IV. Капиталистическое сельское хозяйство

 

Восемнадцатый век с увлечением занялся земледелием, которое во Франции стояло на очень низкой ступени развития. «Грустный, но несомненный факт, что прогресс земледелия со времен римлян шел чрезвычайно медленно», писал один агроном накануне революции*. Приходилось изучать и комментировать латинских авторов, как самых сведущих в этом вопросе. Как и в наши дни, подражали Англии, ввозили хорошие породы рогатого скота и кормовые травы, вводили картофель, который был известен в Европе уже более ста лет**. производили лабораторные исследования***, делали опыты в больших размерах, распространяли агрономическое образование в городах и деревнях, основывали общества, конкурсы, земледельческие премии; изобретали новые земледельческие орудия и улучшали старые****; пробовали механическую сеялку, борону с железными зубьями и т. д.

 

* Gilbert, Recherches sur les prairies artificielles; Mémoirs de la Société royale d'agriculture de Paris, tome II; 1788. (Мемуары земледельческого королевского общества в Париже, том. II, 1788.)

**Буржуазные историки-фантазеры с легким сердцем приписали введение картофеля в Европе филантропу Пармантье, который был заклятым врагом крестьянских прав; картофель уже продавался в Англии по шиллингу за фунт в 1619 г. Завоеватели Перу ввели его в Испании в начале XVI века под названием papas, откуда он был перенесен в Италию, где распространился под именем taratoufli. Множество других съедобных и декоративных растений было ввезено в то же время: гречиха, спаржевая и цветная капуста (за семенами последней долго ездили в Константинополь и на Кипр), тюльпан, которым в середине XVII века воспользовались для спекуляции международные дельцы.

В докладе Вильморена и Эзе «О происхождении картофеля» имеются любопытные подробности о его историй во Франции: после того, как его стал пропагандировать Гаспар Боэи, он быстро пошел в ход с 1592 года во Франш-Конте, в Вогезах и в Бургундиж. Безансонский парламент запретил его разведение, «так как это гибельная пища, употребление которой может вызвать проказу». В 1761 году агроном Дюамель усиленно советует ввести картофель. Тюрго получил от медицинского факультета свидетельство, что картофель — питательная и здоровая пища, благодаря этому его стали разводить в Лимузене и в Анжу.

В 1765 году епископ де Кастр раздает картофель священникам своей епархии и учит их, как его сажать Пармантье же начинает свою пропаганду лишь в 1778 году.

***Увлечение опытами доходило до смешного. В одном из томов земледельческого королевского общества есть записки одного маркиза, который серьезно описывает свои бесплодные попытки вырастить растение в ртути; он, по-видимому, воображал, что ртуть так же полезна растениям, как больным людям. [152]

****«Соха, применяемая на юге, это почти тот же инструмент, который описан у Варгилия (Георгики, I книга, около 37—30 до н. э.). Она довольно хорошо разрезает землю, по не переворачивает пласты. Чтобы посеять пшеницу, надо ею пройти до девяти раз, потому что она не входит глубже 12 сантиметров» (Paris, Economie rurale de 1'arrondissement de Tarascon; Société d'agriculture de la Seine, 1811).

«Землю пашут так же, как это, по-видимому, делала в глубокой древности. Современная соха, благодаря своей простоте, является главным препятствием новому плугу. Самый невежественный пахарь ее делает, оснащает и запрягает, тратясь только на лемех» (Farnaud, Économie rurale du departement des Hautes-Alpes; Soc. d'agr:,1811)

 

Увлечение земледелием в этот чудесный век, который перевернул вверх дном промышленность, идеи и науку, было безгранично; энциклопедисты уверяли, что посадить дерево — значит сделать доброе дело.

Этот юношеский пыл доказывает, насколько люди XVIII века понимали, что необходимо разрешить, под угрозой смерти, земельный, вопрос, который все обострялся из-за увеличения фабричного населения. Оно периодически страдало от голода, устраивало грозные бунты, которые подготовляли народ к революции, обусловленной экономическими причинами. Такую же революцию философы и экономисты производили в просвещенных умах буржуазии.

Но все усилия преобразовать земледелие разбивались о непреоборимое препятствие, заключавшееся в раздробленности культур и земель и в сервитутных правах крестьян. Поля крестьян были разделены и переделены до мельчайших размеров последовательными дележами наследств*. Те же земли, которыми владели дворяне и [153] буржуа, хотя и занимали большие пространства, но были разделены на мелкие фермы, что, с точки зрения обработкам земли, равняло их с мелкими владениями: как и в средние века, на землях помещиков господствовало то же крестьянское хозяйство, с трехпольным севооборотом, даром и правом пастьбы на полях после жатвы. Мелкая собственность, которую в реакционных целях восхваляют буржуазные политики, рутинна и не способна к прогрессу ввиду отсутствия знаний и денежных средств у ее владельцев и малых размеров-полей. Везде, где существует мелкая собственность, применимо замечание Леопольда Делили: «Важно то, — говорит он в предисловии к «Истории земледельческих классов средних веков», — что наше земледелие за восемь столетий, с X по XIX век, не двинулось вперед. Современные землепашцы следуют тем же приемам, которые были описаны в монастырских грамотах, так что, появись какой-нибудь крестьянин XIII века в любой из наших маленьких ферм, ему нечему было бы удивляться».

 

*«Распределение земель очень несовершенно», — говорит Нефшато. — «Одна территория или округ, если в нем 500 гектаров, состоит из пяти или шести сот частей, которыми владеют 50 — 60 отдельных лиц... Благодаря раздроблению и последовательным разделам поля получили самую неудобную форму: есть собственники, владеющие 20 отдельными полосами (hates) (hate имеет 4—5 метров ширины и неопределенную длину). Это дробление происходит, если не исключительно, то главным образом от дележа наследства между братьями и сестрами. Эта причина, действуя уж много столетий, приносит бесконечно много зла» (Voyage agronomique dans la sénatorerie de Dijon;. 1806).

Раздел земли между всеми детьми, который реакционеры вменяют в преступление революции, был общим правилом у крестьян. [153]

 

Главным препятствием к введению новых способов земледелия являлся старый обычай, запрещающий владельцам огораживать свои поля после снятия урожая; не желая отдавать свои труды на сведенье общинному скоту, никто не вводил нового севооборота и новых культур. Еще до революции пытались уничтожить этот обычай. В 1777 году Неккер добился королевского указа, по которому разрешалось землевладельцам и арендаторам Булонской провинции огораживать свои луга, несмотря на обычай, который позволял огораживать лишь пятую часть владений, пользование же паром и лугами разрешал всем. 23 нюня 1785 года было издано распоряжение парижского парламента, которым этот обычай отменялся для некоторых подчиненных ему приходов; в Пикардии, Нормандии и некоторых других местностях был также уничтожен этот обычай.

Революция разом закончила так робко начатое дело. Уничтожение без всякой компенсации этого векового права и раздел общинных земель нанесли страшный удармелкой собственности и ее способу обработки: оно лишило крестьян возможности иметь скот, который их кормил, одевал и доставлял удобрение. Немедленно же началась земельная революция: исчезают леса, высыхают столь многочисленные прежде болота и пруды, распахивается [154] целина, засеваются искусственные луга, увеличивается площадь виноградников и зерновых культур, вводятся новые культуры; продукты начинают быстрее обращаться и во множестве доставляются в промышленные города*.

 

*Сборник сельскохозяйственного общества департамента Сены за 1810 год дает нам следующие цифры, указывающие на размеры культур в одной части Верхней Соны.

 

Сводная таблица о состоянии сельского хозяйства Верхней Соны, округ Везуль, при восшествии на престол Людовика XVI, в сравнении с округами Везуль и Люр во время коронования Наполеона I

			Продукция		Стоимость в деньгах
	1774	1805	1774	1805	1774	1805
Народонаселение
Общины	455	452
Жителей	176 323	211 894
Хозяйств	37 827	44 854
Подразд. вспашки
Плуг запряженный:
Лошадями	3 160	3 109
Волами	5 733	6 688
Итого	8 893	9 797

[155]

 

			Продукция		Стоимость в деньгах
	1774	1805	1774	1805	1774	1805
Количество гектаров, засеянных			в центнерах		за центнер
Пшеница	26 676	35 765	291 647	350 635	20 фр.	23 фр.
Рожь	13 135	11 922	168 685	93 504	10	17
Ячмень	16 872	19 095	209 697	130 907	12	14
Овес	10 712	28 612	133 066	112 204	10	11
Прочие зерновые и овощи	11 320	17 464	152 837	283 686	8	8
Итого	77 715	122 928	955 932	969 936
Количество гектаров, засеянных
Сурепица
Дикая репа	1 470	856	7 920	3 900	20	25
Рапс
Полевая репа	—	95		390	—	26
					в прядеве
Конопля	1 719	3 590	7 368	15 058	100	150
Лен	105	480	240	1 372	140	180
Табак	35	46	800	913	36	48
Итого	3 329	5 067	16 328	21 333
Количество гектаров, занятых лугами
Естественные	30 128	34 064	1 584 200	1 522 400	6	6
Искусственные		180	—	7 560	—	8
Итого	30 128	34 244	1 584 200	1 529 960

[156]

 

			Продукция в центнерах		Стоимость в деньгах за центнер
	1774	1805	1774	1805	1774	1805
			Гектолитры
Виноградники	5 3 4 1	5 745	96 630	54 000	12	15
			Кубические метры
Строевой лес	18 180	4 688	658 120	645 160	1 фр. 50	5
Прочий лес	54 542	100 258
	72 722	101 946
Скот
Лошади всяких пород					Шестимесясный жеребенок
	10 859	11 891			50	70
Рогатый скот					Теленок
	69 060	80 484			8	15
Животные, дающие шерсть					Ягненок
	44 764	67 754			2	3
		Килограмм свинины			0,40	0,60

 

Данные 1774 года взяты из переписной таблицы, доставленной прежнему интендантству, и из таблицы сведений об урожае, составленной Мирудель де Сен-Ферже, уполномоченным по департаментам Везула и Люксеиля; данные о 1805 годе взяты из статистики департамента Верхней Соны. [157]

 

Это движение оказалось настолько широким, что недороды, так часто повторявшиеся до и во время революции, сделались более редкими и менее сильными, а земледельцы стали думать уже не о том, как бы удовлетворить требования, а о том, как бы найти потребителей для своей увеличившейся продукции. С этих пор начинаются их бесконечные жалобы на понижение цен, которые они стараются поддержать таможенными тарифами. Стоимость недвижимости поднимается, а дворяне обогащаются благодаря революции, которая освободила их от устаревших привилегий, вредных для них самих как земельных собственников.

Современное земледелие требует теперь только все больших и больших рынков, чтобы полностью развернуть нее свои удивительные возможности производства; эти рынки доставляются железными дорогами и капиталистической промышленностью. Крупная фабричная [155] промышленностъ смело может принимать сельское население и наполнять города тысячами и сотнями тысяч пролетариев: капиталистическое земледелие в состоянии всех их прокормить и удовлетворить их потребности.

Это поразительное развитие имеет свою очень важную оборотную сторону. Рубка лесов, которые бесконтрольно были предоставлены слепой жадности буржуазных собственников, оголила горы и превратила благодатные реки в источники разрушения. Беспрерывный севооборот не позволяет земле отдохнуть и восстановить свое плодородие. Уже Вобан указывал в своей «Dime royale» («Королевская десятина») на вывоз сельских продуктов в [156] город, как на причину обеднения почвы, и действительно, благодаря этому вывозу нарушается круговорот веществ, который совершался, когда производитель и потребитель, живя на лоне природы, отдавали земле все, что у нее брали: Земля, плодовитая мать всего сущего, стала истощаться. В цивилизованных странах она дает урожай, если ее удобряют гуано, за которым надо ехать в Америку, или химическими удобрениями искусственного приготовления. Англия — первая страна, применившая в широком масштабе интенсивное земледелие, первая же почувствовала его страшные последствия. Начиная с 1830 года, английские земледельцы приезжали на юг Франции отвоевывать у провансальских земледельцев выжимки и жмыхи маслобоен Марселя и Экса; они даже брали с нолей сражений во времена республики и империи землю, удобренную трупами солдат. Они также первыми стали пользоваться в больших количествах искусственным [157] удобрением и заменили слабый человеческий труд машинным. Но удобрение, семена улучшенных растений, машины, скот и все приемы современного земледелия требуют капиталов и немалых.

По расчету, английский фермер должен иметь в среднем оборотного капитала от 1000 до 1500 франков на гектар, чтобы хорошо обработать землю. Земледелие теперь сделалось капиталистической индустрией.

Но чтобы видеть настоящий расцвет капиталистического земледелия, financial farming, как говорят янки, надо поехать в Америку.

Финансисты устраивают земледельческое предприятие так же, как учреждают металлургический завод или механическую ткацкую; вместо того, чтобы производить машины или хлопчатобумажные ткани, фабрикуют хлеб, фрукты и мясо. В 1857 году Л. де Лавернь приводил в пример одну ферму из Уазы, где сеялось 500 гектаров свеклы, собиралось по 3000 гектолитров пшеницы; в другой же — у Па-де-Кале сеяли 1000 гектаров свеклы и выкармливали 1000 голов крупного скота. «В Англии нет более крупного предприятия», — с гордостью заявлял он*. Но как малы европейские колоссальные фермы по сравнению с bonanza farms Нового Света!

 

* Léonce de Lavergne, L’Agriculture et la Population, 1857.

 

С 1874 г. американский земледелец М. О. Делримпль (М. О. Dalrymple), который одно время был всемир­ной известностью, управляет в одной финансовой компании шестью фермами, составляющими 30 000 гектаров. Он их разделил на части по 800 гектаров, в свою очередь подразделенных на участки в 267 гектаров, которые телеграфом соединены с центральной администрацией. Все 30 000 гектаров обрабатываются армией в 600 поденщиков, организованных на военный лад; в страдную пору администрация дополнительно нанимает еще 500 или 600 рабочих, которых она распределяет по участкам. Как только кончаются осенние работы, людей распускают, за исключением бригадиров и десяти человек на участок. На некоторых фермах Дакоты и Миннесоты лошади и мулы зимуют не там, где работают; как только жнивье вспахано, их посылают стадами в 100 — 200 пар на юг, за одну, полторы тысячи километров, откуда они возвращаются только весной. [158]

Механики верхом едут следом за работающим плугом, сеялкой или жаткой; при малейшей неисправности они в одну минуту уж возле машины, чтобы ее исправить и снова пустить в ход. Хлеб перевозится к молотилкам, которые работают день и ночь; топятся они соломой, которую бросают в печь сквозь толевые трубы. В Калифорнии «великан обрезыватель» (the giant header), в который запряжено от четырех до восьми лошадей, скашивает одним движением своих колеблющихся лезвий от 16 до 28 квадратных футов на два дюйма от основания головки, вертящиеся крылья собирают колосья и кладут их на повозку, где они и молотятся, а зерно ссыпается в мешки. Оставшаяся на жнивье солома сжигается*.

 

*Плиний и Палладий упоминают о подобной машине у галлов. На обширных равнинах Галлии, говорит Палладий в «De re rustica», практикуется быстрый способ жатвы, который избавляет от человеческого труда: одним быком снимается все поле. Строится повозка на двух низких колесах, с четырехугольным дном и наклонными боковыми стенками (внизу уже, чем наверху); передняя стенка ниже боковых и наверху снабжена густым рядом мелких зубьев, слегка загнутых кверху, на расстоянии величины колоса; сзади приделаны две оглобли, в которые впрягается вол, головою к повозке, которую он и ведет перед собой. По мере того как он продвигается по полю, колосья, захваченные между передними зубьями, обрезаются и падают на повозку, а солома остается на корню. За несколько часов, прибавляет латинский писатель, жатва без труда бывает окончена.

 

Зерно, автоматически смолоченное, провеянное, свешанное и насыпанное в мешки, отправляется на железную дорогу, которая идет вдоль ферм Делримпля, а оттуда на Дюлюс или на Буффало. Каждый год это хозяйство увеличивает посевы на 2000 гектаров; в 1880 году оно занимало уже 18 000 гектаров.

Отнимая у крестьян общинные имущества и уничтожая права, европейская буржуазия в то же время обложила их данью, отдала во власть ростовщиков, которые обратили их лишь в номинальных владельцев, и подвергла конкуренции крупных собственников и фермеров Америки и Индии. Эти и другие причины ускорили экспроприацию мелкого земледельца и его превращение в пролетария. Находящееся в руках финансистов сельское хозяйство Америки создало особый сельскохозяйственный пролетариат.

Огромная масса рабочих земледельческих штатов Северной Америки состоит из пролетариев, не имеющих [159] ни пяди земли, ни глинобитной хижины; даже кровать, на которой они спят, и ложка, которой они едят, принадлежат не им; они осуществляют идеал человека-животного, лишенного всякой частной собственности; кроме того, что они непосредственно потребляют в виде пищи и одежды, они не имеют ничего. У них нет постоянного жилища в полях, потому что после жатвы они уходят в город. Управляющие «финансовыми фермами» набирают их повсюду, — в деревнях и городах, с помощью приказчиков и их помощников составляют целую организацию, которую и отправляют на место работ. Рабочим дают помещение, кормят их, стирают их белье, лечат и выдают жалованье помесячно. Из них составляются настоящие земледельческие батальоны, повинующиеся военной дисциплине; в известный час они встают, едят, работают и ложатся спать. В будние дни они не могут доставать спиртных напитков; только в воскресенье им разрешается идти в кабак в соседнее село. После осенних работ их распускают, оставляя на зиму на ферме лишь несколько человек для присмотра за скотом и орудиями. Рабочие возвращаются в город и берутся за всякую работу, какую найдут.

Преобразования в земельной собственности, в способах обработки и в составе сельского населения были вызваны изменениями, происходившими в промышленной и финансовой собственности. Чтобы доставить промышленности людей и деньги, необходимые для ее фабрик и грандиозных работ (железные дороги, горные туннели, заводы), сравнить с которыми можно только колоссальные сооружения эпохи первобытного коммунизма, деревня должна была опустеть и опустошить тайники, где были спрятаны крестьянские сбережения. Люди попали в промышленные города, а деньги в несгораемые шкафы финансистов.

В прежние времена все граждане, за исключением ничтожного меньшинства дворян, военных, священников и ро-месленников, кормились тем, что сами добывали от земли. В капиталистическом же обществе все большая масса граждан отрывается от сельскохозяйственного труда и исключительно занимается промышленностью и торговлей. Существуют же все эти люди за счет труда земледельческого населения. Такое положение чревато революциями.

Масса людей, не занимающихся сельскохозяйственным трудом, так велика, что сельское хозяйство цивилизованных стран должно двигаться вперед революционными [160] темпами; но, несмотря на его ускоренный и постоянный прогресс, оно, как и мелкое хозяйство средних веков, становится неспособным прокормить промышленное население, потому что оно слишком быстро увеличивается, а финансисты и фабриканты, отняв у земли людей, захватывают и самую землю, приспосабливая ее для охоты и развлечений.

Задача, которую ставила в XVIII веке мануфактурная промышленность, снова ставится в XIX веке крупной машинной промышленностью.

В начале этого века земледелие ее разрешило путем увеличения запашки и коренного изменения способов обработки. В XIX же веке она решается только постоянным уменьшением ежедневного питания рабочего класса, осужденного на потребление минимального количества пищи, покрытием дефицитов местного земледелия посредством ввоза хлеба из России, Америки, Австралии и Индии, созданием международной торговли сельскими продуктами. Франция ввозит более ¹/₅ хлеба, который она потребляет; Англия же, самая промышленная страна в мире, должна привозить из других стран больше половины необходимых ей средств существования*.

 

*Мясо лошади, осла и мула, против которого в народе существовало предубеждение, в последнее время стало употребляться в пищу беднейшими классами, которые изредка лишь могут питаться говядиной и бараниной. Христианская религия воспретила питаться мясом упомянутых животных, желая уничтожить язычество, ибо в языческих церемониях убивали лошадей и ели конину. Капиталистическая цивилизация стремится уничтожить устои, на которых она возвысилась, и вернуть человечество к нравам и обычаям первобытного коммунизма.

 

В XVIII веке земельная собственность выгадала от промышленной революции; в XIX — она от нее страдает. Международная торговля сельскими продуктами привела к борьбе целинных земель новых стран с истощенными землями стран цивилизованных, плодородие которых восстанавливается лишь обильным удобрением и усиленным трудом. Эта конкуренция ввергает европейскую земельную собственность в постоянный кризис, выходом из которого является лишь социализация земли.