III. Происхождение церковной собственности

 

Происхождение церковной собственности если не тождественно с феодальной, то во всяком случае подобно ей.

В те смутные времена многие искали защиты для себя и своего имущества у церкви так же как у баронов. Священник обладал властью, которой не было у барона, — открыть врата рая. Вера была наивна, но глубока и пылка; эпическая поэма и народная песня, это истинное выражение чувств и задушевных дум масс, признают за священником власть спасти от адского огня и дать место в раю. В песне о Роланде архиепископ Турпин, чтобы вернуть в бой дрогнувших рыцарей, обещает им райские блаженства и одновременно предостерегает их, что иначе они будут обесчещены народной песней:

 

Seignurs baruns, nen allez mespensant:

Pur Deu vus pri que ne seiez fuiaut,

Que mils prozdum malvaisement n'en cant!

Asez est mielz que moerium cumbatant.

Pramis nus est, fin premium aïtant,

Ultre cest jur ne serum plus vivant,

Mais d'une chose vus sui jo bien guarant:

Seinz Pareïs vus iert abandunant;

As Innocenz vus en serez seant**.

 

**Сеньоры-бароны, бросьте скверные мысли; — именем бога прошу вас, не бегите, — ведь вас зло осмеют в песне, — Лучше умрем, сражаясь. — Между нами, ведь это верно, что мы умрем; после сегодняшнего дня нам не жить; — но я вам обещаю одну вещь: — вам будет открыт святой рай; — вы будете восседать вместе со святыми.

 

Духовенство уверило всех, что скупость есть первый и самый главный атрибут бога и что его святые торговали своим влиянием и протекцией; благодаря этому Хлодвиг говорил, что «святой Мартин не плохо служит своим друзьям, но заставляет слишком высоко оплачивать свои труды».

Чтобы обеспечить себе место в раю, верующие, умирая, завещали свое имущество церкви. Вначале этот дар [116] зависел вполне от доброй воли дающего, но впоследствии сделался вынужденным. «Всякий, — говорит Монтескье, кто умирал, не оставив части своего имущества церкви, что называлось умереть непричащенным (déconfés), лишался причастия и погребения. Если кто-нибудь умирал без завещания, то родные должны были просить епископа назначить посредников, которые бы вместе с ними решили, какую часть имущества выделил бы умерший церкви, если бы он оставил завещание». Священники предусмотрительно рекомендовали верующим отрешиться еще при жизни от своего имущества, с условием сохранения пользования им до дня своей смерти.

Страх, что конец мира наступит в 1000 году, значительно увеличил дары монастырям и духовенству. К чему хранить блага мира сего, когда и люди и животные должны погибнуть и час страшного суда скоро наступит?

Но когда 1000 год прошел без катастрофы, страх исчез, и все стали горько сожалеть об имуществах, отданных в виде выкупа за грехи при жизни, и главное, напрасно. Начались протесты: наследники протестовали против завещаний. Чтобы запугать верующих, которые требовали возвращения имуществ, церковь прибегала к проклятиям и анафемам. Монастырские грамоты той эпохи переполнены формулами проклятий, долженствовавших наполнить ужасом сердца дарителей и их родственников. Вот одна из них, которая часто встречается в регистрах Оверни: «Если кто-нибудь из чужих или который-нибудь из ваших родных, если ваш сын или дочь настолько безрассудны, что решатся оспаривать этот акт, решатся силой отнимать имения, посвященные богу и его святым:, то пусть их поразят, как Ирода, ужасные раны; пусть они мучаются в глубине ада, как Иуда христопродавец, Дафан и Авирон»*.

 

* Цитировано Ривьером (Н.-Р. Rivière) в его книге «Histoire des institutions de l'Auvergne», 1874.

 

Но церковные имущества происходили также и из других источников. Бомануар, перечисляя причины, увеличившие в государстве число крепостных, говорит, что некоторые свободные люди сами продавали себя и своих детей иногда из нужды, иногда же из желания иметь хозяина и защитника от врагов и что свободные люди из набожности обязывались за себя и свое потомство оказывать определенные услуги или платить какой-либо церкви [117] или монастырю; происхождение этой зависимости забылось и на нее стали смотреть как на доказательство действительного крепостного состояния.

Церкви подчинялись, чтобы иметь от нее светскую защиту. Большинство актов добровольного закрепощения (obnoxatio), говорит Герар, было вызвано набожностью, сравнительно хорошим обращением епископов и аббатов с крепостными, а также преимуществами этого положения, оговоренными в законе. Церковные и монастырские крепостные и вассалы пользовались теми же привилегиями, что и королевские: в случае нанесенной обиды, раны или смерти они имели право на тройное вознаграждение. Король и церковь сами преследовали виновного, тогда как иначе эта обязанность лежала на семье потерпевшего.

Монастыря были в то же время крепостями, могли выдержать правильную осаду, а монахи умели владеть оружием. При Гастингсе духовенство сражалось в обеих армиях» Аббат из монастыря Хида возле Винчестера привел к Гарольду 12 монахов, которые дотом все пали в битве с оружием в руках. Высшие сановники церкви были и военачальниками и, оставляя ризу и крест, надевали латы и брали копье. Такие епископы, как Кагор, во время пышного богослужения клали на престол свою каску, латы, меч и железные перчатки. При Ронсевале, Роланд, желая высказать Турпину высшую похвалу, говорит Оливьеру:

 

Li Arcevesques est mult bons chevaliers:

Nen ad meiliur en terre, desuz ciel,

Bien set ferir e de lance e d'espiet.

................................................................

 

Dient Franceis: «Ci ad grant vasselage;

En 1'Arcevesque est bien la croce salve.

Kar placet Deu qu'asez de tels ait Carles.» Aoi!*

 

* Архиепископ очень хороший рыцарь: — на земле, под небом нет лучшего,— он умеет хорошо драться копьем и мечом. — Французы говорят: «Вот большая храбрость! — Крест в безопасности с архиепископом.— Дай бог, чтобы у Карла было побольше людей, подобных ему». Aoi!

 

В феодальные времена единственными людьми, обладавшими хоть каким-нибудь образованием, были люди церкви. Свои знания и военную доблесть они отдавали [118] кормившим их прихожанам. Часто они вступались за сельское население против угнетавших его сеньоров. В Ирландии и теперь еще низшее духовенство идет вместе с фермерами и крестьянами, которые его кормят, против помещиков.

Хотя священники были тесно связаны с населением городов и деревень, они часто вступали в борьбу с феодальной знатью. В припадке суеверного ужаса и лихорадочной набожности бароны могли жертвовать церквам и монастырям часть земель и богатств; но в спокойные минуты они зарились на имущество священников и монахов и пользовались первым попавшимся случаем, чтобы завладеть им*.

 

*Как сообщает Мальмсбери (W. of Malmesbury), Свейн, сын Годвина и брат Гарольда, похитил монахиню и в припадке ярости совершил убийство. Мучимый угрызениями совести, он дал обет пройти босиком до Иерусалима. Честно исполнив этот трудный обет, он умер, не выдержав его тяжести.

 

Короли первых династий и полководцы раздавали в виде бенефиций своим солдатам и подданным церкви и монастыри; с VIII до XII в. многими церквами владели светские лица**.

 

** Пипин Геристальский, его внук Пипин Короткий и Карл Великий, которым нужно было замолить убийство Дагобера и свою узурпацию, были защитниками церкви; но Карл Мартел, отец Пипина Короткого, грубо ограбил ее. Летописец, описывая этот факт, употребляет глагол социализировать (socialiser). Karolus, plurima juri ecclesiastico detrahens, praedia fisco soсiavit, ac deinde militibus dispertivit, (Еn chronico Centutensi, lib. II.)

 

Французские короли до самой революции сохранили за собой коронное преимущество, по которому они пользовались всеми доходами незамещенного епископства. Феодальные короли считали, что церковные богатства собраны провидением для того, чтобы помогать им в случае крайней нужды; они так же беззастенчиво обирали церкви и монастыри, как вымогали золото у евреев.

«Но духовенство получало столько, — говорит Монтескье — что, надо думать, за время трех династий ему, верно, несколько раз жертвовали все богатства страны». Когда Генрих VIII, эта Синяя Борода английской истории и верховный первосвященник Англии, реформировал католическую церковь, то он конфисковал 645 монастырей, 90 соборов, 2374 церкви и отдельные часовни, 110 госпиталей, с доходами свыше 50 миллионов в год. Тем самым он сделал в больших размерах то, что делали и его [119] предшественники. Буржуазные революционеры 1789, года, завладев имуществами церкви, в сущности, последовали лишь примеру, данному христианнейшими королями Франции.