Поддержание экспрессивного контроля

Ранее уже говорилось, что исполнитель может надеяться на восприятие своей аудиторией его маленьких реплик-намеков как знаков чего-то очень важного в его выступле­нии перед нею. Это удобство имеет, однако, одно неудоб­ное следствие. На основании той же самой установки зна­кового восприятия, аудитория может ложно понять зна­чение поданной реплики или намека либо углядеть не­скромный смысл в жестах и событиях, бывших несуще­ственными, неумышленными или случайными со стороны исполнителя, который вообще не намеревался вкладывать в них какое-либо значение.

В ответ на эти возможные случайности коммуникации исполнители обычно пытаются практиковать своего рода синекдохическую ответственность, добиваясь, чтобы как

⁵² The canons of good breeding Or the handbook of the man of fashion Philadelphia Lee &Blanchard, 1839 P 87

85

можно больше второстепенных событий в данном испол­нении (какими бы прагматически непоследовательными ни выглядели эти события) были представлены таким обра­зом, чтобы не создавать впечатления, несовместимого и несогласующегося с принятым общим определением ситу­ации. Когда известно, что аудитория втайне скептически относится к внедряемому в нее представлению о реально­сти, то склонность членов этой аудитории придираться к пустякам обычно расценивается как знак того, что для них весь данный спектакль фальшив. Но ученым-исследовате­лям общественной жизни труднее поверить, что даже сим­патизирующие исполнителю аудитории можно моменталь­но расстроить, потрясти и ослабить в их вере ничтожны­ми диссонансами во впечатлениях, полученных в представ­ленном им исполнении. Иногда некоторые из этих малень­ких нечаянностей и «невольных жестов», не предназна­ченных для других, так удачно создают впечатление, про­тивоположное насаждаемому исполнителем, что это не мо­жет не отпугнуть аудиторию от искреннего включения во взаимодействие, даже если аудитория догадывается, что в конечном счете диссонансное событие в действительности ничего не значит и на него не надо бы обращать внима­ния. Главное в таких случаях состоит не в том, что мимо­летное определение ситуации, спровоцированное неумыш­ленным жестом, само по себе заслуживает осуждения, а скорее просто в том, что оно отличается от официально­го определения. Это отличие заставляет остро почувство­вать смущающий разрыв между официальной проекцией ситуации и реальностью, ибо в том и состоит роль офици­альной проекции, что она есть единственно возможная при данных обстоятельствах. Возможный вывод из этого тот, что не следует анализировать людские исполнения по кри­териям механики, когда большое приобретение обязательно возмещает малую потерю, или большое всегда переве­шивает малое. Законы артистической образности будут по­точнее законов механики, ибо они подготавливают к вос­приятию факта, что всего одна фальшивая нота способна испортить тон всего исполнения.

В обществе западного типа некоторые непроизвольные жесты встречаются в столь обширном и разнообразном множестве исполнений и передают впечатления, настоль-

86            

ко несовместимые с желанными исполнителям, что эти не­удобные события успели приобрести статус коллективных символов. Грубо можно наметить три группы таких собы­тий. Во-первых, исполнитель может нечаянно передать дру­гим информацию о своей неловкости, неприличных мане­рах или неуважительном отношении к своей аудитории, на мгновение потеряв мышечный контроль над собою. Он может, например, споткнуться, поскользнуться, упасть; может рыгнуть, зевнуть, облизнуться, почесаться или пу­стить газы; может нечаянно навалиться на другого участ­ника и т. п. Во-вторых, исполнитель может действовать таким образом, чтобы другим передавалось впечатление его очень большой либо очень малой заинтересованности во взаимодействии. Он может заикаться, терять нить рас­суждения, казаться нервным, виноватым или застенчивым; может давать волю неуместным взрывам смеха, гнева или других бурных чувств, которые мгновенно выводят его из строя как участника взаимодействия; может демонстри­ровать слишком много или слишком мало личного серьез­ного интереса и увлеченности. В-третьих, исполнитель мо­жет пострадать от неудовлетворительной сценической по­становки своего представления другим. Возможно, напри­мер, что обстановка или не была приведена в порядок, или была подготовлена невпопад, не для того исполнения, или поистрепалась во время исполнения. Непредвиденные слу­чайности могут стать причиной несвоевременного прихо­да или ухода исполнителя, вызвать неловкие паузы в про­цессе взаимодействия и т. п.⁶³

^зд Один из способов для участников взаимодействия справиться с по­добными неумышленными нарушениями — это посмеиваться над ними в знак того, что их экспрессивный смысл понят, но не принят всерьез При таком допущении, эссе А Бергсона о смехе можно рассматривать как описание известных рамок, в которых, по-нашему ожиданию, исполни­тель будет придерживаться нормы человеческих способностей к разви­тию действия, как описание тенденции аудитории приписывать эти способности исполнителю с самою начала взаимодействия; и как описание путей расстройства успешного представления, когда исполнитель развивает действие не «по-человечески» Аналогично, очерки 3 Фрейда об остроумии и психопатологии обыденной жизни могут быть истолкованы на одном уровне как описание направлений, в каких от исполнителей ожидается достижение определенных стандартов такта, скромности и добро­детели, а на другом уровне как описание путей возможного обесценения таких успешных исполнительских проекций маленькими промахами, уморительно смешными для непрофессионала, но очень симптоматичными дли психоаналитика

87

Разумеется, исполнения различаются между собой чере­дованием и степенью требуемого от них экспрессивного напряжения. В некоторых чуждых нам культурах мы склонны во всем усматривать высокую степень экспрес­сивной гармонии. М. Гране, к примеру, приписывает ее исполнениям сыновнего долга в Китае:

Их [детей] тонко обдуманный туалет сам по себе выражает почтение. Хорошие манеры считаются обязательной данью ува­жения. В присутствии родителей требуется торжественная серь­езность, и потому каждый должен следить за собой, чтобы не рыгать, не чихать, не кашлять, не зевать, не сморкаться и не плевать Любое отхаркивание грозит опасностью осквернения родительской святости. Преступление — показать во время це­ремонии даже подкладку собственной одежды. Дабы продемон­стрировать отцу, что его чтят как главу семьи, отпрыск обязан всегда стоять в его присутствии, смотреть прямо, держаться прямо, никогда не облокачиваться ни на что, не сутулиться, не сто­ять на одной ноге. Именно так и тихим, смиренным голосом, который становится второй натурой, каждый приходит утром и вечером засвидетельствовать почтение родителю, после чего ожидает его приказаний⁵⁴.

Конечно, и в сценах западной культуры, где в символи­чески важных действиях участвуют высокопоставленные персонажи, тоже требуется гармоническая выразительность элементов. Сэр Фредерик Понсонби, последний конюший британского королевского двора, писал:

Когда я посещал двор, меня всегда поражала несуразность музыки, исполняемой оркестром, что заставляло делать все воз­можное для исправления этого зла. Большинство придворных, совершенно нечувствительное музыкально, ратовало за популяр­ные мелодии... Я доказывал, что эти популярные мелодии лиша­ли королевские церемонии всякого достоинства. Представление при дворе часто было огромным событием в жизни любой жен­щины, но если она проходила мимо короля и королевы под мо­тивчик «нос его красней чем был» — все впечатление портилось. Я настаивал, что менуэты и старомодные мелодии, оперная му­зыка с «мистическим» оттенком были бы тем, что нужно⁵⁵.

Я поднял также вопрос о музыке, исполняемой оркестром почетного караула на церемониях введения в должность, и напи-

⁵⁴ GranetM Chinese civilization L KeganPaul 1930 P 328

⁵⁵ Ponsonby F Recollections of three reigns L Eyre & Spottiswoode, 1951

88           

сал по этому поводу капельмейстеру капитану Рогану. Мне со­всем не нравилось видеть выдающихся людей, посвящаемых в рыцари под звуки комических песенок, или наблюдать как ми­нистр внутренних дел внушительно зачитывает указ о награж­дении человека орденом Альберта за особенно героическое де­яние, а оркестр при этом играет тустеп, который лишал всю це­ремонию какого-либо величия. Я предложил капельмейстеру ис­полнять в таких случаях оперную музыку драматического ха­рактера, и он с этим полностью согласился...⁵⁸.

Аналогично, на похоронах в среде американского сред­него класса водителю катафалка, благопристойно одетому в черное и тактично держащемуся в сторонке пока идет церемония, может быть прощено курение, но он, вероят­но, шокирует и разгневает близких покойного, если раз­вязно запустит окурок в кусты эдакой живописной дугой, вместо того чтобы незаметно уронить его возле себя⁵⁷.

Как дополнение к признанию необходимости согласо­вания элементов в священных церемониях, легко признать и то, что во время мирских конфликтов, особенно высоко­го уровня, каждый их участник должен тщательно сле­дить за собственным поведением, чтобы не подставлять про­тивнику легко уязвимых моментов в своих действиях для прямой критики. Так, X. Дейл, обсуждая возможные слу­чайности в работе высших государственных служащих, утверждает:

Черновики официальных писем проверяются даже более тща­тельно, чем об этом заявляют, ибо неверное высказывание или неудачная фраза в письме, содержание которого безобидно и тема­тика не очень важна, может привести в смятение целый депар­тамент, если за этот случай ухватится одна из тех личностей, кому обыкновеннейшая ошибка в правительственном департа­менте — лакомое блюдо для подачи широкой публике. Три-че­тыре года такой дисциплины в еще восприимчивом возрасте от двадцати четырех до двадцати восьми лет неуклонно наполняют ум и характер страстью к точным фактам и строгим выводам, а также решительным недоверием к смутным обобщениям⁶⁸.

Несмотря на готовность признавать экспрессивные тре­бования вышеуказанных видов ситуаций, мы все-таки склонны рассматривать эти ситуации как особые редкие

⁵⁶ PonsonbyF Recollections of three reigns L Eyre & Spottiswoode, 1951 P 183

⁵⁷ Habenslem R W Of crt ^DaleH E Op cit P 81

89

случаи. Людям вообще свойственно закрывать глаза на тот факт, что, как правило, самые обычные, повседневные мир­ские исполнения в нашем собственном англо-американ­ском обществе должны проходить строгую проверку на со­ответствие норме, на приспособленность к обстоятельствам, благопристойность и соблюдение внешних приличий. Воз­можно, эта слепота частично обусловлена тем, что неред­ко лучше осознаются нормы, которые люди могли бы при­менить, но не применили, чем нормы, которые они приме­няют бездумно, автоматически. Во всяком случае, люди науки должны быть готовы изучить диссонанс, порожда­емый ошибкой в слове, или всего лишь полоской нижнего белья, не совсем скрытого юбкой, а также понять, почему близорукий водопроводчик, дорожа впечатлением грубой силы, которое почитают de rigueur* в его профессии, чув­ствует необходимым для себя быстро сунуть очки в кар­ман, когда приближение хозяйки превращает его работу в театрализованное исполнение; или почему мастеру по ре­монту телевизоров советники по работе с клиентами реко­мендуют держать детали, которые он не собирается ста­вить в аппарат обратно, рядом со своими собственными, чтобы не создавалось нежелательного впечатления о мало­значительности произведенных замен. Другими словами, исследователи должны быть готовы к тому, что впечатле­ние о реальности, насаждаемое исполнением, — вещь дели­катная и хрупкая, которая может быть разрушена самы­ми мелкими происшествиями.

Экспрессивная согласованность, требуемая в исполне­ниях, выявляет важнейшее рассогласование между наши­ми общечеловеческими Я и нашими социализированными Я. Как природные человеческие существа мы, по-видимо­му, сотворены порывистыми, импульсивными особями, чьи настроения и энергетические заряды поминутно меняют­ся. Но как исполнители характерных ролей, принятых на себя для представления перед аудиторией, мы не должны допускать резких перемен и капризов. Э. Дюркгейм писал об этом, что мы не позволяем высшим проявлениям на­шей социальной деятельности «плестись по следам наших телесных состояний, подобно нашим ощущениям и наше-

* Обязательным {фр)

90            

му общему телесному самочувствию»⁵⁹. От нас ожидают известной бюрократизации духа, так чтобы на нас можно было положиться в получении совершенно одинакового по качеству исполнения в каждый назначенный момент вре­мени. По мнению Дж. Сантаяны, процесс социализации не только преобразует, но и закрепляет духовные состо­яния:

Выбирая и принимая радостное либо печальное выражение лица, мы определяем наш собственный суверенный характер. С этого момента, до тех пор пока длится магия этого акта самопо­знания, мы не просто живем, но действуем. Мы сочиняем и разы­грываем выбранный нами характер, надеваем на себя путы осмо­трительности, обороняем и идеализируем наши страсти, крас­норечиво воодушевляем самих себя быть такими, каковы мы те­перь: увлекающимися или презрительно бесстрастными, легко­мысленными или суровыми. Мы произносим монологи в абсо­лютной тишине (перед воображаемой аудиторией) и как можно изящнее кутаемся в мантию неотделимой от нас роли. Задрапи­рованные таким образом, мы жаждем оваций и одновременно надеемся исчезнуть со сцены при всеобщем молчании. Мы тщим­ся жить прекрасными чувствами, громко провозглашенными на­ми, точно так же как стараемся верить в заповеди исповедуемой нами религии. Чем больше наши трудности, тем больше наше рвение. Под нашими обнародованными принципами и клятвен­ными обещаниями мы вынуждены старательно укрывать от дру­гих все перепады наших настроений и переменчивость поведе­ния, и отнюдь не лицемерно, ибо обдуманные проявления наше­го характера более правдиво говорят о нашем Я, чем поток не­произвольных мечтаний. Очень возможно, что портрет, рисуе­мый таким образом и выдаваемый за наше истинное лицо, будет портретом в стиле монументального классицизма: с колоннами и занавесями, красивым ландшафтом на дальнем фоне, и перстом, указующим на земной шар или, по-гамлетовски, на череп бедного Йорика. Но если этот стиль естествен для нас и наше портретное искусство жизненно, то чем больше он преображает свою модель, тем более глубоким и правдивым искусством ста­новится. Грубые линии архаической скульптуры, едва намечен­ные в камне, могут выразить жизнь человеческого духа гораздо точнее унылых утренних выражений лица или случайных гри­мас. Каждый, кто верен собственному разуму, или горд служ­бой, или тревожится об исполнении своего долга так или иначе принимает трагическую маску. Он поручает ей представлять его

^w Durkheim E The elementary forms of religious life /Translated by J W Swam L Alien &Unwm, 1926 P 272

91

самого и передает ей почти все свое тщеславие. Будучи живым и подверженным, как все живое, размывающему потоку собст­венного существования, такой человек отформовал свою душу в идее и более с гордостью, чем с печалью возложил свою жизнь на алтарь Муз. Самопознание, подобно любому искусству или науке, переводит свое предметное содержание в новый матери­ал, материал идей, в котором оно теряет свои старые измерения и свое старое место. Совесть Преобразует наши животные при­вычки в акты верности и долга, и мы превращаемся в «лица» или маски⁶⁰.

Благодаря социальной дисциплине, характерная маска может удерживаться на месте внутренними усилиями. Но, как подсказывает Симона де Бовуар, нам помогают сохра­нять принятую позу то скрытые, то демонстративные ак­сессуары наружной поддержки, носимые прямо «на теле»:

Даже если каждая женщина одевается по своим возможно­стям, во всех случаях речь идет об игре. Лукавство, искусное умение, изобретательность, как и вообще искусство, порожда­ются воображением. Не только эластичный пояс для чулок, бюст­гальтер, перекрашивание волос, макияж меняют фигуру и лицо женщины; даже самая скромная женщина, когда она элегантно одета, уже становится другой: она словно картина, статуя, акт­риса на сцене, это ее аналог, кто-то сходный с ней, некий субъект, созданный ею персонаж, но не она сама. Вот такое соединение с вымышленным объектом, чем-то, с ее точки зрения, очень до­стойным и совершенным, как герой романа, как живописный портрет или скульптурный бюст, доставляет ей удовольствие, поднимает в собственных глазах; она стремится раствориться в этом воображаемом образе, показаться в этом новом, ошелом­ляющем облике и почувствовать себя защищенной⁶¹.

 

ЛОЖНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Ранее было сказано, что аудитория способна ориенти­роваться в ситуации, принимая поданные в исполнении намеки на веру, трактуя эти знаки как свидетельство чего-то иного или большего чем знаковые средства выражения сами по себе. Если эта наклонность аудитории так воспри­нимать знаки ставит исполнителя в положение человека

⁶⁰ SantayanaG Soliloquies in England and later soliloquies L Constable, 1922

⁶¹ Beawoir S de The second sex / Translated by H M Parshley L Cape, 1953 [Бовуар С де Второй пол М АО Издательская группа «Прогресс», СПб Алетейя, 1997 С 603 ]

92            

неправильно понятого и вынуждает его усиленно заботить­ся о выражении каждой мелочи, исполняемой перед нею, то и саму аудиторию эта тенденция знакового восприятия ставит в положение обманутой и обманувшейся, ибо край­не мало таких знаков, которые нельзя было бы использо­вать, чтобы подтвердить присутствие чего-то такого, чего в действительности там нет. И вообще, это малоинтересное, плоское мнение, будто многие исполнители имеют богатей­шие возможности и мотивы ложно представлять факты, и только стыд, вина или страх удерживают их от этого.

Как членам аудитории нам свойственно чувствовать, что то впечатление, которое стремится передать исполнитель, может быть истинным или ложным, искренним или под­дельным, обоснованным или «дутым». Это сомнение столь распространено, что, как было сказано, мы часто уделяем особое внимание тем характеристикам исполнения, кото­рыми не так-то легко манипулировать, и на этом пути об­ретаем возможность судить и о надежности более подат­ливых к лживым манипуляциям сигнальных знаков в ис­полнении. (Научно-полицейское расследование и проектив­ное тестирование — ярко выраженные случаи примене­ния этой тенденции.) И если мы, скрепя сердце, позволя­ем определенным статусным символам утверждать право исполнителя на данную трактовку, то мы же всегда гото­вы обрушиться на трещины в его символических доспе­хах, чтобы развенчать его притязания.

Когда думают о тех, кто представляет фальшивый пе­редний план исполнения или «просто» передний план, о тех, кто притворяется, надувает и обманывает, — то дума­ют о расхождении между насаждаемой видимостью и ре­альностью. Обычно помнят и о рискованном положении, в какое эти исполнители ставят себя, ибо в любой момент их спектакля может случиться событие, грубо противоре­чащее тому, чтоими открыто заявлено, и на котором их поймают, следствием чего будет немедленное сиюминут­ное унижение, а иногда потеря репутации навсегда. Не­редко полагают, что честный исполнитель способен избе­жать этих ужасных возможностей, вытекающих из факта поимки flagrante delicto* в очевидном акте лживого пред-

* На месте преступления (лаот.)

93

ставления. Таким здравомысленным воззрением и ограни­чивается аналитическая полезность наших соображений.

Иногда, когда задаются вопросом, правдиво или лживо насаждаемое впечатление, в действительности хотят спро­сить, уполномочен или нет исполнитель давать обсужда­емое представление, то есть фактическое исполнение само по себе не является здесь главным объектом нашего инте­реса. Когда кто-то открывает для себя, что его партнер, с кем у него были общие дела, обманщик и отъявленный мошенник, то тем самым он открывает, что партнер не имел права играть ту роль, какую играл, что он не был полноправным ответственным носителем соответствующе­го статуса. При этом, вполне вероятно, что исполнение об­манщика, вдобавок к тому, что оно лживо представляет его перед людьми, будет стараться сбить их с толку и в других отношениях, но часто такой маскарад разоблача­ется прежде, чем можно будет почувствовать какую-либо Другую разницу между фальшивым и социально призна­ваемым, легитимным исполнением, которое обманщик под­делывает. Парадоксально, что чем удачнее исполнение об­манщика приближается к реальному образцу, тем сильнее это может нас напугать, ибо компетентное выступление кого-то, кто оказался надувалой, способно подорвать при­сущую человеку веру в существование определенной мо­ральной связи между авторитетностью законных социаль­но признанных полномочий на исполнение определенной роли и способностью играть ее. (Умелые имитаторы, с са­мого начала готовые признавать шутовскую несерьезность своих намерений, по-видимому, указывают один из путей, каким можно «проскочить» сквозь заградительную сеть таких общественных страхов.)

Однако само социальное определение обманного испол­нения ролей не отличается последовательностью. Напри­мер, считая непростительным преступлением против соци­альной коммуникации выдавать себя за кого-то из пред­ставителей «освященного» статуса (вроде врача или свя­щенника), люди гораздо меньше тревожатся, когда некто исполняет роль члена обесцененной, малозначительной, профанной статусной группы (типа бродяг или неквали­фицированных рабочих). На тот случай, когда какое-ни-

94           

будь разоблачение показывает, что некто сотрудничал с исполнителем более высокого статуса, чем этот человек по­зволял другим думать о себе, имеется хороший христиан­ский пример отзываться на это не враждой и злостью, а скорее радостным изумлением, смешанным с легким огор­чением. Мифология и современные популярные журналы полны романтическими историями, где злодей и благород­ный герой — оба морочат окружающих, и в последней гла­ве открывается, что в действительности злодей не принад­лежит по статусу к высшему классу, а герой к низшему.

Далее, мы можем сурово относиться к исполнителям (таким, как мошенники), которые сознательно представ­ляют в ложном свете каждый факт своей жизни, но в то же время мы способны испытывать некоторое сочувствие к тем, кто имеет лишь один роковой изъян и вместо при­знания своей вины и честной попытки ее загладить пыта­ется скрыть, кто он (она) теперь на самом деле: бывший заключенный, потерявшая девственность, эпилептик, расово нечистый и т. п. И еще, людям свойственно проводить различие между обманным исполнением роли именно этим конкретным индивидом, когда пороки исполнения обыч­но ощущаются ими как нечто совершенно непроститель­ное, и обманным исполнением роли просто представите­лем некоей социальной категории, когда люди негодуют на это гораздо слабее. В обществе также по-разному отно­сятся, с одной стороны, к тем, кто ложно представляет се­бя людям, чтобы протолкнуть то, в чем, по общему мне­нию, просто состоит интерес какого-то коллектива, или к тем, кто искажает свое представление шутки ради и слу­чайно, а с другой стороны, к тем, кто делает это ради лич­ной психологической или материальной выгоды.

Наконец, как имеются смысловые неясности в понятии статуса, точно так же существуют неясности и в понятии обманного исполнения ролей. Например, существует мно­жество статусов, причастность к которым явно не зависит от какого-то формального утверждения. Можно официаль­но установить обоснованность чьих-либо притязаний на статус дипломированного юриста, но притязания на ста­тус друга, истинно верующего или любителя музыки мож­но лишь более или менее поддержать или оспорить. Там,

95

где стандарты компетентности не объективны и где честные практикующие специалисты коллективно не организованы для защиты своих полномочий, некоторые люди могут самозванно величать себя экспертами, а наказать их можно только насмешкой.

Все эти источники затруднений поучительно пояснить на примере переменчивости общественного отношения к злоупотреблениям ложным возрастным и половым статусом. Конечно, для пятнадцатилетнего подростка, который водит автомобиль или пьет в таверне, наказуемо выдавать себя за восемнадцатилетнего, но что касается женщины, то во многих социальных контекстах ее просто не поймут, если она не постарается «ложно представить» себя более молодой и сексуально привлекательной, чем она есть на самом деле. Когда в одном случае говорят о конкретной женщине, что в действительности она совсем не так хорошо сложена как выглядит, а в другом, что она в действительности не врач, хотя выдает себя за такового, то это означает, что используются разные значения термина «действительность», или «реальность». Более того, изменения в чьем-то личном представительском переднем плане, которые в одном году считаются вводящими в заблуждение, несколькими годами позже могут рассматриваться как чисто декоративные, безобидно украшательские, и подобные разногласия можно найти в любое время между разными подгруппами нашего общества. К примеру, совсем недавно закрашивание седины стало считаться приемлемым, хотя все еще имеются группы населения, для которых это непозволительная слабость⁶². Для новых иммигрантов считается нормальным обманно изображать из себя коренных американцев по одежде и соблюдению внешних приличий, но по-прежнему сомнительными воспринимаются попытки американизировать свое имя*³ или свой нос*⁴.

Попробуем подойти к пониманию ложных представлений, разыгрываемых перед окружающими, с иной точки зрения. Откровенную, глупую, или наглую ложь можно

⁶² Tmtair// Fortune 1951 November P 102

^MenckenH L The American language N Y Knopf, 1936 P 474—525

⁶⁴ Plastic surgery//Ebony 1949 May. Macgregor F C.SchaffnerB Screening patients for nasal plastic operations Some sociological and psychiatric considerations // Psychosomatic Medicine Vol 12 P 277—291

96                 

определить как случай, в котором имеются бесспорные доказательства, что лгущий человек знает, что он врет, но упрямо продолжает свое. Например, некто твердит, будто он был в определенном месте в определенное время, а на самом деле этого наверняка не было. (Некоторые, но н< все, виды исполнения ролей включают такие образчики лжи, однако, многие разновидности подобной лжи никак не связаны с исполнением ролей.) Уличенные в наглом вранье не только «теряют лицо» во время взаимодействия, но могут потерять его и навсегда, ибо многие аудитории смутно чувствуют, что человеку, который единожды сумел так беззастенчиво солгать, уже никогда нельзя доверять полностью. Однако существует много видов «белой лжи», произносимой докторами, отказывающимися от визита гостя* ми и т. п., чтобы поберечь нервы публике, которой лгут, и эти виды уклонений от правды не воспринимаются как нечто ужасное. (Такие разновидности лжи, предназначенные оберегать других, а не защищать себя, будут рассмотрены ниже подробнее.) Кроме того, в обыденной жизни исполнитель обыкновенно имеет возможность целенаправленно создавать почти любой вид ложных впечатлений без того, чтобы попасть в уязвимое положение явного лжеца. Технические приемы коммуникации, такие, как косвенные намеки, искусные двусмысленности и принципиальные умолчания, позволяют дезинформатору получать выгоду от обманов, не опускаясь, в техническом смысле, до прямой лжи. Средства массовой информации имеют свой вариант таких приемов, демонстрируя нам, как рассчитанными ракурсами съемок и монтажом вялый ручеек какой-нибудь торжественной церемонии можно превратить в бурный поток всеобщего восторга⁶⁵.

Тонкие переходы от истины ко лжи и обескураживающие трудности, причиняемые существованием этого континуума, получили некоторое официальное признание. В организациях, вроде фирм по торговле недвижимостью, разрабатываются формальные инструкции, уточняющие, когда и в какой мере сомнительные впечатления от прода-

⁶⁵ Хороший пример этого дан в описании прибытия генерала Макар-тура в Чикаго для участия в национальном съезде Республиканской партии в 1952 г. См.- LangK andG The unique perspective of television and its effect Api-lot study//American Sociological Review Vol 18 P3—12

 97

ваемых объектов можно подправить преувеличениями, недоговоренностями и умолчаниями". На подобных компромиссах держится, по-видимому, и государственная служба в Англии:

Правило здесь (в отношении «заявлений, которые предназначены для публики или имеют вероятность опубликования») простое. Нельзя говорить ничего, что не соответствует истине. Но вовсе не обязательно, а иногда и не желательно, даже с точки зрения общественных интересов, говорить всю истину, кроме того представляемые факты могут быть поданы в любом удобном порядке. Удивительно, что способен сделать в этих пределах умелый оратор или составитель документов. Цинично, но с некоторой долей истины можно утверждать, что идеальный ответ на щекотливый запрос в Палате Общин должен быть кратким, с виду исчерпывающим, при попытке опровержения доказуемым и точным в каждом слове, не дающим поводов для неуклюжих «дополнений» и в то же время реально не раскрывать ничего важного'⁷.

Закон перечеркивает много обычных и привычных социальных тонкостей, вводя свои собственные. В американском праве различаются: намерение, преступная халатность и точно определенная ответственность. Ложное представление людям считается намеренным актом, кроме случаев, когда оно возникает следствие неумышленного слова или поступка, двусмысленного высказывания или ошибочного буквального понимания какой-то истины, анонимности или помех раскрытию анонимности⁶⁸. Степень наказуемости анонимности исполнителя зависит от области жизни, где ее используют: один стандарт принят, например, для рекламного бизнеса и другой для профессиональных консультантов-адвокатов. Далее, закон тяготеет к тому, что

Ложное представление, сделанное с искренней верой в его истинность, все же может быть оставлено без последствий, если оно вызвано недостатком внимания к разумному отбору фактов, к манере выражения, или отсутствием необходимой квали-

бб Hughes Е С Study of a secular institution The Chicago Real Estate Board / Unpublished Ph D dissertation Department of Sociology University of Chicago, 1928 P 85

"DaleH E Op cit P 105

^№Prosser^V L Handbook of the law of torts/Hornbook Series St Paul (Mm) West PublishmgCo 1941 P 701—776

98                 

фикации и компетентности, требуемой данным конкретным делом или профессией⁶¹ и

...аргумент, что обвиняемый был лично не заинтересован, что он имел самые лучшие намерения и думал, что делает истцу благо, не освобождает от ответственности, если будет доказано, что фактически ответчик действовал с намерением ввести в заблуждение»⁷⁰.

Если от преднамеренного обмана в исполнениях ролей и бесстыдной лжи обратиться к другим типам ложных представлений, то здравый смысл окажется еще менее надежной основой для различения истинных и ложных впечатлений. То, что десяток лет считалось шарлатанством в какой-то профессии, в следующем десятилетии иногда становится приемлемым законным занятием⁷¹. Выясняется также, что виды деятельности, которые в одних аудиториях данного общества воспринимаются как законные, в других считаются аферами.

Еще важнее то всем известное обстоятельство, что вряд ли найдутся какие-нибудь законные повседневные профессии или отношения, исполнители которых не прибегали бы к тайным практическим уловкам, несовместимым с предназначенными для других впечатлениями. Хотя конкретные исполнения и даже отдельные партии или рутины могут ставить исполнителя в положение человека, которому нечего скрывать, в полном цикле его деятельности где-нибудь обязательно найдется нечто такое, с чем он не может работать открыто. Чем больше проблем и больше работающих элементов в сфере действия данной роли или отношения, тем больше, похоже, вероятность существования таких тайных, скрываемых пунктов. Так, даже в хорошо налаженных браках следует ожидать, что каждый из партнеров может таить от другого секреты, относящиеся к финансовым делам, прошлому опыту, флирту в настоящем, потворству своим «дурным» или дорогостоящим привычкам, личным надеждам и тревогам, поведению детей< истинным мнениям о родственниках и общих друзьях и

^ProsserW L Handbook of the law of tons /Hornbook Series St Paul (Mm) West PublishmgCo,1941.P.733

⁷⁰ Ibid P 728

^7lMcDowellH D Osteopathy A study of a Semi-orthodox Healing Agency and the recruitment of its clientele / Unpublished Master's thesis Department of Sociology University of Chicago, 1951

  99

т. д.⁷² При стратегически правильном распределении пунктов умолчания возможно поддерживать желанный status quo в отношениях, без необходимости строгого соблюдения всех признаков того, что вы состоите в браке, во всех жизненных перипетиях.

И, возможно, наиболее важно отметить, что ложное впечатление, поддерживаемое индивидом в какой-то одной из его рутинных партий способно стать угрозой отношению или роли как целому, только частью которого является данная рутина, ибо позорное разоблачение даже в одной области деятельности индивида ставит под сомнение многие другие области, где ему может быть даже нечего скрывать. Подобно этому, даже если индивид должен скрывать во время исполнения всего лишь один секрет и вероятность разоблачения реальна только при особом повороте событий или разговоров в ходе представления, — даже при этих условиях вполне возможно, что исполнитель будет тревожиться за успех всего выступления.

В предыдущих разделах этой главы читателю были предложены некоторые общие характеристики человеческого исполнения: деятельность, ориентированная на чисто рабочие задачи, тяготеет к превращению в деятельность, ориентированную на задачи коммуникации; передний план, который представляет определенную рутинную деятельность, по всей вероятности, подойдет также и для других, несколько отличающихся рутин и потому, наверно, не подойдет в полной мере ни к какой конкретной рутине; для поддержания рабочего согласия в исполнении необходим достаточный уровень самоконтроля; неизбежное акцентирование одних фактов и сокрытие других создает идеализированное впечатление об исполнении; экспрессивная гармония поддерживается исполнителем больше заботой о недопущении малых дисгармоний, чем о главной поставленной цели данного исполнения, о которой, возможно, надо было бы заставить думать и аудиторию. Все эти общие характеристики исполнений можно рассматривать как ограничители взаимодействия, которые воздействуют на индивида и преобразуют обыкновенные проявления его деятельности в театрализованные представления. Вместо простого выполнения своей задачи и вольного излияния чувств, индивид будет усиленно изображать процесс своей дея-

100               

тельности и передавать свои чувства окружающим в приемлемой форме. В таком случае представление деятельности перед другими будет, в общем, до некоторой степени отличаться от деятельности самой по себе и тем самым неизбежно подавать ее искаженно. И поскольку индивид будет вынужден опираться на знаковые средства, чтобы выстроить это свое представление своей деятельности, т6 создаваемый им образ, как бы он ни соответствовал фактам, будет подвержен всем опасностям разрушения, свойственным впечатлениям.

Хотя можно и дальше придерживаться здравой идеи, что насаждаемые видимости могут быть развенчаны диссонирующей реальностью, часто нет причин полагать, будто факты, расходящиеся с насаждаемым впечатлением, являются более реальной реальностью, чем та реальность, которую они ставят под сомнение. Циничный взгляд с позиций обыденных исполнений может быть таким же односторонним как и точка зрения самого исполнителя. Для многих социологических проблем, возможно, даже и не нужно решать, что более реально: то ли созидаемое в исполнении впечатление, то ли впечатление, от которого исполнитель пытается оградить публику. Принципиальное социологическое соображение (по меньшей мере, для этой работы) сводится попросту к тому, что впечатления,