскими подвигами, с благородною деятельностью, всегда с какой нибудь гигантской борьбою, с преступленьями и всякими ужасами, вдруг овладевает всем бытием (мечтателя. Комната исчезает, пространство тоже, время останавливается или летит так быстро, что час идет за. минуту. Иногда целые ночи проходят в неописанных наслаждениях. Часто в несколько часов переживается рай любви или целая жизнь, громадная, гигантская, неслыханная, чудная, как сон, грандиозно–прекрасная. По какому&#8209;то неведомому произволу ускоряется пульс, брызжут слезы, горят * лихорадочным огнем бледные увлаженные щеки… Минуты отрезвления ужасны: несчастный их не выносит и немедленно принимает свой яд в новых увеличенных дозах… На улице он ходит, повесив голову, мало обращая внимания на окружающих, но если заметит что, то самая обыкновенная житейская мелочь принимает в нем колорит фантастический… Воображение настроено: тотчас рождается целая история, повесть, роман… Нередко же действительность производит впечатление тяжелое, враждебное на сердце мечтателя, и он спешит забиться в свой заветный золотой уголок… Неприметно начинает в нем притупляться талант действительной жизни… Наконец, в заблуждении своем он совершенно теряет. то нравственное чутье, которым человек способен ощутить всю красоту настоящего, и в апатии лениво складывает руки и не хочет знать, что жизнь человеческая есть беспрерывное самосозерцание в природе и в насущной действительности… И не трагедия такая жизнь! Не грех и не ужас! Не карикатура! И не все ли мы более или менее мечтатели! "

Последняя фраза раскрывает псевдоним рассказчика: это мечтатель рассказывает о себе самом, или, еще точнее, Достоевский делает интимные признания читателю о своем характере (тяжелый, неровный, то нежный, то грубый), о своей романтиче^: ской юности, когда ему грезились героические подвиги и ^арай любви ", о своей нелюдимости и одиночестве. "Фланер " — фельетонист забывает, что он не романист, и признается, что в воображении его каждая житейская мелочь обращается "в повесть, роман "… Через четырнадцать лет в "Петербургских сновидениях "Достоевский заново перерабатывает матерьял "Летописи ". Фикция фланера оставлена и рассказ ведется от имени автора. Мечтатель, — он сам… "И чего я не перемечтал в моем юношестве… Я до того замечтался, что проглядел всю мою молодость… "

Итак, "Петербургская Летопись " — исповедь автора. Создана новая художественная форма: лирико–патетическая, с налетом мелодраматизма и морализма.

Тема мечтательства подводит нас к повести "Хозяйка ". "Замысел ее восходит к концу 1846 г. После неудачи с "Прохарчиньим "Достоевский отрекается от натуральной школы и уничтожает "Сбритые бакенбарды ".

 "Я все бросил, пишет он брату, ибо все это есть ничто иное, как повторение старого, давно уже мною сказанного. Теперь более оригинальные, живые и светлые мысли просятся из меня на бумагу. Когда я дописал "Сбритые бакенбарды "до конца, все это представилось мне само собою. В моем положении однообразие — гибель. Я пишу другую повесть и работа идет, как некогда в "Бедных людях ", свежо, легко и успешно ".

 "Другая повесть " — "Хозяйка " — уже овладела его воображением, и это немедленно выражается стилистически. Автор, еще недавно писавший брату в манере Голядкина, говорит теперь языком героя новой повести Ордынова… "Независимость, положение и, наконец, работа для Святого Искусства, работа святая, чистая, в простоте сердца, которое еще никогда так не дрожало и не двигалось у меня» как теперь, перед всеми новыми образами, которые создаются в душе моей. Брат, я возраждаюсь не только нравственно, но и физически. Никогда не было во мне столько обилия и ясности, столько ровности характера, столько здоровья физического ". По одному этому письму можно догадаться, что повесть будет возвышенно–романтическая ("Святое Искусство "), и напряженно–эмоциональная ("сердце дрожит и движется ").

В феврале 1847 г. Достоевский пишет брату: "Пожелай мне успеха. Я пишу мою "Хозяйку ". Уже выходит лучше "Бедных людей "… Пером моим водит родник вдохновения, выбивающийся прямо из души ". Эта не совсем ловкая фраза (родник водит пером) вполне достойна романтика Марлинекого. Автор "Бедных людей "возвращается к кумирам своей юности.

 "Хозяйка "была напечатана в октябрьской и ноябрьской книжках "Отечественных Записок "за 1847 г.

Герой повести, молодой ученый Ордынов — петербургский мечтатель. "Родителей он не знал. От товарищей за свой странный, нелюдимый характер терпел он бесчеловечность и грубость, отчего сделался действительно нелюдим и угрюм, и мало по малу ударился в исключительность ". Получив ученую степень, он поселился в углу, "как будто заперся в монастырь, как будто отрешился от света. Через два года он одичал совершенно ". Как и сам Достоевский, Ордынов живет в бедности "на ничтожную сумму ", которую ему вручил опекун. Единственная его страсть — наука; он пишет сочинение по истории Церкви. В этом пункте рассказ автора о своей романтической юности сплетается с воспоминанием о странном спутнике прошлых лет, поэте Иване Шидловском, который тоже писал работу по истории Церкви. Но замена литературы наукой остается чисто внешней. Ордынов — "художник в науке "; автор анализирует творческое воображение не ученого, а художника. Признания его поражают взволнованным тоном исповеди: "Его пожирала страсть самая глубокая, самая ненасытимая, истощающая всю жизнь человека… Эта страсть была — наука. Она снедала покаместь его молодость, медленным упоительным ядом отравляла ночной покой, отнимала у него здоровую пищу и свежий воздух ". Ордынов, как и "фланер " "Петербургской Летописи ", любит бродить по улицам Петербурга. "Он глазел на все, как фланер ". Но бесплодное фантазерство "фланера "сурово осуждалось в "Летописи ". (Такая жизнь, — "трагедия и карикатура "). К мечтательству Ордынова — отношение иное: это трагедия, но во всяком случае не карикатура. Достоевский вдруг другими глазами посмотрел на свою "ненасытную страсть "и как будто впервые оценил ее творческую силу. Этот "жар ", этот "восторг ", эта "горячка "художника покупается дорогой ценой, отрывом от действительности, духовным одиночеством, но все–же это дар, страшный и высокий. Творческое воображение совсем не есть обычное свойство всех петербургских обитателей "углов ", а особый удел художника. Причудливое обобщение фельетона устранено и тема, поставленная отчетливо, углублена и заострена. Достоевский рассказывает о природе своего художественного воображения. Оно на грани пророческого ясновидения и титанического могущества. Мысль, идея, ощущение с волшебной силой немедленно воплощаются в грандиозные формы; целые миры возникают, целые народы и племена оживают. Огромная вселенная, вызванная к бытию огненным духом, грозит раздавить своего творца. Величием и ужасом веет от этой магии искусства.

 "Он видел, как все, начиная с детских неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнью, все, что вычитал в книгах, все, о чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах, ходило, роилось вокруг него; видел, как раскидывались перед ним волшебные роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его целые города, как целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жизнь сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его целые племена и народы, как воплощалась, наконец, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а целыми мирами, целыми созданиями; как он носился подобно пылинке во всем этом бесконечном, страшном, невыходимом мире ".

В письмах Достоевского можно отыскать много подтверждений этой вдохновенной самохарактеристики: он творец воплощенных идей, создатель новых миров.

Описав в Ордынове свою мечтательную юность, автор пытается раскрыть в фабуле трагическое противоречие души героя. Ордынов — царь в мире фантазии и "младенец для внешней жизни ". Он свободно парит в небе и не умеет ступать по земле. В одном письме к брату (1847 г,) Достоевский точно формулирует ' идею "своего героя: "Вне должно быть уравновешено с внутренним. Иначе, с отсутствием внешних явлений, внутреннее возьмет слишком опасный верх. Нервы и фантазия займут очень много места в существе ". Из этого размышления автора о самом себе рождается фабула "Хозяйки ". Ордынов принужден переменить квартиру; после долгого уединения он попадает на шумные улицы, ослеплен блеском "чуждой жизни ", опьянен и испуган. Чувство одиночества и тоска по человеческой любви охватывают его. Встреча с Катериной в церкви посылается ему в ответ на его любовное томление. Внешне — это случайность, внутренне — необходимость. У одинокого, чистого мечтателя развивается "крайняя впечатлительность, обнаженность и незащищенность чувства ". В "порывчатом "сердце он несет свою обреченность. Любовь Ордынова к Катерине показана, как событие его душевной жизни, в которой реальность сплетается с бредом и мечтами, внешнее преломляется во внутреннем, "воплощается в колоссальных формах ". Граница между сном и явью временами совсем исчезает. Энергия чувства, накопившаяся в замкнутой душе, взрывается бурно и разрушительно. Нет ни света, ни радости в первой юношеской любви, это тяжелая страсть, одержимость, болезнь. Автор последовательно проводит уподобление любви — болезни. Увидав Катерину, Ордынов идет за ней, "бичуемый каким&#8209;то неведомо сладостным чувством ". Поселившись у старика Мурина, таинственного покровителя Катерины, он изнемогает от душевного волнения. "Нет, лучше смерть, думает он, лучше смерть, шепчет он воспаленными, дрожащими губами ". Потом он впадает в "мучительное, болезненое забытие "; на следующее утро просыпается здоровым. "Но он еще был очень слаб. Озноб пробегал по спине его, все члены его болели и как будто были разбиты ". Катерина целует его… "Он слабо вскрикнул и лишился чувств ". Все дальнейшие события погружены в полумрак бреда. Ордынову кажется, что он "осужден жить в каком&#8209;то длинном, нескончаемом сне, полном странных, бесплодных тревог, борьбы и страданий ". Как во сне, слышит он полубезумную сказку–исповедь Катерины; больная, исступленная страсть подымается в нем после ее рассказа.

 "Какое&#8209;то мучительное чувство, смятение безотчетное, невыносимое, разливалось, как яд, по всем его жилам и росло с каждым словом рассказа Катерины; безвыходное стремление, страсть жадная и невыносимая, захватила думы его, мутила его чувства ". После разлуки с Катериной Ордынов "занемог и только через три месяца мог встать с постели ".

Болезненности Ордынова соответствует болезненность Мурина и Катерины. Старик страдает падучей: в глазах его "лихорадочный блеск "и на лице "мертвенная синева ". Жена его, — "полоумная ", "порченная ". Этот патологизм придает повести однообразно–мрачный колорит. От воспаленной экзальтации действующих лиц остается воспоминание мучительного кошмара. Художественный дефект повести объясняется, хотя и не вполне оправдывается, сюжетным заданием автора. Разорвав с "натуральной школой ", Достоевский пытался оживить одряхлевшие романтические формы.

Эмоциональная напряженность героев повышена до исступления и ею мотивируется полуфантастический, полумелодраматический характер их истории. В поисках сюжета автор снова сталкивается с Гоголем,, автором романтических повестей. Побежденный в плане "натурализма ", волшебник Гоголь продолжает держать в плену своего мятежного ученика. "Хозяйка "написана под прямым влиянием "Страшной мести ". Исследователи Достоевского, Ю. Тынянов, В. Комарович и А. Бем, убедительно доказали эту зависимость. Мотив преступной любви старика–отца к дочери развивается параллельно и Гоголем и Дьстоевским. Гоголевский колдун злыми чарами вызывает душу Катерины и мучит ее своей нечистой страстью. Злой старик Мурин, одаренный таинственной силой, тиранит робкое сердце своей жены–дочери Катерины. У Гоголя подчеркнут сказочный и сверхъестественный характер "старинной были ", у Достоевског. о демонизм Мурина истолкован психологически. Исповедь героини "Хозяйки "доводит до грани пародии все приемы романтической "страшной повести ". Это волжская разбойническая сказка. Буря в лесу, пожар завода, преступная дочь, убегающая из дому с любовником своей матери, гибель отца и материнское проклятие; страшный старик с черной, как смоль, бородой, и глазами, горящими словно угли "; убийство молодого купца во время переезда на лодке бурной реки, — преступления, ужасы, чары нагромождены в этом бессвязном рассказе. Кажется, что Катерина Достоевского пересказывает историю Катерины Гоголя, преломляя ее в своем больном воображении.

Соответственно сюжету, автор "Хозяйки "пытается создать новый повествовательный стиль на почве русского фольклора. "Речевой образ "Катерины вырастает из широкого распева русской народной песни. Речь ее мотивируется ее прошлым. Мурин называет ее "мужичкой ": выросла она в лесу, за Волгой, "меж бурлаков да заводчиков "; живет в мире преданий и песен. Власть Мурина над ее душой связана с его "шепотлнвыми сказками ". "Катерина смотрела на него внимательными, детски удивленными глазами, и казалось, с неистощимым любопытством, замирая от ожидания, слушала то, что ей рассказывал Мурин ".

Вот пример ее ритмической речи: "Люб или не люб ты пришелся мне, знать не мне про то знать, а верно другой какой неразумной, бесстыжей, что светлицу свою девичью в темную ночь опозорила, за смертный грех душу свою продала, да сердца своего не сдержала безумного "… Во всех сценах, где появляется Катерина, ее речевая стихия побеждает словесный стиль ее собеседников. Мурин характеризован в своей речи, как мещанин. Он говорит Ордынову: "Я вот про то„ ваше благородие, их благородие на ваш счет маленько утрудить посмел. Оно того, сударь, выходит, — сами знаете, — я и хозяйка^ то есть рады бы душою и волею… Что нам? Были бы сыты, здоровы, роптать не роптаем…* Но тот–же Мурин в присутствии Катерины подчиняется ее песенной стихии и говорит ее языком. "Да по ней, по слезинке, небесной росинке тебе и тужить горевать не приходится. Отольется она тебе с лихвой, твоя слезинка жемчужная в долгую ночь, в горемычную ночь ". У Мурина колдуна–сказочника такой переход от мещанского сказа к песенному стилю психологически понятен. Но когда петербургский мечтатель, молодой ученый Ордынов изменяет своей литературной манере и обращается к Катерине на ее языке, стилистический переход поражает своей неожиданностью. Вот его слова: "Кто ты, кто ты, родная моя? Откуда ты, голубушка? Из какого неба ты в мои небеса залетела?… Что снилось, о чем гадала ты вперед, что сбылось и что не сбылось у тебя, все скажи. По ком заныло в первый раз твое девичье сердце и за что ты его отдала? "

Откуда пришел к Достоевскому этот фольклорный матерьял? Стилистическое влияние гоголевской "Страшной мести "несомненно, но им не исчерпывается словесная форма "Хозяйки ". В сонных видениях Ордынова воспоминания детства занимают большое место. Ему грезятся "нежные, безмятежно–прошедшие годы первого действа ", когда "мать крестила, целовала его и баюкала тихою колыбельною песенькой ". Быть может, в повести отразились воспоминания детства писателя, песни матери, сказки мамки Лукерьи и няни Алены Фроловны.

Два мира сталкиваются в композиции "Хозяйки ": мир петербургского "мечтательства "и мир страшной народной сказки, мир Ордынова и мир Катерины. Несмотря на попытки автора гармонизировать их, они противостоят друг другу в резком контрастеЭто соединение разнородных элементов возмутило Белинского. Он сообщал Анненкову: "Достоевский написал повесть "Хозяйка ", ерунда страшная. В ней он хотел примирить Марлинского с Гофманом, подболтавши немного Гоголя ". В "Современнике "критик писал о новом произведении Достоевского: "Удивительно ли, что вышло что&#8209;то чудовищное, напоминающее теперь фантастические рассказы Тита Космократова, забавлявшего ими публику в 20–х годах нынешнего столетия. Во всей этой повести нет ни одного простого, живого слова или выражения. Все изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво ".

Повесть Достоевского была не понята и отвергнута современниками. Только в наше время начинает открываться ее художественная ценность. Если бы автор противоставил в "Хозяйке "два мира только для эффектного контраста, Белинский оказался бы прав; она осталась бы в литературе, как некое "чудовище ". Но Белинский не увидел, что миры эти органически объединены художественной идеей, одной из самых глубоких во всем творчестве Достоевского. И Ордынов, и Катерина в разных планах воплощают единую тему о слабом сердце. Ордынов беззащитен перед налетевшей на него страстью; в душе, ослабленной одиноким мечтательством, чувство сразу же получает разрушительную силу, ведущую не к жизни, а к смерти. Душевное напряжение парализует действие и истощает себя в призраках эротического воображения. Когда Ордынову нужно бороться за свое счастье, нужно спасать Катерину от ее злого гения, он терпит постыдное поражение. В борьбе за Катерину победителем остается Мурин. Ордынов замахивается на него ножем, но не в силах поразить злого колдуна. "Нож выпал из рук его и зазвенел на полу ". О малодушии "слабого сердца "философствует Мушин: "Дай ему волюшку, слабому человеку, — сам ее свяжет, назад принесет… За нож возьмется в сердцах… а пусть те дадут этот нож в руки, да враг твой сам перед тобою широкую грудь распахнет: небось и отступишься ". В этой тираде Мурин говорит и об Ордынове, и о Катерине, он соединяет их насмешливым выражением "слабый человек ".

Катерина находится в плену у Мурина, человека страшной воли и демонической страсти. Она кроткая, чистая голубица, "беспредельно набожная ", с детским, горячим сердцем. Мурин овладевает ее душой, внушая ей мистический ужас за будто бы совершенное ею преступление. Во время пожара погибли еа родители, страшный старик увез ее из дома и сделал ее своей женой. С тех пор она "повредилась ". "Я испорчена, меня испортили, восклицает она, погубили меня. Он погубитель мой. Я душу ему продала. Я его, я ему душой продалась. Он властен. Велшо его слово ".

Чуткую совесть и суеверную набожность Катерины Мурин питает страшными сказками, чтением раскольничьих книг, угрозами суда и наказания. "Он говорит, признается она, что когда умрет, то придет за моей грешной душой… Он мучил меня, он мне в книгах читал, он говорит, что я сделала страшный грех…. Он все грозное, суровое такое читает ". Старый муж приковывает к себе молодую жену мистическим террором. Его любовь — тирания, сладострастие власти над живой душой человека.

Только расставшись с Катериной и медленно осознавая пережитое, Ордынов начинает понимать трагическую судьбу своей возлюбленной. "Ему казалось, что невредим был рассудок Катерины, но что Мурин был по своему прав, назвав ее слабым сердцем… Ему беспрерывно снилась глубокая, безвыходная тирания над бедным, беззащитным созданием. Ему казалось, что перед испуганными очами вдруг прозревшей души коварно выставляли ее же падение, коварно мучили бедное слабое сердце, толковали перед ней вкривь и вкось правду и умыслом поддерживали слепоту, где было нужно, хитро льстили порывистым наклонностям неопытного, смятенного сердца, и мало–по–малу резали крылья у вольной свободной души, неспособной, наконец, ни к восстанию, ни к свободному порыву в настоящую жизнь ".

В этом анализе тирании демонического человека над "слабым сердцем ", в раскрытии страсти, как властолюбия, гениальное прозрение Достоевского. Он касается здесь одной из великих тем своего творчества. Катерина знает, что Мурин ее "погубитель ", ненавидит его и мечтает освободиться от дьявольской власти. Чистый, светлый юноша Ордынов кажется ей спасителем. Она сразу доверчиво отдает ему свое сердце. Но подрезаны крылья у птицы, и воля не под силу слабому сердцу. Мурин с холодным расчетом обещает по первому ее слову отдать назад "любовь ее с золотой волюшкой ". Он знает, что она не вынесет свободы. Когда Катерина торжественно прощается с ним, он притворяется великодушным, ласково ее отпускает. И вдруг "она бросается на грудь старика, обвивает его шею и смотрит на него огненным, воспаленным взглядом ". С ненавистью она кричит своему спасителю Ордынову: "Поди прочь! Ты пьяный и злой! Ты не гость мне! "Старик смеется "бесстыдным смехом ", и Ордынов в ужасе вздрагивает. "Обман, расчет, холодное, ревнивое тиранство и ужас над бедным разорванным сердцем, — вот что понял он в этом бесстыдном, не таившемся более смехе ".

Трагедия "слабого сердца " — в его неспособности к свободе. В рабстве находит оно постыдное блаженство. Катерина сама рада отдать свою "золотую волюшку ". "То мне горько и рвет мне сердце, признается она, что я рабыня его опозоренная, что (позор и стыд мой самой бесстыдной мне люб, что любо жадному сердцу и вспоминать свое горе, словно радость и счастье; в том мое горе, что нет силы в нем и нет гнева за обиду свою ".

Так, общей трагедией "слабого сердца ", трагедией бессилия перед жизнью и неспособностью к свободе связаны Ордынов и Катерина, петербургский мечтатель и волжская дикарка. Философия повести вложена в уста колдуна Мурина.

 "Спознай барин: слабому человеку одному не сдержаться. Только дай ему все, он сам же придет, все назад отдаст. Дай ему, пол царства земного в обладание, — попробуй, — ты думаешь что? Он тебе тут же в башмак тотчас спрячется, так умалится. — Дай ему волюшку, слабому человеку, сам ее свяжет, назад принесет.

Глупому сердцу ш воля не в прок ".

Невольно вспоминается другой образ, более величественный и могучий, другие слова, глубочайшие из слов Достоевского. Это Великий Инквизитор говорит Христу: "Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается… Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков для их счастья. Эти силы — чудо, тайна и авторитет ".

В ранней повести Достоевского, которую Белинский признал "ерундой страшной ", уже была поставлена проблема личности и свободы.

Отзыв Белинского удручил и вполне убедил Достоевского. В письмах к А. Краевскому от 1849 г. он горько жалуется на свою "поденную работу "прошлого года: "Оттого что я, чтоб исполнить слово и доставить к сроку, насиловал себя, писал, между прочим, такие дурные вещи или такую дурную вещь, как "Хозяйка ", тем впадал в недоумение и самоумаление, и долго потом не мог собраться написать серьезного и порядочного. Каждый мой неуспех производил во мне болезнь "… "Чтобы отплатить вам за одолжение, я наскоро написал другую повесть и рискнул своею подписью,, которая для меня единственный капитал "… "Я не обрабатывал достаточно моих произведений и писал к сроку, т. е. согрешил против искусства. Я не щадил своего здоровья и делал мученические усилия, чтобы "расквитаться ". Так сурово оценивает автор произведения 1848 г. "Самоумаление "его чрезмерно и несправедливо. Строгий суд над собой всегда был свойственен Достоевскому. Ему всегда казалось, что он "недостаточно обрабатывает свои произведения ", и "грешит против искусства ". "Идиотом "и "Бесами "он был удовлетворен не более, чем "Хозяйкой ". Однако, повести 1848 г. страдают не только недостатком обработки: на них отразилась растерянность автора, его "недоумение "; это опыты, искания, пробы. Достоевский переживает кризис и мучительно ищет свой литературный стиль. И в этом кризисе творчества внешние условия, нужда, задолженность Краевскому, работа к сроку, играют лишь второстепенную роль.

Из восьми произведений 1848 года наименее удачные первые два, "Чужая жена "и "Ревнивый муж ", соединенные впоследствии автором для издания 1865 г. в один рассказ под заглавием "Чужая жена и муж под кроватью. Происшествие необыкновенное»[103])

Пикантные приключения ревнивого обманутого мужа описаны автором в легком жанре Поль&#8209;де–Кока. Достоевский с увлечением читал этого модного тогда писателя и пытался подражать его парижскому esprit. Герой рассказа, Иван Андреевич, жалуется, что у его жены "вечно Поль&#8209;де–Кок под подушкой "и в волнении смешивает Глафиру Петровну с литературой. "Я говорю, одна дама благородного поведения, т. е. легкого содержания — извините, я так сбиваюсь, точно про литературу какую говорю. Вот выдумали, что Поль&#8209;де–Кок легкого содержания, а вся беда от Поль&#8209;де–Кока&#8209;то–с… вот! "На таких сомнительных остротах и словесных каламбурах строится комический эффект. В первой главе (соответствующей рассказу "Чужая жена "), старый муж (господин в енотах) встречается на улице перед одним "бесконечно–этажным домом "с любовником своей жены (господином в бекеше). После длинного и претендующего на высокий комизм диалога выясняется, что Глафира Петровна изменяет одновременно и мужу, и любовнику. Во второй главе (соответствующей рассказу "Ревнивый муж "), тот же Иван Андреевич, желая выследить свою неверную жену, попадает в чужую квартиру и прячется под кровать, под которой уже лежит какой&#8209;то молодой человек. Снова — пикантный диалог; молодой человек оказывается любовником жены, он тоже ошибся этажем. После бегства любовника почтенный Иван Андреевич с позором вылезает изпод кровати и предстает перед разгневанным его превосходительством, в квартиру которого он по ошибке попал. Сцена объяснения смущенного чиновника с "генералом " — единственная живая в рассказе. Бессвязная, перепуганная и пьдобострастная болтовня Ивана Андреевича, "распекание "генерала, истерика генеральши действительно производят комическое впечатление. Автор забывает о Поль&#8209;де–Коке и возвращается к избитой теме чиновничьей литературы, о смешном чиновнике — обманутом муже. Характерно влечение Достоевского к театральной форме; весь рассказ состоит из диалогов и построен в жанре легкого водевиля. Эпический элемент вводится лишь в качестве авторской ремарки. "Чужая жена "первый опыт повести–комедии; к этой форме Достоевский вернется в "Дядюшкином сне "и "Селе Степанчикове ". Набросок комической фигуры расслабленного и выжившего из ума старика, которого "ревнивый муж "принимает за князя и называет "ваше сиятельство ", послужит автору матерьялом для образа другого князя, тоже расслабленного и впавшего в детство — героя повести "Дядюшкин сон ".

Вторая повесть 1848 г. "Слабое сердце "несравненно выше игривого фарса о ревнивом муже.[104])

Растерявшись после провала "Хозяйки ", автор решил, что он на ложном пути, что воскресить романтический жанр ему не удалось, и что ему не следует выходить из рамок "натуральной школы ", которой он был обязан своим первым и единственным триумфом, успехом "Бедных людей ". После экскурсий в области фольклора и адюльтерного романа, он смиренно возвращается в знакомый мирок "чиновничьей литературы ".

В "Петербургской Летописи "автор рассказывает о важном чиновнике Юлиане Мастаковиче, которого называет "мой хороший знакомый, бывший доброжелатель и даже немножко покровитель мой ". Ему лет под пятьдесят и он собирается жениться на семнадцатилетней девушке. "Юлиан Мастакович ходил по вечеру в своем кабинете, заложив руки за спину, с таким тусклым и грязновато–кислым видом в лице, что, если бы в характере того чиновника, который сидел в углу того же кабинета, пристроенный к стопудовому спешному делу, было хоть что либудь пресного, то тотчас закисло бы неминуемым образом от одного взгляда его покровителя ". Из этого намека вырастает сюжетная схема "Слабого сердца ". Юлиан Мастакович, начальник и благодетель маленького чиновника Васи Шумкова, поручает ему переписать объемистое дело. Вскользь упоминается и о женитьбе "покровителя ": "он сам недавно женился ". Этот &#163;южет соединяется с уже знакомой нам темой о сходящем с ума чиновнике. Добрейший и смиреннейший человек вдруг начинает себя чувствовать преступником, "нарушителем порядка ", и требует, чтобы начальство наложило на него наказание. (Чинов — «ик–Гарибальди в "Петербургских сновидениях "). Вася Шумков не успевает к сроку переписать бумаги, сознание вины сводит «го с ума, он воображает, что его "в солдаты отдать хотят за неисправное исполнение, дела ", и сам предается в руки властей. В кабинете Юлиана Мастаковича "Вася стоял бледный, с поднятой головой, вытянувшись в нитку, как рекрут перед новым начальством, сплотив ноги и опустив руки по швам ". Достоевского неотступно преследует проблема "Слабого человека ". Почему "заробел "Прохарчин, почему сошли с ума чуновник–Гарибальди и Вася Шумков? В повести "Слабое сердце "в рамки простейшей фабулы вкладывается сложное психологическое содержание. Проводится не одна линия мотивации сумасшествия, а целая сеть их. Простое объяснение оказывается совсем не простым: одна причина влечет за собой другую, более глубокую, но и она не исчерпывает загадки личности. Вася Шумков, "скромный, тихий молодой человек… старался учиться, стремился образовать себя… собственными силами вышел из низкого состояния ". Служит он в департаменте, почерк у него, как прописи, получает он триста рублей в год жалованья. Начальник его и благодетель Юлиан Мастакович, дает ему сверхурочную переписку, и доходит в своем великодушии до такого предела, что дарит ему пятьдесят рублей, в первый раз за четыре месяца бесплатной работы. Вася раздавлен благодарностью. "У меня слезы полились ", говорит он своему другу Аркадию. На