Парламент констатирует: Финляндия находится в состоянии войны

Созыв утренней сессии парламента 25 июня, на которой правительство выступало с официальным сообщением, был объявлен тремя днями ранее, и поэтому у кабинета имелось несколько дней для обдумывания того, что и как доложить депутатам. Пространная речь премьер-министра Рангеля (десять убористых листочков текста), исключавшая всякую импровизацию, была тщательно подготовлена. Известно, что костяк этой речи был написан секретарем премьер-министра Л. А. Пунтила. Но когда из-за воздушного налета 25 июня заседание парламента перенесли на вечер, Рангель — после согласования с президентом Рюти — в течение дня изменил концовку своего выступления: вместо надежды на продолжение нейтралитета последовало признание того, что Финляндия находится в состоянии войны.

Речь премьер-министра наилучшим образом свидетельствует о том, что именно внутренний круг правительства желал сообщить депутатам, поэтому имеет смысл критически проследить за ходом мыслей докладчика. Секретный характер заседания парламента мотивировался тем, что «открытое обсуждение по данному вопросу может угрожать жизненным интересам страны». Основные положения доклада сводились к следующему: периферийное расположение Финляндии не уберегло ее от влияния великих держав, силы страны недостаточны для того, чтобы мы в одиночку смогли решить наши проблемы. Необходимо приспособиться к общему развитию. Дружба Германии и Советского Союза, заключенная в августе 1939 г., начала постепенно давать трещину. В начале апреля Советский Союз противостоял Германии уже на нескольких направлениях: заключением договоров о дружбе с Турцией и Югославией, осуждением Болгарии и Венгрии. Заметный поворот в более благоприятном направлении произошел, правда, со второй половины апреля, когда СССР 13 апреля 1941 г. заключил договор о нейтралитете с Японией. Сталин 6 мая возглавил Совет народных комиссаров, и в Москве были закрыты посольства завоеванных Германией государств (Норвегии, Бельгии и Греции; с прогерманским Ираком вновь были восстановлены отношения). Новая, «более сдержанная» политика Советского Союза была замечена и должным образом оценена в нашей стране.

Осенний договор с немцами о транзите от 22 сентября 1940 г. был представлен в докладе премьера как противовес договору о транзите в Ханко от 6 сентября того же года. Незначительный масштаб немецкого транзита (через Финляндию) в сравнении с транзитом через Швецию действительно имел место, но в докладе забыли указать, что через Финляндию помимо прочего провозилось оружие. Тайные военные переговоры в Зальцбурге, Берлине и Хельсинки были отмечены констатацией: «на рубеже мая-июня месяца мы получили сведения о предстоящем значительном увеличении масштабов транзита через нашу страну». Размах перевозок — по дивизии в каждую сторону, был точно оговорен; вопрос в другом — вмещался ли этот параметр в рамки соглашения, оговоренные осенью 1940 г., как утверждалось в докладе. В нем выражалось согласие с тем, что переброска немецких войск может рассматриваться как давление на Советский Союз. Поэтому Финляндии надо было приготовиться к тому, что он от этого давления освободится. «По этой причине правительству следовало прояснить ситуацию, чтобы в этом случае Финляндия не осталась без поддержки». Зондаж дал положительные результаты, что стало ясно из обращения рейхсканцлера Германии к народу 22 июня 1941 г.

Перечень преступлений Советского Союза начинался, как всегда, с Зимней войны. После нее Финляндия пыталась забыть прошлое и построить позитивные отношения. Но на это стремление в Советском Союзе не обратили никакого внимания. Строительство железной дороги на Саллу было угрозой не только для Финляндии, но и всей Северной Скандинавии. Возвращение в Советский Союз вывезенного из Карелии оборудования было по сути дела контрибуцией, которая была расширена и на арендованную территорию Ханко. Объектом критики в докладе стало требование СССР демилитаризовать (задним числом) Аландские острова, оказывавшееся давление по вопросу о никеле Петсамо (хотя в числе акционеров имелись иностранцы), опасные железнодорожные перевозки в Ханко. Советский Союз безосновательно запретил сотрудничество Финляндии со Скандинавскими странами, тогда как руководимое из Москвы Общество дружбы Финляндии и СССР занималось революционной деятельностью, пытаясь повернуть развитие событий по Прибалтийскому варианту.

При характеристике торговых отношений утверждалось, что Советский Союз сам не выполнил взятых на себя обязательств ни по поставкам бензина, ни по зерну.

Правильно и подробно освещалось восстановление обороноспособности Финляндии после Зимней войны. «К весне этого года организация обороны достигла такого уровня, что можно было думать о том, чтобы поставить предел нашей политике уступок». Осторожно было дано понять, что способы действия и временные рамки определялись военными кругами.

Премьер-министр сообщил также парламенту о «недавнем заявлении рейхсканцлера Гитлера», согласно которому «Господин Молотов 12 и 13 ноября 1940 г. требовал от Германии предоставить Советскому Союзу право на сведение счетов с Финляндией для того, чтобы покончить с нею». Рангель признал, что эта информация «еще ранее имелась в распоряжении правительства и ему приходилось действовать, принимая ее во внимание». Германия, таким образом, являлась противовесом Советскому Союзу не только в вопросе о транзите, но и в более широком смысле слова.

В Финляндии в последнее время культивировались, правда, соблюдая осторожность, отношения с Германией. Они достигнуты не за счет интересов других стран, и имеют в настоящее время «решающее значение».

После этого Рангель охарактеризовал Финляндию как стороннего наблюдателя и заявил о концентрации Советским Союзом своих войск в Выборгской губернии. Угроза и уже совершенные нападения свидетельствуют о намерении «Советского Союза уничтожить нашу страну». Он защищал мобилизацию в Финляндии (17.6) и сообщил об оккупации Аландов (22.6).

Рангель не объявлял войны, а лишь признал тот факт, что она началась. «Состоявшиеся воздушные налеты против нашей страны, бомбардировки незащищенных городов, убийство мирных жителей — все это яснее, чем какие-либо дипломатические оценки показали, каково отношение Советского Союза к Финляндии. Это война. Советский Союз повторил то нападение, с помощью которого он пытался сломить сопротивление финского народа в Зимней войне 1939–1940 гг. Как и тогда, мы встанем на защиту нашей страны».

Искусно выстроенная речь, в которой изложение событий последнего времени создавало впечатление соответствия фактам, сенсационное для рядовых членов парламента сообщение о ноябрьском предложении уничтожить Финляндию, сделали свое дело. Лишь историки стали обращать внимание на то, что в речи практически не говорилось о концентрации немецких войск в Лапландии, или о прямом влиянии военной обстановки на произведенные воздушные налеты. Проблему нейтралитета — если она и существовала в первоначальной редакции — полностью обошли, поскольку она могла вызвать нежелательные вопросы о том, что было сделано для его сохранения.

Поскольку, согласно парламентскому уставу, дело перед его решением требовалось отложить, новое заседание было назначено на 21.20. Парламентским фракциям оставался всего час для определения собственной позиции по правительственному сообщению, да и тот оказался скомканным из-за воздушного налета.

По свидетельству Войонмаа, настроения в социал-демократической фракции были унылыми. При переговорах с Таннером ему удалось снять из его выступления фразу о том, что правительство ранее не имело возможности предоставить подробные сведения о складывавшейся ситуации и вставить в текст его выступления пользовавшуюся широкой поддержкой мысль о необходимости придерживаться оборонительной стратегии и защищать демократию. Но Таннер, тем не менее, несмотря на критику своих товарищей, оставил в своем выступлении фразу о том, что «своими последними акциями Россия перекрыла пути к миру и т. п.».

Как явствует из протокола, наиболее резкую критику высказали Брюггари, Йокинен и Виртанен. Первый высказал сомнение в том, что с немцами заключено только соглашение о транзите. Его поддержал Йокинен и спросил, каким образом нахождение немцев в Финляндии сказалось на позиции русских. Он и некоторые другие были недовольны тем, что «ребятам говорилось о наступлении». Тем не менее социал-демократы поддержали составленное Таннером выступление.

При обсуждении в аграрной фракции неоднократно звучал рефрен о том что Финляндия стала объектом агрессии (Каллиокоски, Питкянен). «Врага теперь можно изгнать и за пределы старых границ, если это удастся сделать» (Каллиокоски). «Пришло время Великой Финляндии» (Вихула). «Наступил великий исторический момент. Встает вопрос о пересмотре границ» (Вестеринен). Эти соображения решено было включить в выступление от аграрной фракции, которое было выдержано для правительства в весьма благожелательном духе.

Председатель Ниукканен подчеркнул свое удовлетворение развитием отношений с Германией и заблаговременно проведенной мобилизацией. Правительству и впредь следует действовать решительно с тем, чтобы «границы Финляндии пролегали там, где они определены историей, этого требует и наша будущая безопасность». По мнению сильного «карельского» крыла фракции, к которому принадлежал и сам председатель, подобное заявление следовало ожидать, хотя оно и не было столь радикальным, как того обещал Ниукканен Линкомиесу. Он пометил в своих бумагах: «Кекконен остался недовольным, поскольку оно (заявление) ограничилось только проблемой прежних границ и не касалось Восточной Карелии и Кольского полуострова, которые входили в программу Академического Карельского общества. Я отказался расширить свое выступление таким образом».

Линкомиес от коалиционной фракции подчеркнул серьезность положения, но высказал уверенность в том, что борьба на стороне могущественной Германии принесет нашему народу чувство безопасности. Он выразил надежду на исправление несправедливостей, вызванных Зимней войной и в самых высокопарных выражениях высказался в пользу более безопасного положения всех финно-угорских народов. Он признал также, видимо по результатам обсуждения во фракции, что Финляндия в прежнем понимании более не является нейтральной страной. По сравнению с выступлениями внутри самой фракции, речь Линкомиеса представляется достаточно умеренной.

Представитель Шведской народной партии Фуруельм первым начал критиковать правительство: его заявление обнародовано поздно, парламент, не имея возможности следить за развитием событий, поставлен перед фактом. Группа обратила внимание также на то, что премьер-министр ни словом не обмолвился относительно обязательств, которые правительство на себя взяло. Но, тем не менее, меры, которые до сих пор предпринимал кабинет по обороне страны, фракция все же одобрила.

Салмиала, выступавший от ИКЛ, по мнению Войонмаа, испортил спектакль своим партийным политиканством. В пространном выступлении он заметил, что изоляция периода Зимней войны являлась следствием проводившейся парламентом политики. Когда теперь достигнуто сотрудничество с Германией, «необходимо раз и навсегда отбросить двуличие». Особенно резко он критиковал финских послов политики в Англии (Грипенберга) и Прокопе в Вашингтоне за то, что они акцентировали нейтральный внешнеполитический курс страны, что могло поставить под сомнение политику правительства. Следует отказаться от сидения на двух стульях. По вопросу о границах было заявлено: «Нам надо осуществить идею Великой Финляндии и передвинуть их на тот рубеж, где прямая линия соединяет Ладогу и Белое море». На это последовал голос из зала: «Не все следует говорить, о чем думаешь!» Войонмаа рассказывает, что Таннер принимал участие в этих выкриках, но поскольку они не произвели на выступавшего никакого впечатления, он, Войонмаа, и некоторые другие раздосадованными ушли с заседания, поскольку дело было уже совершенно ясным.

Представитель прогрессистов Хейниё в кратком выспренном выступлении требовал от правительства и парламента не уступать перед агрессивным восточным соседом. Не следовало забывать те «несправедливости, которым подвергается карельское племя». Группа одобрила усилия правительства по защите независимости страны. Это сравнительно умеренное заявление было все же результатом достигнутого компромисса, поскольку в проектах существовали призывы к возвращению карелов и даже к «объединению издавна расколотого карельского племени».

От имени социалистической группы («шестерки») выступал Вийк, сокрушавшийся по поводу того, что «правительство не представило этот вопрос на рассмотрение парламента заранее, поставив нас перед свершившимися фактами». Из иностранной прессы стало известно, что воюющее государство отправило значительные военные силы в Финляндию. Он подчеркнул, что депутатам говорилось только об оборонительной стратегии, и выражал надежду именно на такое развитие событий. Теперь мы опасаемся того, как бы наша страна не вступила в войну за чужие интересы. Он надеялся, что правительство сможет вернуть внешнюю политику страны на путь независимости, нейтралитета и мира. Это выступление, состоявшееся вечером, требовало мужества, поскольку загадочная с точки зрения оратора бомбардировка высветила Советский Союз в агрессивном свете. Можно лишь догадываться, какой критике было бы подвергнуто правительство, если в распоряжении группы социалистов имелось бы больше фактов о реальном положении дел. Тогда же группа не выразила правительству доверия, но и не голосовала против него.

Правительство отделалось на удивление малой критикой, в ходе которой к тому же ИКЛ и соцгруппа нейтрализовали друг друга. Парламент, принявший решение о войне, заседал далеко не в полном составе, являясь «парламентом-обрубком».

Парламент Финляндии вечером 25 июня 1941 г. при принятии решения о войне

Из таблицы видно, что при принятии столь важного решения в парламенте присутствовало всего лишь около половины депутатов. Наступивший Иванов день и разгар сельскохозяйственных работ побудили депутатов — особенно аграриев — обратиться с просьбой о предоставлении отпуска, да и депутаты других фракций, отчасти в связи с проводившейся мобилизацией, также числились в отпусках. На правовую сторону принятых решений столь низкий кворум не повлиял, но в политическом плане интересно отметить, что три четверти депутатов от ИКЛ и почти половина коалиционеров не присутствовали на данном заседании. Таким образом, нельзя утверждать, что правые в этом парламенте-обрубке проголосовали за вступление Финляндии в войну: присутствовавшие, которые единодушно одобрили заявление правительства, имели слегка левую окраску. В этом смысле решение о войне удалось представить как мнение всего народа.

Пожалуй, наиболее резко позицию и действия финского правительства, и особенно его руководящей верхушки, проанализировал в своих воспоминаниях (написанных «по горячим следам» в тюрьме в послевоенные годы) будущий премьер-министр, вице-председатель Коалиционной партии Эдвин Линкомиес: «Если бы Финляндия хотела сохранить мир, было бы естественно, чтобы она — перед тем как признать состояние войны — обратилась бы к Советскому Союзу для выяснения его целей. Но к такому выяснению не приступали, на телеграмму нашего посла в Москве Хюннинена, в которой содержался запрос Молотова относительно позиции Финляндии, вообще не ответили. Напротив — поспешили заявить парламенту о вспыхнувшей войне. Для правительства было крайне важным как можно скорее использовать советские бомбардировки для формального объявления войны. Позднее выяснилось, что еще утром 25 июня правительство не приняло окончательного решения о войне, но в течение дня планы изменились. По моему мнению, этого нельзя объяснить ничем иным, как только тем, что, получив телеграмму Хюннинена, правительство — точнее его „внутренний круг“ — начало бояться того, как бы русские не прекратили свои вооруженные операции. И если бы начались контакты по дипломатическим каналам, то могла бы возникнуть ситуация, при которой Финляндия уже не смогла бы переложить ответственность за разрыв отношений на Советский Союз. Перед лицом истории надо признать: правительство Финляндии желало возникновения войны».

Председатель Шведской партии Эрнст Эстландер — признанный несгибаемым защитником демократии — размышляя о предстоящих мерах правительства на заседании шведской фракции 25 июня 1941 г., заявил: «Объявление о вступлении в войну на стороне Германии было бы совершенно неуместно. Нам следовало бы ограничиться оборонительными мероприятиями и не выступать сейчас с какими-либо объявлениями. Наша позиция не совсем чиста и безупречна, поскольку мы предоставили Германии свою страну в качестве ее военной базы».

Председатель парламентской комиссии по иностранным делам социал-демократ Вяйнё Войонмаа в тот же вечер удрученно написал своему сыну: «Сегодняшний день прояснил многие вещи. Финляндия снова ведет священную оборонительную войну, в которой повинна Россия. У Финляндии же нет никаких причин воевать: никто не сказал ни слова о том, что немецкий военный плацдарм в Финляндии мог дать России основания упрекнуть нашу страну в том, что она не держит данного ею слова. Русские объявили нам войну — а о том, что она была спровоцирована, никто и не упоминает».

Имеет смысл напомнить заявление и второго социал-демократа Атоса Виртанена, сделанное им в своей парламентской фракции: «Узкая правящая клика повела игру таким образом, что создалось впечатление, будто бы Финляндия оказалась вынужденной пойти на альянс с Германией. Теперь нам следовало бы удовлетвориться лишь обороной собственных границ. Только в этом случае у нас появится какое-то основание для того, чтобы остаться в ряду демократических государств мира». Как и следовало ожидать, позиция «шестерки» в отношении вставшего на сторону Германии правительства была отрицательной.

Пять видных депутатов от четырех различных партий как правой, так и левой ориентации уже тогда видели происходившие события в ином свете, нежели премьер-министр. Они сделали свои выводы на основе крайне скудной информации, недостаток которой не позволил им выступить с практической оппозицией. Однако мнения депутатов ценны для исследования. Неоспоримые документальные материалы, которых ныне многократно больше, чем те, которые были доступны им в то время, подтверждают их общее представление о происходивших событиях. Комитет Хорнборга был, безусловно, прав, когда в 1945 г. заявил, что «внешнеполитическое руководство Финляндии пассивно, но судя по всему, сознательно позволило стране вступить на тропу войны».