В Париж, а пока была выделена депутация из ста членов собрания для сопровождения короля.

Когда в Версале разнеслась весть об отъезде, то радость проявилась необычайная; на улицах палили из ружей и восклицали: “Кончено, мы его перевозим!” Был час дня, когда королевское семейство село в коляски и выехало из дворца Людовика XIV, чтобы больше уже в него не вернуться. Такова была воля народа, а она была непреклонна. Король приехал в ратушу уже поздно, в девять часов вечера. В этот день солнце хотя и ярко светило, но дороги были размыты ливнем, бывшим накануне, и ехать пришлось медленно. Кроме того, громадная пестрая толпа окружала королевские коляски и впереди и позади. В этом громадном кортеже было по крайней мере до шестидесяти тысяч человек обоего пола: армия парижанок, национальная гвардия Лафайета, масса народа, большая часть охраны и фландрского полка.

Все эти люди двигались в нестройной массе: мужчины и женщины шли и ехали как только можно было: и на извозчиках, и верхом, и в телегах, и пешком, и на лафетах пушек. По пути в толпе и пели, и смеялись, и танцевали, а время от времени палили из ружей в знак радости.

Вид народного кортежа не был внушителен: возвращение после восстания, хотя бы и победоносного, не может быть похоже на заранее организованный праздник.

В три часа пришел авангард, состоящей из части войска и артиллерии в сопровождении массы женщин и простонародья. Они несли трофеи своей победы: ремни, шапки и набалдашники со шпаг дворцовой охраны; большинство победительниц были с ног до головы разукрашены лентами. Затем подвезли пятьдесят или шестьдесят телег с хлебом, которые были встречены по пути.

Несколько парижанок заставили Мейлара сопровождать

- 147 -

их на встречу национальной гвардии, чтобы, вручить Лафайету лавровую ветвь. По пути их встретил курьер, сообщивший им, что он послан с распоряжением приготовить Тюльери к приему их Величеств. Они действительно встретили королевские коляски в Вирофле и присоединились к гражданкам, шедшим впереди коляски короля. Большая часть кортежа пришла в столицу к шести часам вечера. Путь по улицам Парижа до ратуши был затруднен, но совершился без трагических происшествий. Сначала шли женщины, неся в руках большие ветви тополя, за ними следовала конная национальная гвардия, гренадеры и артиллерия с пушками. В смешанной толпе шли женщины, охрана и солдаты фландрского полка. В строгом порядке двигалась сотня швейцарцев, за ними следовала конная почетная стража, депутации от муниципалитета и национального собрания и королевское семейство в колясках. Шествие замыкалось возами с мукой и толпою народа с ветвями тополя и копьями в руках. В этой грандиозной беспорядочной толпе раздавались песни и в особенности крики: “Мы больше не будем голодать, у нас теперь есть булочник, булочница и маленький подмастерье!” Женщины, окружавшие коляску короля, пели аллегорические песенки, сопровождая их жестами, с пикантными намеками на королеву¹.

По прибытии в ратушу король и королева были встречены в главном зале, где был воздвигнут трон, и мэр Байи заявил представителям коммуны, что король очень рад видеть себя снова среди жителей своего славного города Парижа. “Прибавьте, с доверием”, сказала королева. - “Господа, мы счастливее, чем это я мог бы выразить”. Члены национального собрания аплодировали. Королевское

___________________________________

1. Vоyez Buchez et Roux, Histoire parlamentaire de la Révolution, T.II, ch.V., p.136.

- 148 -

семейство показалось затем народу из освещенных окон. Народ, мужчины и. женщины, наполнявшие Гревскую площадь, рукоплескали при громких восторженных криках, обнимались и братались. В эту минуту, казалось, произошло надолго полное примирение. Король и королева на ночь переехали в Тюльери, опустевший и обветшалый со времен Регентства¹.

Между отдельными деталями, отметившими этот вечер, журнал сообщает, что, с трудом поднимаясь по лестнице от заметного утомления, королева, чтобы удержаться на ногах, ухватилась за полу кафтана Людовика XVI, а близко стоявшая и видевшая это одна из торговок дерзко крикнула ей: “Хорошо, что ты держишься за короля, держи его крепче, это твой спаситель!”².

На следующий день признаки возмущения еще не исчезли. В различных скученных народных центрах поднимался вопрос о том, чтобы более полно ознаменовать победу и выпустить из тюрем заключенных туда распоряжениями ратуши. Начинали подниматься жалобы на Байи, представителей коммуны и Лафайета. На мучном рынке произошел бунт, вызванный тактикой булочников; сначала начали женщины, за ними бросились мужчины, и в результате часть мешков была растащена, часть рассыпана и уничтожена, но бунт обошелся без человеческих жертв и крови. В общем народ, казалось, позабыл свою досаду на королевское семейство и не обнаруживал прежнего недоверия: Депутация торговок отправилась для поднесения букетов королю и королеве. Депутатки были приняты в Тюльери. Они не ограничились обычными приветствиями, некоторые из них еще находились в состоянии

____________________________________

1. Филиппа Орлеанского при малолетнем Людовике XV (1715-1723). - Перев.

2. Journal des Révolutions de l`Europe, Т.V, p.76.

- 149 -

раздражения и смело встали на политическую почву. Они жаловались в особенности на народную нищету, на недостаток съестных припасов и, указав на обиды со стороны муниципалитета, требовали помощи для бедных. Им многое обещали, но, выйдя после приема, они возвестили даже о том, чего и не было обещано. Сообщение об этой аудиенции со всеми преувеличениями было отпечатано и распространилось по Парижу. Госпожа Кампан, состоявшая чтицей при принцессах и главная камер-фрау королевы, записала по своему обыкновению рассказ о приеме рыночных торговок; вот эти любопытные строки:

“7 октября, те самые женщины, которые накануне, верхом на пушках, сопровождали коляску захваченной в плен королевской семьи, осыпая ее оскорблениями, пришли к дворцовой террасе, под окна королевы, выражая желание ее видеть. Ее Величество вышла. В такого рода группах всегда находятся ораторы, т.е. такие, которые оказываются смелее прочих; так одна из женщин, выступив советчицей, сказала ей, что она теперь должна удалить от себя всех любимцев, которые губят короля, и должна любить жителей своего славного города. Королева отвечала, что она любила их и в Версале, а также будет любить и в Париже. “Да, да, - возразила другая, - но 14 июля вы хотели поставить город в осадное положение и бомбардировать его, а 6 октября вы собирались бежать за границу”. Королева добродушно ответила на это, что она так и думала, что это им скажут и что это именно и составляет несчастье народа и добрейшего из королей. Третья обратилась к ней на немецком языке, но королева ответила, что она не понимает его, так как стала настолько француженкой, что позабыла свой родной язык. Это заявление было встречено аплодисментами. Тогда они предложили ей заключить с ними условие. “Как же, - сказала королева, - могу я с вами условливаться, если вы не верите

- 150 -

тому, что диктуется мне моим долгом и что я должна уважать ради меня самой”. Они попросили у нее ленты и цветы со шляпы. Ее Величество сама сняла их и отдала им. Все это было разделено между депутатками, которые с полчаса не переставали кричать: “Да здравствует Мария Антуанетта, да здравствует наша добрая королева!”

Неточная передача этого рассказа в деталях не служит все же к умалению достоинства рыночных торговок. Судя по другим сообщениям этой эпохи, “они говорили с государем и с сановниками так же свободно, как и со всеми. Они не были ни застенчивей, ни смелей с Людовиком XVI с началом революции, чем с Людовиком XIV, возвращавшимся победителем из Голландии¹.

Они решили протестовать против разграбления на мучном рынке, в котором принимали участие некоторые женщины, и против порицания, высказывавшегося по отношению к муниципалитету. С этой целью они отправили 8 октября вечером несколько человек из своих товарок в ратушу. Депутатки были приняты во время заседания. “Мы пришли вам сказать, господа, - начали они, - что мы не принимали никакого участия в происшествии на мучном рынке третьего дня. Мы осуждаем это так же, как и те намерения, которые высказывались против военной школы, против тюрьмы аббатства Сен-Жермен и Мон-де-Пиете. Так как нет ничего важнее предупреждения несчастий, которые грозят столице, то мы умоляем вас, господа, назначить нам в помощь по четыре человека мужчин на каждый прогон, этого нам достаточно будет, чтобы заставить таких женщин подчиняться порядку, мы за это ручаемся”.

___________________________________

1. Correspondance d`un habitan de Paris avec ses amis de Suisse. d`Angieterre, sur les évenement, de Moniteur 1789, 1790 до апреля 1791. A Paris chez Decenne, 1791, et dit.

- 151 -

Эта речь была передана в бюро, причем делегаткам предложено было подписаться под ней, но только три из них были грамотны и могли подписать свое имя. Затем они заявили, что ни одна из них не просила об освобождении заключенных и что они не могли говорить ничего оскорбительного по адресу Байи и Лафайета, но готовы были их защищать до последней капли крови. Церемония эта закончилась комплиментами мера по адресу депутаток и аплодисментами членов национального собрания.

После всех этих событий, патриотические журналы старались объяснить их и определить их смысл и значение. В общем, они рассматривали восстание, как следствие действительного народного движения, как ответ народа на провокацию двора и его контрреволюционные замыслы. Они требовали наказания виновных, т.е. провокаторов и конспираторов, и не переставали говорить обществу о заговор, исполнение которого было предупреждено только энергией парижанок. Женщинам была посвящена гравюра, соответствующая революционному настроению, на которой они были изображены с воспроизведением более или менее точно всех деталей в их действиях и поступках в Версале. Они были изображены то в рукопашной борьбе с дворцовой охраной, то в детали гравюры выступала женщина, поджигающая фитиль пушки, то в другом месте видна была в состязании с солдатом женщина, пронзающая его саблей². Везде чувствовалась мысль, что гражданки Парижа спасли свободу от большой опасности. Были, тем не менее, и другие объяснения и оценка фактов. Известная часть общества говорила об английских деньгах, о герцоге

____________________________________

1. Procés-verbal de la Commune, du 8 octobre 1789.

2. Buchez et Roux, Histoire parlementaire de la Révolution, I. II, liv.VII, ch.I, р.143.

- 152 -

Орлеанском, желавшем, как уверяли, погубить королевскую семью, чтобы овладеть престолом или принудить к бегству за границу, с тем, чтобы самому взять на себя регентство или общую диктатуру в королевстве. Говорили, что он действует при сообщничестве Мирабо, герцога д`Эгильон и других лиц, занимавших высокое положение в государстве. Конечно, герцог Орлеанский, казавшийся приверженцем новых идей и сумевший создать свою партию в самом национальном собрании, не прочь был, может быть, воспользоваться косвенно положением, которому он сочувствовал. Но он ничем не содействовал восстанию и тем менее еще заговору с целью убийства королевы, хотя он и не был особенно разборчивым, но все же не способен был на подобное злодеяние. Истина в этом случае уже установлена историей. Известно, что герцог Орлеанский в день 5 октября и последующую ночь разъезжал все время. Из некоторых показаний перед судом можно заключить, что его видели всюду между Парижем и Версалем. Кроме того, 5 октября вечером он говорил в национальном собрании о снабжении парижанок, заявлявших о голоде, пищевыми продуктами. На другой день после нападения на дворец он вышел к народу между восемью и девятью часами утра в шляпе, украшенной национальной кокардой громадных размеров, с улыбкой играя тросточкой, которая у него была в руках. Поведение его могло казаться невинным по отношению двора, но оно было, конечно, ободряющим в глазах народа.

Роль Мирабо не была в действительности значительна: он едва показывался в национальном собрании и ограничивался в тот момент тем, что бранил слишком буйных женщин. Его видели 5 октября на улице с саблей в руке, среди солдат Фландрского полка, которым он говорил: “Друзья мои, будьте осторожней, ваши офицеры составили

- 153 -

заговор против вас; дворцовая охрана убила двоих из ваших товарищей на их постах... Я здесь, чтобы защищать вас”. Этот факт, в передаче гвардейцем охраны Миомандр де Сент-Мари, совершенно искажен им, так как эту речь говорил маркиз де Вальфон, подполковник фландрского полка. Относительно Мирабо подполковник показал: “5 октября, после полудня, находясь при моем отряде на плацу в Версале, я увидел графа Мирабо с обнаженной шашкой в руке. Я сказал ему: “У вас сейчас вид Карла XII”, - на что он ответил мне: “Неизвестно ведь, что будет, надо быть готовым к самозащите”¹. Судебное следствие, начатое 20 ноября 1789 года, по обвинительному акту муниципалитета, кончилось к концу июля 1790 года, но оно не нашло серьезных обвинений против герцога Орлеанского и Мирабо. Интересно здесь привести протокол следствия, потому что он ясно устанавливает, что покушения, бывшие при нападении на дворец в утро 6-го октября, были единичными и производились неистовыми разбойниками, случайно забравшимися в ряды народной армии.

“Отвратительное преступление, осквернившее дворец в Версале утром 6-го октября, было совершено разбойниками, которые сумели пройти, смешавшись с толпою граждан. Комитет не мог установить все факты неистовств, допущенных этими злодеями, но они, конечно, были бы еще многочисленней, если бы не вмешательство национальной гвардии, которая должна была прекратить беспорядки и обезопасить положение короля и национального собрания. Она исполнила этим свой священный долг, свою клятву в верности и уважении королю, повторенную национальной гвардией при вступлении в Версаль. Расставленная во дворце во всех крайних пунктах,

_____________________________________

1. Déposition déja citecs, № XVIII et XXVXI, de la Procédure du Châtelet.

- 154 -

Которые по распоряжению короля были вверены охране национальной гвардии, она поддержала порядок. Все, казалось, было покойно, всюду царили мир и тишина, все говорили только о благодарности, любви и братстве, как вдруг между 5 и 6 часами утра, шайка разбойников, вместе с несколькими женщинами, обошла со стороны сада и внезапно ворвалась во внутрь, выломала двери и, бросившись к покоям королевы, умертвила нескольких человек из охраны, стоявших у дверей, и проникла в комнаты ее величества, которая едва успела уйти в это время в покои короля. Ярость убийц была сдержана только национальной гвардией, которая, узнав об этой резне, прибежала с разных пунктов вне дворца, которые она охраняла, чтобы прогнать убийц и вырвать из их рук оставшихся в живых из охраны, которых злодеи собирались умертвить.

Комитет постановил, что такие зверские покушения, оставаясь безнаказанными, лягут пятном на честь столицы и наложат неизгладимую печать на самое имя французского народа; поэтому главный прокурор должен, из уважения к той миссии, которая на него возложена, произвести расследование о вышеупомянутых покушениях, выяснив их виновников, зачинщиков и сообщников и всех, которые содействовали этому подкупом и интригами, подстрекательством и провокацией. Постановлено комитетом 23 ноября 1789.

Подписано? Ажье, Перрон, Удар, Гарран-де-Буллон и Бриссо-де-Варвиль”¹.

Несмотря на точные рамки обвинительного акта, суд расширил свое расследование и объединил в судебном процессе все дело о восстании, но следствие не могло отнять у него характера того естественного сопротивления и справедливого протеста, который оно носило. Конституанта решила, после доклада Шабро, что здесь не может быть места обвинениям против

____________________________________

1. Moniteur, Т. I, р. 564, procédure du Châtelet.

- 155 -