Николай Рубцов в Великом Устюге

ВОСПОМИНАНИЯ

 

В начале теплого лета 1970 года совсем неожиданно и тихо в Великий Устюг явился Николай Рубцов. Имя его еще не «гремело» в газетах, не звучало в песнях солистов и ансамблей.

С командировочным удостоверением от Вологодского обкома КПСС он поселился в местной гостинице и выяснял географию своих встреч с местными любителями поэзии. Поэзии вообще и его собственной лиры... Мы встретились в его номере. Встречи наши были случайными и редкими. Но эта запомнилась особо. Было время вспомнить детский дом, семиклассную школу в селе Николе и своих друзей тех памятных детских лет...

Николай забрал свои вещи. Мы отправились на самую окраинную улочку, где стоял у леса двухэтажный бревенчатый дом, а в нем – моя только что оклеенная свежими, синими в клеточку, обоями квартира.

Был вечер, и природа благоухала терпким запахом багульника. Как перед дождем... У нашего гостя заблестели глаза. Он восхитился новизной стен, а еще больше лесным воздухом...

И пока гостеприимная Тамара Викторовна собирала стол, мы с Рубцовым прогуливались среди редких болотных сосен и белых кустов цветущего багульника.

– Это и есть багульник? – спросил он.

– У нас его еще называют болиголов, – ответил я. – Растение, которое, как и мы, дышит кислородом... А это для здоровья, увы, не лекарство...

Зато запахи стола, когда мы вернулись с прогулки, умиротворяли и направляли наши мысли к спокойному их течению...

Гость оживился и хвалил хозяйку, превозносил ее женственность и кулинарные способности. Беседы о прошлом и настоящем лились рекой. Воодушевлению не было предела...

Я возьми да скажи Рубцову (очень и очень осторожно, но по-дружески и по-братски доверительно), что не губит ли его – и человека, и поэта – это самое спиртное?

– Слышал, что ты...

Николай мгновенно помрачнел и оскорбленно повысил голос:

– Кто такое мог сказать?!

Мы не ожидали такой острой реакции и постарались смягчить его напрасный гнев, а потом увести от нежелательной темы разговора.

Рубцов успокоился. Он понимал, что слишком болезненно принял дружеский вопрос. Не стоило так неожиданно реагировать. В конце концов «долю правды» нельзя было отрицать.

Но былого настроения и былой открытости он в тот вечер уже не допускал... «Казнить» себя мне не хотелось. Я не чувствовал своей вины. Да ее и вовсе не было.

Июньское утро следующего дня было безоблачным и полным тепла и света. Мы стояли на высоком выступе великоустюгской «Горы» и наблюдали за густой зеленью высоких столетних тополей. Голубой ситец небес резали стрижи... Мы любовались очертаниями церковных куполов, дышали воздухом реки и заречных полей.

– Ах, Великий Устюг... Редкий город... Он чище Вологды... И тише... И выше... Я бы мог здесь поселиться...

И вдруг совсем неожиданно и с улыбкой:

– Знаешь, найди мне студенточку. Могу жениться... И больше никуда – ни в Москву, ни в Вологду.

– И в Николу ни?.. – шутливо добавил я.

– Никола – это другое. Сам знаешь... 

Про себя думаю: вот опять мы открыты друг для друга. Опять мы доверчивы и просты.

Он рассказывал мне о судьбе своей «Звезды полей»... О поездке в Москву за гонораром... О возвращении из Москвы в Вологду с почти открытыми и полупустыми карманами... Декламирует вполголоса: «Стукнул по карману – не звенит, Стукнул по другому – не слыхать. В коммунизм, таинственный зенит, Полетели мысли отдыхать...»

У него была цель, он ждал отзыва. И я был чуток к слову. Каким-то образом чувствовалось, что в наше «светлое и прекрасное, свободное время» издатели могли заметить иронию поэта.

– И тебя не поправили?

Он обернулся удивленно и тут же признался:

– Поправили... Ты тоже обратил внимание. Значит, что-то действительно лишнее сказал... Знаешь, в издательстве поправили – последние две строки стали такими: «А когда я буду знаменит, То поеду в Ялту отдыхать...»

Бдительности редакторов можно было удивляться, но можно было предполагать и чувствовать...

И вот минуты бессловесной тишины... идем и, возможно, думаем о разном, возможно, об одном и том же.

Слышу, Рубцов шепчет... Настойчиво повторяет слова и фразы: «И катилось колесо за колесом...», «И дрожа...», «Под огнем... ножа...».

Чувствую, мой друг переживает порыв воодушевления, поэтического труда и поиска...

– Как сказать, какое слово поточнее найти? – обращается он ко мне.

– Под огнем ветеринарного ножа, – совсем уверенно и спокойно подсказываю ему.

– Да? Пожалуй... Наверное, лучше не придумать...

Через три дня я провожал Николая Михайловича. Он едва заметно колебался:

– Я бы еще здесь пожил, да вот, командировка... Сроки уходят... Вдруг с оплатой трудности будут...

Однако мы уже ступили на трап теплохода «ПТ-1», который готовился в рейс вверх по Сухоне, на районное село Нюксеница. «ПТ-1» предстояло преодолеть 162 километра почти на всем протяжении каменистого русла.

Подумалось об удобствах для впечатлительного поэта. В дороге более суток, но ни горячего питания на судне, ни плацкарты для пассажира.

Веду дружеские переговоры с капитаном Николаем Вепревым. Благо есть свободная каюта для экипажа. Повар и кухня с тем же предназначением.

Речники просты на понимание. Это открытый и душевный народ. О Рубцове капитан уже наслышан.

– Не беспокойся, – обещает он мне (я ушел на берег всего две навигации тому назад с этой же пассажирской линии и с такого же типа судна – «ПТ-3»).

Потом делюсь с Рубцовым своими рублями на дальнейшее благополучие и пишу записку на имя капитана парохода «Тарас Шевченко» Николая Чадромцева, моего друга по ремесленному училищу и по речному училищу в Великом Устюге.

«Тарас Шевченко» курсировал между Вологдой и Тотьмой и был по тем временам весьма комфортабельным судном. С каютами первого и второго класса, с рестораном. И с приличной скоростью.

В шестидесятые годы я тоже был первым штурманом на пароходе чуть ниже классом –«С. Леваневском». И на этой же линии. Н. Чадромцев водил однотипный «Н. Чернышевский».

Не знаю, воспользовался ли Николай Рубцов моей запиской, но в «печальную», а позднее «жестокую» Вологду он прибыл вовремя.

Между тем помнится отвальная сирена «ПТ-1» и медленное отчаливание его от дебаркадера. Рубцов смешался с пассажирами, и я не смог его рассмотреть среди них.

Только капитан Н. Вепрев, приоткрыв дверь штурвальной рубки, помахал, наверное, мне. Мол, твой друг «занесен» в список экипажа. Проблем не будет.

Но судьба отсчитывала последние сотни километров его жизненного пути и считала последние месяцы его жизни.

 

ЮРИЙ ОПАЛЕВ

 

Имя Юрия Степановича Опалева знакомо читателям по страницам местных газет и по передачам Великоустюгского городского радио, где он работал ранее корреспондентом. В молодости Юрий Опалев был внештатным корреспондентом газеты «Советский пограничник»; рассказы его в свое время печатались в журнале МВД СССР «К новой жизни», в газетах Вологодской и Кировской областей. Сегодня Юрий Степанович отдает предпочтение жанру очерка. Его произведения можно увидеть в коллективных сборниках Великоустюгского литературного объединения «За северным перевалом», «Жизнь моя», «Откройся, мир!».

Автор художественно-публицистической книги «Ниточка», вышедшей в Великом Устюге и рассказывающей об истории здравоохранения Великоустюгского района.

 

Поле Куликово

РАССКАЗ

 

...Белесый диск луны холодными крадущимися отсветами коснулся тронутых иглистой изморозью окон теплушки. С надсадным лязгом загремело железо вагонных запоров, и в живое пространство, наполненное бережно хранимым теплом, духом махры и сухарей, ворвался многоголосый рев старшинских глоток:

– Пер-р-рвый взво-од, стройся!

– Второй взвод!

– Третий взвод!

Маршевая рота новобранцев прибыла на фронт...

Иван сноровистыми, заученными движениями застегнул на себе немудрое солдатское снаряжение и, закинув за плечо жесткий ремень карабина, замер в строю таких же бритоголовых, не ведавших еще испытаний кровавой сечи юнцов.

Стоял январь, но с темнеющего берега Волги тянуло стылой изморосью, напитанной дымом тлеющих пожарищ да известковым прахом руин больших белых городов...

С жутким обвальным гулом совсем рядом рванула серия бомб запоздалого авианалета.

– Воздух, воздух!!!

– Кончай вытирать сопли, ложись, мелочь пузатая! Бывалые в пороховом «полымени» усатые старшины с яростным матом разгоняли по спасительным кюветам и укрытиям новобранную рать.

Снова справа и слева дикая сила взрывов поднимала ввысь мерзлую землю.

– Санитары! Санитары, сюда!

Иван увидел, как солдат с перебитыми ногами пытается ползти средь праха горячей от взрывов земли, как багровеющими гроздьями уходящей жизни стынет и пузырится на снегу зловещий след крови... Отрывающиеся от туловища ноги мешали солдату, и он с хриплым воплем рванул голень, висящую на остатках жил... Вторая нога отпала сама, пока он полз. Кто-то поднес к его губам горлышко фляги с водой. Холодеющие капли омыли окровавленный рот, и солдат, приподнявшись на локтях, судорожно срывающимся голосом попросил:

– Пристрелите!..

Потом он ударился головой о каменную глыбу и затих. Имени его ни Иван, ни спутники его так и не успели узнать...

Шел январь 1944 года.

После бомбежки раненых отправили в санбат, а потрясенные пережитым новобранцы вновь были построены в четырехшеренговый строй. Сумерки сгущались.

– Фронт это, говорите?! Это, ребятки, не фронт еще, а курорт...

– А где же тогда фронт?

– Пройдем ночку-другую пешим порядком, подойдем к передовой – вот там и разглядишь в аккурат этот самый фронт!

Усатый, в манерно заломленной линялой ушанке старшина с въедливым прищуром осматривал строй новоиспеченного войска.

– Так-так... Ремешок – подтянуть! Почему отвис подсумок!

Шаг за шагом распаленный строевым пылом кадровик приближался к стоящему рядом с Иваном долговязому студенту в запотевших «кругляшках» очков и нахлобученной ушанке.

– Так-так... Студент, стало быть! Ох и хватанем мы горюшка с такими необстрелками! Почему штык не точен? А?

– Позвольте... Я полагал, что мы не во времена Мамаева нашествия воюем, холодное оружие вряд ли может сыграть такую же роль, как на поле Куликовом!

– Эх, студент, студент!

Голос старшины осекся и осел вдруг до дрогнувшего и неожиданно потеплевшего тихого говора:

– Верно ты говоришь, сынок, не на поле мы Куликовом, но воевать-то нам надо на русском поле, а оно для нас всегда – Куликово! Так понятно, зачем тебе завтра штык точеный пригодится, а?

– Так точно, товарищ старшина, понятно! – потупившись, тихо ответил студент.

В маршевом порядке, с дозором и боевым охранением батальон выдвигался к переднему краю. Образы войны со зловещим беспощадным обличьем теснились перед взором идущих в ее огневое горнило. То справа, то слева от вздыбленного танковыми траками проселка неостывшее еще железо войны зияло брешами своих зловещих пробоин. То тут, то там в заледеневшем насте перелесков виднелся коченеющий прах вражьей плоти... Фигуры раненых, на скорую руку замотанных белеющими бинтами, понуро раскачивались в кузове полуторки, что с надрывным дребезжанием и воем лезла куда-то к санбату по размешанным сотнями солдатских ног колеям.

– Хреновато, видать, ребятам приходилось, а?

– Да уж, хреновато...

- Первый номер пулеметного расчета с надсадным кашлем глубоко затянулся тихонько горящей самокруткой.

– Иван, а Иван?

– Ну, че тебе?

– А верно ведь говорят: было время у нас – будет и час! Вот, стало быть, он и пробил для нас с тобой.

– Ну и ладно, только шибко бы хотелось, чтоб он не стал для нас последним.

– Да…

– Давай держаться друг дружки, как бы хреново ни было, а?

– Ладно-ладно, давай!

Иван Хорхорин в ту минуту не знал, не чувствовал, не ведал еще о том, что снайперская пуля в одном из февральских боев прошибет голову его фронтового друга прямо через стальной шлем... Но это будет потом, а пока, сменив на переднем крае измотанную донельзя стрелковую часть, батальон вступил в смертельный бой...

В феврале тяжело ранили студента в круглых очках. Немецкий танк, прорвавшийся на позицию бронебойщиков, расстрелял их из пулемета. Потом, подожженный артиллеристами, сам догорел в перелеске.

После в составе штурмовых рот Иван участвовал в наступлении в районе Витебска. В полосе наступления оказалась речка с берегами, поросшими густым кустарником. Этот бой был для него одним из самых жестоких за всю его военную судьбу.

...Земля горела и дымилась от жестокой бомбежки, засыпанных в траншее контуженных солдатиков откапывать было некогда. Кровавое месиво разорванных прямым попаданием артиллеристов багровело по краям осыпающейся воронки.

– Ива-а-ан! Держишься?

– Держусь!

– Диск давай!

Раскаленный ствол пулемета вдруг осекся и ткнулся в почерневший от огня снег. Пуля снайпера сделала свое дело...

Иван видел, как от его выстрелов из карабина падают немцы. Он повернулся на бок, доставая из подсумка патроны, и вторая пуля немецкого снайпера попала ему в плечо. Неистовая боль сковала левый бок. В обрыве, куда сполз истекающий кровью боец Хорхорин, собралось человек двадцать таких же раненых солдатиков. Как умели, помогли друг другу и под минометным огнем стали уходить к своим. Немцы засекли их и открыли губительный огонь. Нашему Ивану повезло: дважды раненный, теряя сознание и вновь приходя в себя, он смог доползти до своих позиций. Когда наконец санитары подхватили его, он снова оглянулся на поле, через которое полз под огнем. Там без числа лежали замерзшие, истекающие кровью наши раненые и покалеченные солдаты.

Кровавый пир битвы свершился, и русское поле вновь омылось святой русской кровью во имя Великой Победы...

«Вот, стало быть, я и побывал на поле Куликовом!» – вновь теряя сознание, успел подумать Иван уже на руках полевого хирурга...

 

ГАЛИНА ПЛЕТНЕВА

 

Галина Симоновна Плетнева родилась в Великоустюгском районе. Педагог по образованию, много лет работала заведующей детской городской библиотекой. Стихи публиковались в районной газете, в сборниках Великоустюгского литературного объединения.

 

ГЛЕДЕН

 

В тучах лиловых солнышко тает,

Лебедем Гледен в ночь выплывает.

Ветер на склонах травы колышет,

Сердце печальную музыку слышит.

Чу, за стеною стон раздается –

Прошлое тенью к речке крадется...

Не до черемух мне белоснежных:

С болью молюсь за невинных и грешных.

Время над Гледеном в вечность стекает...

Знаю: за тьмой уже утро играет.

 

ВОРОНЕ

 

Что ты раскаркалась, что раскричалась?

Подруги твои улетели давно.

Может быть, хлеба тебе не досталось –

Так принесу, вот открою окно...

Да не кричи так с надрывом и болью,

Думаешь, только тоскливо тебе?

Ты хоть летаешь, ты хоть – на воле...

Что же стряслось в твоей птичьей судьбе?

Ну расскажи, ну поплачь и поохай,

Крыльями хлопни и хвост распуши.

Знаю, ворона, бывает так плохо

Пламя сбивать с раскаленной души.

Что остается нам, серая, делать?

Каркать, любить и страдать от обид,

Только бы сердце твое не черствело.

Значит, живая душа, раз болит...

Что, успокоилась? Хлебушек съела –

Можно и перья теперь причесать.

Ты прилетай на балкон и без дела,

Вдруг кто обидит – покаркать опять.

 

ВАСИЛИЙ СИТНИКОВ

 

Василий Харлампиевич Ситников родился в 1951 году в деревне Морозовица Великоустюгского района. Печатался в районной и областных газетах, в газете «Литературная Россия», в сборнике «Молодые голоса Севера», в альманах Великоустюгского литературного объединения. Член Союза писателей России, автор поэтических книг «Побережья» (1994) и «Красный остров» (2002).

 

ПРЕДЗИМЬЕ

 

В комнате – тихо.

В комнате – глухо.

Спит на печи под рогожей

Старуха.

Дед за починкой

Капроновой снасти

Думает думу

О прожитом счастье.

Возле времянки

На шаткой лавчонке

В ржавой жестянке

Лежат похоронки...

Древний зипун

По низам обмошился...

День – отвершился,

Лист – окрошился...

 

* * *

Здравствуй, здравствуй,

Мой зверь любимый.

От покинутых лет – седой.

Будто жизнь прокатила мимо,

Я ведь тоже немолодой...

Будто жизнь проскочила разом

Все тринадцать с лихвою лет.

Путь собачий не маслом мазан,

Глух и слеп, а не только сед.

Но и все же душа осталась,

То-то, радостно так дыша,

Забываешь свою усталость.

Эка штука она, душа.

Не предаст она, не обманет,

Не толкнет топляком на дно...

Ну-ка, что там у нас в кармане

На утеху припасено?

Это раньше твой нюх был острый,

Сам – веселый и заводной...

Завтра я собираюсь в остров,

Может, сходишь, как встарь, со мной?.

 

СЕМЬЯ

 

Печь – протоплена,

Баба – луплена.

На последний грош

Водки куплено.

Порося визжит

В клети виченной.

Кое-что на жизнь

Накопычено.

Есть и хлеба кус,

Есть и сала шмат.

И приходит – друг,

И приходит – брат.

И жена снует –

Губы – маков цвет.

И гармонь поет

На весь белый свет.

Люб родимый край,

И детишек – тьма:

Успевай, считай –

Не сойти б с ума.

От пытливых глаз

Расплескалась синь...

Что на этот раз?

Погоди, остынь!..

 

* * *

 

Здесь поют соловьи

Предрассветною ранью.

Здесь стрекочут кузнечики

В звонком овсе.

Я себя приковал

К этим далям бескрайним,

К этим избам и лодкам

На зыбкой косе...

Не всегда эту рвань

Ивняковых отмашин

В лучезарье полощет

Небесная высь...

Но от этих снежницей

Пропитанных пашен

Всходят добрые всходы

И теплится жизнь...

Мы еще проживем

Нашу долгую зиму,

Соберемся, допьем

Молодое вино...

Чтобы, прежде чем

Грешную землю покинуть,

В нее бросить с молитвой

Святое зерно...

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАНОРАМА

 

Добрынина И. В. К истории утверждения и реализации регулярного плана Великого Устюга 1804 года

Чебыкина Г. Н. Устюжане - участники Русско-турецкой войны 1877-1878 годов

Слащев К. Р. Демографическая ситуация в Великом Устюге в конце XIX века

Нестерова Л. В. Великий Устюг в годы Русско-японской войны (1904-1905)

Зорина Е. В. Артель «Красный кондитер»

Замараева И. В. Артель «Северный гончар»

Кабаков И. А. Летопись города Великого Устюга и района (2003–2005 годы) с любопытными фактами

Мокиевская С. П. Основные показатели демографических процессов Великоустюгского муниципального района по данным 1989-2002 годов

 

ИМЯ В ИСТОРИИ

 

Чебыкина Г. Н. Купец Василий Шилов

Чебыкина Г. Н. Граф Лесток в Великом Устюге (Исторический очерк)

Загородская В. А. Из моей родословной

Лебедев И. О. Ольга Николаевна Лебедева

Остроумова Л. В. Василий Павлович Голиков

 

ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА

 

Сыроватская Л. Н. Подписные иконы в собрании Великоустюгского музея-заповедника

Чебыкина Г. Н. Великоустюгская женская гимназия

Аникиева Г. М. Павленковские библиотеки в Великоустюгском уезде

Кляповская Е. Г. Архитектурный облик Великого Устюга в первой трети XX века

Бестужева Ю, А. Деятельность Музея северодвинской культуры по сохранению памятников культового зодчества в Великом Устюге в 1920-1930-х годах

Зорина Е. В. Северо-Двинский Союз безбожников

Красавцева С. А. Школьное образование в Великоустюгском районе в годы Великой Отечественной войны

Аникиева Г. М. Библиотечный техникум в Великом Устюге (Страницы истории)

 

ЯЗЫК РОДНОГО КРАЯ

 

Смольников С. Н. Пристав Кузя, стрелец Кунавихин муж и другие в «издержечных» книгах XVII века

 

ПРОШЛОЕ В ДОКУМЕНТАХ

 

Пугач И. В., Попова О. А. Нормативные документы местного управления в Великом Устюге в 30-е годы XVII века

Тимошина Л. А. Завещание гостя Афанасия Гусельникова и некоторые вопросы общественно-экономического положения гостей в Русском государстве XVII века

Дневник сигнальщика крейсера «Варяг» Ивана Александровича Прахова (1903–1904 годы) (Подготовка к публикации, вступительная статья и комментарии С. А. Гладких)

Кляповская А. А. Первая мировая война в документах Муниципального учреждения «Великоустюгский центральный архив»

Саблин В. А. Крестьянство Северо-Двинской губернии в 1918–1920 годах (Характер политических настроений)

Брызгалова М. П. Мои воспоминания (Вступительная статья Л. Н. Сыроватской)

 

УСТЮГ ЛИТЕРАТУРНЫЙ

 

Николай Алешинцев

Вера Багрецова

Елена Виноградова

Андрей Климов

Ольга Кульневская

Анатолий Мартюков

Юрий Опалев

Галина Плетнева

Василий Ситников

 

Мальцев С. К. Деревянный Устюг (фотопортрет). См. цветную вклейку после с. 64.

 

Великий Устюг: Краеведческий альманах. Вып. 4. – Вологда: Изд-во ВГПУ «Русь», 2007. – 416 с.