IV. Сущность феодальных повинностей

 

Феодальные повинности пережили феодальных баронов, исчезнувших за ненадобностью; они сделались достоянием знати, часто буржуазного происхождения, и уже не служили вознаграждением за оказанные услуги.

Энергично защищаемые средневековыми юристами против ожесточенных нападок буржуа, они были окончательно уничтожены лишь буржуазной революцией 1789 года. Английская буржуазная революция, свершившаяся за полтора столетия до нее, облекла властью буржуазию, учредив рядом с палатой лордов палату общин. Но она не уничтожила массу феодальных привилегий, которые являются теперь анахронизмом, когда аристократия буквально представляет лишь часть класса капиталистов.

Либеральные экономисты и историки нашего века вместо того, чтобы искать происхождение и смысл существования феодальных повинностей в прошлом и объяснить их уничтожение исчезновением причин, обусловивших их в свое время, сочли, что будет научнее и либеральнее огулом и без разбора осудить все, что более или менее касалось феодализма. Однако, чтобы понять общественное устройство средних веков, нужно знать, в чем состояли эти крепостные отношения, которые представляют собой движимую форму феодальной собственности.

Было бы слишком долго перечислять все феодальные повинности; я выберу лишь те, на которые больше всего изливался гнев буржуазных писателей, и покажу, что если они и были поддержаны и укреплены силой, то вначале они были установлены добровольно.

Барщина. — Из вышеизложенного видно, что феодальный барон, если он не был военачальником, назначенным завоевателем, был обычно простым гражданином общины, равным другим и не выделявшимся из их среды никакими привилегиями. Он получал свой участок по земельным разделам, но сам не обрабатывал его. Это обязывались делатьего односельчане, чтобы дать ему возможность отдать все время защите общины. По словам Гакстгаузена, в [120] России помещики продолжают получать доходы с четверти или трети мирской земли, обрабатываемой жителями села.

Латрюф-Монтмейлиан (Latruffe-Montmeylian) говорит, что во Франции «часть общинных имуществ, которой располагал сеньор, зависела от прав крестьян. Если последние пользовались и господским лесом, то она равнялась двум третям, если они пользовались только общинным лесом, то — одной трети»*.

 

* Latruffe-Montmeylian, «Du droit des communes sur les biens communaux»; Paris 1825. Монтмейлиан (Montmeylian) был одним из редких во Франции писателей, которые имели смелость защищать общинные имущества от жадности буржуа.

 

Когда владения монастырей и баронов настолько увеличились, что им перестало хватать крепостных, они стали сдавать земли в обработку крестьянским общинам, жившим «общим котлом» («au même pot et au même pain»), по характерному выражению того времени. Но эти арендаторы, как крепостные, так и свободные, должны были определенное количество дней работать на сеньора — пахать его земли или собирать хлеб.

В те времена, когда не существовало товарного производства и торговли, и барон, и крестьянин сами должны были изготовлять предметы, необходимые для удовлетворения своих потребностей**. И в монастыре, и в феодальном замке были всякого рода мастерские для производства оружия, земледельческих орудий, тканей, одежды и т. д. Крестьяне, их жены и дочери были обязаны работать там некоторое количество дней в году. Женскими мастерскими заведовала сама жена хозяина замка, назывались же они гинекеями.

 

** В книге «Théatre de I'agriculture et du mesnage des champs» Оливье де Серр (Olivier de Serres) советовал землевладельцам производить самим все необходимое и, например, вместо того, чтоб продавать продукты и на вырученные деньги покупать одежду в другом месте, делать ее самим; советовал в каждом поместье иметь скотобойню, пекарню, ткацкую и т. д. Действительно, феодальное хозяйство не знало оборота товаров и товарного производства, являющихся отличительной чертой буржуазной экономики.

 

При монастырях также были женские мастерские***. Они не замедлили превратиться в гаремы для сеньоров и их слуг и даже в притоны разврата, где бароны и священники бесчестили своих крепостных и вассалок: слово gyneciaria — работница из гинекея, сделалось синонимом [121] проститутки. Скандал был настолько велик, что епископы принуждены были запретить священникам иметь подобные мастерские.

 

*** В дарственной записи графа Эбергарта монастырю Морбах в 728 г. упоминается сорок работниц из гинекея.

 

Отсюда видно, что современный публичный дом — духовного и аристократического происхождения.

Вначале число дней, в которые вассал и свободный колон должны были работать на сеньора, было незначительно; в некоторых местах оно равнялось всего трем дням в году*. За отсутствием установленного обычая или контрактов королевские приказы установили 12 дней работы в году на сеньора. Повинности крепостных были значительнее, хотя обыкновенно не более трех дней в неделю. Однако крепостной мог пользоваться небольшим участком земли, который ему предоставлял сеньор и с которого его нельзя было согнать; кроме того, он получал некоторую часть с урожая барона и имел право пастьбы в его лесах и на его пахотных землях.

 

* Пусть свободные люди живут мирно и пусть три раза в год идут в извоз к графу, велит кутюма Бигорра (Le Fors de Bigorre).

 

Граф Гаспарен, министр земледелия при Людовике XVIII, в своем трактате «Аренда», опубликованном в 1821 году, не колеблясь, признает преимущество для землевладельца аренды над барщиной**.

 

** Причины, которые указывает граф Гаспарен, общеинтересны и их стоит привести здесь, так как они могут быть применены к работе пролетария.

«Система барщины обязательно предполагает дать крепостному для прокормления известное количество земли под самостоятельную обработку с условием — некоторое количество дней в году, в вознаграждение за это пользование, работать на помещика... Интересы хозяина и крепостного разделяются; каждый получает индивидуальность; крепостной человек знает, что труд, который он вложит в уступленную ему землю, является залогом его благосостояния, и чтобы сделать его плодотворнее, он работает деятельнее... Происходит ли то же самое в дни работы на хозяина? Руки, бывшие свободными три дня в неделю, снова становятся рабами на три других. Человек научается различать труд на себя и на хозяина, и это различие является пагубным для последнего... Теперь — система аренды. Если мы ее сравним с барщиной, то не трудно будет увидеть, насколько она для землевладельца выгоднее.

В аренде колон-арендатор не в состоянии различить, какая часть его труда идет на пользу хозяину, а какая в его пользу, и это заставляет его трудиться с одинаковым прилежанием; и если количество обрабатываемой им земли соответствует его силам, то он и получает с нее все, что возможно при данном развитии земледелия».

(Le Métayage, опубликовано при содействии министра земледелия.) [122]

 

Но во время упадка феодализма сеньоры стали злоупотреблять властью и увеличили барщину. «Они захватили такую власть,— говорит писатель начала XVII века Жан Шенно (Jean Chenu), — что заставляли крепостных пахать, собирать виноград и исполнять тысячи других повинностей без всякого на то права, запугивая лишь страхом быть битым или обруганным воинами». Когда мир внутри европейских стран был более или менее установлен и крестьян уже не от кого было защищать, придворная знать, заменившая феодальных баронов, обратилась в паразитов и притеснителей.

Объявление жатвы. — Мнение, что право сеньора назначать день покоса трав, сбора винограда, жатвы и т. д. относится исключительно к феодализму, неверно. Это право зародилось еще во времена процветания коллективной собственности. Выше было сказано, что для того, чтобы освободить поля для пастьбы общинного скота, совет старейшин села назначал день жатвы. Этот обычай, установленный в интересах всех односельчан, изменился, когда сеньор стал торговать хлебом. Сеньор заменил собою совет старейшин или же влиял на него в том направлении, чтобы задержать объявление жатвы, собрать раньше крестьян свой хлеб и благодаря этому продать его первым и на более выгодных условиях»

Обязательное пользование*. — Хоть слово это и феодальное, но обычай, который оно означает, относится к эпохе коммунизма. Как было уже сказано, в сельских общинах некоторые работы исполнялись лицами, оплачиваемыми общиной; в каждом селе общинный пастух пас скот всего села; к услугам всей общины были также кузницы, скотобойни, мельницы и животные-производители. Вместо того, чтобы топить свою печь и в ней печь свой хлеб, каждая семья относила его в общинную (banal); этот обычай произошел из желания сэкономить топливо. Содержание и наблюдение за печью было поручено совету старейшин, потом сеньору, который везде, где это было в его интересах, заменил собой выборных от общины. Плата за пользование общинным имуществом была минимальная. Так в ордонансе 1223 года Гильома Бланш-Мэн [123] (Blanches-Mains) архиепископа Реймса, сказано, что священник «будет владеть общинной печью и будет взимать за пользование ею один хлеб из тридцати двух». Буше д’Аржис (Boucher d'Argis) приводит постановления 1563 и 1673 года, где плата за помол на общинных мельницах определяется в ¹/₁₆ и ¹/₁₃. Современный мельник берет больше одной десятой *.

 

*В феодальном праве под этим словом подразумевается право помещика заставлять крестьян принудительно пользоваться за плату вещами, принадлежащими помещику, как, например, пользоваться печью или животным-производителем.

** Boucher d'Argis, Code rural, ch. XV, Des banalités.

 

Такие учреждения могли существовать лишь тогда, когда не было товарного производства. Они задерживали развитие торговли и возможность эксплуатации общины частными лицами. Поэтому французские буржуазные революционеры объявили, что они запятнаны феодализмом, и уничтожили их в 1790 году.

Церковь. — Священник был тесно связан с сельским населением, которое ого выбирало и кормило; в свою очередь он заботился об образовании крестьян, занимал их легендами священного содержания, развлекал религиозными церемониями и другими «представлениями» и защищал их от барона. Единение, существовавшее между священником и народом, видноиз характера тогдашней церкви. Божий храм, впоследствии сделавшийся исключительной собственностью духовенства, закрытый для народа, кроме часов службы, тогда еще был общей собственностью священника, барона и крестьян. Хоры и алтарь принадлежали десятиннвкам (décimateurs), то есть сеньору и священнику. «На них возложена была обязанность заботиться об исправности хоров,— их стен, сводов, украшений, покровов, пола, скамеек, приставных стульев, оконных стекол, престола и картин... Прихожане должны были заботиться о нефе церкви, так как он им принадлежит», — говорит Ля Пуа де Фременвиль (La Poix de Fréminville). Церковь была и рынком, и мирским сходом, и залом для танцевальных собраний, в случае же необходимости в нее складывали хлеб*.

 

*Соборный устав 1529 года запрещает «устраивать или допускать в церкви или на церковном кладбище праздники, танцы, игры, развлечения, представления, базары и другие недозволенные сборища, так как церковь предназначена только служению богу, а не для таких глупостей».

Но, кажется, этот устав имел мало силы, так как газета «Mercure de France» за сентябрь 1742 г. передает, что в Безансонской епархии, в день пасхи танцевали танец бержерет (Bergerette), [124] установленный самой церковью: танцевали in medio navis ecclesiae (посреди церкви); по окончаний тапца пировали cum vino rubro et claro (с красным и белым вином).

В «Истории танцев» (Histoire de la danse) Бонне (Bonnet) говорит, что в день святого Марсиала жители Перигора танцевали в церкви под звуки распеваемых псалмов. В конце каждой строфы повторяли:

San Marceou, pregas per nous,

E nous espingorem per vous.

(Святой Марсиал, молитесь за нас, а мы дотанцуем за вас.)

 

По словам Гарольда Роджерса (Thorold Rogers), в Англии церковь везде была сборным пунктом для собраний прихожан, а в случае опасности и крепостью. Строилась она на. том месте, которое первые поселенцы укрепили забором*. Прежде храм представлял собою священное место, где складывались драгоценные предметы; у иудеев — Иерусалимский храм, у римлян — храм Весты, а у греков — Дельфийский храм были местом хранения сокровищ.

 

* Thorold Rogers, Economical interpretation of history.

 

Колокола средневековых церквей принадлежали крестьянам, и те звонили в них, предупреждая о сходе, пожаре или нападении. В судебных архивах французских провинций XVII и XVIII веков встречаются упоминания о приговорах, вынесенных колоколам, обвинявшихся в том, что они предупредили крестьян о прибытии сборщиков пошлины на соль или королевских жандармов. Их присуждали снять и бить кнутом, рукой палача, «несмотря на то, что они были освящены при очень торжественной церемонии, с употреблением елея, ладана, мирра и пением молитв». Церковь была божьим домом, противостоящим феодальному замку, и крестьяне, объединялись вокруг нее.

Десятина — это жалованье священников, которое прежде давалось прихожанами, теперь же платится государством, которое взимает его в виде налогов. Как и другие феодальные повинности, она оплачивалась натурой. Вобан87 считает, что повинности и десятина, уплачиваемая натурой, менее тягостны для земледельца, чем подати деньгами. Действительно, они брались с урожая и в зависимости от его размера были больше, или меньше, тогда как, хороши или плохи урожаи, подать не меняется. Чтобы уплатить ее, крестьянин должен добить за свой продукт денег; и при этом обмене мелкий земледелец [125] под давлением нужды принужден подчиняться требованиям банкира или хлебного торговца, имеющего деньги.

Если вес современные правительства приняли уплату налогов деньгами, то это не только для того, чтобы сделать их постоянными, но и затем, чтобы свалить на земледельцев весь риск, связанный с продажей хлеба.

Десятина в пользу церкви была сначала необязательной, как и теперь в Ирландии. Но словам Мабли88, в капитуляриях Карла Великого нет такого места, где было бы определенно сказано, что платить ее необходимо. Ее, кстати, выплачивали как священнику, так и колдуну. Лионский архиепископ IX века Агобард горько жалуется, что десятина далеко не столь аккуратно платится духовенству, как колдунам, имевшим силу насылать бурю и отвращать грозу. Вероятно поэтому Франкфуртский собор, созванный при Карле Великом в 794 году, чтобы сполна получить духовную десятину, пустил в ход черта. Он издал капитулярий, в котором было сказано: «Во время последнего голода были найдены пустые колосья, которые опустошили дьяволы в отмщение за неисправный платеж десятины». Священники и колдуны, дьявол и бог, это часто те же лица под разными именами.

Но в силу феодальной поговорки: нет земли без повинности и десятины, десятина стала обязательной. Она была превращена в домениальноо право и жаловалась светским сеньорам или аббатам, которые перепродавали ее светским лицам. Десятина, даваемая добровольно, чтобы получить духовную помощь от церковнослужителей, сделалась обязательной и в конце концов превратилась в насильственную подать, не оправдываемую никакой услугой. Так благородное золото превращается в презренный свинец.