Ночь в долине. — Мертвый город и деревянная башня

 

Никодим подошел к первой женщине и поклонился. Его поклон выдавал в нем мужчину, но женщина, должно быть, этого не заметила. Никодим же почувствовал, что сделал неловкость, стал извиняться, еще больше смутился и замолчал.

Первая женщина была очень молода, стройна и высока ростом, одета в белое легкое платье с нежно-голубым воротником, такими же обшлагами и поясом; она испуганно взглянула на Никодима светлыми большими глазами. Рот у нее был маленький, красивый, щеки покрыты слабым румянцем, белокурые букольки выбивались из-под соломенной шляпы, а чулки и туфли были тоже белые.

— Вы… сегодня только попали сюда? — спросила она по-французски и запинаясь от неожиданности.

— Да, только сегодня… приехала, — ответил Никодим, тоже запинаясь. Он положительно не знал, куда девать руки, и, право, никогда не предполагал, что так трудно будет держаться в женском одеянии.

Собеседница оживилась.

— А здесь найдется для вас очень хорошая комната. Вы англичанка? — защебетала она.

— Да, англичанка, — ответил Никодим, пользуясь тем, что он сносно изъяснялся по-английски.

— Пойдемте же, пойдемте, — сказала она, беря его за руку, и потащила за собою. — Я познакомлю вас со всеми.

И она побежала. Никодим побежал рядом с нею. Она вывела Никодима на обширную площадку, обсаженную разнообразнейшими, но искусно подобранными цветами. Посередине многими струями, загорающимися в последних лучах солнца, бил фонтан, далеко разбрасывая брызги и освежая ими воздух. На скамьях, расставленных повсюду, сидели женщины. Их было до тридцати, они или читали, или занимались рукоделием. При появлении Никодима и его спутницы головы всех повернулись в сторону пришедших не без любопытства.

— Наша цветочница привела кого-то, — сказала одна дама, уже почтенная, вставая и направляясь к пришедшим.

Глаза всех сидевших при этих словах загорелись, и все заговорили разом свои приветствия. Но взор Никодима был привлечен только глазами одной из них, сидевшей у фонтана и глядевшей на него молча. Это была госпожа NN. Никодим понял, что она узнала его, и со страхом ждал, что будет дальше.

Госпожа NN вдруг воскликнула веселым голосом:

— Ах, я знаю, кто это. Это госпожа Ипатьева, из России. Ведь мы встречались, Нина Михайловна, — обратилась она к Никодиму.

Никодим только тогда вспомнил, что он не подумал найти себе новое имя. Но к восклицанию госпожи NN отнесся недоверчиво. Бог знает, может быть, она хочет посмеяться над ним сначала и потом выдаст его, подумал он.

Но она совсем не собиралась поступить так. Напротив, подошла к Никодиму, приняла его из рук той, которую называли цветочницей, и, крепко пожав ему руку, быстро сказала, но так, чтобы другие не заметили:

— Пожалуйста, твердо ведите вашу роль.

— Да, мы встречались, — ответил он ей.

— Мы скоро будем ужинать. Вы разделите с нами первый ужин, а потом устроитесь здесь, — сказала она и начала знакомить Никодима со всеми остальными.

Никодим не мог запомнить их имен и через минуту уже всех спутал. В голове у него осталось только, что здесь были и француженки, и американки, и англичанки, две или три испанки, две итальянки, одна индуска и одна японка.

Делая реверансы, Никодим все же не, переставал думать о том, что его ждет дальше.

Дамы, сидевшие на площадке, вскоре стали собираться, чтобы идти к ужину.

Они еще не успели привыкнуть к Никодиму и не знали, как лучше обходиться с ним.

Госпожа NN. уже не оставлявшая Никодима, подхватила его под руку и повела в столовую. Дом, куда они вошли, оказался очень обширным. Столовая, убранная цветами, была в два света, с расписным потолком. Гул шагов и голосов терялся в комнате где-то вверху и в углах.

Но обитательницы этого радующего, богатого дома стали почему-то невеселы и мало разговорчивы. Молча сели они за стол, уставленный различными яствами и напитками в красивой и невиданной Никодимом посуде, и молча принялись кушать.

— Здесь всегда так… тихо и скучно? — робко спросил Никодим.

— Нет, — сказала госпожа NN. стараясь предупредить чей-либо ответ.

Пожилая дама, назвавшая первую женщину, увиденную Никодимом в долине, цветочницей, играла за столом роль хозяйки: угощала, напоминала то одной, то другой из сидевших о различных кушаньях, хвалила их.

Когда подали какое-то мясное блюдо, она сказала, обращаясь к Никодиму:

— Так как вы только сегодня прибыли и, вероятно, никогда не имели, в противоположность нам, возможности отведать этого редчайшего кушанья, я положу первый кусок вам. Через него вы войдете в нашу дружную семью.

— Ну, не очень-то дружную, — заметила госпожа NN вполголоса.

— А… что же это за блюдо?.. Это не человеческое мясо? — опять очень робко спросил Никодим, вспомнив, что ему говорил Вексельман о пропавшем слуге. В ту минуту он слова Вексельмана принимал всерьез.

— Зачем вам знать? — сердито ответила ему почтенная госпожа. — Или вы хотите заводить здесь новые порядки?

Госпожа NN дернула Никодима за рукав, но он почувствовал, что если возьмет кусок в рот, кусок этот непременно станет ему поперек горла.

— Я, право, не знаю… я не могу, — трясясь, как лист, пробормотал Никодим.

— Вы, должно быть, страдаете вегетарианством? — гневно спросила его почтенная госпожа.

— Нет… нет… я не страдаю вегетарианством, — попробовал оправдаться Никодим, но куска все-таки не решился взять.

Его выручила госпожа NN.

— Мааате, прошу вас, — сказала она, обращаясь к почтенной даме, — моя знакомая вовсе не вегетарианка, но она очень устала с дороги и не совсем здорова.

— Как хотите, — отвечала почтенная госпожа, — можете не есть; только знайте, что завтра этого блюда я уже не могу вам дать.

И положила приготовленный кусок на другую тарелку.

— Я налью вам вина лучше, — сказала госпожа NN и налила ему красного.

Никодим, отпивая глоток за глотком, успел шепнуть своей собеседнице:

— После ужина мы поговорим?

— Да! — ответила она, но так громко, что многие на нее посмотрели.

Когда ужин кончился и застучали отодвигаемые стулья, госпожа NN отвела Никодима в темный угол.

— Разве можно вам здесь с вашей бородой, — воскликнула она шепотом и провела по его подбородку рукой, как бы желая знать, насколько борода отросла и не представляет ли она уже теперь опасности. — Еще ничего, — сказала госпожа NN, — но ждать безумно. Милый мой, бегите, если знаете дорогу, — И, сжав страстно его руку, добавила: — И меня возьмите с собой, — вкладывая в последние слова все свое очарование.

— Да, я не могу здесь оставаться, — сказал Никодим, — я обещал вернуться к утру. Вексельман и слуга ждут меня. Я должен торопиться. И здесь страшно.

— Торопитесь, торопитесь, — повторила госпожа NN, — если вы не хотите разделить печальную участь попавшего сюда на днях слуги.

— Идем, — сказал Никодим, — я знаю дорогу.

Они вышли из столовой, никем не замеченные. Никодим отыскал знакомую дорожку и быстро, быстро пошел. Госпожа NN едва поспевала за ним. Она сильно волновалась.

В наступившей темноте по звуку падающей воды и сильному запаху роз Никодим отыскал вход в каменный темный, коридор и ощупью нашел калитку. Отыскав ее, он стукнул два раза.

Калитка раскрылась и выпустила их на площадку. Но ничего не было в этой площадке схожего с тою, на которой Никодим вечером оставил Вексельмана.

Эта площадка находилась в конце широкой городской улицы, обставленной белыми домами и освещенной большими фонарями с молочным светом. Калитку за Никодимом и госпожою NN запер молодой человек — негр в высоком белом тюрбане, вооруженный холодным богатым оружием.

— Мы не туда вышли, — с досадой сказал Никодим, отступая к калитке, но негр загородил ему дорогу с красноречивым жестом, который говорил одно: нельзя.

— Мы пропали, — сказала госпожа NN упавшим голосом. — Наверное, войдя в долину, вы напились воды из источника у розовых кустов? Зачем вы мне не сказали? Теперь нам нет выхода.

— Не волнуйтесь, я знаю, как спастись, — ответил Никодим твердо, уверенный в ту минуту, что он непременно найдет выход и для себя, и для своей спутницы.

Они пошли вдоль улицы, совершенно пустынной, не встретив ни одного живого существа, и на пути заметили дом, освещенный особенно ярко, и доску, прибитую на нем у подъезда, где золотыми буквами по черному было написано: "Hotel".

— До утра нам лучше обождать в городе. Я устал, и вы тоже. Остановимся здесь, — сказал Никодим госпоже NN.

Она кивнула головой, соглашаясь. Он раскрыл дверь и, пропустив госпожу NN в вестибюль, прошел за нею следом.

Оба они боялись погони и уговорились, откинув излишнюю стеснительность, ради безопасности переночевать в одной комнате, но Никодим так и не мог заснуть до утра, а госпожа NN немного поспала.

Как только стало вполне светло, Никодим разбудил свою спутницу и сказал ей усталым от бессонной ночи голосом:

— Больше нельзя спать. Одевайтесь. У меня дурные предчувствия: я боюсь опоздать.

Госпожа NN быстро оделась. Позвав слугу, Никодим, уже переодевшийся в мужское платье, которое он ночью достал от слуги, расплатился и через минуту был с госпожой NN опять на улице. Они пошли дальше от отеля, надеясь выйти к городским воротам. Улица была так же пуста, как и ночью, и очень скоро кончилась; конец ее как раз пришелся у ворот. Там стояли двое стражей. Путники весело поспешили к ним в уверенности, что те сейчас же откроют им ворота.

Но, подойдя к воротам, и госпожа NN. и Никодим вскрикнули разом от неожиданности и ужаса: оба сторожа были изуродованы проказой до последней степени безобразия. Гнусавыми голосами закричали они, двинувшись путникам навстречу и размахивая алебардами. Намерения их были ясны: они хотели отогнать путников прочь или схватить их.

Госпожа NN и Никодим побежали от них вдоль городской стены.

— Я не могу. Я упаду! — задыхаясь на бегу, повторяла госпожа NN. — Отсюда нет выхода, я слыхала про этот город… в нем только одни ворота, а за стеною еще стена. Остановись… Милый… милый… я больше не могу бежать.

И, заливаясь слезами, прижалась к стене. Никодим остановился, но в ту же минуту услышал крик людей и увидел, что несколько человек бегут им наперерез. Между бежавшими были европейцы, но большая часть их была похожа на арабов в своих белых одеждах и чалмах. Они размахивали ружьями и палками и кричали все, но что? — нельзя было разобрать.

Никодим с растерянною, блуждающей улыбкой озирался по сторонам и смотрел на плачущую госпожу NN. И вдруг он решился на последнее, но единственное средство спасения. Бежать назад было бессмысленно — там ждали двое прокаженных стражей и ворота были заперты. Но между Никодимом и госпожою NN и приближающейся вдоль стены толпой находилась каменная лестница, ведущая на стену. Следовало достигнуть этой лестницы раньше, чем толпа приблизится к ней.

Схватив госпожу NN за руку и молча указав ей на лестницу, Никодим бросился вперед изо всех сил. Госпожа NN бежала, не отставая — надежда уйти вернула ей силы.

Путники достигли лестницы, может быть, полуминутою раньше бежавшей толпы и, под проклятия преследователей, взбежали на высокую стену. Часовой, расхаживавший по стене, выскочил им навстречу, пытаясь копьем загородить путь, но Никодим, схватив копье за конец, с такою силою откинул его в сторону, что часовой не сдержал равновесия и полетел со стены в город. Никодим же и госпожа NN, взбежав на стену, не раздумывая, бросились с нее в ров с водою. Воды во рву было немного, но она помогла им, так как, падая со столь высокой стены, они могли бы разбиться. Преследователи тоже взбежали на стену, но не решились соскакивать вниз и, побегав по стене, покричавши и помахав своим оружием, побежали обратно, может быть, намереваясь выйти воротами и вновь догнать беглецов.

Выбравшись из рва, Никодим и госпожа NN. совершенно мокрые, но весьма радуясь своему спасению, побежали дальше, правда, уже не так спеша, как прежде. Они оказались в обширном саду, среди зеленых лужаек с посаженными на них пальмами и каштанами. Каштаны были в цвету, и белые шапки их красовались везде и справа, и слева, и у рва, только что оставленного позади, и у садовой ограды, возвышавшейся невдалеке.

Никодиму и госпоже NN так легко было бежать по этому саду, точно они не бежали, а летели. Их сердца наполнило чувство, совсем схожее с тем, какое испытывает человек, когда он летит во сне.

— Как хорошо! — сказал Никодим, крепко пожимая руку своей спутницы.

Она звонко и радостно засмеялась, видимо, очень довольная тем, что Никодиму хорошо. Никодим с любовью поглядел на нее.

Они быстро добежали до садовой ограды. За оградой возвышалась высокая деревянная башня, суживающаяся кверху. Остановившись у ее подножия, госпожа NN сказала:

— Дальше не стоит бежать. Эти арабы не смеют выходить из города — я знаю. Я бежала по саду только потому, что боялась их ружей, но теперь хочу отдохнуть. Пойдемте в башню.

Никодим стоял в нерешительности. На лице его ясно изображалось, что он не доверяет ни здешним постройкам, ни их обитателям. Госпожа NN это увидела, усмехнулась и потянула его за руку. Лестница шла в башне винтом, и было в ней ступеней триста. Признаков жизни в башне никто не подавал.

Верх башни представлял собою открытую площадку с четырьмя столбами по углам для поддержки крыши; между столбами шла резная деревянная решетка, она же огораживала и отверстие на полу, через которое выходила лестница. Тут же стоял длинный рассохшийся деревянный стол, скамейки — две у решетки и одна у стола, а на столе в стеклянной маленькой вазочке, наполненной водою, были посажены полевые цветы на длинных стеблях.

Все деревянное: стол, скамьи, решетка, половицы, столбы — почернело от дождей, подгнило. Доски мочалились, мочала отдирались с пола длинными полосами. Но, несмотря на запущенность, вид площадки был уютен и приветлив: особенно красили ее простые цветы, поставленные на стол.

— Как я устала и вся мокрая, — сказала госпожа NN. усаживаясь к столу и кладя руки на колени. И взглянула при этом на Никодима веселым и лукавым взглядом.

— А правда это, — спросил Никодим, стоя перед нею, — что слугу, попавшего в долину… замучили и съели?

— Если вы будете спрашивать о таких вещах, я перекушу вам горло, — ответила она.

Нельзя было понять, в шутку или серьезно были сказаны эти слова. Но вслед она засмеялась и, пугая Никодима, оскалила свои зубы.

Никодим тоже засмеялся.

— Мне Вексельман сказал, — начал он, — такое, что я подивился… он мне сказал, что я… женат… и моя жена будто с вами… которая же была моя жена?

Госпожа NN порывисто встала, положила свои руки на плечи Никодима и, приблизив свое лицо к его лицу, сказала полушепотом:

— Милый! Ты очень глупый человек. Неужели ты до сего времени не догадался, что я… твоя жена. Ты не подумай, что я в любви признаюсь… нет… я правду говорю.

 

ГЛАВА XXXIV