Граф Лесток в Великом Устюге

(Исторический очерк)*

 

Теплым июньским днем 1754 года тридцатилетний купец Тимофей Епифанов отправился в гости в Пятницкое сельцо к родственникам Василию и Ульяне Коробицыным. Был он в самом добром расположении духа. Несколько дней тому назад Тимофей вернулся из Сибири, где провел почти восемь месяцев. Дела складывались весьма удачно. Он закупил большую партию товаров, благополучно доставил их в Устюг и намеревался везти дальше, в Москву и другие города. Лодка, нагруженная товарами, уже ждала его у берега, так что к свояку Тимофей шел не только отобедать, но и проститься. Хозяева встретили его радушно, принялись угощать, расспрашивать о поездке в Сибирь и рассказывать устюжские новости. Зашел разговор и о таинственном узнике, которого стерегли солдаты в доме за высоким забором рядом с огородом Коробицыных. Арестанта никуда не выпускали. Слуги его в сопровождении солдат ходили в лавки и на рынок, но ни с кем не разговаривали. Среди устюжан по этому поводу ходили разные слухи, но толком никто ничего не знал. Ясно было только одно: за забором сидит птица важная. Подвыпившему Тимофею страсть как захотелось взглянуть на жизнь по ту сторону забора. Неожиданно Тимофей услышал, как из-за забора его окликнули: поди-де, молодец, сюда. Углядев в заборе щель, он подошел ближе и приник к отверстию. На той стороне Тимофей увидел мужчину в алом кафтане, а с ним еще двух человек. Мужчина спросил его: твоя ли, мол, лодка на реке Сухоне стоит и куда, мол, ты едешь? Тимофей скрывать не стал и сказал, что лодка его, а едет он с товарами в Москву. Тогда мужчина достал письмо в небольшом пакете, часы золотые «в красном волоке», денег 6 рублей и попросил Тимофея передать письмо по адресу в Немецкой слободе в Москве. Отчего не передать, да еще за такую плату? И Тимофей согласился. Затем, попрощавшись с родственниками, он пошел домой, к жене своей Марье Григорьевне, а на следующий день его лодка уже плыла вверх по Сухоне.

Прошло некоторое время, и в августе Устюжский городовой магистрат получил грозный указ: «Великоустюжского купца Тимофея Семенова сына Епифанова под караулом в кованых ножнах и ручных кандалах отправить в Тайную канцелярию на почтовых подводах в самой скорости». Но Тимофея дома не оказалось. Взяли жену, привели в магистрат. На допросе она сказала, что муж с товарами на лодке ушел вверх по Сухоне. Вдогонку Тимофею отправили солдат. Через несколько дней лодку настигли, Тимофея взяли под стражу и увезли в столицу. В Тайной канцелярии допрашивали с пристрастием. Тимофей чистосердечно рассказал о встрече с «незнамо каким человеком» и его просьбе. О дальнейшей судьбе Тимофея можно только догадываться. Скорее всего, в родной город он уже не вернулся. В ревизской сказке 1763 года Тимофей не записан, а его жена Марья значится вдовой.

Роковую роль в судьбе устюжского купца сыграл граф Лесток. Иоганн-Герман Лесток (1692–1767) – личность историческая. Это был талантливый человек, обладавший проницательным умом и глубоким знанием людей. На службу в Россию он приехал в 1713 году и был сначала определен доктором Екатерины I, затем лейб-медиком цесаревны Елизаветы. Веселым характером и французской любезностью он понравился принцессе. Известно, что Лесток весьма много содействовал восшествию на престол Елизаветы Петровны, за что был щедро награжден государыней. Помимо большого жалованья, он получал каждый раз, когда пускал кровь императрице, по 2000 рублей. Елизавета пожаловала Лестоку также свой портрет, украшенный бриллиантами.

Погубила Лестока вражда с канцлером Бестужевым. В 1748 году он был обвинен в тайной связи с прусским двором и в желании возвести на трон Петра III. Судебный процесс тянулся долго. Все это время Лесток с супругой содержались в Петропавловской крепости. В апреле 1753 года вышел новый указ: Лестока и его жену сослать в Великий Устюг и «содержать в особливом доме под крепким караулом». Сопровождать, а затем караулить Лестока, его жену и шестерых их слуг направлялись офицер, два капрала и двенадцать солдат. Имя узника держалось в секрете. Писать письма Лестоку было запрещено. Денег на руки давать не велено. С собой разрешалось взять платье мужское и женское и посуду разную. Реестр пожитков, «что к Лестоку послать надлежит», был составлен на нескольких листах. Набралось всего много, так что в Устюг имущество Лестока и его жены везли на 10 ямских подводах. Была куплена и специальная дорожная коляска для доставки ссыльных в далекий северный город.

В Устюге им отвели место в Пятницком сельце в усадьбе, принадлежавшей ранее Прокопию Коробицыну, брату вышеназванного Василия Коробицына. Дом был деревянный, ветхий и холодный, дров же «для топления покоев» давали без излишества. В 1757 году хоромы, в которых пребывал Лесток, во время большого пожара сгорели. Арестантов перевели в дом крестьянина Ивана Воронина, тесный и менее удобный.

Содержание узникам было определено по 3 рубля в день. Из этой суммы 17 ½ копейки отпускалось на пропитание слуг. Например, 26 июля 1754 года отпущенные деньги были израсходованы следующим образом: на 54 копейки купили малины, на 94 ½ копейки – вина «простова», на 9 копеек – цыплят и грибов, на 40 копеек – муки крупчатой, на 17 копеек – молока, ягод и круп, 60 копеек отдали котельнику за лужение, 17 ½ копейки – «порцыя людям» (т. е. слугам), да еще и осталось 8 копеек; 30 июля того же года на 14 ½ копейки было куплено говядины, яиц, молока «потребное количество». Покупали для арестантов и масло коровье, и ноги свиные, и сахар, и сметану, и пиво, и многое другое, так что Лесток и его супруга в Устюге отнюдь не голодали.

Находясь в устюжской ссылке, Лесток требовал лекарств, медикаментов и сельтерской воды, которые повелено было послать из Санкт-Петербурга с одним унтер-офицером на двух подводах. В 1755 году Лестоку понадобился пастор, и в Устюг был отправлен Иоганн Фридрих Карл со строгой инструкцией не говорить с узником о важных делах.

В 1762 году император Петр III освободил Лестока из заточения и возвратил чины. Существует предание, что Петр III позволил Лестоку отыскивать разграбленные у него вещи, и граф часто смущал придворных своим появлением в их гостиных. Благосклонно относилась к Лестоку и Екатерина II, пожаловав ему 7000 рублей ежегодного содержания и хорошее поместье в Ливонии. До последних дней жизни Лесток был энергичен, резв, беззаботен, остер и невоздержан на язык, отчего страдал больше всего сам. Умер граф, как предполагают, от каменной болезни.

* Очерк написан по документам РГАДА: Ф. 6. Оп. 1. Д. 382.

 

В. А. Загородская

ИЗ МОЕЙ РОДОСЛОВНОЙ

 

Родословную своей семьи я только начинаю изучать и не жалею, что занялась этим увлекательным делом. Много интересного узнала о жизни своих родных, стала лучше понимать и еще больше любить их. Сегодня хочу рассказать о Г. А. Кушеверском и В. С. Загородском – моих замечательных дедах.

Гурий Анатольевич Кушеверский – мой дедушка по маме. Он умер в 1978 году, за десять лет до моего рождения, и я знаю о нем только по рассказам бабушки и мамы, а также по фотографиям. Родился он 12 ноября 1919 года в деревне Соколово Юдинского сельсовета, недалеко от Великого Устюга, в семье Анатолия Платоновича и Веры Георгиевны Кушеверских. В 1924 году они переехали в Великий Устюг и жили в своем доме на улице Деревенька. Прадед до 70 лет работал медником на заводе имени Нацфлота, был уважаемым человеком. Прабабушка вела домашнее хозяйство и воспитывала детей: дочь и четырех сыновей. Они имели 25 соток земли, хозяйственные постройки (хлев, баню, ледник – яму, в которую зимой закладывали снег и лед и летом использовали в качестве холодильника). Все дети учились в школе и помогали родителям.

Гурий после окончания семилетней школы № 2 поступил в школу ФЗУ коммунального хозяйства, а затем работал слесарем на заводе имени Нацфлота. 17 апреля 1939 года Великоустюгская призывная комиссия признала его годным к службе в РККА и зачислила в команду, которую отправляли в Морфлот. Служил на Черноморском флоте на подводной лодке трюмным машинистом. Великая Отечественная война застала его в Севастополе. Этот город являлся главной военно-морской базой Черноморского флота. В июне 1941 года на подступах к Севастополю началось строительство оборонительных укреплений. В нем принимали участие бойцы севастопольского гарнизона, команды боевых кораблей и жители города. Севастополь готовился встретить врага во всеоружии. Героическая защита продолжалась 250 дней (восемь месяцев) и вошла в историю как образец длительной обороны большого города. В боях за Севастополь дед был контужен, его оглушило взрывной волной. Впоследствии контузия сказалась на его здоровье. В 38 лет он потерял слух. Не помогла и операция, которую ему сделали в Ленинграде. Приказом командующего Черноморским флотом адмирала Ф. Октябрьского от 23 января 1946 года старшина 2-й статьи Г. А. Кушеверский «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» был награжден орденом Красной Звезды. Дорогими наградами для него являлись медали: «За оборону Севастополя» (1942), «За оборону Кавказа» (1945), «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.».

После окончания войны и демобилизации бывший моряк некоторое время жил в городе Поти (Кавказ), работал на Потинском мелькомбинате жестянщиком. В 1949 году возвратился на родину, устроился слесарем на ССРЗ. Дед в совершенстве владел профессией слесаря-инструментальщика, выполнял работы большой сложности. За свой труд он получил много благодарностей и поощрений, был удостоен звания «Ударник коммунистического труда», награжден знаком «Отличник социалистического соревнования речного флота» (1966), являлся «отличником качества» выпускаемой продукции. Его фотография неоднократно появлялась на заводской Доске почета.

В 1950 году Гурий Анатольевич женился на Охотиной Ие Антоновне. У них родились четыре дочери: Татьяна, Лидия, Ольга, Елена. В ноябре 1956 года дед принял решение построить дом, и уже на следующий год его большая семья справила новоселье. В 1974 году по состоянию здоровья дед получил инвалидность, но продолжал вести активный образ жизни. В свободное время любил бывать на природе. Ездил в лес, на рыбалку на лодке, которую сделал своими руками. Он даже участвовал в гонках на лодках, проходивших в День речника, и занимал призовые места. В 1975 году съездил по путевке в Геленджик, побывал в Новороссийске. Дед был общительным человеком. Его часто навещали друзья, обращались к нему за советами. Умер дед от сердечной недостаточности в возрасте 59 лет.

Мой дед по отцу, Вячеслав Сергеевич Загородский, был моложе Г. А. Кушеверского, но тоже служил в Морфлоте и успел поучаствовать в Великой Отечественной войне. Он родился 26 февраля 1927 года в деревне Гришинская Красноборского района Северо-Двинской губернии в многодетной крестьянской семье. У деда было четыре брата (Александр, Василий, Петр, Аркадий) и три сестры (Мария, Лидия, Валентина). Прадед, Сергей Фомич, был мастером на все руки. Он не только в совершенстве знал крестьянский труд, но умел раскроить и сшить пальто, скатать валенки. Портняжному мастерству он научился в швейной мастерской на Соловках, куда был направлен родителями в молодости на монастырское богомолье в качестве монаха-годовика. В 1915 году прадед женился на красивой крестьянской девушке Раисе Егоровне. Она, как и Сергей Фомич, много работала, любила рукодельничать, успешно вела хозяйство, растила детей. Когда вступили в колхоз, работала дояркой. Сыновей и дочерей приучали к труду с ранних лет. Вячеслав в семье был четвертым ребенком. Он окончил школу-семилетку и по настоянию отца пошел учиться в школу ФЗО в Красноборске. Пройдя курс обучения на строителя-плотника и получив четвертый разряд, был направлен в город Котлас в распоряжение стройконторы. Когда началась война с немецко-фашистскими захватчиками, Вячеславу было 14 лет. Он мечтал стать военным моряком. Узнав об открытии школы юнг на Соловецких островах, отправил письмо на имя начальника школы и вскоре получил вызов. Начальник стройки Шеховской, у которого был в подчинении Вячеслав, не отпустил молодого рабочего. Но когда в феврале 1944 года пришел вторичный вызов за подписью генерал-майора Броневицкого и капитана первого ранга Авраамова, Шеховской был вынужден подписать заявление об увольнении. Счастливый Вячеслав 28 марта 1944 года был зачислен на обучение в школу юнг учебного отряда Северного флота. Трудности его не пугали. Он быстро подружился с ребятами, с удовольствием надел положенную по уставу форму, привык к четкому распорядку дня и дисциплине. Его первым командиром, воспитателем и преподавателем был старшина первой статьи Александр Дмитриевич Карачев, уроженец Кичменгско-Городецкого района Вологодской области. Позднее дед часто вспоминал о нем с уважением и благодарностью. В школе юнга Загородский был определен в группу радистов. Учеба в военное время давалась нелегко, но юноша настойчиво шел к цели. За успехи имел много поощрений, в том числе три раза ему давали отпуск по 10 суток, и Вячеслав навещал родителей. Осенью 1945 года он с отличием окончил школу и 23 октября того же года по личному желанию был направлен на Краснознаменный Балтийский флот. Чтобы стать хорошим специалистом, постоянно учился. В 1947 году окончил школу связи, получив квалификацию радиста второго класса, нередко привлекался командованием к выполнению сложных задач. Во время службы вступил в комсомол, а затем – в партию.

В 1953 году познакомился со своей будущей женой – учительницей Ольгой Андреевной Ширяевой. Когда в очередной раз приехал домой на побывку, сыграли свадьбу. В 1956 году В. С. Загородский демобилизовался и переехал с семьей в поселок Кузино, недалеко от Великого Устюга. Некоторое время работал радистом и электриком-радистом на земснарядах в Котласском техучастке, затем – на Кузинском судоремонтном заводе, был начальником учебного курсового пункта, занимался подготовкой кадров профессионалов-речников. Одновременно и сам учился. В 1967 году без отрыва от производства окончил исторический факультет Вологодского пединститута. Три года работал начальником отдела кадров Великоустюгского ССРЗ. В 1970 – 1980-е годы трудился в ГПТУ № 4 и в речном училище, где также готовил кадры для речного флота.

В. С. Загородский – ветеран Великой Отечественной войны. Школа юнг учебного отряда Северного флота, которую окончил дед, отнесена к составу Действующей армии. Юнги проходили боевую практику на морских охотниках и тральщиках. Дед награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.», а в 1985 году получил орден Отечественной войны II степени. В 1993 году Указом Президента Российской Федерации награжден медалью Ушакова.

Вячеслав Сергеевич и Ольга Андреевна вырастили и воспитали двух сыновей и дочь. Старший сын Александр (мой папа) после окончания речного училища был призван в ряды Военно-морского флота и отслужил три года в городе Северодвинске в бригаде подводных лодок. Демобилизовавшись, работал на речном транспорте. С 2001 года преподает в речном училище. Младший сын Сергей окончил педучилище, служил в ракетных войсках. Дочь Галина получила медицинское образование. В 1978 году бабушка и дедушка отметили серебряную свадьбу. А вот до золотой свадьбы дед не дожил. 28 мая 1995 года после третьего инфаркта он скончался. Мне было тогда 6 лет, но я помню его добрым, ласковым, всегда внимательным.

Для моих дедушек самым главным и радостным праздником был День Победы. Каждый год 9 мая в кругу родных и близких они вспоминали трудные дни войны, победный майский день 1945 года, своих боевых товарищей. В 2005 году все мы отмечали 60-летие Великой Победы. Дорогие и близкие моему сердцу люди, мои дедушки, не дожили до этого славного юбилея. Светлая им память.

 

И. О. Лебедев

ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА ЛЕБЕДЕВА

 

Сестра моего деда, Ольга Николаевна Лебедева, прожила долгую и несчастливую жизнь, полную болезней и нужды. Обладая незаурядным умом и красивой внешностью, она, попав в «мясорубку» начала XX века, не смогла реализовать себя при советской власти ни в профессиональной деятельности, ни в семейной жизни.

Ольга родилась 27 июля 1896 года в городе Великом Устюге в семье служащих. Отец, Николай Васильевич, служил в местном земстве фельдшером; мать, Евгения Сергеевна, была сельской учительницей. С выбором будущей профессии у Ольги проблем не возникло. В то время для женщин существовали только две должности – учительницы и акушерки, а так как медицинского учебного заведения в Устюге не было, то в 1908 году она поступила в Великоустюжское женское епархиальное училище, которое готовило учительниц для начальных школ уезда, да и профессия матери сыграла здесь свою роль.

К сожалению, отец Ольги страдал тяжким недугом («падучей») и вынужден был часто менять места работы, что отрицательно сказывалось на благосостоянии семьи. Из-за крайней нужды Ольге приходилось ходить на занятия в училище в лаптях, а платье ее было в заплатках. Затрапезный вид и скрип лаптей вызывали смех у ее нарядно одетых одноклассниц, но Ольгу это не смущало, училась она на «отлично». Каждые каникулы, которые были в училище на Рождество и Пасху, Ольга приезжала в далекий Бабаевский приход Приводинской волости, где учительствовала мать, чтобы повидать ее и маленького братика, хотя могла бы остаться в Устюге, где проживали бабушка с дедушкой.

Училище Ольга закончила в 1914 году второй по успеваемости. Однако в уезде был в то время переизбыток учителей, поэтому устроиться на работу долго не удавалось. Только в 1916 году она получила место «свободнозапасной» учительницы. В год приходилось менять по несколько школ, подменяя временно отсутствующих учителей. А самая первая ее школа находилась в далеком селении Ерга.

 

Ил.:

 

О. Н. Лебедева. Фото 1940 г. (из архива автора)

 

Тяжелым был период начала двадцатых годов. Зарплату выдавали с задержкой в 2 – 3 месяца, но и на полученные деньги купить продукты было сложно. Материальное положение учителей в то время характеризует выдержка из протокола профсобрания, состоявшегося 27 ноября 1921 года: «Обсудив вопрос о продовольственном положении работников просвещения Приводинской волости, общее собрание членов Приводинской ячейки союза Всеработпроса констатирует: 1) что учащие члены союза т.т. Лебедева Е. С, Лебедева О. Н., Синцова Н. В. и многие другие голодают в полном смысле этого слова, 2) что по неизвестным причинам хлебный паек за ноябрь месяц не выдан никому из работников просвещения, несмотря на то, что месяц проходит и 3) что в поисках за продовольствием занятия в таких школах волости вести нормально не представляется возможным...»¹. Вероятно, это было причиной того, что зимой 1921/22 года из Коробовской школы Ольга попросту сбежала. А вскоре ее постиг новый страшный удар: весной 1922 года умерла от болезни горячо любимая мать.

Материальное положение не улучшилось и к середине двадцатых годов, когда она была временно безработной. Сохранился любопытный документ, который можно было бы назвать «удостоверением о бедности». Вот его текст: «Удостоверение. Предъявительница сего гражданка Лебедева Ольга Николаевна, проживающая в моем доме по Подгорной улице № 23, как лично мне известная, никакого имущества и никакого заработка не имеет, что и удостоверяю своей подписью. Материальное ее положение могут удостоверить и соседи: Воронецкий Александр Александрович и Сидорова Мария Николаевна, которые иногда из жалости кормят ее. Манефа Шемякина. 1926 года 2-го декабря (печать, подписи)»².

Карьера учительницы Ольги Николаевны закончилась там же, где и начиналась – в Ерге. В 1934 году она была уволена по сокращению штатов. Причиной этого была, скорее всего, ее религиозность, что в школе того времени было абсолютно недопустимо. Хотя она и не вела религиозной пропаганды в школе, но воздерживалась и от атеистической. После сокращения Ольга Николаевна возвратилась в Великий Устюг. Некоторое время работала секретарем у архиепископа Великоустюжского Николая (Климентьева). Ее обязанностью было стенографировать его проповеди. А в мае 1935 года ей удалось устроиться киоскером в киоск «Союзпечати», который находился в кинотеатре «Темп». Здесь она проработала до самого своего ареста.

 

Ил.:

 

Группа воспитанниц Великоустюгского епархиального женского училища. Верхний ряд, вторая слева – О. Н. Лебедева. Фото начала XX в. (из архива автора)

 

Арестовали ее 2 августа 1937 года по так называемому «делу учителей». Причины, по которым органы НКВД обратили на нее внимание, стали понятны после того, как мне удалось познакомиться с ее следственным делом. Во-первых, это ее религиозность, недовольство антирелигиозной пропагандой. Во-вторых, некоторые «антисоветские» разговоры, как-то: о плохой жизни колхозников, о голоде, жестокости большевиков в годы Гражданской войны. Кроме того, при обыске у нее было изъято несколько книг Зиновьева и Бухарина, религиозная литература. Все это в совокупности, по меркам того времени, составляло страшное преступление. И еще одно обвинение: продажа «контрреволюционных музыкальных произведений» – пластинок с операми Верди «Травиата» и Глинки «Жизнь за царя» – учительнице музыки.

На период следствия Ольга Николаевна была помещена в великоустюгскую тюрьму. Здесь уже находились арестованные ранее по «делу церковников», в частности, она была в одной общей камере с известной монахиней Евникией. Вначале на все вопросы следователя Ольга Николаевна отвечала: «Я не хочу с вами, «антихристами», даже разговаривать». Вскоре, однако, она начала давать показания. Причиной этого, по ее словам, было то, что следователь начал применять к ней так называемые «стойки» (что это такое, в деле не разъясняется, вероятно, ей просто не давали спать и заставляли неподвижно стоять). Следователь же, ведший ее дело, утверждал, что говорить она начала после того, как убедилась, что остальные ее «подельники» начали давать показания.

 

Ил.:

 

Справка из Вятлага. 1942 г.

 

Всего по «делу учителей» было арестовано 28 человек как членов «контрреволюционной эсеровской организации». Руководителями данной организации являлись якобы А. Ф. Протопопов, Ф. К. Цивилев, Н. 3. Елфимов и О. Н. Лебедева. Вот какие цели ставила перед собой данная организация (по версии следствия, конечно): «Будучи объединены одной мыслью о необходимости свержения советской власти, мы не мыслили осуществления этой задачи без помощи капиталистических стран, поэтому рассчитывали на вовлечение СССР в войну с этими государствами, ставили ставку на поражение Советского Союза. Исходя из этого, в результате обмена мнений [...] нами были намечены следующие практические задачи:

1. Вербовка в контрреволюционную организацию из среды антисоветской части интеллигенции, из духовенства, бывших офицеров, кулаков, торговцев и другого контрреволюционного элемента и подготовка повстанческих кадров для вооруженных выступлений против советской власти на период войны с целью свержения советской власти.

2. Террор против руководителей ВКП(б) и советского правительства.

3. Создание контрреволюционных настроений в массах против советской власти путем дискредитации успехов социалистического строительства использованием перебоев со снабжением.

4. Борьба против колхозного строя и срыв хозполиткампаний, обработка с этой целью в контрреволюционном духе колхозников.

5. Подрыв кадров педагогического состава.

6. Подготовка контрреволюционных кадров среди учащейся молодежи путем индивидуальной обработки»³.

Решением Особой тройки УНКВД Вологодской области от 21 декабря 1937 года А. Ф. Протопопов и Ф. К. Цивилев были приговорены к расстрелу, остальные – к отбыванию срока в исправительно-трудовых лагерях. О. Н. Лебедева была осуждена по статье 58, пункт 10 и статье 58, пункт 11 на 10 лет. Непонятно почему (в существование подлинного правосудия в то время не очень верится), но факт остается фактом: в 1940 году это дело было опротестовано областным прокурором. В протесте прокурора указывалось на то, что были нарушены требования статей 111, 112 УПК, да и вообще это дело не подлежало рассмотрению тройкой УНКВД. И хотя Ольга Лебедева оправдана не была, срок ей сократили с 10 до 5 лет.

Срок она отбывала в только что образованном Вятлаге⁴. Вятлаг развертывался в 1937 – 1938 годах в непроходимой тайге на северо-востоке Кировской области (Вятского края) как один из семи лесозаготовительных лагерей страны. Первые лагпункты появились возле вновь построенной железной дороги зимой 1937/38 года, причем некоторые – в палаточном варианте. Лагерники-первопроходцы, которым, по скупому зэковскому счастью, повезло пережить эту первую зиму, рассказывали, что в морозные ночи (а для северных краев холода и за минус 40 не редкость) волосы примерзали к стенам палаток. Распорядок дня в лагере был следующим: подъем – в 5.30, далее завтрак и развод, работа – с 7.00 до 19.00 с перерывом с 13.00 до 14.00, по возвращении с работы – ужин и отбой в 22.00.

Война обернулась в буквальном смысле катастрофой для значительной части заключенных Вятлага. Голодный 1942 год пережила едва ли половина из них. И хотя срок у Ольги Николаевны кончался в августе 1942 года, но ее, как и всех заключенных, у которых кончался срок, оставили в лагере до конца войны, с закреплением на работе по вольному найму, без права выезда. Она работала сельхозрабочей особого лагерного пункта и совхоза № 2 Вятлага. Однако и до ареста обладавшая слабым здоровьем, а в лагере и вовсе превратившаяся в инвалида, непригодного к физическому труду, Ольга Лебедева была освобождена 16 февраля 1943 года.

По приезде в Устюг устроилась лаборантом в семенную лабораторию. Находясь все время в командировках по колхозам, получила заболевание седалищного нерва, которое дало сильное обострение болезни еще и в позвоночнике. В 1944 году была признана инвалидом 2-й группы, однако продолжала работать в той же сем-лабораторий. Своего жилья у нее не было, жила она по разным углам у добрых старушек.

В ноябре 1957 года Военный трибунал Северного военного округа отменил приговор тройки УНКВД, и дело было прекращено за отсутствием состава преступления. А в 1964 году удалось выхлопотать и пенсию. В 1966 году у Ольги Николаевны появилось постоянное место жительства – она перешла жить к парализованной старушке – Елизавете Александровне Детковой, за которой ухаживала до самой ее смерти. После смерти этой старушки у Ольги Николаевны начались неприятности – наследники потребовали или выкупить дом, или покинуть его, но в конечном итоге все устроилось.

Ольга Николаевна ходила в кладбищенскую церковь, но священников тамошних не любила, считая их, вероятно, не то агентами КГБ, не то «обновленцами». Показателен, к примеру, один эпизод. Священник пригласил ее петь в церковном хоре, на что она ответила отказом, ссылаясь на то, что стоять не может. «Можно и сидя», – сказал священник. «У вас, наверно, и лежа можно», – ответила Ольга Николаевна. Знавшие ее женщины рассказывали, что была она очень культурным человеком, имела грамотную речь, писала духовные стихи  (некоторые имеются в моем архиве), обладала каллиграфическим почерком. В последние годы жизни она «тайно юродствовала», а также обладала даром предвидения, в частности, перед собственной смертью ей был вещий сон, будто бы явился за ней и позвал с собой давно умерший отец.

Умерла Ольга Николаевна 2 апреля 1979 года, все последние годы страдая от болезней. Похоронили ее за государственный счет, как не имеющую родных. Соседи и знакомые поставили железный крест. Но и после смерти не было ей покоя. Вероятно, покушаясь на место захоронения, ввиду крайней тесноты на устюжском кладбище, крест был кем-то выдернут и выкинут. Крест был поставлен на место ее знакомыми, которые захаживали на могилку, а мне, во избежание подобных случаев в будущем, пришлось поставить тете капитальный памятник.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

¹ МУ «Великоустюгский центральный архив». Ф. Р-27. Оп. 1. Д. 407. Л. 28 – 28 об.

² Из архива Лебедева И.О.

³ Показания одного из обвиняемых, помещенных в следственном деле О. Н. Лебедевой (Архив УФСБ по Вологодской области. Следственное дело № 565. 1940 г.).

⁴ Некоторые сведения о Вятлаге взяты из книги В. А. Берлинских «История одного лагеря (Вятлаг)». М, 2001.

 

Л. В. Остроумова

ВАСИЛИЙ ПАВЛОВИЧ ГОЛИКОВ

 

Почтим, товарищ, в тишине,

Как кровное свое,

Солдат, погибших на войне

И после от нее.

 

Посвящаю памяти наших родителей:

Голикова Василия Павловича,

Голиковой Валентины Васильевны.

 

В 1980 году в издательстве Министерства обороны СССР вышла книга Л. С. Карташева «От Подмосковья до Кенигсберга». Это документальное повествование посвящено боевому пути 83-й гвардейской стрелковой Городокской Краснознаменной ордена Суворова дивизии, которая, как сказано в книге, за 1144 дня прошла с боями 1280 километров, совместно с другими соединениями освободила 15 городов и 1265 других населенных пунктов. Созданная в самое тяжелое для Родины время, она честно выполняла свой воинский долг, не оставив ни одной завоеванной позиции, не сделав ни шагу назад. В доме родителей книга стояла на самом почетном и видном месте. Она была получена от автора с дарственной надписью: «Дорогому фронтовику-однополчанину Голикову Василию Павловичу. Породнившая нас в годы войны 83-я гвардейская прошла с боями трудный героический путь. Ты в числе тех, кто приумножал ратную славу дивизии. Этот мой многолетний труд посвящен подвигу живых и мертвых однополчан. И твоему подвигу – тоже. На долгую память тебе, детям, внукам и правнукам».

Голиков Василий Павлович – мой отец. Книгу он берег, перечитывал, вспоминал нелегкие военные годы. Сегодня его нет среди нас. Хочу рассказать о своем отце – солдате, труженике, хорошем человеке, чтобы и внуки и правнуки знали о нем и помнили. Родился В. П. Голиков (1922–1997) в деревне Есиплево Шемогодского сельсовета Великоустюгского района в большой трудолюбивой семье. Мать (моя бабушка), Мария Николаевна (1891–1967), занималась своим большим хозяйством, растила детей (их было пятеро). Когда жили единолично и землю давали по едокам, семья имела большой участок земли. Были корова, лошадь, поросенок и другая живность. После коллективизации почти вся земля стала колхозной, семье остался приусадебный участок около дома. Сельскохозяйственные работы приходилось выполнять тоже Марии Николаевне, потом стали помогать подросшие дети. Муж ее (мой дедушка), Павел Алексеевич Голиков (1891–1970), работал на судах Северного пароходного общества, а после национализации – на судах Северного речного пароходства. В период навигации дома бывал редко. Ходил масленщиком, помощником машиниста, машинистом. В зимнее время работал в кузнице молотобойцем. В годы Гражданской войны участвовал в военных действиях против белогвардейцев и интервентов на Северной Двине. Он работал тогда помощником механика на пароходе «Мурман». В августе 1918 года вместе с другими судами «Мурман» был срочно бронирован, вооружен и отправлен в район Двинского Березника, где северные речники, встретив суда интервентов, дали им бой и не пропустили к Котласу.

Позднее Павел Алексеевич работал слесарем на городской электростанции. Его уважали и ценили на работе, уговаривали, чтобы переехал жить в город. Даже дали место для постройки дома, но бабушка не согласилась. Остались жить в деревне Есиплево. Поселок Кузино постепенно вырос, были построены большие дома, больница, школа, кирпичный цех. Деревня Есиплево стала составной частью поселка, и ее стали называть улицей. Дом, в котором жили бабушка с дедушкой, был старый. Рядом построили новый дом. Когда переехали жить в новый, в старом доме размещались некоторое время сапожная мастерская и магазин. Потом старый дом сломали на дрова. В 1940-х годах дед устроился слесарем на Кузинский завод, поближе к дому. И в новом коллективе он пользовался авторитетом и уважением. Когда вышел на пенсию, занимался своим хозяйством: ремонтировал дом, ограду, делал мостки для пешеходов и т.д. Детей своих с ранних лет приучал к труду. Сыновей иногда брал с собой на пароход. Показывал им машинное отделение, разрешал смазывать разные детали, привлекал к укладке дров (в то время все пароходы работали на дровах). В летнее и осеннее время всей семьей ходили в лес за грибами и ягодами, потом солили и сушили грибы. Вспоминая детство, отец рассказывал, как они с братом Николаем ловили рыбу. В Кузинском затоне ее было много. Ловили на удочку и саком. Домой носили рыбу корзинами. Часть ее тоже сушили. Василию нередко приходилось нянчиться с младшей сестрой Валей, водить ее в детский сад. Когда находился в пионерском лагере, то хранил конфеты-«подушечки», которые там давали, и привозил в подарок сестре. В магазинах сладостей не было. Хлеб купить тоже было непросто. Стояли в очереди по 400 человек и более. Занимали очередь с вечера. Хлеб продавали по два килограмма в руки. Иногда на всех хлеба не хватало. Детские игрушки в магазинах бывали редко. Дедушка, бывало, сам мастерил для сыновей забавные вещи. Однажды, во время навигации, он сделал модели крейсера «Аврора» и парохода «Пушкин». Осенью, вернувшись, прикрепил на козырек дома. Прохожие останавливались и разглядывали. А сынишки, Вася и Коля, шлюпки снимали и после дождя пускали по лужам. С «Авроры» снимали пушку, соскабливали головки со спичек и стреляли. Как-то дедушка сделал на удивление всей деревне трехколесный велосипед со звездочками и цепью. Дети на нем с удовольствием катались. Потом дед смастерил санки с мягким сиденьем. Санки очень легко и быстро скользили. Зимой на них катались по спуску с берега. С наступлением весны, когда появлялись большие проталины, мальчишки уже бегали босиком. Когда начиналась навигация, пароходы уходили, в затоне оставалось еще много льда. Выбрав льдину побольше, самые отчаянные (среди них был и мой отец) прыгали на нее и переезжали на другой берег, на остров. Там купались в небольших лужицах. За эти шалости Василию, да и другим тоже всегда попадало от родителей.

Уже в детстве отец проявлял интерес к творчеству, к мастерству. В летнее время мастерил из дерева пароходы, ружья, делал луки со стрелами. В зимнее время любил рисовать, бегал к двоюродным братьям, Ване и Герману, у них были бумага и цветные карандаши. Иногда рисовал дома, уединившись на чердаке. Однажды нарисовал портрет одними точками. Герман тоже очень хорошо рисовал. В детстве, когда мы приезжали в Кузино, в гости к дедушке и бабушке, разглядывали ковер, который висел над кроватью. Его написал Герман масляными красками на полотне. Герман окончил Великоустюгский библиотечный техникум, работал библиотекарем при заводском клубе, в малярном цехе (подписывал названия пароходов, спасательные кольца, оформлял наглядную агитацию на заводе, делал афиши для мероприятий в Кузинском клубе, готовил декорации к спектаклям местного драмкружка и т.д.). Его очень уважали на работе.

В 1931 году Василий поступил учиться в неполную среднюю школу затона Кузино. В школе вступил в члены ВЛКСМ. Первым учителем его был Михаил Иванович Стариков, который жил от них через три дома. В молодости Михаил Иванович работал в летнее время на пароходе масленщиком, где получил сильную травму. При смазке ему оторвало правую руку, но, несмотря на это, в доме мастерил все сам. Отливал бронзовые фигурки. Сделал для лодки колеса, вертел ногами, плыл по Двине из Кузина против течения. Писал левой рукой очень красиво. Содержал пчел. Развел палисадник около дома, ученики любовались. Михаил Иванович получил за труд орден «Знак Почета». Когда в поселке его награждали, собрались все жители.

После окончания семилетки отец решил поступить в медицинский техникум, сдал несколько экзаменов, но учиться не стал. Брата Николая призвали в армию, поэтому пошел работать на его место, на завод, в инструментальный цех учеником. Шел 1939 год. Работал по сменам: утренняя – с 7 до 4 часов, вечерняя смена – с 4 до 10 часов и ночная смена – с 10 до 4 часов утра. Через год стал слесарем. Наставниками были мастер цеха Н