Блок 5. Первый эшелон современного терроризма

Введение

Итак, в заключительной части третьей серии мы уже определили фигурантов Четвертой мировой войны, и дали их схематичную классификацию, а в четвертой серии рассказали о предыстории и начале этой самой войны. Сейчас же мы более подробно рассмотрим различные аспекты, связанные с активностью первого, наиболее опасного, эшелона международного терроризма – собственно террористических группировок и негосударственных вооруженных формирований. Наш интерес в первую очередь будет привлечен к оперативным и техническим аспектам террористической деятельности, которые стремительно видоизменяются на наших глазах, адаптируясь под динамику международной ситуации, глобальный военно-политический контекст, и научно-технический прогресс.

 

Асимметричная война

Теракты 11 сентября на территории США («Пирл-Харбор XXI века»), о которых мы уже рассказали, по своим оперативным, техническим и идейным аспектам стали практической, эффективной и эффектной реализацией классической концепции асимметричных боевых действий, отражающей неравноценные военные, экономические, финансовые и технические возможности вступивших в конфликт постиндустриальных и традиционных обществ.

Развернутую характеристику такой войны дал полковник Тимоти Спайсер, бывший офицер британских сил специальных операций SAS, ветеран Фолклендского конфликта и операций на Балканах, действующий директор частной военной организации Sandline International: «… концепция асимметричной войны – коктейль терроризма, организованной преступности, обычного регионального конфликта, проблем с природными ресурсами, массовой миграцией, контрабандой людей, заболеваниями…». Пол Уилкинсон, директор Центра изучения проблем терроризма и политического насилия при Университете Сент-Эндрюс, выразился еще более кратко и емко: «Реализация силы слабого против слабости сильного».

Чтобы отчетливее понять суть асимметричных боевых действий, вникнем в детали отдельного эпизода Четвертой мировой войны. Раннее утро 12 октября 2000 г. Акватория морского порта Адена (Йемен). Эсминец ВМС США Cole (бортовой номер DDG-67) – современный многоцелевой военный корабль стоимостью более миллиарда долларов, с уникальными возможностями загоризонтного поражения целей ракетным вооружением, сложнейшими системами управления, средствами радиоэлектронной борьбы, гидроакустического слежения, космической связи, обеспечивающими контакт в реальном режиме времени с любой точкой планеты; с высококвалифицированным экипажем, обучение, подготовка и содержание каждого члена которого обходится в астрономическую сумму, - короче, интегрированная боевая единица огромного флота единственной оставшейся сверхдержавы. И, с другой стороны – маломерный рыбацкий катер с подвесным мотором в пару сотен лошадиных сил, заряд в несколько десятков килограммов взрывчатого вещества, которое можно купить на любом базаре, и два малообразованных фанатика, готовых не только убить, но и умереть самим. Результат – 17 убитых и 46 раненных военнослужащих, материальный ущерб в сотни миллионов долларов, не поддающийся оценкам морально-психологический шок среди личного состава и командования, оперативное напряжение по всему периметру американских зарубежных военных баз, политический удар по дипломатическим усилиям США, и т.д.

Эпизод в Аденской бухте однозначно раскрывает суть асимметричной войны – практическую реализацию сторонами диаметрально противоположной философии ее ведения, экспрессивных действий против инструментальных действий. Асимметричная война – это, в первую очередь, отсутствие боевых действий в их привычном понимании, отсутствие четко выраженной линии фронта и тыла, отсутствие визуализированного противника, растворенного в обстановке, это – «бой с тенью». Асимметрия, техническая и психологическая, ориентированная в уязвимое солнечное сплетение противника, является абсолютным оружием международного терроризма новой волны, терроризма наступившего XXI века, на всех - стратегическом, оперативном и тактическом, - уровнях.

Арсенал современного международного терроризма характеризуется существенным наращиванием возможностей. Дешевизна и доступность средств ведения вооруженной борьбы при увеличении их эффективности делают незаменимыми компонентами этого арсенала легкое стрелковое оружие, противопехотные мины, взрывчатые вещества, а также многие другие конвенциональные средства. Распространение современных технологий пополняют этот арсенал самыми эффективными средствами обеспечения, какие только возможно купить за деньги, например - средствами космической связи. Наконец, внедрение фундаментальных научных знаний в сочетании с диффузией сырьевых компонентов и критических технологий, все более придают международному терроризму зловещее «измерение Апокалипсиса» в виде оружия массового поражения.

С учетом вышесказанного, было бы целесообразно в деталях рассмотреть некоторые, лишь основные, узлы в контексте оперативного и технического компонентов активности международного терроризма.

Захват

Захват заложников и создание демонстративной угрозы их жизни, как абсолютное средство давления на государственные структуры и общественное мнение, в целях выполнения выдвинутых требований и привлечения максимального внимания, отнюдь не является неким новым оперативным параметром, и фиксировался в террористической практике еще со времен «холодной войны». Единственным отличием современного периода, быть может, является масштабы такого рода терактов, и растущее пренебрежение к жизни заложников. Примером тому – более 5.000 человек, взятых в заложники чеченскими формированиями Басаева, Радуева, Бараева всего лишь в трех эпизодах войны на российском Северном Кавказе (Будденовск, Кизляр, Москва); при этом, уровень погибших составил, по различным оценкам, от 10 до 15% от общего числа захваченных заложников. Такого рода массовые захваты создают практически неразрешимую дилемму перед государственной властью, одновременно столкнувшейся с необходимостью жесткого подавления терроризма и диаметрально противоположной задачей спасения жизни людей. Именно такая политическая и морально-психологическая вилка, ситуация цугцванга, когда каждое дальнейшее действие лишь ухудшает ситуацию, вынуждая рубить гордиев узел, и является конечной целью спонсоров и заказчиков подобного рода терактов, не обязательно при информировании об этом рядовых исполнителей.

Одним из драматических эпизодов последнего времени, связанных с захватом заложников, но разрешившихся вполне благополучно, можно считать эпопею с японским посольством в столице Перу Лиме. Вечером 17 декабря 1996 г. 23 террориста, в том числе 3 женщины, переодетые официантками, вооруженные автоматическим оружием и ручными гранатометами, захватили здание в тот момент, когда там проводился дипломатический прием. Количество взятых заложников превысило 700 человек, среди них было 9 иностранных послов, 2 перуанских министра и 6 сенаторов. К утру выяснилось, что боевики принадлежат к лево-марксистской группировке «Революционное движение Тупак-Амару» (MRTA) их требование заключается в немедленном и безусловном освобождении более чем 400 боевых товарищей, находящихся в перуанских тюрьмах; единственным лицом, с кем будут вестись переговоры, должен стать сам президент Альберто Фухимори.

Последующие 140 суток характеризовались блокадой захваченного здания, затяжными переговорами с правительством, порционным отпуском заложников, взаимным психологическим давлением, многочисленными угрозами и интервью террористов в СМИ, челночными миссиями посредников из Красного Креста. Уже к Рождеству большинство местных и иностранных наблюдателей, анализируя развитие событий, считали, что правительство проигрывает противостояние, и в конечном счете, будет вынуждено капитулировать, выполнив требования боевиков. Но это был неправильный вывод.

Жесткий политик, президент Фухимори, и шеф перуанских спецслужб Владимиро Монтесинос, с самого начала не собирались идти на удовлетворение требований террористов, выпустив их подельников на свободу и создав им имидж победителей, что однозначно бы вызвало к жизни новый восходящий виток уже почти подавленной геррильи. Затяжные переговоры, сформировавшие иллюзии растерянности и готовящихся уступок, были, на самом деле, обусловлены соображениями тщательной подготовки силовой операции, в центре которой было спасение жизни заложников. Десятки отобранных военнослужащих сил специальных операций, морской пехоты и полиции Перу под руководством инструкторов американских подразделений антитеррора Delta и SEAL-6, интенсивно отрабатывали варианты скрытного проникновения в здание посольства на его макете в натуральную величину, который был спешно возведен на территории воинской части. Другая группа военнослужащих методично, в условиях строжайшей секретности, сооружала подземный тоннель, ведущий к захваченному объекту. Сотрудники спецслужб, на основании самых различных источников, собирали и анализировали всю информацию внутри здания: численность, уровень боевой подготовки и морально-психологического состояния террористов, система охранения, состояние заложников, их распределение по помещениям, инженерные характеристики строения, и многое другое.

24 апреля 1997 г., после тщательного анализа ситуации и гарантий успеха со стороны руководства силовых ведомств, президент отдал приказ на штурм. Через 6 минут покрытие двора посольства, на котором террористы, порядком утратившие бдительность за последние недели вялотекущего переговорного процесса, играли в футбол, взлетело на воздух; одновременно заряд направленного действия вышиб ворота, в которые бросились коммандос. В считанные минуты все 14 террористов, на тот момент остававшихся в здании были убиты; погибли 2 бойца штурмового подразделения; из 72 остававшихся на территории посольства заложников, погиб только один (от сердечного приступа); сама же операция вошла в историю антитеррора как одна из самых эффектных и удачных.

Угон

Угон транспортных средств – авиационных, морских, наземных, также не есть нечто новое в террористической практике, и по сути своей не является самоцелью, а лишь предпосылкой к захвату тех же самых заложников, в тех самых целях, о которых уже упоминалось выше.

Эпидемия угонов пассажирских самолетов, охватившая мир в конце 60-х – начале 70-х г.г., изначально инициированная палестинскими радикалами в Ближневосточном регионе, и затем распространившаяся практически на весь мир, весьма скоро была эффективно блокирована международным сообществом. Этому способствовало внедрение мер безопасности в аэропортах и непосредственно в воздухе, развитие тактических методов и специальных средств освобождения заложников, подписание и практическая реализация Монреальской международной конвенции о запрещении незаконных актов против гражданской авиации, и многие другие мероприятия. Успешные действия израильских и западногерманских спецслужб и сил специальных операций, освободивших заложников и уничтоживших террористов в ходе знаменитых операций в Энтеббе (1976 г.) и Могадишо (1977 г.) являются ярким тому подтверждением.

24 декабря 1994 г. 4 боевика из состава «Вооруженной исламской группы» (GIA), вот уже три года ведущей террористическую войну против правительства Алжира, захватили в алжирском столичном аэропорту аэробус А-300 компании Air France с 240 пассажирами и членами экипажа на борту. Обстоятельства захвата, в частности, путь, каким угонщики пронесли на борт автоматы и ручные гранаты, а также их реальные цели, до сих пор остаются неясными. После того, как алжирские власти блокировали вылет борта, террористы убили и выбросили на взлетную полосу трех человек – граждан Франции, Вьетнама и Алжира. Пришлось выпускать. Пунктом назначения захваченного самолета стал французский Марсель. После приземления террористы освободили 63 пассажиров (женщин и детей) и вступили в переговоры с официальными представителями. Их единственными требованиями были полная дозаправка самолета и последующий вылет в Париж для проведения пресс-конференции. Последнее требование выглядело необычным, и после тщательного анализа было признано уловкой, а реальным планом террористов – взрыв аэробуса над Парижем. Этого, вкупе с отказом угонщиков сдаться, оказалось достаточным, чтобы принять решение на штурм самолета в максимально сжатые сроки. 27 декабря, на четвертые сутки угона, сотрудники специального антитеррористического «эскадрона» GIGN французской жандармерии начали штурм борта. За 18 минут огневого боя все четверо террористов были убиты, из сотрудников спецподразделения, обеспеченных полным комплектом защиты, было ранено 9, что свидетельствует о подготовке боевиков и их решимости сопротивляться до конца. Пострадали также 13 пассажиров и 3 члена экипажа, но никто не погиб, что в такой драматической ситуации вполне выглядит как история со счастливым концом.

Следует признать, что сдерживание терроризма на воздушном фронте, продемонстрировало необычайную приспособляемость (адаптируемость) этого феномена к видоизменившимся оперативным условиям. Ответом на значительно сузившиеся возможности в воздухе стал рост террористической активности на море. Ведь морское судно, в отличие от воздушного, при известном проявлении мастерства и дерзости, может быть взято на абордаж. Экзотика эпохи «Веселого Роджера», казалось бы, навсегда сгинувшая в историю, вновь напомнила о себе, когда палестинские боевики захватили в 1985 г. итальянский круизный лайнер Achille Lauro, а в 1988 г. – греческое пассажирское судно City of Poros. Оба эпизода, сопровождавшиеся жертвами среди заложников, стали одними из первых, но далеко не последними терактами на море. Это направление, развивающееся параллельно с родственным феноменом современного морского пиратства (о котором расскажем позднее), рассматривается экспертами как одна из наиболее существенных угроз в системном контексте терроризма как такового.

Захват заложников в автомобилях, особенно многоместных пассажирских автобусах, и иных общественных транспортных средствах, становится настолько распространенной и обыденной практикой как в урбанизированных, так и в слаборазвитых периферийных обществах, что уже практически потерял себя как предмет профессионального интереса со стороны сценаристов Голливуда, падких только до оригинальных и острых сюжетов. Замкнутое пространство пассажирского салона дает максимальное психологическое преимущество вооруженному террористу, уголовному преступнику, или лицу с психическими отклонениями, в виде власти над беззащитными людьми. Особая ситуация остается с поездами. Технические особенности железнодорожного транспорта однозначно не позволяют угнать состав туда, где отсутствуют рельсы. Быть может, именно поэтому индонезийская группа «Фронт освобождения Южно-Моллукских островов», боевики которой захватили в мае 1977 г. поезд Гронинген – Амстердам и взяли в заложники 105 школьников, только для того, чтобы быть уничтоженными голландскими спецами из группы антитеррора ВАТ, все-таки вошла в историю терроризма как единственная организация, осуществившая подобную операцию. Обычно же, железнодорожные составы, в первую очередь пассажирские, становятся жертвами банальных терактов с применением взрывных устройств. В частности, «рельсовая война», ориентированная на максимальное количество жертв, является апробированным и предпочтительным оперативным параметром, своего рода «фирменным знаком», многочисленных религиозно-экстремистских и сепаратистских группировок, действующих в Индии; при этом их пакистанские «коллеги» почему-то предпочитают взрывать в основном пассажирские автобусы.

Следует признать, что сегодня, на начальном периоде Четвертой мировой войны, терроризм на транспорте имеет все предпосылочные тенденции к интенсификации, не в последнюю очередь потому, что именно бурно развивающаяся транспортная составляющая, обеспечивающая устойчивое сообщение между различными регионами планеты, является одним из важных компонентов процесса глобализации. Нельзя также забывать, что именно таранным ударом угнанных пассажирских самолетов, собственно, и началась сама эта война. И поэтому, ежедневно миллионы людей, застегивающих перед вылетом ремни безопасности в креслах, находятся под психологическим прессом страха – не перед стихией или техникой, но перед безграничной разрушительной силой человеческой ненависти.

Киднеппинг

Захват заложников, как средство выдвижения требований и инструмент их реализации, может носить не только массовый, как в двух предыдущих рассмотренных категориях, но точечный характер. Захват в заложники высокопоставленного, известного, популярного государственного, политического, или общественного деятеля, представителя мира искусства, и сформировавшаяся угроза их жизни или здоровью, непременно освещаемая всеми средствами массовой информации в самом интенсивном режиме, изначально являлся одним из предпочтительных средств выбора для террористических организаций периода «холодной войны». События, связанные с похищениями в 70-х годах прошлого века бывшего итальянского премьер-министра Альдо Моро «Красными Бригадами», или председателя Союза промышленников ФРГ Ганса-Мартина Шлейера боевиками «Фракции Красной Армии», подтверждают сказанное. Однако, развитие мер противодействия, не уступающее по темпам эволюции терроризма, сегодня существенно снизила угрозу киднеппинга, по крайней мере в отношении целей приоритетной категории, обеспечиваемых плотной физической охраной и техническими средствами безопасности.

Но терроризм не был бы феноменом, если бы он не обладал способностью к адаптации к видоизменяющемуся контексту, о которой уже говорилось выше. Применительно к киднеппингу, он стал фактически одной из точек сращивания терроризма с другим феноменом - организованной преступности, о котором еще будет сказано. Захват людей в заложники на рубеже двух веков был фактически конвертирован из политического преступления в банальный криминальный бизнес. Топ-лидеров в качестве объектов захвата сменили цели второй и третьей категорий, в большинстве своем – простые, пусть и обеспеченные люди, причиной для захвата которых стали их национальная принадлежность или материальное благосостояние, а гарантией свободы и жизни - назначенная сумма выкупа. Киднеппинг в обмен на выкуп (kidnapping-for-ransom - KFR) стал одной из значительных статей пополнения бюджета филиппинской террористической группировки «Абу Сайаф», ливанской «Хезболлах», «Революционных вооруженных сил Колумбии», многих повстанческих организаций на Африканском континенте. Особо зловещую известность в этой сфере приобрели чеченские вооруженные формирования, для которых торговля заложниками, наряду с финансовыми махинациями, контрабандой оружия и боеприпасов, незаконным оборотом наркотиков и поддельной валюты, стала источником денежных поступлений, обеспечивавших их существенные военные возможности. Только в период между первой и второй чеченскими войнами на территории сепаратистского анклава действовало до 60 группировок, сделавших киднеппинг своей профильной специализацией. В период с января 1997 г. по ноябрь 1999 г., по неполным данным, ими были захвачены 1.289 человек, в том числе 63 иностранных граждан, многие из которых были затем выкуплены, а некоторые - убиты. В частности, только группировки Арби Бараева и Руслана Хайхороева всего за два года выручили за заложников соответственно 20 и 17 миллионов долларов. А общая выручка всех чеченских бандгрупп за период с 1994 г. по этой статье дохода составила не менее 200 млн. все в той же валюте.

Что же касается целей категории особой важности, похищение которых стало столь затруднительным, на их долю, тем не менее, остался другой эксклюзивный инструмент терроризма – убийство.

Убийство

Убийство как таковое, целенаправленное, или «побочное», составляет саму суть терроризма. Политическая разновидность убийства в контексте «оперативной необходимости» террористической теории и практики, известна с глубокой древности, и претерпела изменение лишь по формам исполнения. Яд и кинжал сменили пистолет, а затем автомат, винтовка с оптическим прицелом, а в особо сложных случаях – гранатомет, ПТУРС, или хороший эквивалент взрывчатого вещества. Абстрагируясь от общего контекста терроризма, и сосредоточившись непосредственно на практике целевых, «классических» политических убийств, следует констатировать, что она не утратила своей остроты ни после завершения «холодной войны», ни в наступившем тысячелетии. Эта угроза распространяется на всех – руководителей государств и духовных лидеров, политиков и общественных деятелей, вне зависимости от того, где они находятся – в крупных западных государствах, или аутсайдерских странах третьего мира.

Вечером 4 ноября 1995 г. на площади Царей Израиля в Тель-Авиве шел стотысячный митинг в поддержку подписанного всего 40 дней назад израильско-палестинского договора. Последним из ораторов выступал премьер-министр Ицхак Рабин, один из архитекторов этого договора, завершивший свою речь словами: «Я 27 лет служил в армии и воевал, но тогда не было никакой надежды на мир. Сейчас такая надежда появилась. Народ хочет мира и протестует против насилия. Его не должно быть в государстве Израиль». Через несколько минут после этих слов раздадутся выстрелы; хваленая служба безопасности не сработает, и еще через два часа Рабин скончается в госпитале. Арестованный на месте преступления убийца, 25-летний Игал Амир, не станет отпираться и скрывать мотивы преступления. Выходец из семьи ортодоксальных йеменских евреев, выпускник религиозной школы, военнослужащий элитной воинской части, наконец, член экстремистской молодежной группы Eyal (Возмездие) – таковы формальные этапы биографии убийцы. Однако, последовавшие параллельные юридическое и журналистское расследование вскрыли глубинный политический подтекст – наличие влиятельных центров в государственных структурах и религиозных кругах, для которых мир с палестинцами был хуже войны, а следовательно, «голубь» Рабин, готовивший этот мир, был, по образному выражению известного израильского писателя-публициста Фридриха Горенштйена, «хуже Ирана, хуже Ирака, хуже Ливии, хуже Сирии, хуже ХАМАСА». И в этой ситуации слепым инструментом исполнения, как до сих пор полагают многие израильтяне, и стал молодой фанатик, которого классически «разыграли втемную» невидимые кукловоды.

А тем временем, длинный перечень жертв политических убийств – Джон и Боб Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Анвар Садат, Индира и Раджив Ганди, Ицхак Рабин, и многие другие, - остается открытым и в XXI веке.

Взрыв

Природа взрыва, помимо поражающих факторов физического свойства, содержит в себе мощнейший психологический эффект, заключающийся в мгновенной проекции войны на абсолютно мирную территорию – городскую улицу, кафе, дискотеку, кинотеатр, спортивный зал, или рейсовый автобус. Следует признать, что современные наследники бомбометателей XIX века имеют в своем распоряжении куда более универсальный арсенал, который превращает убийство из процесса индивидуального в массовый. Гексоген, пластид, RDX, и старые добрые динамит с тринитротолуолом, различные системы управления взрывом – механические, проводные, радиокомандные, другие производные технического прогресса человечества, поставленные на службу его же уничтожения. И они уничтожают. Только за неполных 11 месяцев 2002 г. в результате 210 терактов палестинских боевиков на территории собственно Израиля и Палестинской автономии погибло 273 человека, из которых подавляющее большинство было убито взрывами, осуществленными в общественных местах и на транспорте, как посредством смертников, так и заминированных автомашин. Классической эфирной картинкой в выпусках теленовостей из зоны израильско-палестинского конфликта стали городские рейсовые автобусы, развороченные страшными взрывами. Только в 2001 – 02 г.г. таких автобусов было 50.

Одним из наиболее трагических прецедентов массового убийства посредством взрыва, стали масштабные теракты, проведенные в сентябре 1999 г. оперативно-боевыми резидентурами ваххабитских группировок в Москве, Вогодонске и Буйнакске, в результате которых погибли свыше 300 человек. Сопоставимыми с ними по масштабам могут считаться только взрывы в увеселительных заведениях на индонезийском острове Бали в ночь 12/13 октября 2002 г., которые унесли жизни 187 человек, и ранили свыше 300; еще около 30 человек, от которых не осталось ничего, официально числятся «пропавшими без вести». В обоих случаях, коварный удар по абсолютно мирной территории, и вызвал столь желаемый эффект, квинтэссенцию террора, заключающуюся в самом его названии – ужас.

Парализующий эффект любого теракта такого рода многократно умножается в случае, если сила взрывного заряда в тротиловом эквиваленте дополнена силой ненависти и мистического фанатизма того или тех, кто готов отдать свою жизнь, чтобы убить других.

Суицидальный терроризм

Суицидальный терроризм представляет собой кульминационный, абсолютный инструмент асимметричной войны. Хотя это явление нельзя назвать новым, его стремительное распространение и растущие параметры, фиксируемые с середины 90-х годов, свидетельствует о выявлении серьезнейшей угрозы, противопоставить которой на сегодняшний день пока практически нечего; события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне тому пример. По состоянию на 2002 г. в мире насчитывалось не менее 12 террористических группировок, располагавших заранее подготовленным, идейно мотивированным и материально стимулированным контингентом смертников, а также соответствующим техническим арсеналом – носимыми взрывными комплектами, заминированными автомобилями, мотоциклами, катерами, самолетами. Самыми «практикующими» группами в контексте суицидального терроризма, как на поле боя, так и вне его, являются группировки: Аль-Каида, Тигры освобождения Тамил-Илама, Хезболла, ХАМАС, Исламский Джихад.

Это не обычные террористы-боевики, которые готовы рисковать в определяемых ими самими разумных пределах, и которые хотят выжить, хотя бы для того, чтобы увидеть результата (или иллюзию результата) того, за что они борются. У смертников же нет пути назад, нет «стратегии выхода». Смертники приходят не для того, чтобы вести переговоры, а чтобы умереть; поэтому любой оперативный эпизод с их участием – это не просто террористический акт, но акт войны, тотальной войны. Смертники приходят оттуда, где жизнь – война и нищета, где жизнь хуже смерти. И еще, оттуда, где, религиозные или национальные лидеры простыми, примитивными словами объясняют, через что лежит дорога в вечный рай.

Конвенциальное оружие

После окончания «холодной войны» феномен международного терроризма приобретает все более заметную военную составляющую. Фактически, происходит конвергенция понятий «национально-освободительное движение» и «международный терроризм». По своим численным, организационным, тактическим и техническим параметрам многие повстанческие (террористические) группировки уже превзошли регулярные вооруженные силы целого ряда государств. Рассмотрим в этой связи лишь некоторые из очень многих позиций.

Основу арсенала партизанской войны и террористической деятельности составляет легкое стрелковое оружие – пистолеты, револьверы, пистолеты-пулеметы, автоматы, автоматические и снайперские винтовки, нарезные и гладкоствольные, курковые и помповые ружья, обрезы, ручные пулеметы, и так далее. Лишь незначительная их часть имеет кустарное происхождение; остальные являются промышленного производства. Миллионы стволов, неконтролируемая диффузия и циркуляция которых началась еще в период «холодной войны», с тех пор ежегодно приносят на алтарь гражданских и других войн сотни тысяч жизней, а боевик с «калашом» в руках стал классической картинкой теле-репортажей из зон вооруженных конфликтов. Советские АК, АКМы, АКСы, их китайские и румынские клоны, американские М16, бельгийские FN, германские G3, сингапурские Ultimax и десятки других образцов, поступающие в распоряжение военизированных формирований через контрабандную схему черного рынка, за счет прямых поставок, или трофеев, стреляют сегодня на всех континентах. Попытки международного сообщества ограничить приток легкого стрелкового вооружения в «серые зоны» за счет инициирования работы конференции ООН и создания соответствующей организации, пока видимых результатов не дают.

Минное оружие является излюбленным средством партизанской войны. По образному выражению, приписываемому Пол Поту, «мина – самый лучший боец: никогда не спит, ничего не боится, и никогда не промахнется». При этом наиболее опасной подкатегорией этого оружия являются противопехотные мины, только за последнее десятилетие убившие и покалечившие сотни тысяч людей в зонах вооруженных конфликтов. Из 230 млн. противопехотных мин, согласно официальной (весьма неполной) статистике состоящих на вооружении во всех странах мира, миллионы единиц боеприпасов, со складов, из наличия, ушли в горячие точки. Только в каждой из таких активных в прошлом и настоящем зон повстанческой / террористической войны, как Афганистан, Ангола, Камбоджа, Босния и Герцеговина, Мозамбик, Судан, Сомали, в земле остается свыше 1 миллиона мин, ждущих своего часа и свою жертву.

Немаловажную часть военного арсенала современного международного терроризма составляют средства огневой поддержки и тяжелое вооружение и техника. Тяжелые пулеметы, гранатометы ручные и станковые, минометы калибра от 51 до 160 мм включительно, артиллерия ствольная и реактивная, танки, бронетранспортеры, боевые машины пехоты, бронированные разведывательные машины, противотанковые ракетные комплексы, различные средства ПВО – вот не самый полный перечень. В войнах партизанского типа, характеризующихся непредсказуемыми контактными боями, происходит повышение «порога значения» вооружения, и обычное пехотное оружие, например ручной гранатомет, применяемый вопреки всякой логике, уставам и техническим наставлениям, становится эффективным средством. Американские военнослужащие, столкнувшиеся в 1992 – 93 г.г. на улочках Могадишо с сомалийскими «боевыми колесницами» (battlewagons), представлявшими собой обычные полу-легковые грузовички Mazda и Toyota с установленными на кузове пулеметами ДШК, гранатометами и пусковыми направляющими для неуправляемых реактивных снарядов, могут это засвидетельствовать лично.

Танк, испытанное боевое средство на полях Второй мировой и «холодной» войн, согласно мнению многих военных экспертов, уже все-таки уступает в гонке со своим смертельным врагом – противотанковыми средствами. За последнее десятилетие с небольшим, количество танков в мире снизилось вдвое: со 100.000 боевых машин до примерно 50.000 единиц. Однако, многие повстанческие / террористические группировки не отказались от сохранения бронированного кулака, и даже наращивают его. Пример – армянская «Армия обороны Карабаха» на оккупированной сепаратистским анклавом территории Нагорного-Карабахского региона Азербайджана, скромно именующая себя «силами самообороны». В 2002 г. это вооруженное формирование имело на вооружении 316 танков – то есть, больше, чем вооруженные силы любого из таких государств-членов НАТО, как Бельгия (132), Канада (114), Дания (238), Норвегия (170), Португалия (187), не говоря уже об Исландии с Люксембургом. Вообще же, танки в армиях партизанского типа воочию демонстрируют парадоксальный «закон обратного значения», столь характерный для асимметричной войны: чем более устаревшим, и, следовательно, более простым в применении и обслуживании является вооружение, тем лучше. Применительно к танкам это означает, что современный Т-72 гораздо менее предпочтителен для боевиков военизированных формирований, чем старый добрый Т-55, на котором можно будет воевать где-нибудь в джунглях Гвинеи-Бисау еще 55 лет.

Переносные зенитно-ракетные комплексы имеют все шансы стать смертельным средством поражения в арсенале террористов. Мобильные, малоразмерные, совмещающие в себе функции пусковой установки и радара наведения, не требующие продолжительной подготовки расчетов, они гораздо более, чем на поле боя, где противник применяет маневр и средства пассивной защиты, эффективны против незащищенных пассажирских авиалайнеров, чрезвычайно уязвимых при взлете и посадке, и способных в результате удачного пуска стать братской могилой. За последние пятнадцать лет страны-экспортеры продали в 56 государств «третьего мира» свыше 50.000 ПЗРК, откуда тысячи из них пошли, в виде трофеев, или прямых поставок, в арсенал различных повстанческих / террористических движений. Согласно некоторым подсчетам, сегодня американские «Стингеры», советские «Иглы» и «Стрелы», французские «Мистрали» имеются в распоряжении 17 таких группировок. Израильский лайнер, вылетавший утром 28 ноября 2002 г. из кенийского аэропорта Момбасы, и обстрелянный боевиками «Аль-Каиды», лишь чудом уцелел; но он был, скорее всего, лишь первой ласточкой…

Особо следует сказать об оперативно-тактических ракетных комплексах, к счастью, состоящих на вооружении пока еще немногих военизированных формирований. Советские комплексы Р-17 и «Луна-М» изначально разрабатывались в качестве средств доставки оружия массового поражения, их применение в качестве носителей конвенциональных боевых частей не имеет чисто военной (оперативной) целесообразности, в первую очередь ввиду высокой степени кругового вероятного отклонения от цели. В равной степени это касается и созданных на их основе комплексов, например иранского Zelzal-2 (Землетрясение), по неподтвержденным данным, поступившим на вооружение ливанской группировки «Хезболлах». Однако, опыт гражданских войн в Йемене и Афганистане подтверждает, что стороны конфликта, располагавшие такого рода средством, ни упустили ни единого шанса для его применения, сделав при этом, ввиду высокой неизбирательности ракетного оружия, основной мишенью гражданское население, после первых же жертв в коллективном порядке покидавшее зону его применения. Исходя из этого, оперативно-тактические комплексы, по своей сути, могут рассматриваться как оружие массового психологического террора. Кроме того, они сохраняют свою изначальную функцию носителей оружия массового поражения.

Неконвенциональное оружие

Да, терроризм приобретает уже и «измерение Апокалипсиса». Триада периода «холодной войны» - ядерное, химическое, биологическое оружие, теперь не является эксклюзивным инструментом устрашения со стороны государств, которые им обладают. По некоторым подсчетам, не менее 20 различных негосударственных субъектов (повстанческих движений и террористических групп) предпринимали, или предпринимают, усилия по приобретению, или разработке и производству, а затем, соответственно, и применению ОМП. Конечно, речь идет лишь о самых примитивных, маргинальных подвидах такого оружия, например распыляемых радиоактивных материалах («атомная бомба бедняка»), или химических субстанциях промышленного назначения. В частности, досье собранное на группировку «Аль-Каида» до, и особенно, после терактов 11 сентября, однозначно подтверждает факт приложения активных усилий по приобретению критических технологий и компонентов, а также самостоятельное экспериментирование по разработке ОМП по трем основным направлениям: биологическое оружие, радиологическое оружие, боевые отравляющие вещества.

Самый масштабный до сих пор теракт с применением ОМП произошел в 1995 г. в Японии, по несчастливому стечению обстоятельств за 50 лет до этого уже ставшей жертвой ядерного оружия. Тоталитарная религиозная секта синтоистско-мистического толка Aum Shinrikyo, возглавляемая духовным лидером Чизуо Мацумото, более известного под именем Шиоко Асахара, с начала 90-х г.г. находилась под наблюдением полиции. Однако, способы привлечения новых адептов в секту, число которых по всему миру, включая Россию, достигло 40.000 человек, формально не выходили за рамки действ<