Игровое преподнесение «оскорбления»

В последние годы серьезно возросла активность резко сниженной лексики и фразеологии в разговорной речи в условиях межличностной коммуникации при неформальном общении. Речевая манера, присущая так называемому нонстандарту, сопровождаемая актуализацией инвективной лексики, охватывает все более широкие, нетрадиционные группы населения, включая женщин и школьниц-подростков, наиболее консервативных до недавнего времени по отношению к обсценной, вообще инвективной лексике и фразеологии. Эти явления не обошли стороной и книжную речь: резко сниженная лексика преобладает преимущественно в СМИ (в печати и в электронных СМИ, в кинофильмах), в устной публичной речи политического характера, в художественной литературе постмодернистского направления, в частности, в новой волне драматургии и соответственно в театральных спектаклях. Как заключает В. Астафьев по поводу широчайшего распространения в инвективной речи, «мерзость теперь окружает нас почти повсеместно. С ней встречаешься уже не только в подворотнях, но порой и на высоких собраниях» (В. Астафьев, Правда, 7.12.91).

Чтобы ослабить эффект инвективного воздействия, скрыть истинные мотивы его использования в речи, эмитент в виде стратегического приема применяет игровое обыгрывание при все той же негативно-оценочной характеристике лица или явления. Преподнесение негативной оценки в виде шутки снижает порог критического восприятия, ослабляет интенцию на ответную реакцию. С этой точки зрения формирование в процессе «игрового обыгрывания» иного, альтернативного реальному, мира ослабляет культурный запрет на использование инвективных выражений. Иллокутивная (воздейственная) сила инвектива в игровом контексте оказывается направленной на другой мир, воображаемый, а не на реальных участников общения. Игра, по крайней мере, отчасти позволяет снять с эмитента возможные обвинения в нарушении табу за использование инвективных смыслов. Игровое обыгрывание снижает чувство вины за умышленное нарушение социального запрета (Буй 1995: 298).

Однако игровое употребление инвективных слов и выражений не снижает полностью их табуированности. Игровое обыгрывание – это своего рода самовнушение, самооправдание при реальной очевидности в неблаговидности речевого поступка, не опускаясь до крайних приемов добиться тех же результатов, что и при обычном инвективном словоупотребление.

Игровое обыгрывание помещает субъекта повествования в образ мифического героя, который борется с демоническими силами, как когда-то это делал демиург, либо герой недавнего прошлого (ср., «Чью вражескую цитадель-крепость сей рыцарь-воин штурмует… солнце, в неистовой злобе исторгая из груди истошные вопли: Ну, окаянная тварь, погоди» (Патриот Кубани № 43, 2003 г.)).

Все же, игровое употребление инвективных слов и выражений уменьшает степень иллокутивного эффекта из-за употребления устаревших или архаических слов, но негативная оценка остается (ср., рыцарь-воин, борзописец, ничтожный червь, воитель, порочить, господин писарчук, ополчился, ядовитое перо, продолжая в том же духе ерничать, сей пасквилянт высек сам себя как унтер-офицерская вдова, чудовище, униженные и оскорбленные, праведный гнев, страшась гнева праведного читателя, благословил на журналистскую стезю безнадежного неуча; указание на приемы журналиста – насмешка, ирония: А затем, продолжая в том же духе ерничать, выдал нагора язвительную насмешку; Но автор, оказалось, брякнул о них ради примитивной иронии; статья «Яростное сражение против пятен на солнце» (Патриот Кубани № 43, 2003 г.)).

Другой пример игрового преподнесения ивективного смысла стал объектом судебного разбирательства Октябрьского районного суда г. Барнаула (решение от 22.05.97) по иску должностных лиц Алтайского края к Алтайской краевой организации партии «Демократический выбор». Предметом судебного разбирательства стала листовка с содержанием «Положения о присвоении звания «Героя Капиталистического труда» руководителям Алтайского края, сторонникам Коммунистической партии РФ. Указанное положение вводило необычное звание «Герой капиталистического труда», присваиваемое соискателю, который «был в прошлом активистом КПСС, должен преуспевать в рыночных реформах и приватизации государственной собственности, иметь приличный капитал, должен до настоящего времени сохранить верность компартии и активно критиковать рыночные реформы, во всех бедах обвинять Е. Гайдара». Рассмотренное судом «положение» имело ернический (игровой) характер и воспринималось как некая пародия на официальные документы коммунистического прошлого.

Трудности в правовой квалификации в силу неразвитости российского законодательства о диффамации (например, в некоторых европейских странах усматривается оскорбление в неблаговидных изображениях, рисунках и пародийных куклах), возникают при обвинении редакций пародийных программ таких, как «Куклы», в оскорблении чести и достоинства представляемых субъектов. Конфликт возникает между профессиональными задачами журналистов давать конструктивную критику и несоблюдением мер выхода за границы условности жанра и вхождения в действительность, т. е. также между «слабостью» законодательства и индивидуальной реакцией «персонажей», чувствующих себя оскорбленными.

По принципу понижения личной оценки человека при скрытой форме намерений эмитента построено и употребление в речи некоторых тропов (ирония, сарказм, как и жанр пародии). Ирония – это троп, состоящий в употреблении слова или выражения в смысле обратном буквальному с целью насмешки (Словарь-справочник лингвистических терминов, с. 137): например, «почему вы, президент, работаете «штирлицем» в своей собственной стране?» (СР, Стенная газета, 17.05.03).

В указанном выше сообщении нет прямого указания, что объект оскорбления является «предателем». Однако, употребляя окказионализм «работать штирлицем», автор предполагает, что с именем известного разведчика Штирлица-Исаева из популярного кинофильма «Семнадцать мгновений весны» в массовом сознании установилась ассоциативная связь «удачной шпионской деятельности в тылу врага во время Великой Отечественной войны». Образное (Штирлиц – литературный собирательный «герой-образ») и лексическое противопоставление по линии «работать Штирлицем, т. е. шпионом», и «собственная страна» создает «внутреннее» прочтение всего высказывания в том смысле, что президент является «предателем интересов своей страны». В данном высказывании нет прямой оценки «президент – предатель», но при помощи образных средств выразительности (или языковых средств негативной оценки личности) создается негативная характеристика объекта «оскорбления», поэтому при юридической квалификации «оскорбления» в таких случаях возникают сложности толкования. Ни в одной словарной статье современных словарей не будет отражена семантическая связь «работать штирлицем – предательство», установленная через связь «штирлиц – собственная страна». Да и делать это незачем, т. к. для правильной квалификации подобных «лингвистических ухищрений» (Осипов 2001: 4) суды прибегают к комплексной лингвистической экспертизе.

Выводы

Дискурсная реализации концепта «оскорбление» в обыденном сознании отражает обобщенный опыт лингвокультуры по когнитивному освоению действительности, опыт, который непосредственно связан с нанесением вреда социальной привлекательности личности. Семантическая интерпретация концепта «оскорбление» в обыденном сознании имеет денотативное, коннотативное, перверсивное и ассоциативное поля, а также рациональный и чувственный уровни анализа конфликтного высказывания, которые характеризуются по типам детекции «несправедливого обвинения» или «нанесенной обиды».

Различие между обидой и оскорблением содержится в социальном подходе в квалификации этих понятий: в детекции «оскорбления» участвуют социальные факторы, в «обиде» – индивидуальные; «оскорбление» – это социальный проступок, «обида» – состояние чувств, души.

Использование в речи лексических единиц, содержащих крайнюю степень отрицательной оценки личности, приводит к эффекту оскорбленности ввиду семантической и стилистической направленности такой лексики унизить, опорочить и обесчестить доброе имя кого-либо. Выявление эмоционально-экспрессивных оттенков на основе стилистических помет, помещенных в словарях, бывает недостаточно для правильной квалификации конфликтного высказывания.

По степени мотивированности дать отрицательную оценку и, таким способом, обозначить свое превосходство вербальная агрессия против личности подразделяется по степени открытости манифестации своей враждебности по следующим видам: прямая, косвенная, скрытая, инструментальная и эмоциональная вербальная агрессия. Семантический корпус лексических единиц, использующих в прагматических целях оценочный компонент концепта «оскорбление», включает следующие типы номинации искажений действительности: 1) создание субъективной оценки социальной привлекательности личности по месту в этносоциальной системе ценностей при помощи обращения к лексике «социального статуса» (педик); 2) вербальная дискриминация по национальной, религиозной и половой принадлежности (чурка, еретик, блядь); 3) констатация качества исполнения социальных ролей при помощи лексики, которая не связана с описанием общественной деятельности человека (тряпка).

Оценочно-статусное значение лексемы языка, связанное с перформативными условиями речевого словоупотребления, представляет собой конкретизацию норм аксиологического кодекса, сложившегося в лингвокультуре. Таким образом, в языке существуют разряды слов, которые способны в речи отображать в своем словоупотребительном значении негативные социально-оценочные смыслы.