Глава XXXII. Несколько слов о мормонах

 

Однако нельзя было понапрасну терять время, и я скоро поборол горестное оцепенение. Надежда шептала: «Очнись и действуй», а полученная мною записка указывала, что мне следует предпринять. Я решил не падать духом, как ни тяжело было у меня на сердце. Письмо, подарившее мне столько радости, одновременно принесло невыразимую душевную боль. Оно сказало мне больше, чем знала сама Лилиен, потому что она и не подозревала ни о своих настоящих чувствах, ни о грозящей ей опасности. Я же, как раскрытую книгу, читал ее сердце и был бы безмерно счастлив, если бы не страх за любимую. Только теперь стал мне ясен дьявольский смысл зловещих слов, только теперь понял я, кто был волк, чьей жертвой должна была стать желтая лань, волк, прикрывавшийся овечьей шкурой. Для этого не требовалось особой проницательности: в письме говорилось обо всем — обо всем, кроме его имени. Но и его было нетрудно угадать. Человек, с которым уехала Мэриен, и тот, кого я видел здесь в одежде священника, и был этим волком. Это был не кто иной, как мормон Стеббинс. И он увез Лилиен!

При одной мысли об этом я пришел в ужас. Чтобы понять его причину, читателю надо кое-что узнать о секте, известной под именем «Святые последних дней». Это секта мормонов. Я имел случай познакомиться не с догмами религии мормонов — потому что их не существует, — но с воззрениями как ее самых выдающихся апостолов, так и самых скромных последователей. Это два совершенно разных сорта «святых». Напрасно было бы искать прототип их отношений в мире животных. Такие примеры, как волк и ягненок, ястреб и голубка, кошка и мышь даже приблизительно им не соответствуют. Все эти создания наделены хоть какими-нибудь чертами благородства или красоты. Но ни в характере, ни в образе жизни мормона — будь то исполненный искренней веры новообращенный или лицемерный апостол — их нет. Может быть, аналогией для социальных и религиозных отношений мормонов могут служить лиса и гусь, да и то, пожалуй, такое сравнение окажется оскорбительным для лисы. Она все-таки обладает некоторыми свойствами, позволяющими отнестись к ней с меньшим отвращением, чем к мормонским «старейшинам».

Невежество, хитрость и жестокость — вот характерные черты, присущие этим последним, носящим названия «двенадцати» и «семидесяти». Что касается главы секты, то любое самое грубое определение будет слишком мягким. Особенно поражает в учении мормонов неприкрытое лицемерие. Эти фанатики даже не пытаются скрывать того, что они обманщики. Впрочем, слово «фанатик» в приложении к мормону можно отнести, пожалуй, только к «гусям», то есть к невежественным, одураченным простакам. Старейшин же никак нельзя назвать фанатиками. Лицемерные самозванцы — вот подходящее для них определение.

В первые годы существования этой секты находились люди, отрицавшие, что религия мормонов разрешает многоженство. До своего «исхода» к Соленому озеру «святые» и сами старались скрывать наличие у них многоженства, но, поселившись в своей колонии, сочли это излишним. Оно стало проповедоваться совершенно открыто. Защитникам мормонского учения пришлось сложить оружие. В этой секте многоженство приняло еще более уродливые формы, чем в магометанстве, где «жизнь гарема» окружена хоть какой-то романтикой. Жены «Святых последнего дня» обречены на тяжелый рабский труд.

И Лилиен уехала с мормоном. Неудивительно, что в сердце моем бушевало пламя!

Я вскочил со стула и бросился в конюшню за лошадью. Гроза продолжалась с той же силой. Ливень не утихал, но меня не пугала ярость бури. Даже если бы снова начался всемирный потоп, это не остановило бы меня.

 

Глава XXXIII. КЛЯТВА МЕСТИ

 

Вскочив в седло и покинув участок, я помчался через мокрый от дождя и окутанный испарениями болот лес. Путь мой лежал вверх по речке, к жилищу Френка Уингроува, которого я в такую погоду рассчитывал застать дома. К молодому охотнику меня влекла надежда получить какой-нибудь совет и дружескую помощь. Правда, он сам страдал так же, как я, и был так же не в силах помочь своему горю. Но, по крайней мере, я мог рассчитывать на его сочувствие. Соболезнование друга всегда смягчает, если и не излечивает, печаль, а мне так нужно было излить кому-нибудь душу и поведать свои сокровенные чувства! Молодой охотник был вполне подходящим для этого человеком. Не так давно я был поверенным его сердечных тайн, но мне тогда и в голову не приходило, что я так скоро обращусь к нему с тем же. Судьба мне благоприятствовала — я застал Уингроува дома. Мой приезд не вывел его из обычного теперь для него состояния уныния, причина которого была мне известна. Однако, боясь показаться негостеприимным, он изо всех сил старался скрыть свое угнетенное настроение. Было что-то удивительно трогательное в этой борьбе долга вежливости с исполненным тоски сердцем, и я почувствовал, что без колебаний могу открыть свою душу этому человеку, под оленьей курткой которого билось поистине благородное сердце. Начав с того часа, когда мы виделись с ним в последний раз, я поведал ему всю историю моей любви. Рассказ мой, особенно о первой встрече с Лилиен и об убийстве пумы сильно заинтересовал Уингроува, и не только как охотника. Он пробудил в нем воспоминания о подобном же происшествии, благодаря которому он завоевал любовь Мэриен. Волнение моего собеседника достигло предела в тот момент, когда я, рассказывая о дуэли, упомянул о приезде незнакомца. Не успел я даже в нескольких словах описать его наружность, как молодой охотник вскочил с места с криком:

— Джошуа Стеббинс!

— Да, это был он. Теперь я это знаю, — сказал я и продолжал мое повествование, но скоро заметил, что Уингроув слушает меня как-то рассеянно.

Он нервно и порывисто шагал по хижине, то и дело поглядывая на ружье, висевшее над очагом, и глаза его гневно сверкали. Похоже было, что он что-то замышляет. Когда я дошел до завершения дуэли и моего отъезда из Суомпвилла, Уингроув снова прервал меня, но не словами, а действием, причем действием весьма многозначительным. Охотник вдруг быстро снял ружье и, повернув прикладом вниз, начал его заряжать. По тому, что это делалось так поспешно и в такое время, мне стало ясно намерение Уингроува: не для белки или молодого оленя, не для енота или медведя и даже не для пантеры готовил он этот заряд!

— Куда вы? — спросил я, когда он взял шапку и надел через плечо сумку с пулями и пороховой рог.

— Так, немного пройтись вниз по реке. Простите, что оставляю вас одного, но я сейчас вернусь. Если захотите поесть, вот тут кусок холодной оленины, и вон в той бутылке тоже кое-что для вас найдется. Через час я вернусь — то есть, наверное, вернусь.

В последних словах мне послышалась какая-то нерешительность.

— Нельзя ли мне вас сопровождать? — спросил я. — Погода прояснилась, и, пожалуй, приятнее проехаться, чем сидеть здесь одному. Или, может быть, у вас секретное дело?

— Секретов никаких нет, да не хотелось бы вас впутывать. У вас и своих забот довольно!

— Можно вас спросить, по какому делу вы идете?

— Конечно. Собираюсь убить Джошуа Стеббинса.

— Что? — воскликнул я, пораженный холодной решимостью, с которой было высказано это намерение. — Убить Стеббинса?

— Да. Или я его — или он меня. Я поклялся это сделать и сделаю. У нас с ним старые счеты, более давние, чем те, о которых вы знаете. Я уже много раз собирался с ним драться, но подлец старается не попадаться мне на глаза. Но теперь он уж больше не отвертится! Если эта гадюка опять появилась в наших краях…

— Его здесь нет.

— Как — нет? — воскликнул с досадой охотник. — Вы что шутите? Вы же сами видели его позавчера!

— Да, но у меня есть основания думать, что он уже уехал.

— Почему вы так думаете? Вы уверены?

— Именно эта уверенность и заставила меня так поспешно приехать к вам.

Я подробно рассказал Уингроуву об утренних событиях: о разговоре с индианкой, о ее сбывшихся предсказаниях. Я описал опустевшее жилище скваттера и, наконец, прочел ему письмо Лилиен. Он слушал внимательно, хотя, видимо, досадовал на задержку.

— Бедная малютка Лилиен! — вздохнул он, когда я кончил читать. — Значит, и ее он увез так же, как шесть месяцев назад увез Мэриен! Впрочем… нет! — И в голосе его послышалось страдание. — Нет, тогда было совсем другое дело: Мэриен ведь добровольно уехала с ним.

— Почему вы так думаете? — спросил я, пытаясь его утешить.

— Не только думаю, но уверен. Мне сказала об этом Су-ва-ни.

— Это ровно ничего не значит. Она могла все выдумать из ревности и злобы. А на самом деле может быть как раз наоборот: Мэриен заставили выйти замуж за этого человека. Вполне возможно, что она сделала это под влиянием отца, который, кажется, побаивается мормона.

— Спасибо! — воскликнул охотник, крепко пожимая мне руку. — Это первое слово утешения после ухода Мэриен. Я сам думаю, что Холт боится Стеббинса. Наверное, эта подколодная змея что-то про него знает. Сказать по правде, я все удивлялся, что Мэриен так приняла к сердцу какой-то случайный поцелуй. Да не подставь мне эта индианка губы, разве стал бы я ее целовать? Боже милостивый! Чего бы я не дал, чтобы знать, что сказанное вами — правда!

— Я в этом не сомневаюсь: я видел вашего соперника и считаю совершенно неправдоподобным, чтобы она добровольно предпочла его вам.

— Спасибо! Она теперь замужем и уехала, но, если бы я знал, что ее принудили силой, я бы давно сделал то, что собираюсь сделать сейчас.

— Что же именно?

— Я последую за ним на край света, выслежу его и найду всюду, где бы он ни вздумал спрятаться, хотя бы на дне шахты в Калифорнии. Богом клянусь, он кровью заплатит мне и за старые и за новые обиды, или нога моя никогда больше не ступит на землю Теннесси!

— Так вы твердо решили найти его?

— Твердо!

— Тогда говорить больше не о чем: наши дороги сходятся!