Как простачок охотника дважды обвел вокруг пальца

Перевод М. Крылова

Проголодался простачок в пути и решил подкрепиться кашей. В это время он как раз подходил к лесу. Ну что ж, развел простачок костер, подвесил котелок с замерзшей кашей над огнем, она живо и разогрелась.

Только хотел он приняться за горячую кашу, видит — далеко в поле по свежему снежку скачет на коне охотник, за охотником — доезжачий с борзыми. Это был пан из соседнего имения, известный скряга и притеснитель своих крестьян. Узнал его простачок и решил сыграть с ним шутку.

Снял он котелок с огня, поставил на пень, что из снега торчал. Костер затоптал, засыпал свежим снегом. Встал спиной к пню, подбоченился и давай прыгать вокруг пня да приговаривать:

Пой и прыгай возле пня —

Сваришь кашу без огня.

Прыгай побойчее —

Будет горячее.

— Что это там мужик выделывает? — обратился пан к доезжачему. — Ну-ка, узнай.

Поскакал доезжачий и, вскоре вернувшись, доложил, что какой-то шалопут на сухом и мерзлом пне без огня кашу варит.

Не поверил пан доезжачему. Подъехал к кашевару и видит — в самом деле стоит на пне котелок с горячей кашей. Попробовал — обжегся даже.

— Слушай, мужичок, — обратился охотник к простачку, уплетавшему кашу. — Для охотника такой котелок, что кашу сам без огня варит в чистом поле или в глухом лесу, — цены не имеет! Научи-ка меня этой премудрости, я тебя награжу щедро…

От слов — к делу, и пан за большие деньги купил чудесный котелок. Простачок научил пана, как надо прыгать и что напевать, деньги спрятал в мошну, поклонился и без оглядки зашагал большаком.

Вернулся охотник домой, не терпится ему показать всем удивительную штуку. Собрал он своих гостей, жене велел захватить все, что нужно для каши, и отправился в поле. Через полчаса вся компания стояла у того же самого пня. Пан спрашивает:

— Господа! Может быть, вам угодно отведать чего-нибудь горячего? Я нарочно пригласил вас сюда, чтобы сделать вам приятный сюрприз. На этом пне я сейчас сварю вам кашу.

Поставил он котелок с крупой на пень, заправил салом, посолил, насыпал снегу, повернулся спиной к пню, подбоченился и давай прыгать вокруг пня да выкрикивать:

Пой и прыгай возле пня —

Сваришь кашу без огня.

Прыгай побойчее —

Будет горячее.

Гости с недоумением смотрели па пана и терялись в догадках, что это значит.

Танцор весь взмок и охрип от прыжков и пения на морозе, но когда он оглянулся и увидел, что котелок не кипит, то еще усерднее запрыгал и заорал припевку сиплым голосом. Встревоженная жена подумала, что ее благоверный рехнулся. Подбежала к нему и схватила за руку, пытаясь удержать от чудачества, но он оттолкнул ее. Она кинулась к гостям, умоляя их остановить мужа, чтоб не схватил он от пляски на морозе воспаления легких.

Вмешались гости, и обман выяснился. Одураченный пан опомнился. Вскочил на коня и понесся догонять простачка.

Но тот заранее умом раскинул, как погоню встретить: едва услышал позади топот копыт, поднял с дороги палку и забросил на липу. Вывернул наизнанку полушубок и шапку, скривил нос в одну сторону, а рот — в другую, сморщился, зажмурил один глаз, подогнул ногу, встал под липу и хнычет.

На взмыленном коне подскакал к нему охотник, посмотрел и, не узнав шутника, спрашивает:

— Ты не видел, проходил здесь мужик в новой шубе в бараньей шапке?

— Еще бы не видеть, — плачущим голосом ответил простачок. — Он, разбойник, напал на меня, несчастного калеку, вырвал костыль из рук и вон куда закинул, а сам побежал дальше, как угорелый. Пан его мигом догонит, Сделай милость, пане, пожалей старика, достань мой костыль с дерева. Без него мне смерть! А ему, подлецу, все равно от вас не скрыться.

Спрыгнул охотник с коня, бросил поводья мнимому калеке, а сам стал карабкаться на дерево.

Этого только и ждал простачок. Увидел, что паи, залез высоко, вскочил на коня, подобрал поводья и стрелой помчался по дороге. Скорехонько скрылся от обалдевшего охотника.

Панский дом стоял у дороги. Простачок осадил коня у ворот, пустил его во двор, а сам узкой тропинкой пошел дальше через лес.

Вот так два раза посмеялся мужик над паном, от мести его ушел и показал, что он не вор.

ПРОСТАЧОК РАСПОЗНАЕТ, ГДЕ ЛОЖЬ, ГДЕ ПРАВДА

Перевод М. Крылова

Около полудня пришел простачок в незнакомое село. Видит — на улице толпа: тут и староста, и десятские, и старики, — все галдят, руками машут. Подошел простачок к толпе и увидел двух тяжущихся: жалобщика и ответчика, обиженного и обидчика.

— Что тут у вас случилось? — спрашивает простачок. — О чем спорите? Может, я вам помогу?

— Да вот эти два мужика, что держат за повод, обвиняют друг друга в воровстве, — объясняет ему один старик. — А дело было так: наш сосед вчера на ярмарке в городе купил коня, а сегодня поймал на нем в своем сарае вот этого цыгана. Цыган божится, что это-де его собственный конь, что он сам его выходил и ездил па нем шесть лет, а неделю назад у него, мол, украли коня. И вот сегодня он будто бы нашел своего коня у этого мужика в конюшне. Он требует коня себе да еще соседа моего обвиняет в конокрадстве. Как их рассудить?

— Шила в мешке не утаишь, сейчас дело выведем на чистую воду, — сказал простачок, скинул шубу и накрыл ею голову коня. — Ну, цыган! Ты, говоришь, узнал своего коня в чужой конюшне. Раз ты его сам выходил и шесть лет у себя держал, отвечай, только сразу и без запивки: на какой глаз он косит?

— На какой глаз, спрашиваешь?

— Да, да! Сразу отвечай, а не ответишь, — стало быть, конь не твой.

— Отвечу, отвечу! Только он косит-то самую малость.

— Ты зубы не заговаривай! Ты говори, на какой глаз он косит.

— На правый.

Простачок откинул шубу и показал всем правый глаз коня. Все увидели, что глаз вовсе не косит.

— Ой, я же оговорился! — застонал цыган, махнув рукой и ударяя шапкой оземь. — Оговорился я! Да ведь конь о четырех ногах, и то спотыкается. Голова одно думает, а язык свое городит! На левый глаз он косит! Конечно, на левый!

Снял простачок шубу с лошадиной головы и объявил:

— Врешь, цыган! Ни стыда у тебя, ни совести! Это хозяйский конь, а ты конокрад. Смотрите, у коня вовсе глаза и не косят.

Цыган понял, что попался, хотел задать стрекача, но его изловили и связали.

Все благодарили простачка, угостили его, да еще и на дорожку кое-чего дали.

«СВИНЬЯ НЕ КОЗА, А ДУБ НЕ БЕРЕЗА»

Перевод М. Крылова

Вернулся домой простачок, отдохнул от долгого пути, а тут и праздник подоспел. Запряг он свою лошаденку, взвалил на телегу откормленного борова и поехал в город на базар.

Стоит около своего воза и ждет покупателя.

Вдруг откуда ни возьмись — четверка лихих коней, запряженных в бричку, а в бричке сидит, подбоченясь, какой-то ясновельможный, а может, просто вельможный пан; в зубах — сигара, бичом хлопает, как из пистолета стреляет, давит бедных мужичков, что с дороги убраться не успели.

Остановился пан перед возом простачка и кричит:

— Эй ты, хам! Где тут пшеница, не слыхал?

Обиделся простачок на грубость и ответил:

— Где пшеница, я не слышу, а вижу. Обзывать меня хамом вы сколько угодно можете, ваша панская воля, да ведь что мужик на дорогу бросит, то пан в кармане носит. Вот так-то!

— Врешь! — заорал пан.

— А вот и не вру, ваша милость. Выньте носовой платок из кармана, разверните и увидите, что я правду говорю.

Побагровел пан от ярости, решил проучить дерзкого мужика.

— Что продаешь?

— Свинью, ваша милость.

— Лжешь, хам! Это коза! — заорал пан, да как даст простачку оплеуху — у того искры из глаз посыпались. Но мужик и виду не подал, поклонился папу и говорит:

— Теперь я в долгу у вас, ваша милость. Ужо втройне отплачу.

Продал простачок свинью, вернулся домой, но обещания своего не забыл.

Через неделю нарядился мастеровым, взял аршин под мышку и отправился в путь.

Пришел в корчму, что была поблизости от имения того пана, и говорит важно:

— Слушай, хозяин! Дай-ка мне доброго медку, за ценой я не постою. Мне добрый мед нужен, чтоб работа спорилась, я ведь не какая-нибудь мелюзга, я мельницы ставлю.

— Что я слышу?! Вы мельничный мастер?

— Он самый. Прошлым летом две водяные мельницы поставил и один ветряк. Знаешь, сколько денег огреб! Могу себе позволить кружку доброго медку.

— Вот удача! Наш пан давно мельницу хочет поставить, да все мастера никак не найти. Хотите, я вас порекомендую? А уж вы потом меня отблагодарите. Могу сей же час к пану сбегать.

— Давай беги. За мной не пропадет, вот поставлю мельницу — половину заработка у тебя в корчме пропью.

Корчмарь со всех ног бросился к пану, и сей же миг простачка просят в усадьбу.

Пан простачка не узнал, уговорились они обо всем на крыльце и тут же в лес поехали выбирать материал на мельницу.

Проехали с версту. Пан указывает на дуб.

— Гляди, какой дуб. На главный вал сгодится?

— Да разве это дуб? Это береза!

— Что ты плетешь?

— То же, что и вам случается.

Решил пан, что мастер в корчме перебрал и теперь несет ахинею. Поехали дальше. Увидели другой дуб, еще толще первого.

— Уж этот-то наверняка подойдет, — говорит пан.

— Давайте смеряем, — отвечает простачок. — Эх, ваша милость, вот беда — аршин-то я у вас на крыльце забыл! Ну, ничего, смеряем обхватами. Станьте-ка к дубу, обхватите, сколько можете, а я с той стороны. Один момент!

Пан и рад стараться: обхватил дуб, а простачок зашел с другой стороны, накинул ему веревочные петли па руки, затянул, связал, предстал перед панские очи и говорит:

Свинья не коза,

А дуб не береза!

Оторопел пан, взглянул на мастера и вдруг узнал в нем того мужика, которому оплеуху дал на ярмарке. А простачок выломал наскоро дубинку да и отвесил пану десяток горячих, как тот ни грозился. А напоследок сказал:

— Ну что, вспомнил меня? Я тебе за ту оплеуху обещал втройне отдать — и отдам. Нынче ты в первый раз получил, а два раза еще за мной останутся. До свиданьица, ваша милость.

Повернулся и скрылся в лесной чаще. А привязанный к дереву избитый пан простоял там до самого вечера, пока не освободили его проезжие мужики.

Через недельку взял простачок у брата, что в усадьбе буфетчиком служил, черный фрак, жилет — словом, одежку почище, переоделся, научил сына-подростка, что ему говорить, запряг лошадь в бричку и отправился в знакомую корчму. Подкатил с шумом, с гиканьем.

— Живо шампанского! — кричит.

Хозяин чуть не обмер: он такого за всю жизнь ни разу не слыхивал. Проводил гостя, усадил, а сам бегом во двор и спрашивает возницу, что это за персона.

— Сам ты персона! — отвечает парень. — Это не персона, а знаменитый городской лекарь. Я за ним двадцать верст, почитай, гнал. Приехал он, поглядел на моего пана, дал ему что-то понюхать, и хворь как рукой сняло. А от него уж все доктора отступились. Пока сюда ехали, всех больных по пути на ноги поставил. Прямо-таки чудеса! Ну конечно, и денежки ему сыплют, не жалея.

Корчмарь пораскинул, что к чему, и сразу же к доктору:

— Не угодно ли, ваша милость, меня выслушать? Сказали мне, что вы знаменитый доктор. Очень прошу вас обождать здесь, пока я извещу пана о вашем приезде. Он уже несколько дней хворает. Если вылечите его, он за деньгами не постоит, а уж вы меня, обремененного заботами, не забудьте наградить.

— А что за хворь у твоего пана?

— Тс-с-с, я вам по секрету скажу: па днях нашли его в лесу привязанным к дереву. Я привел к нему мастера по мельничному делу, поехали они лес смотреть, а мастер-то был из тех, кто черту душу продал. Схватили его черти в лесу и уволокли, а пана нашего к дубу привязали. Бот он и захворал с перепугу.

Помчался корчмарь в имение, а вскоре явился управляющий просить доктора к пану.

Вошел доктор к больному — перво-наперво велел окошки завесить, чтобы свет, мол, пана не беспокоил. Потом сел у постели, пульс пану пощупал и измененным голосом попросил рассказать, отчего с ним эта хворь приключилась.

Пан сказал, что поднимался он по стремянке на амбар, она рухнула прямо на груду кирпичей, всю спину-де ему покалечило. Да еще с испуга и простуды горячка приключилась.

— Я, ваша милость, живо подниму вас на ноги, — говорит мнимый доктор. — Есть у меня мазь на такую хворь. Только велите баню сперва истопить. Или ванну приготовить, только побыстрее.

— Ванну можно приготовить в сушильне, — обрадовался больной. — Это недалеко от дома. Там как раз сейчас топят — лен будут сушить — так что все будет сделано мигом.

Сели пан с доктором в тарантас и поехали в сушильню. Слуга раздел пана, посадил в ванну. Хватились, а мазь-то забыли дома то ли на столе, то ли на комоде. Послали слугу за мазью, сторожа отправили за отрубями для припарок. Остался доктор один на один с паном, подошел к ванне, поглядел ему в глаза да как заорет, уже не меняя голоса:

Свинья не коза,

А дуб не береза!

Рванулся пан как ошпаренный, стал кричать и на помощь звать, предлагал простачку деньгами откупиться. Но простачок прижал его одной рукой, вынул из-за пазухи плеть и отсчитал пану десяток горячих. Сделал свое дело и говорит пану:

— Вот видишь, как хам свое слово держит. Два раза ты у меня получил и третьего дождешься. До свиданьица!

И бегом в лес, а там в назначенном месте сын его ждет. Уселись они в бричку, выехали на дорогу и без приключений домой добрались.

Месяц спустя в соседнем местечке открылась ярмарка. Потянулся туда народ: кто купить, кто продать, кто в костел.

Пан тот поправился, но полученного урока не забыл, спеси да горячности в нем поубавилось.

Простачок своим мужицким разумом смекнул, что пан поедет на ярмарку, и сам тоже стал собираться. Выехал простачок вместе с братом, который на него очень похож был лицом, а еще больше голосом.

Подъехали к мосту, где должен был проезжать пан. Простачок велел брату верхом на коне ждать пана, научил, что говорить и делать, а сам нарезал крепкой лозы и спрятался под мостом.

Вот послышался конский топот и показалась панская бричка. Брат простачка узнал пана, поставил коня поперек дороги, глянул пану в лицо, прыснул от смеха и заорал:

Свинья не коза,

Дуб не береза! —

и бросился наутек.

— Гей, Андрюха, Филька! — гаркнул пан лакею и кучеру. — Руби постромки! Догнать хама, поймать во что бы то ни стало и привести сюда! Не поймаете — запорю!

Кинулись лакей с кучером в погоню, а мужик, как заяц, по кочкам на коне несется.

Мужик удирает, кучер с лакеем за ним гонятся, а пан остался в бричке на мосту. Тут из-под моста вылез простачок с пучком лозы, посмотрел пану в глаза да как крикнет:

Свинья не коза,

Дуб не береза! —

и давай охаживать пана по бокам, да так, что на том модный фрак затрещал по всем швам. Волком воет пан, кличет слуг. Потом понял, что никто не выручит, и дал клятву никогда мужиков не обижать, а за три преподанных урока не только не мстить, но и щедро уплатить. И тут же высыпал мужику горсть золота в подставленную шапку. Раскланялся простачок с ним и говорит:

— Гляди, ваша милость, чтоб не забылось! Пересыпал деньги из шапки в мошну и скрылся в зарослях.

Вернулись слуги с пустыми руками, велел им пан ехать — только не на ярмарку, а домой. С тех пор и пошла по свету поговорка; «Гляди, ваша милость, чтоб не забылось!»

«СЛОВО — СЕРЕБРО, МОЛЧАНИЕ — ЗОЛОТО»

Перевод М. Крылова

Всегда выручала простачка мужицкая смекалка, из любой беды он цел-невредим выбирался, многих пустозвонов да бездельников уму-разуму научил, только вот свою жену, которая не умела язык за зубами держать, долго не мог образумить.

Как старосту, хорошего хозяина в мудрого советчика, простачка все уважали и любили, поэтому и жена его молодая была у людей в почете. А она-то и вообрази, что это ей муж обязан тем, что все село им уважение оказывает. Мало того, что была она охотница лясы точить — любой секрет, бывало, выболтает соседкам, — еще и зазнаваться стала. А ведь от зазнайства до глупой спеси, а от них — до ссор и раздоров совсем рукой подать.

Печалился простачок, думая об этих пороках как-никак дорогой ему супруги. Давно собирался он вылечить ее от глупости, и план был обдуман давно, но лекарство было уж очень горькое, а жену свою простачок любил всей душой. Все не мог он собраться с духом и приступить к делу и, может быть, еще пооткладывал бы «лечение» со дня на день, если бы не случай…

Пахал он однажды целину и лемехом зацепил за что-то твердое. Разгреб землю и увидел железную крышку. Глубже разрыл яму, видит — железная шкатулка. Приподнял крышку, а там полно золотых монет.

Сначала он обрадовался, но как подумал, что одному клад домой не снести и придется жене рассказать, пригорюнился. Знал он, какой язык у нее: все разболтает кумушкам и соседкам.

Подумал он, подумал, потом снова засыпал клад землей, место отметил камнем, ближнюю борозду поглубже пропахал и после обеда повел волов домой.

Потолковал он с братом, устроили они все, как надо, а потом пришел простачок домой, сел рядом с женой, повесил голову, будто призадумался.

— О чем горюешь? — спросила жена.

— Как не горевать, когда господь бог послал нам счастье, да боюсь, что не сладим мы с ним.

— Какое же такое счастье бог дал, что нам с ним не сладить?

— Нынче я на поле клад нашел. Да попробуй возьми его — ведь ты все разболтаешь. Люди узнают, пану донесут, и прости-прощай сокровище. Не слушаешь ты моих советов, никак не вбить тебе в голову, что слово — серебро, а молчание — золото.

— Ах, муженек! Неужто я себе враг? Да пока жива буду, никому ни полсловечка не скажу, хоть ты меня режь на куски! А большой клад? Где ты его нашел?

— Если никому не проболтаешься, нынче ночью пойдем через рощу и луга на наше поле и принесем клад домой. Одному мне его и с места не сдвинуть. Но только помни: никому ни гу-гу. Узнают, клад отнимут, да еще и влепят — почему, мол, о находке не сообщили куда следует?

Жена еще раз побожилась, что будет молчать, как рыба, и муж сделал вид, что ей поверил.

Ну, взошел месяц, взял простачок лопату и повел жену по тропинке на свое поле — версты полторы-две ходу. Идут они молча, жена впереди поспешает — уж очень ей не терпится на клад взглянуть. Вдруг увидала она вдали огонек и дым костра, остановилась и спрашивает мужа:

— Что это за костер?

— Это наш эконом с женой тайком пекут панских поросят и гусей, — ответил простачок.

— Отчего ж не дома?

— Боятся, что выдаст их запах жареного. Ты иди, головой не верти, не то споткнешься да упадешь.

— С чего бы мне падать? Дорога ровная.

— Ты не знаешь, что пан в можжевельнике возле тропы капканы на зайцев ставит. Наступишь — вот будет дело!

— Может, уже попался какой, а? Наутро было бы жаркое.

— Вон там под кустиком налево всегда стоит петля. Хочешь — загляни.

Побежала жена к кусту, посмотрела и зовет:

— Муженек, беги сюда!

— Тише ты… Ну, что там такое?

— В капкане щука, смотри, еще живая! Как она сюда попала? Ведь до речки шагов пятьсот будет.

— Как туда попала, спрашиваешь? Дело не хитрое. Паны, они с нечистой силой знаются, и от нее у них такие снасти да приманки, что не только рыба в капканы на суше попадает, а даже звери в вентеря лезут и в сети сигают…

— Неужели правда? Первый раз слышу!

— И не диво: много ли ты жила на свете? Не веришь — осмотри вентерь. Его пан у берега около камня ставит.

Жена — вприпрыжку туда. Заглянула в вентерь и кричит:

— Ах, и правда! Смотри, в вентере заяц сидят, да так и бьется, бедняжка!

Простачок подошел, высвободил зайца, а тот как даст стрекача, только его и видели.

— Ах, какой ты! Зачем зайца отпустил? Держал бы крепче, — укорила его жена, глядя, как удирает заяц.

— Пускай себе бежит. За панского зайца волом не рассчитаешься. Пойдем быстрей, а то полночь близко.

Идут дальше. Вдруг жена наступила ногой на что-то мягкое. Нагнулась и видит на земле оладьи. Подобрала их. Только шагнула — пирог лежит, за пирогом — опять оладьи, за оладьями — опять пирог.

— Что же это такое, муженек? Откуда здесь пироги и оладьи?

— И этого ты не знаешь? Нынче вечером проходила здесь оладьевая туча и столкнулась с пироговой. Вот и посыпались на землю пироги да оладьи.

— Ах, муженек! — завопила вскоре жена, войдя в рощу. — Иди сюда скорее! Смотри — плетень из колбасы/

Подошел простачок и видит — поперек дороги колья стоят, а на них колбасы плетнем накручены.

— Чему удивляешься? — говорит он жене.

— Как чему? Да где ж это слыхано, чтобы в лесу ставили плетни на колбасы?

— Наш пан и не такое может придумать. Это он поставил, чтобы никто ночью в лес не ездил и дров не воровал. Перелезай осторожней! Не тронь колбасу и ступай быстрее.

Опять пошли они, а как стали из рощи выходить, вдруг послышался чей-то крик, вроде баран блеет.

— Ты слышишь? Что это такое?

— Тихо ты! Это нашего пана черти на трясучей осине бреют. Кто с чертями знается, других брадобреев не признает.

Пришли они на пашню, откопали шкатулку е золотом. Несли домой — обмирали со страху. Жена в хату юркнула, а простачок спрятал шкатулку в укромном месте, а жене потом сказал, что на гумне зарыл.

Целый день ходила баба сама не своя, так ее и подмывало с кем-нибудь поделиться. Наконец не выдержала, тайком побежала к самой задушевной куме и под строжайшим секретом все выложила.

Часу не прошло, а слух о найденном кладе пошел по всей деревне, каждый еще и от себя прибавлял. К вечеру дошло до пана, что простачок нашел десять шкатулок с золотом, а пока таскал их домой, надорвался и захворал.

На другой день вызвал пан простачка с женой и, сидя на крыльце, спрашивает:

— Это правда, простачок, что ты позавчера клад нашел?

— Откуда ж это такой слух? — притворно удивился простачок.

— Не отпирайся, твоя жена сама всем рассказала.

— Я и не дивлюсь. У нее в башке дурь какая-то сидит, иной раз такое ляпнет, такую кашу заварит — вовек не расхлебать. Просил я ее по-хорошему не болтать глупостей — не слушается. Будьте добры, прикажите эконому дать ей десяток плетей — может, очухается, а я спасибо скажу.

— Что? Это мне-то плетей?! — заорала в гневе жена простачка. — Коли на то пошло, я всю правду расскажу! Верно говорю, что муж позавчера нашел шкатулку, я сама тащила ее с ним до гумна. Он там ее и закопал!

— Пошлите людей па ваше гумно. Пусть поищут, за полчаса обо всем и дознаетесь.

Послали па гумно эконома с людьми. Возвращается эконом и говорит:

— Все гумно перекопали — ничего там нет,

— Так ты надо мной шутки шутить вздумала? — закричал пан на бабу.

— Да что вы! Он где-то ее спрятал, шкатулку-то! Возьмите его в оборот, небось, признается!

— Ой, видите, пан, сколько злости и лжи в этой бабе! Стоило бы ее проучить за это.

— Не верьте! — заверещала разъяренная жена. — Клянусь жизнью, нашли мы шкатулку с деньгами. Да той ночью, когда, помните…

— Какой ночью? — спросил пан.

— Той самой, когда над лугом проходила оладьевая туча и столкнулась с пироговой. Я целый подол набрала с земли пирогов да оладьев.

— Что она городит, простачок?

— Видите сами: чушь порет, и все!

— Сам ты чушь порешь! Забыл, что ли? Да той ночью, когда щука угодила в капкан в можжевельнике.

— Когда-когда? Да опомнись ты! — сказал простачок.

— Ага! Вот тебе и когда! Подожди, еще не то запоешь! Разве не ты тогда зайца из панского вентеря в омуте выпустил? Что, забыл?

— Может, еще что сгородишь?

— Сам ты городишь! Разве не перелезали мы через колбасный плетень, который ясновельможный пан поставил в роще, чтобы у него дрова не крали?

— Баба от злости мужа оговаривает, не иначе, — шепнул эконом пану на ухо. — Прикажите взгреть ее плетьми — может, и одумается.

— Не слушайте, пан, своего эконома! И он хорош. Я в ту ночь своими глазами видела, как они с женой господских гусей да поросят на костре жарили!

— Ну, теперь и я вижу, что баба рехнулась! — захохотал пан. — Столько злости в тебе, что каждого готова в ложке утопить, кто тебе поперек слово скажет! Да мой эконом всю неделю по делам в городе был и только нынче утром вернулся!

— Может, и не он, а кто другой! Да вы сами, паи ясновельможный, наверное, помните эту ночь!

— Я? С какой бы это стати?

— Да с той стати, что в ту ночь пана… Боюсь говорить, а то рассердитесь.

— Не рассержусь, коли правду скажешь. Говори!

— Пана той ночью черти брили на трясучей осине.

— Ну и баба, ну и баба! И меня приплела! Ступай домой, простачок, а ты, эконом, всыпь этой бабе двадцать плетей и отправь с глаз моих долой.

Через полчаса явилась жена простачка домой с плачем. Несколько дней она на мужа и глядеть не хотела, но потом все-таки здраво рассудила, что сама была виновата, а муж уберег от пана деньги, которые им самим и детям их пригодятся. Сменила она гнев на милость да такой разумной стала — прямо не узнать. С кумушками, как прежде, не болтала, мужнин наказ сама помнила и детям все время повторяла: «Слово — серебро, молчание — золото».

КАК МАРТ С МАЕМ ПОССОРИЛСЯ

Перевод А. Акимовой

На земле с самого начала не было согласия. Воевали друг с другом не только люди, даже месяцы не могли поладить между собой: почему, мол, у одного больше дней, а у другого меньше? Потом они снова мирились и приглашали один другого к себе в гости повеселиться. Самым большим гулякой среди месяцев был Февраль, он Марту два дня своих пропил. А Март был жаден, все ему мало было, и задумал он еще малость пощипать Февраля. Пригласил его на масленицу к себе на бал и тут же побился с ним об заклад, что Февраль не сумеет до него добраться. Февраль, не будь дурак, обратился за советом к Май-Маевичу, который славился среди месяцев своей мудростью. И Май-Маевич дал Февралю такой совет:

— Как будешь собираться в гости к Марту, возьми с собой сани, лодку и телегу. Станет Март снегом сыпать — поедешь на санях, станет дождем лить — пересядешь в лодку, а как грязь на дорогах смерзнется — погрузи сани и лодку на телегу. Вот и доберешься.

Февраль послушался умного совета, и ничего у Марта не вышло. Проиграл он заклад, и пришлось ему выложить Февралю немалые деньги.

Однако догадался Март, чья это работа, и стал Май-Маевичу грозить:

— Эй, Май-Маевич, слишком много взял себе ты воли, заморожу я тебе картошку в поле! Погоди же, погоди же, месяц Май, всю листву тебе побью я, так и знай!

А Май отвечает;

— Видно, мало тебе, Март, науки. Больно зол ты, Март, да коротки руки. Берегись, нашлю я теплые ночи — мигом сделаю твой срок покороче…

И поныне не кончилась эта распря: случается, что в майские дни дохнет Март издалека морозным ветром и побьет всю зелень у Мая.

А некоторые люди говорят, что мудрый совет Февралю дал не Май, а один старик, и поэтому-де злопамятный Март, когда приходит его пора, старается по всему белу свету погубить побольше стариков.

КАК ВОРЫ ЛОВЧИТЬ УМЕЮТ

Перевод Я. Мацюсевич

Один хозяин снаряжал сына на ярмарку волов продать. Было это в воскресенье, а идти на ярмарку надо было в понедельник. Сын молодой, мало еще бывал на ярмарках, вот и стал отец учить его, как остерегаться, чтоб деньги у него не украли;

— Спрячь хорошенько, а как выйдешь из города, за рогаткой не садись да не пересчитывай, а то случится с тобой беда, как с одним мужиком случилась.

— А что случилось, батюшка?

— То и случилось. Продал он волов в Рыманове и уселся на бревнах за рогаткой, деньги пересчитывает, все одно серебро. А вор-то его приметил, еще как он волов продавал. Как бы это у него деньги выудить? Купил вор гвоздей, молоток да каленых орехов. Сел позади мужика и будто орехи колет, а сам как стукнет молотком, так и прибьет гвоздем рубашку мужику. Незаметно весь подол сзади к бревну приколотил. Мужик пересчитал деньги, сунул в мешок. А вор у него мешок из рук выхватил и давай бог ноги! Мужик дернулся, ан ни с места — рубаха не пускает. Он — в крик, народ собрался: «Что такое? Что случилось?» Пока гвозди вытаскивали, вора и след простыл. Так и пропали денежки.

— Ну, уж на этом-то я не попадусь, — говорит парень.

И пошел в понедельник с волами. Продал волов, деньги тут же пересчитал, да и спрятал кошель за пазуху. А вор-то уже сбоку подстерегает, как бы у него эти деньги стащить. Ходит, ходит вокруг — да что толку? Видит — за пазухой у парня словно бугор торчит: это были еще австрийские серебряные цванцигеры, — да как до них добраться?

Повстречал тут вор другого вора. Тот и спрашивает:

— Браток, что у тебя?

— Да вон у того уйма денег за пазухой, да черта с два достанешь!

— Знаешь что? — говорит другой вор. — Продай его мне.

Договорились они, и один другому продал этого парня. Первый вор отступился, теперь второй нацеливается.

Подходит он к парню и говорит:

— Хозяин, хочу я вас попросить — надо мне купить сутану для нашего ксендза, а вы как раз с него ростом. Дойдемте со мной, примерим сутану; если вам будет впору, то и нашему ксендзу будет в самый раз.

Парень обрадовался, что сутану наденет, и пошел с вором в лавку. Вор на него сутану примеряет, натягивает, поглаживает и говорит:

— Тут какой-то непорядок. Бугор у вас под мышкой торчит.

Парень вынул кошель и положил на прилавок, а вор знай вертит его во все стороны. Повернулся парень спиной к прилавку. Вор и говорит:

— Ну-ка, постойте вот так, а я издали посмотрю.

А сам тем временем хвать кошель и наутек! Парень постоял минутку, оглянулся, а вор уже на улице. Парень как был в сутане — на улицу. А лавочник — за парнем. Собрался народ, диву дается, что человека в сутане ловят. Позвали жандармов, хотели парня арестовать, да свидетели нашлись, что он волов продавал, поручились за него, и отпустили парня.

Пришел он домой со слезами.

— Эх, батюшка! Видно, память у вас ослабела. Говорили вчера о ворах — почему же мне ничего не сказали про сутану?

— Про какую сутану?

Тут сыночек рассказал отцу, что с ним приключилось.

Плюнул отец с досады.

— Ах ты дурень, дурень, ну можно ли эдаким остолопом быть! Посмотрите на него, люди добрые! Где ж ты видал, чтобы ксендз батрака за сутаной посылал? Я ж не к тому рассказывал, что воры везде такие, как тот, что рубаху мужику приколотил. Я к тому рассказывал, чтоб ты не зевал. Ведь воры только и смотрят, как бы чего стянуть, и на всякую хитрость пуститься могут! Теленок ты — одно слово!

Изругал он сына — да что толку? Денежки за волов продали, как в воду канули.

ПРО БОГАТОГО ПАНА

Перевод Д. Меркуловой

Жил один богатый пан. Много у него было денег, а прятал он их в дупло старой вербы. Когда дупло наполнилось до краев, пан сказал:

— Теперь мне все нипочем. Пускай хоть дом сгорит, я не боюсь. Деньги у меня надежно спрятаны.

Только он это сказал, разразилась гроза, ударила молния и сгорело панское имение дотла. Тут еще паводок случился — смыло вербу и унесло. Остался пан ни с чем, пошел по миру.

А вербу выбросило во двор к одному мужику. Откуда ему было знать, что в дупле спрятаны деньги?.. Вот и лежала она на задворках без пользы. Долежалась до тех пор, пока у мужика плуг не сломался. Подошел он к вербе, ударил топором, тут из дупла деньги и посыпались! Собрал их мужик и сразу разбогател.

А через несколько лет пришел к нему убогий нищий и попросился переночевать. Был это тот самый пан, который деньги в дупло прятал. Разговорился с ним хозяин, узнал, что гость прежде был богатым, но прогневал силы небесные и вербу с деньгами унесло у него.

Рассказал хозяин потихоньку обо всем жене. А жена видела, что у нищего в котомке одни сухари, и говорят:

— Дайте мне, дедушка, ваши сухари. Я вам свежий хлеб испеку.

Отдал ей нищий черствые куски, а она испекла ему хлеб и в середину положила много денег. Поблагодарил старик и снова по миру пошел.

Идет, — навстречу батраки свиней гонят. Он и продал им этот хлеб за медные гроши. Пришли батраки к хозяину, показали ему купленный хлеб, он и узнал его.

Прошло еще несколько лет. Снова убогий нищий пришел на двор, снова решил хозяин помочь ему: набил кошелек деньгами и положил на мосту. А сам забрался под мост, следит, чтобы никому, кроме странника, деньги не достались. А нищий по пути к мосту думал, что будет, если он еще и ослепнет. Закрыл глаза, шагает ощупью, только палочкой впереди себя постукивает. Так и прошел мост и денег не увидал.

Вылез хозяин из-под моста, поднял кошелек и больше никогда этому нищему помочь не пытался. Что поделаешь, коли решила судьба покарать его за гордыню.

ЛЕНТЯЙКА КАСЯ

Перевод М. Абкиной

Была у одной матери дочка Кася. Пригожая, здоровая, но лентяйка, каких свет не видывал. До двадцати лет сидела на печи и ни за какую работу браться не хотела, только ела да спала. Даже умыться и причесаться ей было лень, так и ходила — косы не заплетены, волосы не прибраны. Вот и прозвали ее Кася-растрепа. Матери приходилось самой все по хозяйству делать: понадейся она на свою растрепу, горшки остались бы немыты да закопчены, изба неподметена, корова недоена. Не раз мать приступалась к ней с уговорами:

— Эй, растрепа, учись хозяйничать. Паныч тебя замуж не возьмет, быть тебе женой крестьянского сына. Будешь спину гнуть с утра до ночи, без привычки руки отниматься будут, а мужу ведь не скажешь, что работать не приучена. Еще и побьет.

Но растрепа на эти слова ничего не отвечала — повернется на другой бок и опять на печи полеживает.

Все ее сверстницы замуж повыходили, а на Касю-растрепу никто из парней и смотреть не хотел. Кому нужна такая жена? Ничего не умеет — ни постирать, ни обед сготовить.

Но вот стала Кася заглядываться на молодого лесника, что неподалеку жил и по временам к ним на двор захаживал. Крепко он ей полюбился.

Раз ночью она тихонько встала, закуталась в простыню, чтобы стать похожей на привидение, и пошла к дому лесника. Постучала в окно и спрашивает:

— Ты не спишь?

— Нет, не сплю.

— Слушай, что я тебе скажу. Господь наш Иисус и святая Анна велят тебе жениться на Касе-растрепе. Женись! Женись!

И бегом домой!

Лесник с перепугу глаз не сомкнул до самого утра. Встал чуть свет и пошел к Касиной матери. Видит — лежит растрепа на печи, — а та ради такого случая даже личико умыла, — лежит, молчит, на него смотрит, так глазами и сверлит. «А девка-то пригожая», — подумал лесник, но разговор с ней завести у него духу не хватило. Так и ушел, ничего не сказавши.

На следующую ночь в урочный час опять заглянула к леснику в окошко женщина в белом и окликнула:

— Спишь?

— Нет, не сплю.

— Иисус и святая Анна велят тебе взять в жены Касю-растрепу. Женись, женись — не то помрешь!

Лесника вовсе страх одолел. «Видно, придется жениться на этой бездельнице, что день-деньской е печи не слезает», — подумал он и ушел в лес на целый день.

Под вечер — только зашел к соседке, видит — полна горница гостей, а растрепа не на печи сидит, а на лавке, умытая да причесанная. «А девка-то хороша», — подумал лесник, но народу было много и постеснялся он свататься. Так ни с чем и ушел.

На третью ночь опять стучит к нему в окно белая женщина, опять спрашивает:

— Спишь?

— Нет, не сплю.

— Велят тебе Иисус и святая Анна жениться па Касе-растрепе. Последний раз говорю тебе: женись, не то не сносить тебе головы.

Вскочил лесник, на улицу выбежал, смотрит — никого нет.

До того перетрусил парень, что поутру чуть свет к соседке побежал. И что же он видит? Встречает его на пороге Кася, чистенькая, приодетая да такая пригожая, что и не узнать. Не стал он раздумывать, поклонился в ноги Касиной матери и попросил, чтобы та отдала за него дочку. Обрадовалась мать, тут же согласилась, но взяла с него слово, что он никогда свою жену бить не будет. Обещал лесник.

Заслал он сватов, как положено, потом и свадьбу сыграли. Зажили они с Касей вдвоем своим домом. Лесник с утра до вечера на работе в лесу пропадал, домой приходил только полдничать. В первый день, когда он встал, жена еще спала, а в хлеву две коровы мычали с голоду. Лесник задал им корму, убрал хлев и пошел на работу. Воротился, — в избе не убрано, жена еды никакой не приготовила, лежит, как бывало, на печи и спит.

В первое время муж ничего не говорил ей. Сам, бедный, кое-как с хозяйством управлялся. Сам посуду мыл, сам стирал, сам стряпал.