Либералы и патриоты: глубинный раскол русского общества

У патриотов нет идеологии

Этому либеральному полюсу противостоит второе направление – патриотическое. Здесь со структурной точки зрения вообще все по-другому. Мы не видим здесь никакой внятной единой идеологии. Мы видим лишь отвержение либерализма и власти либеральных элит.

 

Можно назвать это иллиберизмом, отторжением либерализма, но идеологией это назвать нельзя.

 

Среди патриотов есть и левые, и ностальгические коммунисты, и правые, националисты, и православные, и монархисты – кто угодно. Это очень широкий и пестрый ничем не объединенный тип людей, к которым принадлежит, на мой взгляд, вообще большинство нашего народа независимо от возраста, профессии, пола и образования. Это просто народ как таковой.

 

Носителем спонтанного иллиберализма является как раз народ – в его обобщенном, не определенном строго идеологически состоянии.

 

В то время как либерализм сосредоточен в первую очередь в элитах.

 

На периферии существуют и либерал-маргиналы, но их немного и все меньше и меньше. Потому что либерализм остается доминирующей парадигмой, а патриотизм – смутно (и более инстинктивно, чем осознанно) ему оппонирует. У иллибералов (=патриотов), конечно, своя парадигма есть. Но она не кристаллизовалась до уровня идеологии.

 

Во-вторых, патриоты не институционализированы, у них нет отложенных структур – ни координационных, ни представительских.

 

И в-третьих, они не имеют прямого и ясного выражения своих идеалов и чаяний во власти.

 

Смутно, частично можно увидеть патриотические или консервативные элементы в самом Путине или в силовиках. В российских военных, например. Их можно обнаружить подчас спонтанно в том или ином чиновнике. Но обычно это купируется бессвязностью дискурса, где эмоции и недодуманные до конца мысли заменяют собой структурное мышление. В других случаях эмоциональный патриотизм сводится на нет почти неизбежной в наших условиях вовлеченностью в коррупционные схемы, которые, увы, являются средой обитания современного государства. И поэтому какой-то яркой фигуры или внятного оформленного института, на которые можно было бы опереться и сказать: «вот оно, патриотическое начало в элите», нет.

 

В партийной политике патриотизм еще в 90-е годы был превращен в симулякр. И левый патриотизм, и правый представляют собой с тех пор шутовские лавочки, бессильные, бесконечно перепроданные и, по большому счёту, не внушающие доверия никому. Это чистое замещение. Поэтому в парламентской политике у патриотического лагеря воплощения нет. В образовательной перспективе – нет. В культуре – нет, мы не можем сказать: «вот это патриотическая культура». Мы можем сказать: «вот либеральная культура». И можем заметить, что есть что-то еще, кроме этого, что где-то на периферии копошится. Но это не нечто определенное, ясное, внятное и связное. Это не тенденция, это патриотический «нойз».

 

Вывод: между этими двумя направлениями существует полная асимметрия.

 

Поэтому мы не можем уподобить их двум симметричным полюсам или двум полушариям мозга. Скорее, это жизненные установки.

 

Асимметрия

Одна жизненная установка имеет серьезное идеологическое обоснование, связанное с либеральной интерпретацией истории, с «прогрессом», с глобализмом, с технократией, с индивидуализмом, с гендерной политикой, и опирается на могучую разветвленную систему как внутри России, так и вне ее. Это и наши институты образовательные, это и наша культура, это многочисленные гранты. Да, как мы сказали, почти весь правящий класс.

 

Но при этом во всем народе в целом либералы малозначительное непредставительное меньшинство.

 

Важно разделять шестую колонну (либералов во власти, чаще всего внешне лояльных Путину) и пятую колонну. Пятая колонна состоит из наиболее пароксистических, яростных, экстремальных форм. Это не просто либерализм, а ультралиберализм. И пятой колонне умеренного путинского компромисса с либерализмом вообще уже совершенно недостаточно. Но пятая колонна – лишь вершина айсберга. За этими ультралиберальными движениями – часто аляповатыми, внешне бессильными, с которыми, кажется, легко справиться – стоят, на самом деле, маховики мировой истории, которые движутся в целом в либеральном направлении.

 

Не без проблем движутся, но движутся.

 

Таким образом, либералы (при всем численном подавляющем меньшинстве) представляют собой тот класс, который наиболее активно действует в нашем обществе якобы «от имени будущего» – или, по крайней мере, того будущего, которое воплощено в постгуманизме, гендерной политике, в глобализации. И его не смущает, что народ думает иначе. Для них он просто количественное обременение.

 

Это и есть идеология: когда свои представления полностью затмевают реальность, в том числе реальность общества или выбор большинства.

 

Патриотическая – бóльшая – половина противостоит этому. Причем, скорее, действуя инстинктивно.

 

Мы имеем дело с борьбой двух неравных сил. В патриотизме больше «телесности», инстинктивного нежелания идти туда, куда ведут либералы.

 

Здесь преобладает острое, но никак не отливающееся в ясную мысль и волю чувство, что если мы проследуем в этом направлении, то России и всем нам конец, что либералы ведут нас к гибели.

 

Вот это очень точное чувство, но дальнейшая реакция часто бывает не более выразительной, чем у коров или баранов, которых везут на бойню. И у тех есть подозрение, что что-то не так, и подчас это подозрение переходит даже в глубокую уверенность, но за этой уверенностью ничего не следует. Лишь появляется грустный обреченный взгляд. Но не рождается никаких ярких идеологических конструкций. Протест не выливается во что­-то цельное, связное – ни мировоззренчески, ни организационно – и остается размытым.

 

Вот так я вижу эти два полюса. Я вижу, что один отлился, приобрел форму, а другой нет. Они сосуществуют в нашем обществе и создают тот мир, в котором мы живем.

 

Либералы и патриоты: глубинный раскол русского общества

«СП»: — Александр Гельевич, в современной России – той, которая с 1991 года, я имею в виду – выросло уже несколько несоветских поколений людей, которые сегодня вливаются в общественную, политическую жизнь. И для этих людей стала нормой поляризация. Ты либо «патриот» – либо же «либерал». Ты либо этатист, либо же ярый оппозиционер. И общей площадки для диалога практически нет. Эти полюсы работают, как половины разделенного мозга. Как вы считаете, такая ситуация – признак кризиса или же это нормальная тенденция, в которой общество может развиваться?

 

А.Дугин: — Интересный вопрос.

 

Первое, что я бы не хотел выбирать ответ из предложенных. Я готов порассуждать на тему этого разделения. Да, такое разделение есть. И оно, на мой взгляд, очень важное и интересное. Потому что оно не означает раздел, скажем, двух «идеологий».

Как минимум одна из этих половин не имеет идеологии. Но люди, которые выступают за либерализм в нашем постсоветском обществе, идеологию имеют. Либо осознано, а чаще всего – неосознанно. Но эта общая идеологическая структура у одного из полюсов есть. В этом первое отличие между полюсами. Либеральный полюс опирается на идеологию – осознанно и твердо.

 

Второе отличие либерального полюса в том, что этот полюс обладает очень серьезным властным ресурсом. В 90-е годы именно эта либеральная идеология, именно это направление, эта система мышления, это мировоззрение, эта эпистема – то есть эта база науки – победила. И открыто доминировала в нашем обществе в течение десяти лет. Патриотическая же половина пребывала в эти десять лет в глухой оппозиции и идеологическую структуру не сформировала.

 

Третье отличие в том, что основа либеральной части нашего общества, это элита, прямо наследующая предыдущей – советской – правящей верхушке. Большинство старых действующих и ныне активных либералов – это совсем не диссиденты, а партийные работники разложившегося позднесоветского периода. Это выходцы даже не столько из криминальных кругов, сколько из позднесоветской комсомольской номенклатуры. По сути, это чудовищные циники, властолюбцы и сластолюбцы, которые выбрались из позднесоветского мира и стали носителями этой либеральной идеологии, потому что она прельщала их, отражая основные «классовые» установки этих паразитов и циников, которые готовы за власть и материальные блага служить кому угодно. И они выбрали служение этой идеологии, которая предоставляла извращённые блага, сакрализировала их, открыто провозглашала – индивидуализм, эгоизм, гедонизм, материальное неравенство, обогащение любыми путями. И именно они правили в 90-е, составив в значительной степени основу и ядро постсоветской элиты. Но корнями они уходят в 80-е и в партийную номенклатуру.

 

Это важно: наша элита либеральная. Она состоит не из убежденных либералов, «идеалистов» – не из таких, как Новодворская или Лев Пономарев, которые довольно маргинальными были и во времена 90-х. Они были настоящие либералы, которые сражались за принципы, шли на мученичество и жертвовали собой в борьбе с советской идеологий и социализмом. Но они ничего или почти ничего не получили. Современная российская элита – это либералы другого толка. Это бывшие комсомольские работники, часто сотрудники КГБ – бывшие или агенты (что вообще не доказуемо: быть агентом спецслужб в любом обществе – гостайна, поэтому юридически доказать это не реально, да и не следует). Но в любом случае, это советские люди (уточню, позднесоветские люди), часто занимавшие высокие посты, которые увидели в либерализме свой исторический шанс, классовый шанс. Через либерализм эта мразь поняла, как свою власть обосновать идеологическим направлением. Они не были при этом готовы за эту идеологию страдать, как диссиденты, которые прошли адовы муки за свои убеждения и оказались абсолютно никому не нужны на фоне вот этих выходцев из комсомольских бань и криминальных кооперативов. Омерзительная совершенно прослойка, которая стала сегодня основой, ядром правящего класса. Поэтому нынешние «либералы» и являются правящим классом. И они пытались воспитать позднесоветские поколения на этих идеях.

 

Четвертое отличие этого либерального полюса в том, что он обладает глобальным могуществом. Мы видим, что была попытка даже в Америке противостоять глобальным либеральным структурам со стороны американских патриотов (почти таких же безалаберных и неорганизованных, как наши). И она увенчалась победой с приходом Трампа, но успех продлился недолго. И не мытьем, так катаньем этот самый либеральный полюс в США снова оттеснил – вот в этот самый момент оттесняет – консервативное направление. Либерализм – это глобальная система. Поэтому пусть сегодня в нашей стране благодарю Путину во власти и не большинство открытых либералов (да и молодежь не является повально либеральной), но за либералами стоит критическое количество институтов, за ними глобальные технологически центры... За ними – вся геополитическая мощь глобалистов, то есть всего либерального Запада.

 

В лице либерального полюса в РФ мы имеем дело с планетарной силой. Это очень серьезная, имеющая интернациональное глобальное разветвление сеть, имеющая контроль над основным содержанием образования, во многом влияющая на власть и в России, и тем более за ее пределами. Эта сеть включает в себя ключевые точки внутри политических элит, в правящем классе.

 

Вот что такое либералы. Они появились в позднесоветский период, и уже тогда, называясь «демократами» и «реформаторами», составляли мощный полюс в нашем обществе – победивший «консерваторов», на голову разбивший «советских патриотов» в верхах, которые оказались жалкими, трусливыми и нерешительными, а затем просто растворились в тлетворной стихии коррупции. Либералы уже под своим собственным именем – все более чисто «либералы» и все менее «демократы» – открыто доминировали при Ельцине. При Путине их господство было чуть-чуть потеснено и завуалировано, сглажено, притуплено. Но оно никуда не делось. Либералы по­-прежнему серьезная сила. Этот полюс есть, и у него находятся ключи ко многим критически важным системам и процессам в России.

У патриотов нет идеологии

Этому либеральному полюсу противостоит второе направление – патриотическое. Здесь со структурной точки зрения вообще все по-другому. Мы не видим здесь никакой внятной единой идеологии. Мы видим лишь отвержение либерализма и власти либеральных элит.

 

Можно назвать это иллиберизмом, отторжением либерализма, но идеологией это назвать нельзя.

 

Среди патриотов есть и левые, и ностальгические коммунисты, и правые, националисты, и православные, и монархисты – кто угодно. Это очень широкий и пестрый ничем не объединенный тип людей, к которым принадлежит, на мой взгляд, вообще большинство нашего народа независимо от возраста, профессии, пола и образования. Это просто народ как таковой.

 

Носителем спонтанного иллиберализма является как раз народ – в его обобщенном, не определенном строго идеологически состоянии.

 

В то время как либерализм сосредоточен в первую очередь в элитах.

 

На периферии существуют и либерал-маргиналы, но их немного и все меньше и меньше. Потому что либерализм остается доминирующей парадигмой, а патриотизм – смутно (и более инстинктивно, чем осознанно) ему оппонирует. У иллибералов (=патриотов), конечно, своя парадигма есть. Но она не кристаллизовалась до уровня идеологии.

 

Во-вторых, патриоты не институционализированы, у них нет отложенных структур – ни координационных, ни представительских.

 

И в-третьих, они не имеют прямого и ясного выражения своих идеалов и чаяний во власти.

 

Смутно, частично можно увидеть патриотические или консервативные элементы в самом Путине или в силовиках. В российских военных, например. Их можно обнаружить подчас спонтанно в том или ином чиновнике. Но обычно это купируется бессвязностью дискурса, где эмоции и недодуманные до конца мысли заменяют собой структурное мышление. В других случаях эмоциональный патриотизм сводится на нет почти неизбежной в наших условиях вовлеченностью в коррупционные схемы, которые, увы, являются средой обитания современного государства. И поэтому какой-то яркой фигуры или внятного оформленного института, на которые можно было бы опереться и сказать: «вот оно, патриотическое начало в элите», нет.

 

В партийной политике патриотизм еще в 90-е годы был превращен в симулякр. И левый патриотизм, и правый представляют собой с тех пор шутовские лавочки, бессильные, бесконечно перепроданные и, по большому счёту, не внушающие доверия никому. Это чистое замещение. Поэтому в парламентской политике у патриотического лагеря воплощения нет. В образовательной перспективе – нет. В культуре – нет, мы не можем сказать: «вот это патриотическая культура». Мы можем сказать: «вот либеральная культура». И можем заметить, что есть что-то еще, кроме этого, что где-то на периферии копошится. Но это не нечто определенное, ясное, внятное и связное. Это не тенденция, это патриотический «нойз».

 

Вывод: между этими двумя направлениями существует полная асимметрия.

 

Поэтому мы не можем уподобить их двум симметричным полюсам или двум полушариям мозга. Скорее, это жизненные установки.

 

Асимметрия

Одна жизненная установка имеет серьезное идеологическое обоснование, связанное с либеральной интерпретацией истории, с «прогрессом», с глобализмом, с технократией, с индивидуализмом, с гендерной политикой, и опирается на могучую разветвленную систему как внутри России, так и вне ее. Это и наши институты образовательные, это и наша культура, это многочисленные гранты. Да, как мы сказали, почти весь правящий класс.

 

Но при этом во всем народе в целом либералы малозначительное непредставительное меньшинство.

 

Важно разделять шестую колонну (либералов во власти, чаще всего внешне лояльных Путину) и пятую колонну. Пятая колонна состоит из наиболее пароксистических, яростных, экстремальных форм. Это не просто либерализм, а ультралиберализм. И пятой колонне умеренного путинского компромисса с либерализмом вообще уже совершенно недостаточно. Но пятая колонна – лишь вершина айсберга. За этими ультралиберальными движениями – часто аляповатыми, внешне бессильными, с которыми, кажется, легко справиться – стоят, на самом деле, маховики мировой истории, которые движутся в целом в либеральном направлении.

 

Не без проблем движутся, но движутся.

 

Таким образом, либералы (при всем численном подавляющем меньшинстве) представляют собой тот класс, который наиболее активно действует в нашем обществе якобы «от имени будущего» – или, по крайней мере, того будущего, которое воплощено в постгуманизме, гендерной политике, в глобализации. И его не смущает, что народ думает иначе. Для них он просто количественное обременение.

 

Это и есть идеология: когда свои представления полностью затмевают реальность, в том числе реальность общества или выбор большинства.

 

Патриотическая – бóльшая – половина противостоит этому. Причем, скорее, действуя инстинктивно.

 

Мы имеем дело с борьбой двух неравных сил. В патриотизме больше «телесности», инстинктивного нежелания идти туда, куда ведут либералы.

 

Здесь преобладает острое, но никак не отливающееся в ясную мысль и волю чувство, что если мы проследуем в этом направлении, то России и всем нам конец, что либералы ведут нас к гибели.

 

Вот это очень точное чувство, но дальнейшая реакция часто бывает не более выразительной, чем у коров или баранов, которых везут на бойню. И у тех есть подозрение, что что-то не так, и подчас это подозрение переходит даже в глубокую уверенность, но за этой уверенностью ничего не следует. Лишь появляется грустный обреченный взгляд. Но не рождается никаких ярких идеологических конструкций. Протест не выливается во что­-то цельное, связное – ни мировоззренчески, ни организационно – и остается размытым.

 

Вот так я вижу эти два полюса. Я вижу, что один отлился, приобрел форму, а другой нет. Они сосуществуют в нашем обществе и создают тот мир, в котором мы живем.