III. Танец атлайской пантеры.

Нехтесси.

З

 амок Деншур бросал вызов мрачным богам пустыни. Посреди океана песка все-

 го в трёх часах езды от стигийской столицы Луксура, стоял даже не замок —

 целый город с роскошными дворцами и ухоженными садами, высокими пило-нами и неприступными крепостными стенами.

В отличие от других чудес Стигии, Деншур впервые явился миру не в давние, покрытые пылью тысячелетий времена, а всего лишь несколько десятков лет тому назад. Его история неразрывно связана с именем Нехтесси, матери короля Ментуфе-ра, бабки нынешнего короля Ктесфона, принца Джосера и принцессы Камии.

Когда ей исполнилось шестнадцать, Нехтесси вышла замуж за наследника пре-

стола Ахмеса, своего родственника по материнской линии. Красивая, неглупая и жизнерадостная девушка очень понравилась Ахмесу. Мало кто подозревал тогда, что именно эти качества избранницы наследника сыграют роковую роль как в его собст-венной судьбе, так и в истории всей Стигии в последующие десятилетия.

Нехтесси родила Ахмесу первенца, нового наследника престола. Мальчика наз-вали Ментуфером. Радость молодого короля не знала границ, он боготворил жену. В следующем году монарх издал манифест, провозглашающий Нехтесси правящей ко-ролевой, своей соправительницей, и верховный жрец Сета Тот-Амон также короно-вал её в Чертоге Королей, как двумя годами ранее Ахмеса. Эта акция была важной формальностью, ведь фактически Нехтесси стояла у власти с момента коронации супруга. С тем же успехом король мог просто отречься от престола в пользу своей жены. Через два года после Ментуфера Нехтесси родила двойню. Сыновей назвали Хеврен и Аменет. Король Ахмес радовался прибавлению семейства и к концу года окончательно отошёл от государственных дел. Все королевские рескрипты подписы-вала Нехтесси. Тот-Амон также был доволен: королева понимала его с полуслова, щедрой рукой выделяла средства на возведение храмов, следовала его советам в политике, где не чувствовала себя сильной.

В возрасте двадцати пяти лет король Ахмес скончался. Согласно законам импе-рии, на престол должен был вступить трёхлетний наследный принц Ментуфер, а Нехтесси править до его совершеннолетия как регентша.

Однако ни в Луксуре, ни в Кеми не помышляли о коронации ребенка. Разговоры о том, что по законам правящая королева должна стать регентшей, приравнивались к государственной измене. Жрецы, толкователи законов, были на стороне Нехтесси. Безмолвный дворцовый переворот стал свершившимся фактом, когда золотые дена-рии старого образца с отчеканенными на них профилями Ахмеса и Нехтесси были заменены монетами с профилями одной лишь Нехтесси. Ментуфер остался наслед-ным принцем, и только самые наивные и несведущие люди могли всерьез полагать, будто мать когда-либо уступит трон сыну.

Заполучив единоличную власть, Нехтесси приступила к реализации своих замы-

слов. По всей стране развернулось строительство королевских резиденций и святи-

лищ Сета. Огромный город-порт Бусирис возводился на берегу Стикса в ста милях западнее Луксура. По величественности и красоте он призван был превзойти сто-лицу. И всё же архитектурным чудом стал не Бусирис. Одновременно с ним в пус-тыне к юго-востоку от Луксура создавался рукотворный оазис и строился непристу-пный башенный замок Деншур в мрачном древнестигийском стиле. Подобным обра-зом Нехтесси рассчитывала увековечить свое имя и превзойти величием знаменитых государей минувших эпох.

Деншур возводили более десяти лет. Когда замок был построен, Нехтесси воз-желала, чтобы, помимо сухопутной дороги, к Деншуру вёл и водный путь. Нача-лось строительство канала, связывающего рукотворный оазис со Стиксом. Людей не хватало, и тогда королева принялась обращать в рабов собственных подданных. Вче-рашние земледельцы и скотоводы выдалбливали в иссушенном вечным солнцем грунте Великий Канал и перемещали на примитивных повозках бесчисленные тонны песка. Всего над сооружением Канала трудились полмиллиона человек, немногим больше, чем потребовалось для возведения самого крепостного замка. Протяжен-ность Великого Канала составила почти сто двадцать миль.

Королева Нехтесси добилась своего: величие, которого на самом деле не было в ее жизни и в её царствовании, воплотилось в камне, чтобы предстать восхищенному взору современников и потомков. Замок имел форму правильного квадрата. Внешние стены крепости были сложены из огромных каменных блоков, тщательно отесанных и добротно пригнанных друг к другу. Высота наружной стены составляла добрых со-рок локтей, а ширина – двадцать пять локтей. В отличие от Луксура с его четырьмя воротами, ориентированными по сторонам света, замок Деншур имел всего два официальных выхода: Западный, сухопутный, связывающий крепость со столицей, и Восточный, к Великому Каналу.

За наружной стеной, увенчанной треугольными зубцами, напоминавшими клыки нилусского крокодила, начинался Нижний Замок. Здесь, в пилонах, башнях и непо-средственно внутри крепостных стен, располагались казармы королевской стражи, жилища для обслуги и прочие вспомогательные помещения.

Над ним возносился потрясающий воображение Верхний Замок, сложенный из

специального кирпича, особенно прочного и долговечного. Верхний Замок от Ниж-него отделяли широкие, в тридцать локтей, стены и ров с водой. Высота внутренней стены составляла – современники не верили в это, пока не убеждались сами — по-чти сто локтей! Колоссальные пилоны, стоявшие по углам внутренней стены, возвы-шались над нею еще на полсотни локтей. А Центральный Пилон, представлявший собой устремленную в небо квадратную башню, имел в высоту и все двести локтей.

Как в наружной, так и во внутренней крепостной стене имелись бойницы для от-ражения возможного нападения и располагалось соответствующее защитное воору-жение – катапульты, баллисты, бриколи, противотараны, устройства для разрушения штурмовых лестниц, и так далее.

Широкий ров с водой, отделявший Нижний Замок от Верхнего, сложной системой шлюзов соединялся с Великим Каналом. Таким образом, взойдя на борт корабля в Верхнем Замке, можно было проследовать на этом же корабле за пределы Деншура, выйти к Стиксу и, далее по реке, к Западному океану, либо на восток, вглубь кон-тинента. Подобных удобств не было даже в столице.

Верхний Замок состоял из четырех угловых пилонов и одного Центрального, прижавшегося к южной стене между двумя угловыми. Ближе к поверхности Центра-льный Пилон спускался террасами. Там всегда царила прохлада, и там же распо-лагались личные апартаменты самой королевы Нехтесси. В Верхнем Замке имелись сады, бассейны, тронные чертоги, собственный храм Сета, библиотека, бесчислен-ные залы самого разнообразного назначения — то есть все, без чего Нехтесси не представляла свое королевское существование.

При всём при этом снаружи, особенно с ближнего расстояния, замок Деншур про-изводил исключительно зловещее впечатление. Одиноко стоящий посреди пустыни, он всякого подавлял своей громадностью. Даже отважные генералы и поднаторев-шие в магии жрецы Сета старались поспеть в Деншур до сумерек, когда крепость начинала казаться чёрной, а смутные тени от высоких стен безмолвно ползли по пустыне и зеркальной глади Великого Канала, точно силуэты кошмарных чудовищ… Характер хозяйки странно передавался замку: жизнерадостная, энергичная, обожавшая всевозможные услады Нехтесси всегда стремилась внушать своим подданным

один лишь трепет.

Проиграв в конечном счёте войну со старшим сыном за власть над всей Стигией, она сумела сохранить для себя своё творение. Из королевы Стигии Нехтесси сдела-лась королевой Деншура. Здесь и жила все тридцать пять лет правления Ментуфера. Здесь же её застала весть о его гибели в Тайанской битве. Здесь она строила инт-риги в пользу Джосера, младшего внука, и Камии, младшей внучки, своих любим-цев. Когда эти интриги потерпели крах и на трон Стигии взошёл её старший внук Ктесфон, король по праву первородства, Нехтесси окончательно замкнулась в Ден-шуре, проводя свои дни в праздных увеселениях.

Она была уже стара: немногие стигийки доживают до семидесяти лет. Ходили, правда, слухи, будто королева хранит свою молодость благодаря магии. Что будто бы сам великий Тот-Амон, чей возраст исчислялся сотнями лет, именем Сета пок-лялся сберечь ей вечную молодость.

Однако это были только слухи. Отношения Нехтесси и Тот-Амона испортились давным-давно. Друг другу они желали только смерти, но у Нехтесси не было воз-можности убить верховного жреца и первого чародея Стигии, а он считал старую ко-ролеву слишком жалкой, незначительной, чтобы тратить на неё свои силы. Её время прошло, она лишилась всякого влияния за пределами Деншура и не представляла более угрозы его власти. Сам Ктесфон всегда считал Тот-Амона своим мудрым нас-тавником и теперь, взойдя на стигийский престол, слушал его советы с искренним почтением. После неудачной попытки дворцового переворота, предпринятой прин-цем Джосером, и его поспешного бегства из Стигии некогда жизнерадостная Нехтес-си погрузилась в меланхолию. Старую королеву оставили все, кого она любила, и все, кто её любил. Зато вокруг Деншура было очень много тех, кто её люто нена-видел. Да и внутри Деншура её особо не любили, лишь служили ей. Впереди её ждала тьма старости, одиночества и угасания. От старости и от людей Нехтесси пряталась в своих покоях. В городе её не видели неделями и месяцами. Она сама теперь почти желала умереть.

Всё изменилось, когда в Деншуре внезапно появился Паксимен. Изумлённые стражники доложили королеве, что буквально выловили этого человека из Великого

Канала, что приплыл он в Деншур водой без корабля, подобно рыбе.

Нехтесси знала Паксимена сорок лет как придворного медикуса атлайских коро-лей. В Атлае магия была запрещена под страхом смерти, и Нехтесси сама прекрас-но знала, что Паксимен учёный лекарь, а не маг. Но если Паксимен не маг, как он добрался до Деншура? Между оазисом в Стигии и Атлаей — тысячи и тысячи миль по морю и реке!

Как ни пытался медикус растолковать эту загадку старой королеве, она его не поняла. От науки Нехтесси была ещё дальше, чем от магии. В какой-то миг ей да-же показалось, что Паксимен подослан Тот-Амоном, чтобы погубить её, и она едва не казнила медикуса как шпиона. Он что-то говорил о «норах», но это только убе-дило Нехтесси, что медикус на самом деле маг или подослан магом.

Однако, не казнила: атлайский медикус вдруг оказался ей полезен. Сумел выле-чить хвори, перед которыми оказались бессильны лучшие лекари Стигии. В беседах с ним она находила удовлетворение. А главное, он создал для старой королевы «маску молодости»: надевая её, Нехтесси казалась вдвое моложе! Это дорогого сто-ило. Королева вновь стала появляться на людях, устраивать увеселения и водные прогулки по Великому Каналу, затем по Стиксу. А пару раз её роскошную ладью видели даже у чёрных стен Кеми.

От Паксимена Нехтесси первой в Стигии узнала новости о Камии, о том, что юная атлайская принцесса свергла свою мать Ксантиппу и села на её престол, но тут же его потеряла, бежала на север… и пропала где-то в районе Зикамбы, боль-шой реки за Чёрными королевствами. С тех пор прошли полгода, Камия не объявля-лась. Но Паксимен не сомневался, что она жива. «Я воспитал её как истинный отец, я люблю Камию больше себя, больше жизни, у меня с ней духовный и мента-льный симбиоз, — терпеливо объяснял он старой королеве, — если бы с нею случи-лось что-то страшное, необратимое, я бы это знал, я бы почувствовал».

А давеча он сам примчался к королеве. Весь в трепетном волнении, Паксимен внезапно объявил ей, что Камия уже в Стигии, спешит к Деншуру, скоро будет здесь. Донельзя мнительная и подозрительная, Нехтесси нисколько не обрадовалась такой новости, вновь не поверила и снова погрешила на происки Тот-Амона.

Учёный медикус проявил чудеса ловкости и изобретательности, а также и любви, убеждая старуху поверить ему. В конце концов, Нехтесси согласилась, вызвала ка-питана своей стражи и приказала ему следовать за иноземным лекарем, а главное, открыть ворота, когда он скажет, даже ночью. Капитан пытался протестовать, но Паксимен убедил и его, поставив на кон свою жизнь.

Так что, если бы Камия не появилась перед стенами Деншура, эта ночь стала бы последней в жизни Паксимена.

Но Камия появилась. Это произошло, когда Нехтесси уже отошла ко сну. Будить её не стали. А утром юная атлайка была первой, кого старая королева увидела, ед-ва открыв глаза. Радости не было предела. Нехтесси обожала младшую внучку, ви-дя в ней саму себя, какой она могла бы стать, если бы боги даровали ей иную су-дьбу. Красавица и умница, коварная ничуть не меньше своей бабки, Камия, к тому же, обладала качествами, которых у Нехтесси никогда не было: бесстрашием, ре-шимостью и невероятной волей, также умением и очаровывать, и подчинять одной лишь силой своей яркой личности. Все недостатки Камии Нехтесси считала продол-жениями её достоинств, а все ошибки – платой за великие победы, нынешние и предстоящие. Если не считать Паксимена и Джосера, у Камии не было большего друга и лучшей союзницы, чем старая королева Нехтесси.

Джосер, впрочем, её оставил, всё-таки не выдержал её характера. Камия сама рассказала об этом бабке, не жалея ярких и зловещих красок.

– Он любит власть и почести, а не меня, – говорила Камия. — Между мною и короной Стигии он предпочёл корону!

Старая королева улыбнулась, покачала головой.

— Корона не спасает человека от любви, моя милая Ка, ты можешь мне поверить.

Девушка утёрла слёзы. Плакать ей было нельзя – жрицы Деркето не плачут! О том, что в Деншуре гостит Камия, принцесса Стигии и недавняя королева Атлаи, знали лишь самые верные люди. Остальным она представилась как Анаис, посвящён-ная жрица Деркето, богини страсти, похоти, красоты, любви и смерти. По отноше-нию к Сету Деркето занимала подчинённое положение, и как жрецами Сета в выс-шем посвящении могли быть лишь мужчины, так и Деркето служили только женщи-ны. По слухам, эти женщины владели тайной магией своей богини и были так пре-красны, что везде ходили обнажёнными, нисколько не стесняясь своей невероятной красоты, но гордясь ею, и никто не смел их тронуть, возжелать, остановить или, тем паче, помешать их служению великой богине.

И Камия в Деншуре ходила обнажённой, прикрывая лишь лицо вуалью. Нагая девушка, сама сложенная как богиня, повсюду в королевском дворце и в городе, где она появлялась, притягивала всеобщее внимание.

Все рукоплескали ей, пытаясь заглянуть в лицо таинственной жрице, внезапно посетившей город. На следующий же день после своего появления она стала пер-вой новостью в Деншуре. Это внимание льстило Камии. Роль жрицы Анаис была ча-стью её новой игры, а стеснительность никогда не относилась ни к её достоинствам, ни к недостаткам. Принцесса-полукровка, дитя Атлаи и Стигии, она с детства зна-ла, что прекрасна, и с детства же пестовала красоту как своё главное оружие. В от-личие от большинства девушек и женщин, она нечасто прибегала к женским ухищре-ниям, призванным создать, подчеркнуть или внушить эту красоту. Зато она много бегала, прыгала, постоянно тренировала тело и мозг, всё время двигалась, всегда что-то выдумывала и делала что-то необычное, не давая отдыха ни себе, ни окру-жающим — в общем, жила с такой страстью, что это не могло не нравиться богам, и они в ответ щедро одаривали её красотой.

Когда Камия появилась перед Нехтесси обнажённой и сказала, что теперь её имя Анаис и она жрица Деркето, старая королева даже не удивилась. Только спросила с улыбкой:

– Так ты устроишь мне в Деншуре оргию? Я так любила оргии, пока была моло-дой! Над моим дворцом всегда стоял терпкий запас мужских соков и женской влаги. Они были так обильны, что сам Отец Стикс пропах ими! Мы предавались плотской любви всегда, когда не ели и не спали. Я могла заниматься ею дни и ночи напро-лёт, меняя лишь мужчин, а то и отдаваясь многим сразу. Зачем ещё жить, зачем властвовать, если не для телесных удовольствий? О, Деркето, неужели эти чудные времена вернутся ко мне?

Но Камия лишь поклонилась и ответила всерьёз:

– Нет, я – не ты, меня не привлекают плотские утехи. Я не хочу влачить существование затворницы в собственной золотой клетке. Я рождена не для этого! Я хочу закончить жизнь в блеске красоты и величия, на троне величайшей из империй. Когда я буду этого достойна, он найдёт меня… конечно, не теперь. Но я могу пообе-щать тебе незабываемый танец, бабушка. Это будет танец любви и смерти, и всякий, кто переживёт его, запомнит на всю жизнь!

Конан.

Т

 ьма неохотно выпускала Конана из своих объятий. В мутно-кровавой дымке

 киммерийцу едва удавалось разглядеть лицо старика. Этот старик сидел у из-

 головья и что-то говорил ему своим скрипучим, непонятным голосом.

— Крооом… – простонал Конан. – Ты кто? Я где? И как сюда попал?

Старик вздохнул, покачал головой. Конан рассмотрел в руке старика какую-то склянку. Старик поднёс эту склянку ко лбу Конана, нажал на колпачок. Большая ка-пля серой жидкости упала на лоб киммерийца и быстро впиталась в кожу, как будто кожа была губкой. Мир вокруг варвара тут же прояснился. Мутно-кровавая дымка исчезла.

Конан увидел большую, богато украшенную в традиционном стигийском стиле палату; широкие проёмы окон, которые с лёгкостью пропускали яркий, почти сле-пящий солнечный свет; в этой палате он также увидал колонны, множество колонн, уходящих к высокому потолку и искусно расписанных фигурами зверей, а сами звери выглядели как живые.

За каждой из этих колонн мог притаиться враг. Но здесь царила тишина и, как показалось Конану, не было в палате никого, кроме него и этого чудного старика.

— Вижу, так лучше, – старик удовлетворённо кивнул и поправил указательным пальцем большие очки. — Ты узнаёшь меня? Я Паксимен.

Конан поморщился. Названное имя ничего ему не говорило. Да, киммериец мог

поклясться кровью Крома, что видит этого старика впервые в жизни. Разве только…

этот самый Паксимен ему нарочно память не отшиб.

Если старик одной лишь каплей своей дряни вернул и зрение, и ясность воспри-

ятия, кто знает, на что ещё способен этот чародей?

Но выглядел старик безобидным и смотрел на Конана, скорее, удивлённо и за-думчиво, нежели грозно.

Варвару было двадцать шесть, в своей богатой приключениями жизни он видывал немало стариков — бывали старики злобнее самого Сета, а встречались одуванчики, что пташки не обидят, попадались и такие старики, что были могущественны почти как боги… А этот больше походил на забавного чудака.

Ещё что показалось киммерийцу странным: этот Паксимен скорее выглядел ста-риком, чем в действительности был им — да, тело старое, кажется изношенным, но глаза молодые, быстрые, задорные.

— Неужели ты не помнишь ничего? – переспросил Паксимен. – Ты должен знать меня. И как попал сюда, знать должен.

– Я ничего и никому не должен! — прорычал Конан. — Куда это – сюда?

— Ты мне скажи, – без тени улыбки отозвался Паксимен. – Мне нужно знать, что ты на самом деле помнишь. Для твоего же блага, Конан.

Безобидный старик оказался не так прост. Хорошо, будь по-твоему, решил Ко-нан, сыграем в твою игру. Небось, сам и расколешься.

– Ты прав, я помню тебя. Ты стигийский колдун Пта-Собек. Стало быть, Пак-симен, по-твоему? Ладно, пускай будет Паксимен. Ну, ты так говоришь, как будто тебе в рот Нергал насрал, я мог и не расслышать имя.

Хотя… Паксимен, Пта-Собек… какая, к Сету, разница? Теперь доволен, чародей?

Не давая тому времени опомниться, Конан рванулся вперёд, чтобы схватить ча-родея за шиворот, повалить на пол и хорошенько допросить, уже по-своему.

В то же мгновение варвар понял, что не в состоянии пошевелиться. Все его чле-ны словно онемели, он их совсем не чувствовал. Как будто их и не было! Он чувст-вовал лишь то, что находилось выше шеи. Старик не отшатнулся, лишь кивнул.

— Ты в самом деле интересный экземпляр. И я этим доволен. Но мне с тобой придётся нелегко…

— Проклятый чародей, да ты околдовал меня! – зверея, рявкнул Конан.

Но Паксимена это не смутило.

– Твой гнев напрасен, киммериец. Я не владею магией. В моей стране она зап-

рещена. А вот они, – старик выразительно провёл взглядом по сторонам, – хозяева этой злосчастной страны, где мы находимся теперь, владеют ею, ещё как! Это они бросили против тебя исчадий преисподней, мертвецов и змей величиной с колонну. Ты дрался с ними… и почти их победил.

– Что это значит – почти?  Паксимен вздохнул и посмотрел Конану в глаза.

– У тебя раздроблены кости, в груди сквозная рана, а твои руки… их ещё придёт-ся пришивать. Впервые вижу человека, который после этого не отошёл к богам. Но тебе-то не впервые. Да, я прав?

Конан закрыл глаза. А вдруг забавный старикан не лжёт? Но если раны таковы, как он сказал, то почему совсем нет боли? Если не магия в этом замешана, тогда что? И что теперь, довериться этому чудному колдуну, который, как он утверждает, вовсе не колдун? А кто?!

Словно подслушав мысли Конана, Паксимен заметил:

– Я медикус, учёный. Моя сила не в заклинаниях, а в знаниях, хранимых со вре-мён расцвета и триумфа Атлантиды. Ты веришь в силу знания, о Конан? Она спосо-бна исцелить тебя.

– Я верю в силу человека, в силу воли, в силу мышц. Я верю в силу стали и огня. В чары тоже верю, хотя и ненавижу их. А верю, потому что сталкивался с ни-ми, будь они неладны… А что такое твоё знание, если не чары? Мне встречались чудаки вроде тебя, называвшие себя учёными, но на поверку они всегда оказывались колдунами мелкого пошиба. Или шарлатанами! Так почему я должен тебе верить?

Как там тебя – Проксенамун? Извини, всё время буду путать тебя со стигийцами. Пока ты не докажешь, кто ты есть.

– Варвар! – проскрипел Паксимен, вложив в одно это слово всю степень своей досады. – Что бродяга варвар может понимать в величайшей из вселенских сил, си-ле науки? Даже когда от этого зависит его собственная жизнь! Так удовольствуйся же тем, что и я о тебе ничего не знаю, ты для меня лишь варвар с киммерийских гор. Но если… если моя дочь что-то в тебе нашла, ты определённо этого стоишь. Моя дочь гениальна, – задумчиво, но без всякого удовольствия, добавил старик, – наде-юсь, даже ты не будешь это отрицать. Я постараюсь исцелить тебя, раз уж она этого желает.

Тут киммериец вдруг увидел Камию. Она стояла между двумя чашами в форме ползущих вверх скорпионов, а сзади был заметен небольшой трон червонного золо-та, он располагался в центре палаты, там, где не было колонн.

На ней не было ничего, кроме ожерелья-усха на шее, золотых браслетов на за-пястьях и ножен, прикреплённых ремешками к ногам. Непохоже было, что она то-лько что здесь появилась, а до того отдыхала: капельки пота, влаги или масла, подобные крохотным жемчужинам, блестели на её золотисто-медовом теле. Волосы были свиты в косички, по моде стигийских аристократок. В обеих руках атлайка де-ржала изящные кинжалы-трезубцы. Очевидно, ножны на ноге были под эти кинжалы.

Немного выше Конан заметил на её ноге шрамы от чьих-то зубов. Крокодильих?

Она стояла в десяти шагах от его ложа и красиво, с царственным достоинством, как умела она одна, улыбалась ему. Но в первое мгновение, когда он увидел Ка-мию, злость и ярость взыграли в нём, он призвал все свои силы, чтобы вскочить с ложа и встретить врага – врагиню? – лицом к лицу.

Это отчаянное – и тщетное – усилие отразилось на его лице, кровь прилила к лицу, оно стало багровым, потом потемнело. Паксимен тревожно отхнул и отпря-нул. Правильно боишься, сучий потрох! Кто бы мог подумать, что у юной негодяйки есть отец!?

– Кости Нергала! – рявкнул Конан. – Если ты её отец, то почему она тобою по-мыкает, а не ты повелеваешь ей? Почему все потакают её прихотям? Потому что она королева? Ха! Королева без королевства! Потому что она гениальна? Ха-ха! Вот тут ты прав, старик, я этого не буду отрицать. Так отравлять жизнь честным людям, как это делает она, нужно иметь особый гений! Вы злодеи, как я погляжу!

Камия негромко рассмеялась и сказала:

– Это и есть великий Конан, о котором я тебе столько рассказывала, отец. А ты, великий Конан, усмири свой гнев, пока мой Паксимен тебя не склеит. На целом свете только он способен сделать это, не прибегая к магии, не взывая к богам или демонам, одной лишь силой своих знаний и умений.

– Зачем тебе, чтобы я жил? Какую ещё пакость ты задумала?

Она отправила кинжалы-трезубцы в ножны, подошла к его ложу, посмотрела ему в глаза и раздельно проговорила: – Когда же ты поймёшь? Мы не злодеи. Мы с тобой похожи, Конан. Или ты так слеп, что этого не видишь? Мы одной крови! Я тебе об этом говорила у реки Зархебы, когда мы вместе горевали о потерянной на-ми любви, о Белит…

– Заткни свой лживый рот, не пачкай память о Белит!

– Разве Белит была у тебя в собственности, Конан? Разве никто не мог любить Белит, кроме тебя? Разве она любила одного тебя и больше никого? Ты так в этом уверен?

– Да, я уверен. А ты будь проклята, когда вдруг между нами появилась!

На губах девушки заиграла улыбка, Камия подмигнула Паксимену и сказала:

– Отец, ты видишь, я и тут была права. Белит, которую любили он и я, в дейс-твительности погубила его ревность! А он винит меня и Джосера. Ну, что с него возьмёшь, он варвар…

Конан волком смотрел на обоих, на дочь и отца, не зная, что сказать в ответ.

Зачем? Ему-то всё и так понятно. Как и им.

– Мы не злодеи, – убеждённо повторила Камия. – Только не Паксимен! А я – не более, чем ты. В нас кровь атлантов! Я им наследую как королева их потомков, жи-телей цивилизованной Атлаи. А ты из одичавших, ты безродный варвар с гор. Ка-кая-то капля крови атлантов в тебе остаётся, иначе ты не выжил бы в той схватке с последним глаханом…

Конан молчал, терпел, скрипя зубами. Он мог бы рассказать ей, как всё на са-мом деле было. Он мог бы рассказать ей правду про Белит, которая его любила и пришла из тьмы небытия, чтобы закрыть его собой от демона. Но он молчал. Пусть эта истинная правда, истинная магия любви, останется только ему. Камия и Пакси-мен в такую правду не поверят. Да и не нужна ему их вера, и совсем не нужно в эту тайну посвящать. Пусть себе думают, чего хотят. Пусть льстят себя и льстят себе, их это и погубит.

– Я не злодейка, – чуть понизив голос, страстно повторила Камия. – Я такая же,

как ты, только я женщина, а ты мужчина! А остальным мы так похожи. Да, ты был прав, я королева без королевства, а также я принцесса в Стигии, которую едва пе-реношу! Но я об этом не жалею. Я счастлива, что вырвалась из смрадных джунглей Юга. Я счастлива, что эта гнусная пустыня мне не стала домом! Я счастлива, что злобный Сет, которого возносят все эти трусливые стигийцы, нисколько не мой бог! Я не поклоняюсь Сету, Конан. Его жрецы – мои враги! Меня не привлекает власть. Я жажду приключений! Я жажду путешествовать по миру. Только представь, я до сих пор не бывала нигде восточнее и севернее Стикса! Я так давно хочу увидеть этот ди-вный мир! Я так хочу им насладиться! И показать ему себя. А если мне понравится, то покорить его! Теперь ответь мне честно, Конан, а разве ты всегда мечтаешь не о том же?

Она смотрела на него, не отрывая взгляда, её огромные кошачьи глаза были влажные, но не от слёз, они ярко блестели, и их блеск завораживал. Конан вновь поймал себя на странной мысли: почему-то только эта девушка, всегда такая яркая и страстная, всегда знающая, что, когда и где нужно сказать, умеющая владеть со-бой, как редкий мужчина собою владеет, такая прекрасная, царственная и бесстраш-ная – почему-то только она никогда не вызывала в нём мужского, плотского жела-ния. Да, с ним бывало, и он ею восхищался – но никогда, как мужчина, её не же-лал. Конан невольно усмехнулся. Слишком толстокожий варвар, слишком туп, чтобы понять, какой бесценный перед ним бриллиант? Или же наоборот – варвар чересчур проницательный, чтобы разглядеть его цену?

А не потому ли и её к нему так тянет? Ох уж, эти женщины… Конан безразлично зевнул в ответ на все её страстные признания. Это могло её обидеть, но не обиде-ло, даже не задело. Или задело, но вида она не подала.

Камия подмигнула ему и сказала:

– Чтобы твоё выздоровление пошло быстрее, я станцую для тебя…

Это был самый завораживающий, самый безумный, самый страстный танец, ка-кой он только видел в жизни! Девушка, стройная, изящная, похожая на золотую ста-туэтку, но живая, словно летала по просторной стигийской палате. Конан хотел, но не мог отвести от неё взгляд. Он забыл о своём положении, о своих ужасных ра-нах, о своей ненависти к этой девушке – он потрясённо следил за её танцем.

Камия кружилась со своими кинжалами-трезубцами, как будто атакуя невиди-мого, но смертельно опасного врага. А потом, к изумлению Конана, этот враг обрёл плоть. Вернее, появилась туманная тень, появилась и сгустилась, она была подобна огромной горилле или медведю, но, если присмотреться, она была похожа также на него, на Конана. Эта тень была плотной и непроницаемой, как чёрный эбонит, и подвижной, как ртуть. Тень обладала головой, где вовсе не было лица, также име-ла ноги и четыре руки, каждая из рук сжимала по клинку. Но стальные клинки те-ни, в отличие от кинжалов Камии, были разными: меч аквилонского рыцаря; стиги-йский кхопеш; туранская сабля; четвёртым был атлайский меч-кинжал, который на-

зывался аттаим, с коротким, но изящным лезвием, оружие потомков древней Атла-нтиды, практически исчезнувшее и в самой Атлае, а уж в Хайбории почти что леге-ндарное. Тень дралась своими четырьмя клинками одновременно, однако Камия парировала все её выпады и ловко ускользала от ударов.

Лезвия сливались в своём танце, и неостановимый звон клинков звучал как му-зыка, написанная для смертельного металла. Движения сражающихся были настоль-ко быстрыми, что уследить за ними обычным человеческим зрением казалось невоз-можным. Но Конан мог, этот танец стали был ему знаком.

И он внезапно догадался, что это такое. Это же не просто танец – это трениро-вка! Тень нужна Камии, чтобы тренировать её умения и боевые навыки. Так вот от-куда она знает столько удивительных приёмов, вот откуда столь искусна и ловка! Должно быть, здесь какая-то особенная магия… или наука? Конан сделал над собой усилие и оторвал взгляд от танца Камии, обернулся к Паксимену, чтобы спросить его об этом. Но не увидел старика, он ушёл или исчез, пока его наречённая дочь владела всем вниманием киммерийца.

Конан снова устремил взгляд к ней. Тени уже не было. А Камия, нагая, раскрас-невшаяся, вся в поту от танца смертоносной стали, гибкая, словно змея, грациозная, как пантера, подлетела к нему и воскликнула, не спрашивая, но утверждая:

– Тебе пришёлся по душе мой танец, варвар! А хочешь, я ещё станцую для тебя? Танец смерти и любви, танец самой Деркето, я теперь её жрица, вот так!

Откуда-то вдруг появились чёрные воины, наверное, рабы. Они окружили Камию и стали тыкать в неё копьями. Но она извивалась и уворачивалась от копий, сама нападала на воинов и наносила им смертельные раны. Конан видел кровь и даже чувствовал запах крови. Этот кровавый танец завершился смертью всех черных вои-нов. Девушка же была невредимой, если не считать их крови, которая теперь была везде: на полу, на станах, на оружии и на её теле. Но трупы чёрных не исчезли, подобно эбонитовой тени. Потом появились львы, тигры, пантеры. Но с ними Ка-мия не дралась, скорее, кружилась в странном танце единения человека со зверем. Это единение зашло так далеко, что в какой-то миг Конан увидел, как девушка сло-вно бы сношается со львом и тигром одновременно.

Это было слишком для него. Конан зажмурил глаза. Голова гудела, как пчели-ный улей. Танец атлайской пантеры, зажигательный, безумный, завораживающий, стоял у него перед глазами. Должно быть, подумал киммериец, её отец колдун или кто он там, медикус, опоил меня какой-то своей дрянью, и того, что кажется, на самом деле нет… но что-то есть, это точно.

– Хватит! – рявкнул Конан и открыл глаза.

Камия стояла рядом с ним и улыбалась. На её лоне, животе и груди он увидел пятна серо-белой вязкой жидкости, а на плече и руке – следы от львиных когтей.

– У нас больше общего, чем тебе кажется, могучий Конан. Но и различий боль-ше! Я могу быть дикаркой, когда хочу. Я дитя цивилизации, когда хочу. Когда хочу, я атлайка, а когда хочу – стигийка! Я могу быть коварной, когда хочу. А когда хочу, могу быть преданной и верной. Я могу быть смертоносной, а могу быть беззащит-ной. Я могу быть королевой, а могу – пираткой, а могу – той и другой, и третьей, и любой, кем захочу!

Когда-нибудь я стану подобной самой императрице Мефрес! Я всегда разная, Ко-нан. И только от тебя зависит, какой и когда я буду с тобой, для тебя. Поправляйся скорее, но помни об этом.

Ктесфон.

— Ч

 то ж, спрошу ещё раз, – приторным, вкрадчивым голосом проговорил

 Хнум-Собек. – Зачем вы проникли в башню моего отца и убили его?

 Хорошо подумайте, Ваше Высочество. От вашего ответа будет зависеть ваша жизнь.

Это был высокий, худощавый человек в глухом черном хитоне, скорее зрелый,

чем старый. Его истинный возраст по лицу определить было невозможно. Но черты

этого лица выдавали натуру надменную; тёмные глаза едва проглядывали сквозь узкие прорези век. Шишковидный лоб опоясывала внушительная змеящаяся диадема.

Принц Джосер знал, что Хнум-Собек, как и его отец, могущественный чёрный маг, служитель Отца Сета. Но отец и сын не ладили. Пока был жив Пта-Собек, ход в башню для его сына был закрыт. Джосер, проникший туда под именем капи-тана Сенефры, успел получить на этот счёт чёткие инструкции от самого мага. Но теперь, когда Пта-Собек мёртв, всё его наследство перейдёт сыну. Чем ещё объяс-нить такой интерес Хнум-Собека к делу опального принца?

Принц сидел в тесном сыром каземате, маг стоял по другую сторону решётки. Хнум-Собек оказался первым, кто посетил Джосера в его заточении. Получается, прикончив отца, Джосер и Камия помогли сыну возвыситься. Если всё так, это вну-шает надежду. Но с этим магом нужно быть очень осторожным. Как, впрочем, и с любым!

— А я ещё раз повторю, что лишь Ктесфону, брату моему и государю, я вправе дать все нужные ответы, – взвешивая каждое слово, отозвался принц. — Если вы хотите мне помочь, устройте мою встречу с королём.

— Помочь? — желчно усмехнулся маг, отбросив свой приторный тон. — Нет, я всего лишь хочу узнать правду!

– В самом деле? Разве это важно? Правдой будет то, что скажет самый сильный. Будьте на стороне сильнейшего, и вам не придётся искать правду, она сама перей-дёт на вашу сторону.

– И это говорит мятежник, схваченный по обвинению в заговоре против короля.

– Я верен трону брата. Я сдался добровольно, чтобы развеять сети лжи и отстоять своё честное имя. Я вам не враг, совсем наоборот, почтенный Хнум-Собек. Устройте

мою встречу с королём, и вы увидите, как всё разрешится к вашей пользе.

— Вы неглупы, Ваше Высочество, хотя и чересчур лишком дерзки для юноши ва-ших лет,— хмыкнул чародей.– Святейший Тот-Амон сторонится таких людей, пред-почитая серость, но мне вы симпатичны. Я принадлежу к тем, кто видит в вас ис-тинного сына Ментуфера, великого короля-воина. Я посмотрю, что можно сделать.

Ктесфон пришёл на следующий день. Он спустился в этот каземат один, без стражи. Это был стройный, среднего роста человек с кожей, чуть более светлой, чем у большинства его подданных. Всем был известен его спокойный, уравновешенный, но твёрдый характер. Воинственность не числилилась среди его отличительных черт, и в этом он был полной противоположностью Ментуферу. А ещё Ктесфон, в отли-чие от своего отца, был воспитан на почтении к тайному знанию, к жрецам, его но-сителям, и лично к магу Тот-Амону. Ктесфон не был падок на лесть и не поддава-лся чужому влиянию, но сам часто прислушивался к Тот-Амону. Едва став власте-лином Стигии, Ктесфон призвал опального мага к себе. Пользуясь расположением короля, тот вернул себе место верховного жреца Сета и владыки Чёрного Круга. Крепкий союз Ктесфона и Тот-Амона был главным препятствием на пути Джосера к стигийскому трону.

— Мой господи