Величие, удостоверенное богами

 

«Город‑порт на Неве – столица Российской империи» – так формулировал высшую цель‑мечту своей жизни царь Петр I. «Город, основанный великим монархом‑полководцем‑реформатором в мае 1703 года на „меридиане Нила“ и параллели, близкой к 60°03′23,14286″ северной широты, – столица великой империи» – так выглядела формула‑пароль, открывающая для Санкт‑Петербурга и его основателя – императора Петра I Великого – тайные, незримые для непосвященных врата вечной памяти и славы – врата в страну Та‑Кемет.

Формула‑пароль очень сложна и требовательна. Завоеват пространство и всеми силами его удерживать, основать I этом пространстве в нужной географической точке в нужн время город, начать его строить и объявить столицей государства – всего этого было бы более чем достаточно для объявления случившегося важным для мировой истории событием. Но тому, кто страстно, во чтобы то ни стало стремился войти в Историю Избранных, кроме всего перечисленного обязательно необходимо было «предъявить» безукоризненную репутацию выдающегося монарха‑полководца‑реформатора‑победителя и государство, единодушно признанное великой империей всеми государствами и народами мира. Поэтому «коронация» Санкт‑Петербурга растянулась на долгие 18 лет (табл. 22).

 

 

Таблица 22. Исторические события периода 1703–1721 годов, связанные с судьбой Санкт‑Петербурга

Если постановщиками Великой Мистерии являются жрецы, не помешает взглянуть на события с их точки зрения. В одном из египетских мифов говорится, что каждый человек, завершив земную жизнь, предстает в Великом Чертоге Двух Истин перед богом Осирисом, и бог решает его дальнейшую судьбу [3, 118]: «На пороге Великого Чертога человека встречает бог Анубис, величественно хранящий безмолвие, и ведет в зал, где вершится Высокий Суд.

…в тишине и торжественном полумраке восседают боги‑судьи: две Эннеады богов, Великая и Малая.

Перед каждой из двух Эннеад пришедший держит ответ за свои земные дела.

Великая Эннеада, в которую входят боги Ра, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Нефтида, Исида, Гор – сын Осириса, Хатхор, Ху (Воля) и Сиа (Разум), начинают допрос.

– Кто ты? Назови свое имя, – требуют боги.

Человек называет себя.

– Откуда ты прибыл?

Человек называет город, в котором он жил.

Перед Великой Эннеадой выступают свидетели – Шаи и Ба человека. Они рассказывают о совершенных человеком в течение жизни хороших и дурных поступках».

Шаи и Ба – это бог‑покровитель и жизненная энергия человека.

Суд продолжается [3, 118]: «– Говори о себе, – требуют боги.

И человек, подняв правую руку в знак того, что он клянется говорить только правду, оглашает перед судейской Эннеадой свою оправдательную речь – „Исповедь отрицания“:

– Я не делал того, что неугодно богам.

Он перечисляет сорок два преступления, клятвенно заверяя богов, что ни в едином из них он не виновен.

Затем человек предстает перед Малой Эннеадой, состоящей из большего числа, но менее великих судей, и все повторяется.

Человек уверяет, что каждое его слово есть правда.

…Анубис берет сердце человека и кладет его на чашу Весов Истины.

На другой чаше весов – перо богини справедливости, правды и правосудия Маат – символ Истины.

Если сердце оказывается тяжелее или легче пера и стрелка Весов отклоняется, значит, человек солгал, произнося какую‑то клятву.

Чем больше было лживых клятв, тем большую разницу между весом сердца и Истины показывают Весы».

Очень интересны (в связи с исследованиями событий конца XVII – начала XVIII веков) решения, которые принимают Высокие Судьи, выяснив с помощью весов богини Маат Истину [3, 118]: «Если человек обманул собрание богов, его объявляют несуществующим (!)…

Если же весы остались в равновесии, Великая Эннеада торжественно оглашает свое решение: даровать человеку вечную жизнь, и бог Тот записывает (!) имя (!) человека на папирусе.

…Во все время суда бог Осирис молча наблюдает за происходящим, не принимая участия ни в допросе, ни во взвешивании сердца. Он лишь освящает ритуал своим присутствием.

Человека, имя которого вписано в папирус, торжественно подводят к Великому Богу, сидящему на престоле.

Суд на этом заканчивается, и удостоившийся вечного блаженства сопровождается богом‑покровителем Шаи к месту „райской“ жизни».

Имена императоров Александра Македонского, Константина I, князя Владимира Святославовича «записаны в папирусе». Король Швеции Карл XII уже в мае 1703 года перестал «существовать» для богов и жрецов. Царь Петр I, как мы теперь понимаем, ошибок не совершил. Но далось ему это очень непросто.

1703 год (город Санкт‑Петербург, основанный на отвоеванной у Швеции территории) был бы невозможен без создания хорошо организованных, великолепно вооруженных, оснащенных всем необходимым для длительных походов и всех вариантов ведения войны регулярной армии и военно‑морского флота, без мобилизации ресурсов всей страны и появления на этой основе мощного тыла вооруженных сил, промышленности, в том числе судостроительной и оружейной, без построения продуманной и эффективной национальной системы подготовки квалифицированных кадров для строительства вооруженных сил и экономики страны [6]: «По организации и вооружению петровская армия превзошла шведскую, состоявшую из полков со слабой артиллерией.

Петр I создал бригады и дивизии, сильную полковую и батальонную артиллерию, особый артиллерийский полк, гренадерские полки, вооруженные ружьями, ручными гранатами и мортирами, драгунскую кавалерию, легкий корпус (корволант) с конной артиллерией.

Он уделял большое внимание развитию военной промышленности, оснастившей войска ружьями с ударно‑кремневым замком и штыком, полевыми и морскими орудиями (произведено до 13 тысяч орудий), строго регламентированными по типам и калибрам, и боеприпасами».

Если бы Петр I не знал о том, насколько невесомо перо богини Маат, он бы, может быть, сразу – в том же 1703 году – заявил соотечественникам и всему миру о своих планах относительно Санкт‑Петербурга. Но, не заслужив подлинного, искреннего признания современниками, потомками, богами права именоваться монархом‑полководцем‑реформатором‑победителем, делать это было бессмысленно. 1712 год (Санкт‑Петербург – столица Российского государства) никогда не состоялся бы без благополучного для Петра I (в рассматриваемом контексте именно для него и уже потом для России) исхода двух принципиальных сражений большой войны с Карлом XII – Полтавской битвы 1709 года и сражения под Станилешти 1711 года.

Так же, как армия и флот России постепенно овладевали искусством одерживать победы, не сразу всем стали очевидны таланты Петра I – организатора‑стратега, полководца, монарха, успешно управляющего страной в условиях большой войны. Но в этом и состояла великая мудрость. Русский царь много и упорно учился у тех, кто изначально был его опытнее и сильнее. И результаты оказались выдающимися [6]: «Стратегические взгляды Петра I далеко опередили его время.

Концепции выигрыша войны одним генеральным сражением, которая господствовала среди военных теоретиков Запада, он противопоставил идею мобилизации всех средств ведения войны на суше и на море для обеспечения решающего превосходства над противником и гибкого их использования в зависимости от обстановки.

В начале Северной войны Петр I проводил принцип постепенного наращивания сил и воспитания у воинов навыков ведения боевых действий против опытного врага методами „малой войны“ (осада Нотебурга, Нарвы, Дерпта, частные боевые действия в Прибалтике, Польше, арьергардные бои 1707–1708 годов и другие).

Петр I не обольщался победами и умел делать глубокие выводы из поражений (после первой неудачи под Азовом в 1695 году он развернул строительство флота под Воронежем, после поражения под Нарвой в 1700 году провел коренную реорганизацию кавалерии и артиллерии).

Он тщательно готовил любое сражение после основательной разведки противника и рекогносцировки местности.

В крупных сухопутных и морских сражениях Петр I действовал решительно, стремясь к полному разгрому противника.

Требуя быстрого и неотступного выполнения своих приказов или решений военного совета, Петр I в то же время предписывал генералам поступать „по своему рассуждению“ и не держаться устава „яко слепой стены“.

Новым в тактике было массирование артиллерии в полевых сражениях и при осаде крепостей, усиление флангов боевого порядка гренадерами (Лесная, 1708 год), устройство полевых редутов (Полтава, 1709 год), сабельные удары конницы и штыковая атака пехоты.

Заботясь о моральном духе войск, Петр I награждал отличившихся генералов учрежденным им в 1698 году орденом Андрея Первозванного, солдат и офицеров – медалями и повышением в чинах (солдат также деньгами). В то же время Петр I насаждал в армии суровую дисциплину с телесными наказаниями и смертной казнью за тяжкие воинские преступления».

Под Полтавой в 1709 году Петр I продемонстрировал не столько миру, сколько богам и непосредственно Карлу XII, что единственный его соперник не просто потерпел поражение в битве, не просто показал свою несостоятельность в решающем сражении войны, но именно проиграл все и окончательно.

Но для самого Петра I решающим был 1711 год, когда под Станилешти русская армия вместе с царем попала в окружение [26]: «…под Полтавой… спасшись от плена, Карл XII стал подстрекать Турцию к вступлению в войну с Россией. Его происки увенчались успехом… в ноябре 1710 года…

…9 июля 1711 года… турки провели яростную атаку на русский лагерь. Во время боя противник потерял до 7000 отборных янычар, однако русские также понесли потери и были окружены.

Битва носила весьма ожесточенный характер. В конце боя янычары наотрез отказались идти в атаку – на верную гибель. Положение Петра I было очень тяжелым. Армия без воды и пищи недолго могла бы продержаться. Русские были вынуждены пойти на заключение перемирия».

Во время переговоров русский царь согласился на условия мира, по которым Россия теряла крепость Азов, обязалась срыть несколько каменных городов, в том числе Таганрог, отводила войска из Польши и отказывалась от вмешательства в польские дела, теряла власть над казаками западного берега Днепра и Сечью. Но Турция выходила из войны, и становился возможным Санкт‑Петербург (1712 г., столица России) и после завершения Северной войны (1721 г., столица Российской империи).

 

 

Глава XII

СТОЛИЦА

 

Водолей

 

Символом Египта является Большой Сфинкс. Наиболее правдоподобное астрономическое прочтение смысла этого символа дано в работах [94, 95, 100]: в эру Льва (в день весеннего равноденствия 10 500 года до нашей эры) Сфинкс, находящийся на отметке 29°59′58″ северной широты, наблюдал восход солнца в созвездии Льва, при этом за спиной Большого Сфинкса находилось созвездие Водолея, а небесная река Млечный Путь совпала на южном горизонте для наблюдателя, стоящего на площадке Мемфисского некрополя, со священной рекой Древнего Египта Нилом. Абсолютно несущественно, когда именно построен сам Сфинкс. Важно, что такая монументальная «запись» оставлена строителями Мемфисского некрополя потомкам.

Элементарные знания в области астрономии позволяют утверждать, что в тот год, когда состоится ближайшее во времени новое совмещение на горизонте полосы звезд галактики Млечный Путь с водным потоком реки Нил, Сфинкс будет видеть перед собой уже созвездие Водолея. Знак Водолея традиционно ассоциируется с Россией (согласно уже не астрономии, а астрологии; одним из объяснений этому является уже описанная в настоящей книге концепция календаря горы (Су)Меру).

Если бы Петр I действительно знал хоть что‑то о Мистерии богини Исиды, он обязательно захотел бы построить в окрестности основанной им столицы России – страны Водолея – что‑то напоминающее Мемфисский некрополь. Только вместо Большого Льва‑Сфинкса на площадке этого нового языческого святилища должен был бы быть воздвигнут Водолей‑Сфинкс. Строительство Большого Водолея в окрестностях Санкт‑Петербурга – это не просто красивая идея, а принципиальнейшая, наполненная большим символическим смыслом для посвященных в тайну, для мистов акция. Не обнаружь мы Большого Водолея на 60‑й широте, концепция Великой Мистерии очень поблекла бы. Но, слава богам, Водолей, причем очень осязаемый и конкретный, северную столицу России действительно украшает.

Во дворце – летней резиденции. Петра I под Санкт‑Петербургом (на юго‑западе от города) – в Петродворце по воле и при личном участии царя создана крупнейшая в мире система фонтанов и водных каскадов, строительство которой продолжалось и после смерти инициатора строительства. В 1800–1802 годах композиционное решение водной «Мекки» становится целостным и законченным: открывается фонтан «Самсон, раздирающий пасть льва» (проект М. И. Козловского).

Фонтаны строятся не в Москве, не на юге, а именно на севере страны – под Санкт‑Петербургом, и это несмотря на то, что им суждено большую часть года «спать» из‑за морозов. Главный, центральный элемент водного комплекса представляет из себя одновременно и Водолея, в буквальном, прямом смысле льющего воду, очень похожего на изображения древних (на античных астрономических картах), и библейского героя Самсона, побеждающего льва. Именно льва, а не, допустим, медведя, что было бы естественно для России, или, например, барса. Автор идеи Водолея‑Самсона (был ли это лично Петр I или кто‑то иной, доподлинно неизвестно) явно думал о египетском Льве‑Сфинксе. Самсон – библейский герой. Он был сильным и смелым воином, справедливым человеком. Одним из его подвигов была борьба без оружия со львом. Погиб он, обрушив опорные столбы здания и похоронив под обломками вместе с собой большое число врагов своей Родины.

Конечно, существует простое объяснение, почему авторы скульптуры использовали образ Самсона. Это символ победы войск Петра I над «шведским львом», одержанной в сражении под Полтавой в день Святого Самсона в 1709 году. И все же, проводя логическую связь между Мемфисским Сфинксом, эрами Льва и Водолея, нельзя отрицать мистический смысл выбора из множества героев и сюжетов именно атлета, борющегося со львом. Менее очевиден тайный смысл, так сказать, второго уровня сложности.

В Ветхом Завете говорится, что перед рождением Самсона к его будущей матери, которая была неплодна и не рожала, а затем и к отцу явился Ангел Господень и сказал, что она зачнет и родит сына и младенец от самого чрева до смерти будет назорий Божий. Не является ли этот важный факт возможным указанием на то, что царь Петр I и его наследники на русском престоле руководствовались в строительстве Санкт‑Петербурга и окружающих его дворцов и парков неким высшим предначертанием, которое когда‑то было сообщено царю? Кто именно рассказал будущему императору о возложенной на него историей высокой миссии, мы, конечно, никогда не узнаем.

Для Петра I строительство Петродворца значило не меньше, чем появление на карте России самого Санкт‑Петербурга [1]: «Петергоф в Походном журнале Петра I упоминается уже в сентябре 1705 года.

…Годом основания Петергофа принято считать 1714‑й, когда на берегу залива царь заложил так называемые Малые палаты, или Монплезир, хотя задолго до этого в одном из документов того времени появилось сообщение, что „26 мая 1710 года царское величество изволило рассматривать место сада и плотины грота и фонтанов Петергофскому строению“.

Речь шла о будущем Петергофе, парадной загородной резиденции».

Автор цитируемой работы задает вопрос: целесообразно ли было строительство фонтанов во время Северной войны, когда и в стране, и в самом Санкт‑Петербурге была масса нерешенных проблем? – и сам же на него отвечает [1]: «…если строительство Петербурга и Кронштадта в значительной степени определялось условиями военного времени, соображениями тактического и стратегического характера, то чем, как не яркой и убедительной декларацией воинской мощи, экономического могущества и политической зрелости, можно объяснить появление в разгар войны загородной резиденции с веселыми и дерзкими затеями, радостными забавами и праздничными водяными шутихами.

…Петр сам принимал участие в разработке и строительстве Петергофа.

…В кабинете императора в Большом Петергофском дворце стены сверху донизу отделаны резным дубом. Существует предание, что некоторые части дубовой обшивки император вырезал сам».

Понятно, что наше объяснение действиям царя другое, лежащее в совершенно иной плоскости мышления. Хотя и подтвердить свою особую точку зрения на поступки Петра I мы документально не можем. Уж очень деликатным было вмешательство жрецов в историю человечества. Нет определенности и в оценке времени создания главной скульптуры петергофского фонтана [1]: «Центром всей композиции Большого каскада Петергофа является скульптурная группа „Самсон, раздирающий пасть льва“, хотя она установлена едва ли не последней, в честь 25‑летия Полтавской битвы.

…сохранилась легенда, что Самсон был сооружен в 1725 году Екатериной I. Именно она будто бы задумала увековечить Полтавскую победу в виде аллегорических фигур – Самсона и льва: Самсон символизировал Россию, а лев – побежденную Швецию. По другим преданиям, Самсон установлен еще при Петре I, в 1715 году, в память Гангутского морского сражения.

К концу XVIII века большинство первоначальных, выполненных из свинца скульптур Большого каскада из‑за недолговечности материала пришли в негодность. В 1799 году их решили заменить бронзовыми. К изготовлению скульптур были привлечены лучшие скульпторы того времени…

Среди местных жителей бытуют легенды о том, что некоторые фонтаны Петергофа придуманы лично императором. Например, по его проекту якобы выстроен фонтан „Пирамида“».

Чтобы грамотно сформулировать задание для скульптора, работающего над образом Самсона‑Водолея, царь должен был иметь хотя бы элементарные знания в области астрономии, естествознания вообще. И подтверждения этому есть [1]:

«…народная традиция видит в Петре не только строителя Петербурга первых двух десятилетий. Фольклорный Петр провидит в Петербурге город будущего, Петербург завтрашний.

В этой связи любопытна загадочная легенда о земляном холмике, считающемся своеобразным памятником Петру I.

Он находится на юго‑западном склоне Пулковских высот, возле здания сейсмической лаборатории.

На месте нынешнего здания Главной обсерватории в начале XVIII века находился построенный Екатериной I деревянный дворец, в котором любил бывать Петр.

Недалеко от этого дворца по указу царя якобы была насыпана горка, в основание которой, как гласит легенда, заложили капсулу с царским указом о постройке здесь, „как случится возможность“, первой русской обсерватории».

Астрономические наблюдения в России начались в 1692 году (через 83 года после изготовления Г. Галилеем первого телескопа) в Холмогорах, близ Архангельска. В Санкт‑Петербурге первая астрономическая обсерватория открылась в 1726 году в башне на здании Кунсткамеры. Это произошло уже после смерти Петра I. Но сам музей с публичной библиотекой – детище Петра. Кунсткамера открылась в 1719 году.

Пулковская астрономическая обсерватория – главная в Российской Академии Наук – была построена на северном склоне Пулковских высот и приступила к наблюдениям за звездным небом в 1839 году. Точные географические координаты Пулковской астрономической обсерватории: 59°46′ северной широты, 30°20′ восточной долготы. Для сравнения меридиан реки Нил – это 31°14′ восточной долготы. Таким образом, Пулковский меридиан, от которого со времен начала работы обсерватории велся отсчет градусной сетки долготы по всей России, находится западнее нильского на 54 угловые минуты. Разница меньше одного градуса. Разве это неудивительно? Ведь Петр I был вынужден привязывать все свои идеи к местности. Если легенда права и действительно сам царь указал место для обсерватории, то сомневаться в неслучайности, продуманности его выбора не приходится.

Петр I отдал много времени изучению наук, связанных с морским делом, а наиважнейшей из них считается навигация, в которой без хорошего знания астрономии никак не обойтись, основал в 1701‑м школу математико‑навигационных наук, в 1715 году Морскую академию. В 1725 году открыта Петербургская академия наук с гимназией и университетом. По распоряжению царя были проведены ряд экспедиций – в Среднюю Азию, на Дальний Восток, положено начало систематическому изучению географии страны и картографированию. Занимался Петр I и историей, как мировой, так и российской, для чего пригласил в страну крупных историков и предоставил им необходимые условия для серьезной научной работы.

Все сказанное в сочетании с ранее полученными выводами о неслучайности выбора места и времени основания столицы России позволяет с высокой степенью вероятности утверждать, что Петр I, а после смерти императора его ближайшие единомышленники старались во все, что касается Санкт‑Петербурга, вкладывать особый, глубокий, мистический, тайный смысл, который обязательно рано или поздно будет разгадан.

 

Центр мира

 

Если бы можно было обратиться к Петру I и попросить его в одной короткой фразе сформулировать центральную идею того грандиозного царского замысла, материальным воплощением которого явился Санкт‑Петербург, то ответом стала бы короткая, но очень емкая формула: «Новая ось мира – новый отсчет пространства‑времени».

«Новая ось мира»?.. Речь идет о меридиане? О чем‑то другом?

Линия 30°20′ восточной долготы названа в России нулевым меридианом. Это известно всем. А почему 30°20′ восточной долготы удостоены такой чести?

Любой, кто способен логически мыслить, скажет: «Особым назван тот из меридианов, на котором стоит особый город».

Понятно, что такой ответ, еще вчера казавшийся верным, сегодня нас уже удовлетворить не может. Но и сказать, что город был назван столицей потому, что построен на особом меридиане, это значит не сказать ничего.

В таблице 23 приведены координаты географических точек, которые раскрывают тайну Санкт‑Петербурга.

Видно, что шпилеобразная колокольня Петропавловского собора и центр Пулковской обсерватории имеют одинаковую координату – 30°20′ восточной долготы (лежат на линии, проходящей через Северный и Южный полюса планеты). Это не случайно. Достаточно взглянуть на карту города, и сразу же станет ясно, что от колокольни Петропавловского собора строго на юг устремился луч, которому на вечные времена суждено оставаться ключевым в архитектуре Санкт‑Петербурга.

 

 

Таблица 23. Особые географические точки

[2]

 

Колокольня Петропавловского собора и центр Пулковской обсерватории – две наиважнейшие для царя Петра I точки Санкт‑Петербурга [12]: «16 мая 1703 года… была заложена Петропавловская крепость.

…В первые годы существования Петербурга преобладало оборонительное строительство.

…Первым крупным сооружением культового назначения был Петропавловский собор, построенный… на месте одноименного деревянного собора в 1712–1733 годы. Петра, никогда не отличавшегося сугубой набожностью, интересовал не столько собор, сколько его колокольня, в которой он видел главную башню своей новой столицы. Этим и объясняется, почему колокольня строилась в первую очередь, тогда как стены собора в конце жизни Петра едва показались из земли.

Колокольня Петропавловского собора представляет собой выдающийся памятник зодчества. Ее шпилеобразный силуэт был невиданным в тогдашней России, а колоссальная высота (117 м) поражала всех современников. Но следует подчеркнуть, что эта высота нашла себе оправдание в соразмерности водному зеркалу Невы и архитектурному масштабу самого Петербурга. Позолоченный шпиль колокольни венчается черным летящим ангелом, который реет на высоте подобно вымпелу плывущего корабля.

Колокольня, так же как и башня Адмиралтейства, послужила „целью“ для прямолинейных улиц.

Крупнейший из южных проспектов Петербурга – Царскосельский проспект – ведет по прямому направлению в Пулково, и в ясные дни с Пулковских высот (то есть на расстоянии в 19 км от Петропавловской крепости) можно различить остроконечную вершину колокольни, через которую прошел нулевой географический меридиан, принятый на картах России».

Царь Петр I выбрал на поверхности планеты Земля некую точку отсчета для сетки географических координат (точку «ноль») и приказал построить на этом месте 117‑метровый шпиль. Место для возведения шпиля выбрано не случайно. Для языческих жрецов шпиль колокольни Петропавловского собора является своеобразной российской горой (Су)Меру. А классическая гора (Су)Меру должна стоять на острове, омываемом по контуру водами, из которых в четырех направлениях расходятся четыре реки. Гора посреди острова – это ствол дерева, кроной которого является небо. Гора (Су)Меру и небо над ним – это дерево жизни, дерево познания посреди острова.

В Библии сказано: «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла.

Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки» (Бытие, гл. 2; 9–10).

Шпиль установлен на острове, со всех сторон омываемом рекой. Река Нева в окрестностях Петропавловской крепости действительно имеет четыре рукава. Петр I мечтал превратить Санкт‑Петербург в Венецию. Если бы не война и не заботы реформатора государства, вполне возможно, человечество стало бы свидетелем грандиозной попытки русского царя изменить природное естество реки и заставить ее воды двигаться в соответствии с канонами древних верований.

Петровский шпиль имеет то же мистическое «основание», что и Александрийский маяк. На огромном расстоянии (в 19 км) точно на юге от шпиля царь наметил вторую точку и завещал потомкам построить в ней, как только будет возможно, астрономическую обсерваторию. Тем самым был задан нулевой меридиан для географической сетки страны, а в планах царя, видимо, и всего мира.

Одновременно Петр I указал потомкам направление мысли, ведущее к разгадыванию его тайны. Решение поместить во второй точке именно обсерваторию было знаковым. Географические координаты и звездное небо рано или поздно должны были объяснить смысл шпиля. Даже если предположить, что изложенное представляет из себя не более чем плод воображения автора настоящей книги, все равно, обозначая реальными сооружениями будущую нулевую географическую линию, Петр I не мог не взглянуть на карту мира и, конечно же, знал, через какие страны пройдет выделенный им меридиан.

Тем более интересным кажется факт, который несложно обнаружить, изучая таблицу 23. Загородная резиденция русского царя – Петродворец – находится точно над Константинополем. При выборе места для своего собственного дворца Петр I был абсолютно свободен. Царская резиденция не военный объект, который прикрывает город на наиболее опасных направлениях предполагаемого вторжения неприятеля, как, например, Кронштадт или Петропавловская крепость. Поэтому совпадение координат кажется символичным. Особенно если вспомнить, что дворец построен в 29 км (!) западнее Санкт‑Петербурга. А петродворцовые семь каскадов фонтанов и Самсон‑Водолей добавляют нам уверенности, что «язык» символов, использованных Петром I, нами понят правильно.

Как уже говорилось, «Петра, не отличавшегося сугубой набожностью, интересовал не столько сам Петропавловский собор, сколько его колокольня», «стены собора в конце жизни Петра едва показались из земли». Культура православия не знала до Петра I шпили и украшенные изображениями ангелов колокольни храмов. Православный царь строил в центральной точке своей будущей столицы все, что угодно, но только не православный храм. И сама Петропавловская крепость совершенно не похожа на крепости православной Руси. В ней не узреть того светлого тепла, сердечности и спокойной красоты, которые верующие в Бога православные люди вложили в архитектуру, например, Кирилло‑Белозерского монастыря, Троице‑Сергиевой лавры или Московского Кремля.

И все же Петр I не остался совсем равнодушным к идее строительства в центральной точке Санкт‑Петербурга именно христианского собора. Ему было абсолютно не важно, когда именно – при его ли жизни или через два‑три столетия – рядом с шпилеобразной колокольней займет место храм. Но наименование этому храму Петр I дал лично, навечно зафиксировав вторую по важности для него формулу синтеза новой реальности, возникшей с появлением на планете Земля Санкт‑Петербурга. В названии собора сокрыта существеннейшая составляющая идей русского царя, начавшего строительство новой столицы России в год 250‑летия взятия армией Османской империи столицы Византии.

С падением Константинополя исчез исторически легитимный центр объединения восточной и западной ветвей христианской церкви. Этот город был общей для христиан Римской империи и всего мира столицей великого христианского государства задолго до начала формирования католицизма и православия и последовавшего разрыва отношений между католиками и православными. И Петр I строил именно не новый православный Царь‑град, не главный православный город, а мировую столицу, способную в будущем преодолеть исторически сложившиеся разногласия между христианскими народами, центр объединения всего христианского мира. Ему это было нужно, чтобы сравняться в величии с Александром Македонским, Константином I, Владимиром Святославовичем, каждый из которых совершил религиозную революцию в свою эпоху. Поэтому центральный в городе собор назван Петропавловским. А идущая от колокольни собора точно на юг самая протяженная и самая прямая магистраль города обозначает нулевой меридиан.

Петр I как бы говорит: «Вот линия, разделяющая Запад и Восток, но на ней стоит город, построенный для мирной встречи, переговоров и объединения народов». Санкт‑Петербург в мечтах царя должен был превратиться в столицу всего христианского мира. Поэтому провозглашение Санкт‑Петербурга новой столицей и начало строительства Петропавловского собора состоялось в одном и том же 1712 году – в год 1400‑летия объявления Константином I христианства государственной религией Римской империи. Второй кроме Петропавловского собора выделенной Петром точкой является Пулковская астрономическая обсерватория. А это прямое обращение внимания землян к Большому Космосу. А поскольку место для обсерватории выбрано далеко южнее Санкт‑Петербурга, Петр I указывает в сторону Египта, то есть в языческое прошлое человечества.

Возвышающийся над Санкт‑Петербургом шпиль собора – это новая ось мира, вокруг которой, по мнению русского царя, должны были объединиться все народы, все культуры, все верования. Какой монарх не считал свое государство «поднебесным»? Какой император не называл столицу своей империи «центром мира»? Русский царь попытался воплотить грезы в осязаемую реальность. Дело за малым – единением народов и верований.

 

Столкновение культур

 

Петр I окончательно и бесповоротно стал рабом великого замысла еще в последние годы XVII века, и вся его деятельность, касающаяся Санкт‑Петербурга (а таковой можно признать абсолютно все, что он делал, начиная с подготовки к Северной войне), «прочитывается» как логически последовательное, математически строгое доказательство какой‑нибудь сложной теоремы в стереометрии.

Первый и самый очевидный шаг: поставить под контроль и подчинить единой градостроительной программе стихию строительства [12]: «В 1709 году в Санкт‑Петербурге была основана первая Комиссия строений, которая со временем превратилась в орган государственного проектирования столицы империи.

С образованием Комиссии строений государство взяло в свои руки строительный контроль.

Предварительное составление генеральных планов стало внедряться в градостроительную практику; гражданское строительство начало преобладать над церковным.

…Стремление ограничить церковное строительство хорошо ощущается во многих документах петровского времени.

В этом отношении интересно предписание Петра архиереям: „…свыше потребы церквей не строить“.

…Потребовалась железная воля Петра, чтобы сломить сопротивление и косность застройщиков. Он воздействовал на них штрафами и даже конфискацией неправильно построенных домов.

Благодаря этим мерам уже в 20‑х годах XVIII века Петру удалось осуществить переход к регулярной планировке и застройке во всех вновь основанных городах, включая и столицу империи».

Сказав «А», нельзя не сказать «Б». Если людям запрещается самим решать, какими будут их дом, улица, город, нужна ли им церковь и как должен выглядеть Божий храм, значит, нужно назначить лиц, уполномоченных принимать соответствующие решения. Но приказать заниматься этим кому попало тоже нельзя. В таком сложном деле как градостроительство, не обойтись без таланта и знаний, особенно в момент радикального слома сложившихся за многие столетия русских традиций, питающихся от древних языческих и византийских корней.

Напрашивается решение, которое для Петра I более чем очевидно [12]: «Для осуществления строительной программы, особенно широко развернутой в Петербурге, требовались многочисленные архитектурные кадры.

В начале XVIII века Москва, обладавшая крупными зодчими, все же являлась хранительницей старины, и, следовательно, в новой обстановке, когда сам Петр стремился к европеизации русской культуры, было необходимым приглашение иностранцев.

…в Россию приезжают иноземные архитекторы. Большинство из них сосредоточивается в Петербурге, где под руководством самого Петра и Комиссии строений осуществляются широкие строительные работы.

Начиная с 1713 года в Петербурге работают Шлютер, Шедель, Леблон, Матарнови и ряд других мастеров».

Но Россия не Голландия. Петропавловская крепость, быстро перестав из‑за развития военного искусства играть значимую роль в обороне города, не нашла никакого другого применения, кроме как стать тюрьмой, причем такой, о которой в народе ходила слава самой мрачной и тягостной для узников. Тюрьма – главный ориентир для архитектурного ансамбля города?!! Изменить мироощущение русского народа не дано было даже Петру Великому.

Столкновение культур Запада и Востока в Санкт‑Петербурге не привело к заимствованию Россией чего‑то фундаментально западного, но стало естественным, органичным, закономерным развитию русского градостроительного искусства в предложенных Петром I условиях [12]: «Самый факт приглашения иностранных архитекторов был вызван исторической необходимостью и в свете задач, стоявших перед Россией петровского времени, был прогрессивным явлением. Отдельные иностранные архитекторы, особенно Трезини, Шедель и Леблон, сделали положительный вклад в русское зодчество.

Однако нельзя преувеличивать творческого значения этих мастеров и тем более считать их проводниками западноевропейской художественной культуры, якобы воспринимавшейся в России без каких‑либо существенных изменений.

По поводу восприятия Россией европейской культуры В. Г. Белинский говорил: „Петр Великий, приобщив Россию европейской жизни, дал через это русской жизни новую обширнейшую форму, но отнюдь не изменил ее субстанционального основания“».

Более того, приглашенные Петром I западные зодчие, познакомившись с архитектурой российских городов, открыли для себя новые художественные горизонты и постепенно стали частью русской культуры [12]: «Действительно, если подвергнуть анализу творчество архитекторов, прибывших в Россию, то между их первыми и позднейшими работами н<