Когда уединение спасло нацию

Путь на север от Национальной аллеи, расположенной в городе Вашингтон, по Седьмой улице проходит мимо многоквартирных домов и монументальной каменной архитектуры. Через две мили дорога приводит вас к рядам кирпичных зданий и многолюдных ресторанов близлежащих районов: Шоу, затем Коламбия Хайтс и, наконец, Петуорф. Многие водители не догадываются, что всего через пару кварталов к востоку от них, за бетонными стенами и воротами под охраной солдат, прячется островок тишины.

Это дом престарелых для военных пенсионеров, расположенный на возвышенности, с которой виден центр Вашингтона. В 1851 году под давлением Конгресса федеральное руководство выкупило участок земли у банкира Джорджа Риггса для постройки дома для инвалидов — участников недавних военных действий. В XIX веке Солдатский дом (как его изначально называли) окружала сельская местность. Разрастающийся город давно поглотил эти территории, но стоит шагнуть за ворота, и вас охватывает ощущение покоя и тишины. Пока я проезжал по территории дома престарелых, шум города становился все тише: здесь царили зеленые лужайки и старые деревья, повсюду чирикали птицы, а со спортивной площадки близлежащей школы доносился смех детворы. Завернув на стоянку для посетителей, я впервые заметил угол построенного Джорджем Риггсом и недавно отреставрированного просторного неоготического «коттеджа» на тридцать пять комнат. Сейчас этот коттедж — национальная историческая достопримечательность, так как здесь любил проводить время один знаменитый человек. Каждым летом и ранней осенью 1862, 1863 и 1864 годов в доме отдыхал президент Авраам Линкольн, выбиравшийся из Белого дома на коне. Все больше исследователей утверждают, что именно тишина и простор вокруг коттеджа создали ту спокойную атмосферу, благодаря которой Линкольн смог осмыслить национальные травмы Гражданской войны и отважиться на серьезные решения.

Выходит, что такая простая вещь, как тишина, может изменить ход истории целой страны! Именно это привело меня сюда одним осенним днем.

* * *

Чтобы понять Линкольна, стремившегося сбежать из Белого дома, вы должны представить жизнь новоиспеченного конгрессмена, избранного всего лишь на один срок и неожиданно оказавшегося во главе государства в самый смутный период. Сразу после инаугурации, во время которой Линкольн произнес пламенную речь о «лучших ангелах нашего естества», призванную убедить раскалывающееся общество, что еще не все потеряно, его затянуло в водоворот обязательств и путаниц. «У этого президента не было медового месяца, — пишет историк Уильям Миллер. — В начале его президентства не было спокойных дней, во время которых он смог бы привыкнуть к новому кабинету… и последовательно продумать будущие действия»1. Вместо этого, как красочно заметил Миллер, «в первую минуту своего президентского срока необходимость принимать срочные решения ударила его прямо в лицо». Историк не преувеличивает. Сам Линкольн признался своему другу сенатору Орвилу Браунингу: «Первое, что мне вручили, едва я вступил в президентский кабинет после инаугурации, — письмо от майора Андерсона, в котором говорилось, что их продовольственные запасы на исходе»2. Майор Андерсон был командиром осажденного форта Самтер в Чарльстоне — очага надвигающейся гражданской войны[13]. Решение о том, эвакуировать или защищать Самтер, было лишь первым в нескончаемой череде похожих кризисных ситуаций, требовавших ежедневного внимания Линкольна — президента союза федераций, стремительно приближавшегося к распаду.

Ужасы тех лет не могли освободить Линкольна от других, не менее тяжких обязательств, которые отнимали у него последние свободные минуты. «Практически с самого начала президентства Линкольна, — пишет исследователь его биографии Гарольд Хольцер, — лавина посетителей захлестнула лестницы и коридоры Белого дома, люди заглядывали внутрь через окна и ночевали прямо у двери президентского кабинета»3. Посетители, в том числе друзья и родственники Мэри Линкольн[14], приходили просить работу или по другим личным причинам. Историческая ассоциация Белого дома сохранила гравюру, напечатанную в газете через месяц после инаугурации Линкольна и исчерпывающе отражающую реалии того времени. На ней изображена толпа из двух десятков озлобленных мужчин в цилиндрах, топчущаяся на пороге комнаты, где Линкольн проводит собрание с политиками. Подпись гласила: «Эти люди ищут работу, о чем они и сообщили президенту, как только тот вышел из кабинета»4.

Хотя через некоторое время Линкольн попытался заняться улучшением организации посещения, заставив просителей стоять в очереди («как в цирюльне», — шутил он), общение с народом осталось, по словам Хольцера, «пустой тратой времени и энергии президента»5. На фоне этой суеты решение Линкольна проводить почти половину года вне Белого дома, выбираясь из него под покровом ночи, чтобы доехать на лошади до тихого коттеджа, не кажется столь уж странным. Коттедж предоставлял Линкольну время и место для размышлений, которых не хватало в Белом доме.

Мэри и сын президента Тад жили вместе с Линкольном в коттедже (на тот момент его старший сын Роберт учился в университете), но они часто путешествовали, так что президент нередко оставался один в этом огромном доме. Конечно, это не означало абсолютного одиночества. Помимо многочисленной прислуги, на территории перед домом располагались две группы из 150-го волонтерского батальона Пенсильвании, защищавшие президента. Но отсутствие людей, требовавших его непосредственного внимания, сделало дом любимым местом Линкольна — оно давало ему возможность погрузиться в раздумья.

Линкольн ценил эту тишину. Многие люди, посетившие президента в этом коттедже, отмечали в воспоминаниях, что своим посещением нарушали уединение президента. В письме сотрудника казначейства Джона Френча упоминается следующая сцена в момент его приезда без предупреждения со своим другом полковником Скоттом в ранних сумерках летнего вечера:

Слуга ответил на звон дверного колокольчика и провел нас в небольшую приемную, где в потемках и в полном одиночестве сидел мистер Линкольн. Сняв пиджак и ботинки, с широким веером в руке… он удобно расположился в кресле, перекинув одну ногу через ручку. Он казался глубоко погруженным в свои мысли6.

Время в пути между столицей и коттеджем также давало Линкольну возможность поразмыслить. Порой Линкольн отправлялся в обратный путь внезапно, скрываясь от охраняющих его кавалеристов, несмотря на то что военные раскрыли заговор конфедератов, планировавших убить Линкольна на пути в Белый дом. На этой дороге в президента стреляли по крайней мере один раз.

Но уединение давало Линкольну возможность принимать более взвешенные политические решения. Например, одна из легенд гласит, что Линкольн написал свою знаменитую Геттисбергскую речь[15] в поезде прямо перед тем, как произнести ее. Впрочем, такая спонтанность не входила в обычную практику Линкольна — черновики будущих выступлений он составлял и правил за несколько недель до важных собраний. Как объяснила во время моего визита главный директор НКО, следящего за сохранностью коттеджа, Эрин Карлсон Мэст, во время нескольких недель до Геттисбергской речи Линкольн…

…был здесь, в коттедже и по ночам прогуливался по военному кладбищу. Он не вел дневника, так что нам не известны его глубинные мысли, но мы точно знаем, что он был здесь, обдумывая цену военных человеческих жертв, перед тем как записать свою знаменитую речь7.

В коттедже Линкольн составил манифест об освобождении рабов с южных плантаций. Этот манифест и формат эмансипации были тяжелыми проблемами, над которыми ломали головы члены президентской администрации, особенно с ростом угрозы победы конфедератов в пограничных штатах. Для обсуждения важных вопросов Линкольн приглашал в свой коттедж таких посетителей, как сенатор Орвил Браунинг. Во время прогулок президент записывал свои мысли на клочках бумаги, которые обычно хранил за подкладкой шляпы8.

В коттедже Линкольн написал первый черновик прокламации. Во время экскурсии по дому я увидел письменный стол, за которым Линкольн предал бумаге эти знаменитые слова. Стол стоит между двух окон, выходящих на задний двор, в его спальне с высокими потолками. Сидя за ним, Линкольн наблюдал за солдатами Союза, разбившими лагерь на лужайке перед домом. В нескольких милях за ними возвышался купол здания Конгресса, который в то время строился, как и сама страна.

Стол в коттедже Линкольна всего лишь копия, оригинал находится в спальне Линкольна в Белом доме. Какая ирония судьбы — Линкольн вряд ли бы обрадовался, окажись он перед необходимостью размышлять над проблемами страны в шуме и гаме официальной президентской резиденции!

* * *

Уединение сыграло важную роль во время тяжелого военного положения в стране. В некотором смысле (и, возможно, с небольшой долей преувеличения) можно заявить, что уединение помогло Линкольну спасти нацию.

Я хочу сказать, что выводов, к которым пришел Линкольн, могут достичь не только исторические личности или те, кому требуется принимать важные решения по работе. Каждый может извлечь пользу из регулярного пребывания наедине с самим собой. Любому, кто попытается избежать этого состояния, придется несладко, как Линкольну во время первых месяцев в Белом доме. Несмотря на разные варианты выстраивания своей виртуальной экосистемы, вы должны следовать примеру Линкольна и давать мозгу возможность насладиться тишиной.

Ценность уединения

Перед тем как начать обсуждать уединение, следует вникнуть, что мы подразумеваем под этим словом. Нам поможет странная пара проводников: Рэймонд Кифледж и Майкл Эрвин.

Кифледж — уважаемый судья апелляционного суда Шестого округа Соединенных Штатов Америки, а Эрвин — бывший офицер армии, служивший в Ираке и Афганистане. Впервые они встретились в 2009 году, когда Эрвин жил в Энн-Арбор, где получал магистерское образование. Несмотря на различия — прежде всего возраст и жизненный опыт, — Кифледж и Эрвин быстро нашли общий интерес — уединение. Как оказалось, именно в долгие часы одиночества Кифледж пишет свои меткие юридические заметки, часто работая за простым деревянным столом в сарае без выхода в интернет. «Когда я только вхожу в этот “офис”, мой IQ увеличивается на 20 баллов», — заявил он мне9. Эрвин же часами гулял вдоль кукурузных полей в Мичигане, пытаясь понять противоречивые эмоции, переполнявшие его после первого возвращения с войны. Он шутил: «Бег дешевле психотерапии»10.

Вскоре после первой встречи Кифледж и Эрвин решили вместе написать книгу об уединении. Процесс занял семь лет и в 2017 году завершился публикацией книги Lead Yourself First («Стань собственным лидером»). С железной логикой и лаконичностью федерального судьи и бывшего военного книга суммирует идеи авторов о важности уединения. Прежде чем описать свой опыт, авторы начинают с самого важного момента — они дают определение понятию «уединение». Многие люди ошибочно ассоциируют его с физическим уединением, которое, возможно, достижимо лишь в хижине в глубине леса. Такое ошибочное понимание приводит к стандарту изоляции, недосягаемому для большинства обычных людей в повседневных ситуациях. Как объясняют Кифледж и Эрвин, уединение — это то, что происходит в вашем мозге, а не в окружающем вас мире, — субъективное состояние, в котором ваше сознание не подвергается влиянию других сознаний.

С одной стороны, вы можете уединиться в тесной кофейне, в метро или, как президент Линкольн, в своем коттед­же с двумя ротами солдат на лужайке — до тех пор пока у вашего сознания есть доступ лишь к собственным мыслям. С другой стороны, вы не найдете уединения даже в самом тихом месте, если позволите чужим мыслям влиять на вас. Вдобавок к разговорам с другими людьми это влияние может исходить от чтения книг, прослушивания подкастов, просмотра телевизора или занятия любой другой активностью, которая включает в себя и взаимодействие с экраном смартфона. Чтобы уединиться, вы должны перестать реагировать на информацию, созданную другими людьми, и вместо этого сосредоточиться на собственных мыслях и воспоминаниях, какими бы они ни были.

Почему уединение настолько важно? Большинство преимуществ, по мнению Кифледжа и Эрвина, связаны с озарениями и эмоциональным балансом, возникающими в процессе неспешного самосозерцания. Из множества исследований, которые авторы цитируют в своей книге, самый поразительный — пример Мартина Лютера Кинга. Они отмечают, что участие Кинга в бойкоте автобусных линий в Монтгомери носило случайный характер — Кинг был харизматичным и хорошо образованным новым министром города, когда местный департамент Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения решил протестовать против политики сегрегации в общественном транспорте. Кинг не был готов к номинации на пост главы недавно сформированного отделения Ассоциации содействия в Монтгомери на церковном собрании в 1955 году. Он нехотя согласился, сказав: «Если вы считаете, что я могу быть полезным на этом посту, я сделаю все, что в моих силах»11.

Во время бойкота давление на Кинга увеличилось, под угрозой находились и его авторитет руководителя, и сама жизнь. Это давление было особенно тяжелым, так как Кинг стал участником бойкота, можно сказать, по случайности. Напряжение достигло кульминации 27 января 1956 года, в ночь после того как Кинг был выпущен из тюрьмы, куда он попал за участие в организованном нападении на полицейских. Он вернулся домой, когда жена и дочь уже легли спать, и понял, что пришло время понять свои цели. Сидя в одиночестве на кухне с чашкой кофе в руках, Кинг молился и напряженно думал. Он уединился, чтобы понять свои обязанности, — и здесь же, на кухне, нашел ответ, который придал ему уверенности в своих силах:

Мне показалось, что в тот момент я услышал внутренний голос, который сказал мне: «Мартин Лютер, вступись за нравственность. Вступись за справедливость. Вступись за правду!»12.

Биограф Дэвид Гэрроу позже описал это событие как «самую значимую ночь в жизни Кинга»13.

* * *

Конечно, Эрвин и Кифледж не первые, кто отметил важность уединения. Его преимущества были известны по крайней мере со времен эпохи Просвещения[16]. Блез Паскаль изрек во второй половине XVII века: «Все проблемы человечества проистекают из неспособности человека тихо посидеть в комнате наедине с собой»14. Полстолетия спустя по другую сторону океана Бенджамин Франклин отметил в своем дневнике: «Я прочитал множество прекрасных книг об уединении… Я понял, что оно приятно освежает перегруженное сознание»[17]^, 15.

Ученые осознали важность уединения позже. В 1988 году известный английский психиатр Энтони Сторр помог исправить это упущение с помощью своей выдающейся книги Solitude: A Return to the Self («Одиночество: Возвращение к себе»). Как отметил Сторр, в 1980-х годах психоаналитики помешались на значении интимных личных отношений, считая их самым важным источником человеческого счастья. Но историческое исследование Сторра не поддерживало это мнение. Его книга начинается с цитаты Эдварда Гиббона[18]: «Разговор обогащает понимание, но одиночество становится школой гениев»16. Затем Сторр смело написал: «Гиббон абсолютно прав».

Эдвард Гиббон жил в уединении. Он оставил после себя значимые исследования и казался абсолютно счастливым человеком. Сторр отметил, что необходимость проводить много времени в одиночестве свойственна «многим поэтам, писателям и композиторам»17. Он упомянул Декарта, Ньютона, Локка, Паскаля, Спинозу, Канта, Лейбница, Ницше, Кьеркегора и Витгенштейна в качестве примеров людей, не имевших семей или близких отношений, но сумевших прожить выдающиеся жизни. Сторр пришел к выводу, что считать личные отношения основой счастливой жизни ошибочно. Одиночество тоже может стать источником радости и продуктивности.

Сложно проигнорировать тот факт, что весь список выдающихся людей Сторра, как и многие другие приведенные выше исторические примеры, сосредотачивается лишь на мужском опыте. Как утверждала Вирджиния Вулф в своем феминистском манифесте 1929 года A Room of One’s Own («Своя комната»), такой дисбаланс не удивителен. Вулф согласилась бы с выводом Сторра о том, что уединение — необходимое условие для придумывания оригинальных и творческих идей, но добавила бы, что женщины практически не могли иметь ни символических, ни тем более настоящих «своих» комнат, в которых можно остаться наедине с собой. Другими словами, Вулф считала одиночество не просто приятным времяпровождением, но формой освобождения от угнетения мысли, которое появляется в результате отсутствия возможности уединения.

Во времена Вулф в патриархальном обществе женщины не могли достичь такого освобождения. В наше время преграда другая: мы сами становимся собственными «угнетателями», отдавая предпочтение цифровым развлечениям. Над этой темой задумался канадский общественный критик Майкл Харрис, выпустивший книгу Solitude («Одиночество») в 2017 году. В ней Харрис выражает беспокойство тем, что новые технологии играют важную роль в создании культуры, которая недооценивает значение времени, проводимого наедине со своими мыслями, и отмечает, что «мы находимся в опасной ситуации, когда этот ресурс ставится под атаку»18. Его анализ литературы на данную тему сводится к трем основным преимуществам одиночества: «новые идеи; понимание себя; ощущение близости с другими людьми»19.

Мы уже обсудили первые два преимущества из этого списка, но последнее кажется странным и потому должно быть разъяснено. Полностью его значение для читателей прояснится позже, когда мы начнем исследовать взаимодействие одиночества и преимуществ общения. В немного экстравагантной манере Харрис утверждает, что «способность проводить время в одиночестве… совсем не предполагает отказа от близких связей», а лишь усиливает их20. Он утверждает, что, спокойно переживая разлуку, вы начинаете больше ценить моменты общения. Харрис не первый, кто подметил эту связь. Поэтесса и писательница Мэй Сартон размышляла над странностью этого утверждения в своем дневнике от 1972 года. Она писала:

Здесь я осталась в одиночестве впервые за много недель, чтобы наконец вновь начать жить своей «настоящей» жизнью. Вот что странно: друзья, даже самые страстные любовники — не моя настоящая жизнь, если я не могу посвящать время себе, чтобы обдумать и понять все, что со мной происходит или произошло. Без этих перерывов, обогащающих и сводящих меня с ума, жизнь бы опустела. Я могу полностью прочувствовать ее лишь в одиночестве…21

Уэнделл Берри выразил ту же идею в более сжатом виде, когда написал: «Мы вступаем в уединение, в котором перестаем быть одинокими»22.

* * *

Примеров, схожих с приведенными ранее, при желании можно указать гораздо больше. Они ясно иллюстрируют один и тот же факт: регулярные периоды уединения, смешанные с природной тягой людей к общению, необходимы для нашего процветания. Сегодня, как никогда раньше, нам необходимо осознать, что впервые в истории человечества одиночество начинает медленно исчезать.

Нехватка уединения

Беспокойство по поводу того, что современная жизнь не поощряет уединения, не ново. В 1980-х годах Энтони Сторр жаловался, что «в современной западной культуре все сложнее достичь состояния уединения»23. Он упомянул фоновую музыку в общественных местах и недавнее изобретение «телефонов для автомобилей» в качестве последних свидетельств посягательства шума на каждый аспект наших жизней. Более чем столетием ранее Торо проявил то же беспокойство, утверждая в «Уолдене»: «Мы очень спешим с сооружением магнитного телеграфа между штатами Мэн и Техас; ну а что, если Мэну и Техасу нечего сообщать друг другу?»[19]^, 24. Необходимо задаться вопросом, представляет ли современность новую угрозу уединению, давящую на нас сильнее, чем на всех тех, кто был обеспокоен этой проблемой в прошлом? Я считаю, что ответ на этот вопрос утвердителен.

Чтобы объяснить мою тревогу, я начну с революции плееров iPod, которая произошла в первые годы XXI века. До iPod’а у нас был доступ к переносным музыкальным проигрывателям, производимых фирмой Sony и ее конкурентами, но все эти устройства играли ограниченную роль в жизнях их владельцев. С их помощью люди могли иногда развлечься в спортивном зале или на заднем сиденье машины в долгой семейной поездке за город. Очутившись на людной улице в ранних 1990-х, вы смогли бы найти лишь нескольких прохожих в черных наушниках Sony, слушающих музыку по пути на работу.

Но в начале 2000-х на этой же улице практически каждый человек был оснащен белыми наушниками. iPod стал столь успешным не только благодаря объемам продаж, но также из-за культурных изменений, связанных с доступным прослушиванием музыки. Стало привычным, особенно среди молодежи, слушать музыку на iPod’е весь день — люди засовывают наушники в уши, выходя за порог дома, и снимают их лишь тогда, когда не могут избежать общения с «себе подобными».

Мы должны вспомнить о контексте: ведь предыдущие технологии, угрожавшие уединению, от телеграфа Торо до телефонов для автомобилей Сторра, лишь иногда отвлекали человека от его мыслей, в то время как iPod впервые в истории техники мог отвлекать постоянно. Фермер во времена Торо мог оставить тихое место у костра, чтобы сходить в город и проверить вечерние телеграммы, жертвуя моментом уединения, но эта «технология» не могла отвлекать его на протяжении всего дня. iPod подвел нас вплотную к новой эпохе наших печальных отношений с собственным сознанием.

Эта трансформация, запущенная iPod’ом, достигла пика при выпуске его последователя — iPhone или, говоря в общем, до распространения современных смартфонов с выходом в интернет во втором десятилетии XXI века. Несмотря на всю популярность iPod’а, в отдельных ситуациях люди не хотели надевать наушники (например, перед важными переговорами или на скучной мессе в церкви). Смартфон представил новую технику избавления от последних «кусочков» одиночества — быстрый просмотр. Теперь при малейших признаках надвигающейся скуки вы можете тайком воспользоваться любым приложением или мобильным сайтом, созданными специально для того, чтобы зарядить ваш мозг немедленной и приятной дозой информации.

Сегодня стало возможным полностью изгнать одиночество из своей жизни. Торо и Сторр волновались, что люди все меньше наслаждаются одиночеством. Теперь кажется, что они могут совсем забыть об этом состоянии.

* * *

Дискуссия об исчезновении одиночества отчасти осложняется тем, что в век смартфона не так-то просто оценить весь масштаб угрозы этого феномена. Многие люди признаются, что используют свои телефоны гораздо чаще, чем требуется, но редко до конца осознают влияние этого гаджета. Адам Алтер, которого я представил вам ранее на страницах этой книги, пересказывает типичную историю недооценки в своей книге Irresistible («Непреодолимое желание»). Во время исследований Алтер отслеживал, сколько времени он сам тратит на смартфон25. Алтер загрузил приложение Moment, регистрирующее, как долго и как часто вы смотрели на экран своего телефона. Алтер считал, что проверяет свой телефон примерно десять раз в день или в целом один час.

Месяц спустя Moment открыл Алтеру правду: в среднем он «прикладывался» к телефону сорок раз в день и проводил около трех часов, глядя в экран. Алтер был удивлен и написал о своем результате создателю приложения Кевину Холешу. Тот сообщил ему, что его «планка» довольно типична. В среднем пользователи Moment тратили как раз около трех часов в день на свои смартфоны, и лишь 12% пользователей проводило за этим занятием менее часа. Средний пользователь Moment включал телефон тридцать девять раз в день.

Более того, Холеш подсказал Алтеру, что эти цифры скорее всего занижены, так как люди, скачавшие приложение, подобное Moment, обычно осторожно пользуются своими телефонами. «Миллионы пользователей смартфонов не знают, что могут следить за своими привычками, или им все равно, — заключил Альтер. — Велика вероятность, что они проводят за просмотром экрана больше трех часов в день»26.

Вышеприведенные показатели отражают лишь время, проведенное за телефоном. Если вы добавите к ним время, потраченное на прослушивание музыки, аудиокниг и подкастов, не измеряемое приложением Moment, то вам станет яснее, насколько «эффективно» вы избегаете моментов одиночества в повседневной жизни.

Чтобы упростить нашу дискуссию, давайте дадим этому тренду название.

Нехватка уединения

Состояние, при котором вы не свободны от влияния чужих идей и практически не тратите время на собственные мысли.

Еще совсем недавно, в 1990-х годах, людям было сложно найти уединение. Погружаться в свои мысли приходилось стоя в очереди, в тесном вагоне метро, идя по улице, работая в саду. Сегодня, как мы только что убедились, одиночества можно избежать в любой момент.

Конечно, главный вопрос состоит в том, должны ли мы волноваться из-за исчезновения этого состояния? Если подойти к нему абстрактно, то ответ не заставит себя ждать. Перспектива «одиночества» может показаться крайне неприятной. Два последних десятилетия убедили нас в том, что общение и постоянные связи намного комфортнее этого чувства. В связи с анонсированием первичного размещения акций в 2012 году Марк Цукерберг победно написал: «Facebook… был создан ради социальной миссии — сделать мир более открытым и связанным»27.

«Страсть к общению» явно слишком преувеличена. Амбиции создателя социальной сети многократно усиливают оптимизм. Когда нехватка одиночества рассматривается в контексте идей, которые мы обсудили ранее в этой главе, приоритет постоянного общения начинает вызывать сомнения. Избегая одиночества, вы упускаете его положительные моменты — возможность подумать над сложными проблемами, отрегулировать эмоции, набраться решительности и улучшить отношения. Иными словами, если вы страдаете от хронической нехватки одиночества, качество вашей жизни снижается.

Уничтожение одиночества может также привести к неприятным последствиям, которые мы только начинаем исследовать. Эффективным методом анализа поведенческих изменений может стать наблюдение за группой испытуемых. Сосредоточимся на молодых людей, родившихся после 1995 года, — первом поколении, чье детство прошло рядом со смартфонами, планшетами и с постоянным доступом к интернету. Многие родители и учителя подтвердят, что молодежь не расстается со своими устройствами. (Это не преувеличение: исследование, проведенное в 2015 году группой Common Sense Media, выявило, что подростки тратили на текстовые сообщения и социальные сети в среднем девять часов в день28.)Таким образом, эта группа может стать лакмусовой бумажкой для исследования процесса. Если постоянная нехватка одиночества приводит к проблемам, то подростки почувствуют их первыми.

Первый «знак страданий» этого чрезмерно общительного поколения открылся мне за несколько лет до того, как я начал писать эту книгу. Я беседовал с главой службы психологической помощи одного известного университета, куда меня пригласили прочитать лекцию. Она рассказала, что заметила изменения в психологическом состоянии студентов. До той поры служба психологической помощи университета работала с проблемами, типичными для подростков: тоской по дому, нарушениями пищевого поведения, проявлениями депрессии и иногда навязчивостями. Но в один «прекрасный» день все резко поменялось. Выросло количество студентов, записывающихся на консультацию, причем многие стали жаловаться на редкий ранее симптом — тревожность.

Психолог призналась, что как будто в одночасье каждого охватила тревога или схожие с ней расстройства. На вопрос о возможных причинах такого изменения она без раздумий ответила, что они как-то связаны с доступом к смартфонам и социальным сетям. Специалист отметила, что студенты нового поколения в постоянной спешке читали и отсылали сообщения. Казалось очевидным, что на мозги новоиспеченных студентов каким-то образом влияло вездесущее общение.

Несколько лет спустя опасения подтвердила профессор психологии Государственного университета в Сан-Диего Джоан Твендж, один из главных мировых экспертов по поколенческим отличиям среди американской молодежи. В статье, напечатанной в журнале Atlantic в сентябре 2017 года, Твендж утверждала, что исследует поколенческие изменения более двадцати пяти лет и они всегда были довольно стабильными. Но начиная с 2012 года она заметила сильное изменение в параметре эмоционального состояния подростков:

Мягкие изгибы графиков, отмечавших связь поведенческих черт с годом рождения, превратились во вздымающиеся горы и угловатые склоны, так как многие отличительные характеристики поколения миллениалов начали исчезать. В моих предыдущих исследованиях поколений начиная с 1930-х годов я никогда не видела ничего подобного29.

Молодые люди, рожденные между 1995 и 2012 годами, группа, которую Твендж назвала «iПоколением», сильно отличалась от своих предшественников — миллениалов. Одно из самых значимых и тревожных изменений связано с психологическим здоровьем iПоколения. «Уровень подростковой депрессии и суицидальности резко взлетел, — пишет Твендж, и это во многом связано с массовым увеличением числа тревожных расстройств. — Я не преувеличиваю, когда говорю, что iПоколение находится на грани самого ужасного кризиса психического здоровья за несколько десятилетий»30.

Эти изменения точно совпадают с моментом, когда владение смартфоном стало повсеместным элементом жизни. Вчерашние дети не помнят времени, когда они не имели постоянного выхода в интернет. За это они расплачиваются своим психологическим комфортом. «Это ухудшение во многом связано с их телефонами», — заключила Твендж31.

Начав исследовать проблему подростковой тревожности для журнала New York Times Magazine, журналист Бенуа Денизе-Льюис пришел к тому же выводу. «Тревожные подростки существовали и до Instagram, — пишет он, — но многие родители говорили мне о том, как их волнуют цифровые привычки их детей — они постоянно отвечают на сообщения, пишут в социальных сетях, пристально следят за отредактированными постами своих знакомых. Все эти факторы отчасти виновны в страданиях подростков»32.

Денизе-Льюис предположил, что сами подростки наверняка отбросят эту теорию, усмотрев в ней обыкновенные родительские назидания, но он ошибся. «К моему удивлению, тревожные подростки соглашались со мной», — с удивлением заметил он33. Студент университета в интервью журналисту в местном центре по борьбе с тревожностью объяснил: «Социальные сети — всего лишь инструмент, но он превратился во что-то, без чего мы не можем жить, и это сводит нас с ума».

В своей статье Денизе-Льюис привел фрагмент интервью с Джин Твендж, которая призналась, что сначала держала смартфоны вне подозрений: «Мне казалось, что это слишком простое объяснение для столь негативных психологических изменений у подростков»34, — но потом она пришла к выводу, что это объяснение — единственное, соответствующее времени изменений. Множество потенциальных «виновников», начиная со стрессовых ситуаций и заканчивая повышенной учебной нагрузкой, присутствовали в подростковой жизни и до взлета уровня тревожности, начавшегося примерно в 2011 году. Единственным фактором, также «выросшим» в этот период времени, стало число молодых людей, имеющих смартфоны.

«В росте проблем подросткового психологического состояния виновны социальные сети и смартфоны, — сказала Твендж. — Как только у нас появится больше данных, мы сможем вынести приговор»35. Чтобы подчеркнуть необходимость нового исследования, Твендж озаглавила свою статью для Atlantic прямым вопросом: «Уничтожили ли смартфоны целое поколение?»

Возвращаясь к аналогии с лакмусовой бумажкой, констатируем, что проблемы iПоколения являются предостережением об опасностях нехватки одиночества. Когда люди теряют возможность уединиться, страдает их психическое здоровье. Эта идея заслуживает подробного рассмотрения. Подростки больше не умеют обдумывать и понимать свои эмоции; размышлять над тем, кто они; выстраивать прочные отношения; давать мозгам передохнуть от постоянного общения, к которому не готовы физически, или направить свою энергию на другие важные повседневные задачи. Не стоит удивляться, что дефицит уединения заканчивается плохо.

Большинству взрослых удается удержаться от постоянного общения, практикуемого представителями iПоколения, но, задумавшись о более мягких формах нехватки одиночества, вызванных смартфонами и распространенными среди всех возрастных групп, вы придете к пугающим выводам. Как я понял из разговоров с моими читателями, многие приняли фоновый шум тревоги за новую данность их жизней. Объясняя свое состояние, они вспоминали о последних кризисах, будь то рецессия 2009 года или спорные выборы 2016 года, либо вовсе пытались сослаться на обычные страхи взрослой жизни. Но, начав исследовать позитивные стороны времени, проведенного в одиночестве, и встречаясь с пугающими эффектами нехватки этого состояния, быстро приходишь к простому выводу: человек нуждается в уединении, а в последние годы, даже не подозревая этого, мы систематически исключали этот важный ингредиент из нашей жизни.

Другими словами, люди не созданы для постоянного общения.

Хижина с выходом в интернет

Думаю, что вы согласились с моим утверждением: одиночество необходимо для человека. Следующим вопросом будет: как найти возможность побыть наедине с собой в нашем мире, полном связей и общения? Чтобы ответить на него, мы можем вновь обратиться к идеям Торо.

Осознанный уход Торо в лес — классический пример уединения. Его книга об этом опыте полна длинных абзацев, описывающих одиночество автора и его наблюдения за неспешными ритмами природы. (Вы измените свое представление о льде на прудах после прочтения долгих рассуждений Торо на тему колебаний его свойств на протяжении зимы.)

Но в десятилетия, последовавшие за изданием книги, критики неустанно атаковали мифологию «Уолдена», отнюдь не считая ее верхом самоизоляции. Например, историк Мейнард перечислил в своем эссе от 2005 года все те вещи, которые помогали Торо поддерживать связь с цивилизацией. Оказалось, что хижина Торо была построена не в лесу, а на расчищенной поляне у кромки леса вблизи от общественной дороги. Торо находился лишь в тридцати минутах ходьбы от своего родного города Конкорд, куда он регулярно направлялся, чтобы хорошо поесть или пообщаться со знакомыми. Друзья и родственники часто навещали его в хижине, и пруд Уолден был далек от безмятежного оазиса (как и сейчас), довольно много народу приходили искупаться в нем или позагорать на солнце на его берегах.

Впрочем, как объясняет Мейнард, Торо не делал секрет из сложного смешения уединения и общения. В некотором смысле в этом и состояла его задача. «Торо не намеревался жить в полной глуши — он хотел найти дикую природу в пригороде», — писал Мейнард36.

Мы можем заменить уединение на дикую природу без изменения смысла. Торо не был заинтересован в полном уходе от мирских благ, так как интеллектуальная жизнь города Конкорд в середине XIX века была на удивление развита, и Торо не желал порывать с ней. В своем уолденском эксперименте он лишь хотел проделать опыты со своей способностью входить в состояние уединения и выходить из него. Он ценил время, проведенное наедине со своими мыслями, но он также отдавал должное общению и интеллектуальной стимуляции. Жизнь настоящего отшельника была для него неприемлема, равно как и культура потребления раннего этапа индустриальной эпохи.

В этом круге уединения и общения находится решение, к которому часто приходили интеллектуалы, не желавшие оставаться в полном одиночестве. Вспомните, к примеру, летние вечера, которые Линкольн проводил в своем коттед­же, перед тем как утром вернуться в шумный Белый дом, или расслабленные размышления Рэймонда Кифледжа в тихом сарае. Пианист Глен Гульд однажды вывел математическую формулу для этого круга людей, сказав журналисту: «Я всегда чувствовал, что за каждый час, который вы проводите с другим <