Глава 12. Поколение за поколением

 

В XIX веке Вена была столицей империи, объединившей множество национальностей и языков. Кроме того, город прославился как центр музыки, живописи и литературы. Наука, в частности биология, в консервативной Вене считалась делом подозрительным, однако неожиданно Австрия стала страной, где родилась одна революционная (и как раз в биологии) научная идея.

Основатель генетики и практически всех современных наук о жизни Грегор Мендель получил образование в старинном Венском университете. И образование это было весьма далеко от совершенства. Но ведь Мендель начал учиться в историческое время борьбы между тиранией и свободой мысли. В 1848 году, незадолго до его поступления, два молодых человека опубликовали в далеком Лондоне манифест на немецком языке, начинавшийся словами: Ein Gespenst geht um Europa («Призрак бродит по Европе»).

Конечно, авторы «Манифеста коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс не были зачинщиками революции, но они дали ей голос. Это был голос восстаний. Волна возмущений и мятежей прокатилась по континенту, потревожив покой Бурбонов, Габсбургов и многих других правителей.

Париж революция захватила в феврале 1848 года, затем волнения перекинулись в Берлин и Вену. И вот на Университетскую площадь в Вене, в марте 1848 года, вышли студенты, которые протестовали против произвола властей и дрались с полицией. Австрийская империя, как и другие, пошатнулась. Меттерних подал в отставку и бежал в Лондон. Император отрекся от престола.

Императоры уходят, но империи остаются. На престол Австро‑Венгрии был посажен восемнадцатилетний Франц‑Иосиф, который правил, как средневековый деспот, пока одряхлевшая империя не распалась на части в Первую мировую войну. Я, будучи очень маленьким мальчиком, видел Франца‑Иосифа и очень хорошо его помню. Он, как все Габсбурги, имел длинную нижнюю губу и безвольный рот, которые мы видим у испанских королей на портретах Веласкеса и которые являются их доминирующим генетическим признаком.

Когда Франц‑Иосиф взошел на престол, речи патриотов очень быстро смолкли. В стране установилась жесткая реакция. Именно в этот момент человечество снова приготовилось подняться еще на одну ступень: в Венский университет поступил Грегор Мендель. Настоящее имя этого человека – Иоганн Мендель, второе он получил при постриге в монахи‑августинцы. В обитель он пришел уставшим от нищеты, царившей на ферме его отца. Мендель на всю жизнь остался крестьянским мальчишкой, даже в науке. Он не был профессором, не был джентльменом, как его современники в Англии, он был натуралистом‑огородником.

Мендель стал монахом, чтобы получить образование. Аббат отправил его в Венский университет, учиться на преподавателя. Однако он был нервным и не очень прилежным студентом. Экзаменатор написал, что ему «не хватает понимания и необходимой ясности знаний», и Менделя отчислили. У мальчика, родившегося на ферме, не было иного выхода, как снова сгинуть в неизвестности в монастыре в Брно (ныне – город в чешской Моравии).

Это произошло в 1853 году, когда Менделю исполнился тридцать один год и он был полным неудачником, как сказали бы сейчас. Учиться его послал Августинский орден Святого То‑маша в Брно, а ведь это был орден учителей. Австрийское правительство хотело, чтобы умных крестьянских детей обучали монахи. А Мендель провалился, не смог стать учителем. Ему так и жить теперь всю жизнь с клеймом «несостоявшийся учитель»? Или кем ему быть? И он решил: он будет все тем же мальчиком Ханзлем с фермы, а не монахом Грегором. Мысленно он вернулся в то время, когда жил на ферме и увлеченно занимался растениями.

В Вене он попал под влияние одного из самых интересных биологов – Франца Унгера, который придерживался практического взгляда на наследование: никаких духовных субстанций, никаких жизненных сил, давайте придерживаться реальных фактов. И Мендель решил посвятить свою жизнь практическим экспериментам по биологии, которыми он мог заниматься здесь, в монастыре. Однако это увлечение надо было сохранить в секрете, потому что епископ не потерпел бы увлечение монаха биологией.

Сказано – сделано. Примерно в 1856 году Мендель начал эксперименты. В своих дневниках он пишет, что наблюдение и опыты продолжались непрерывно в течение восьми лет. В качестве основного растения он выбрал горох. Мендель подошел к делу очень тщательно, дифференцировав семь признаков, которые бы четко определяли сорт. В числе этих характеристик были форма семян, их цвет, длина стебля и другие особенности. И как раз о признаке «короткий стебель/длинный стебель» я и хочу поговорить.

Человечество поднялось еще на одну ступень благодаря тихому Грегору Менделю.

Мендель в 1865 году.

 

Давайте проследим за ходом экспериментов Менделя и начнем с создания гибрида из растений с длинным и с коротким стеблем, выбрав родительские растения так, как указал Мендель:

В экспериментах с этим признаком, чтобы различия были отчетливыми, длинный стебель 6–7 футов всегда скрещивался с коротким 3/4 фута или 1 1/2 фута.

Чтобы не дать растению самоопылиться, мы удалили пестики, а затем искусственно опылили его растением с высоким стеблем.

Процесс созревания шел своим чередом. Пыльцевые трубки проросли. Спермин (эквивалент сперматозоидов у животных) спустились по трубкам и достигли яйцеклеток, как у любого другого опыленного гороха. Появились стручки, хотя, конечно, их характеристики еще неизвестны.

Горошины из стручков были посажены. На первый взгляд они развиваются так же, как другие сорта гороха. Но поскольку это только первое поколение гибридных отпрысков, их внешний вид, когда они достигнут максимума роста, покажет, насколько верен традиционный взгляд ботаников на наследование, характерный для них тогда и еще долгое время после. Традиционно считалось, что признаки гибридов представляют собой усредненные признаки родительских растений. Мендель полагал совершенно иначе и даже создал теорию на этот счет.

Мендель предположил, что простой признак регулируется двумя частицами (сегодня мы зовем их генами). Каждый родитель привносит одну из двух частиц. Если две частицы, или два гена, разные, один будет доминантным, а другой рецессивным. Скрещивание длинностебельного гороха с короткостебельным – это первый шаг к доказательству верности утверждения. И – о чудо! – первое поколение гибридов было высокостебельным. В терминах современной генетики признак «высокостебельный» – доминирующий по отношению к признаку «короткостебельный». Неверно, что гибриды получаются усредненной длины, все они высокие растения.

Теперь второй шаг: нас ждет второе поколение гибридов. На сей раз позволим растению самоопылиться и посадим семена. Удивительно, но семена гибридов дали разные всходы: значительная (хоть и меньшая) часть получилась низкостебельной. Мендель предполагал, что это соотношение можно вычислить. Ведь если он был прав, то каждый гибрид первого поколения несет в себе один доминантный и один рецессивный ген. В одном из четырех случаев должны встретиться два рецессивных гена, значит, одно из четырех растений должно быть короткостебельным. Эксперименты Менделя полностью подтвердили это предположение. В науке такое соотношение ассоциируется с Менделем, потому что именно он впервые описал, что:

Из 1064 растений 787 экземпляров имели длинный стебель, а 277 – короткий. Следовательно, соотношение – 2,84:1… Если свести воедино результаты всех экспериментов, то обнаруживается, что в среднем между количеством форм с доминантным и рецессивным признаком существует соотношение 2,98:1, или 3:1.

Теперь ясно, что гибриды образуют семена, имеющие дифференцирующий признак. Из них во втором поколении одна часть растений наследует гибридную форму, другая половина сохраняет доминирующий или рецессивный тип (соответственно), которые распределяются между растениями в равном количестве.

Мендель опубликовал результаты своих наблюдений в 1866 году в журнале общества естествоиспытателей города Брно. Публикацию прочли и… тут же забыли. Никто не понял ее значимости. Не дали результата и обращения к светилам науки. Например, Карл Негели – просвещенный ученый и очень отзывчивый человек – остался равнодушным к открытию Менделя. Конечно, если бы Мендель профессионально занимался наукой, он бы опубликовал свои исследования, во‑первых, во Франции и Великобритании, а во‑вторых, в более известных изданиях. Он пытался связаться с учеными из других стран, направляя им экземпляры своей статьи, но у неизвестной статьи из неизвестного журнала всегда мало шансов. Однако в 1868 году, через два года после этой публикации, жизнь Менделя круто переменилась: он был избран аббатом Старобрненского монастыря. До конца жизни он оставался настоятелем обители, исполняя свои обязанности с похвальным рвением и невротической тщательностью.

Он написал Негели, что надеется продолжить эксперименты, но теперь он мог разводить только пчел. Менделю всегда было боязно перейти от опытов с растениями к экспериментам над животными. И снова невероятная научная удача столкнулась с катастрофическим практическим невезением Менделя: он вывел гибридный штамм пчел, которые давали отличный мед, но, увы, они были невероятно свирепы и жалили всех, кто попадался им на пути в радиусе нескольких километров. По требованию местных жителей пчелы были уничтожены.

В последующие годы Мендель больше внимания уделял налоговым проблемам монастыря, чем религиозному лидерству. Есть основания предполагать, что тайная полиция императора считала Менделя крайне неблагонадежной фигурой. Чиновники догадывались, что под одеждой настоятеля кроются горячее сердце и свободные, дерзкие мысли.

Меня же восхищает интеллектуальная мощь Менделя. Никто не стал бы проводить такие эксперименты, если бы четко не представлял себе, какой ответ желает получить. Это настолько удивительно, что я решил посвятить феноменальной одаренности Менделя полную главу, которую непременно завершу стихами.

Во‑первых, практический момент. Мендель выбрал семь признаков, отличающих один сорт гороха от другого. И действительно, у гороха семь пар хромосом, так что можно протестировать семь разных свойств генов, опирающихся на семь разных хромосом. Вы не можете протестировать восемь разных свойств, потому что начнутся частичные совпадения. Что удивительно, Мендель сделал это в то время, когда никто не слышал ни о хромосомах, ни тем более о генетических связях.

Можно стать аббатом монастыря, можно быть избранным божественной волей, но вряд ли вам может так повезти случайно. Мендель, должно быть, много наблюдал и экспериментировал, прежде чем приступить к работе, чтобы убедиться в том, что семь признаков – это как раз то число, которое его устроит. Здесь мы можем проникнуть в тайну его грандиозного ума, который проявляется на каждой странице его рукописи – в алгебраической символике, статистике, в ясной стилистике. Все свойственное современной генетике делал более ста лет назад человек, умерший в безвестности.

И этого безвестного человека вдохновляла одна критически важная идея о том, что признаки расходятся по принципу «всё или ничего». Мендель утверждал это в то время, когда крупные биологи придерживались аксиомы, что скрещивание ведет к гибриду, имеющему усредненные признаки родителей. Едва ли можно предположить, что никто никогда не получал рецессивных признаков. Однако, скорее всего, их отбрасывали как слабое звено, потому что придерживались мнения, что наследственность должна идти по пути усреднения.

Где Мендель мог взять модель наследственности «всё или ничего»? Я, конечно, не знаю точно, но позволю себе предположить, что существует одна вещь (и известна она с незапамятных времен), которая настолько банальна, что ученый не станет тратить на ее изучение свое драгоценное время. Она может заинтересовать только ребенка или монаха. Я имею в виду секс – модель поведения, которую постоянно демонстрируют представители противоположных полов в природе. Животные вступают в сексуальные связи в течение миллионов лет, но никогда не производят монстров или гермафродитов. Результатом соитий становятся самцы и самки. Мужчины и женщины любят друг друга в течение миллиона лет, и все это время рождаются мальчики и девочки. Таким образом, Мендель увидел, что представитель одного типа, вступая в связь с представителем другого, либо передает все свои признаки, либо не передает ничего. Это, судя по всему, Мендель понял до начала экспериментов, потому что во всех его опытах прослеживается стремление установить этот фундаментальный принцип генетики.

Я думаю, что монахи это знали. Думаю, им не нравилось, чем Мендель занимался. Думаю, епископу, возражавшему против селекции гороха, это не нравилось. Церковники вообще в штыки воспринимали интерес монаха к новой биологии, и в частности к Дарвину, труд которого очень вдохновлял Менделя. Конечно, революционно настроенные чешские коллеги, многих из которых он приютил в монастыре, обожали его до конца жизни. Когда в 1884 году Мендель умер в возрасте 62 лет, на его похоронах играл на органе Леош Яначек, великий чешский композитор. Однако монахи избрали нового аббата, который поспешил сжечь все бумаги Менделя, хранившиеся в монастыре.

В результате об открытии Менделя забыли почти на тридцать лет, пока в начале XX века несколько ученых независимо друг от друга не совершили его заново. Так и получилось, что имя и открытие Менделя принадлежат вопреки исторической точности нынешнему столетию, когда генетика на равных вошла в систему естественных наук.

Итак, начнем с самого начала. Жизнь на Земле продолжается свыше трех миллиардов лет. Две трети этого времени организмы размножались путем деления клеток. Потомство мало отличалось от родительских организмов, новые формы появлялись лишь в редких случаях – в результате мутаций. По этой причине эволюция шла очень медленно. Первыми половым путем начали размножаться, по всей видимости, зеленые водоросли. Это произошло около миллиарда лет назад. Половое размножение началось с растений, потом к ним присоединились животные. С тех пор оно стало нормой и для флоры, и для фауны, и мы определяем два вида как разные, если их особи не могут скрещиваться между собой.

Разделение на два пола – залог вариативности и движущая сила эволюции. Ускорение эволюции привело к существованию потрясающего разнообразия видов – их форм, окраски и поведения. Еще одна функция, которая возложена на оба пола, – формировать индивидуальные различия внутри видов. Все это стало возможно благодаря появлению двух полов. Действительно, распространение полового поведения в биологическом мире само по себе служит лучшим доказательством того, что виды путем селекции адаптируются к меняющимся условиям внешней среды. В половом размножении не было бы необходимости, если бы особи одного вида могли иным путем наследовать изменения, приобретенные в ходе развития. Ламарк в конце XVIII века предлагал такую наивную модель наследования, но если бы она существовала, то скорее основывалась бы на делении клеток.

Два – волшебное число. Вот почему выбор сексуального партнера и ухаживания важны для самых разных представителей фауны. Вспомните, как эффектно павлин привлекает внимание самки. При этом половое поведение животного идеально приспособлено к его среде обитания. Если бы рыба атерина‑грунион могла обойтись без естественного отбора, ей бы не пришлось танцевать на калифорнийском пляже в лунном свете. Секс – сам по себе часть естественного отбора, он выявляет наиболее приспособленных и здоровых особей. Олени‑самцы дерутся насмерть не ради драки, а только чтобы отстоять право на самку. Множественность формы, цвета и поведения у людей и у животных обусловлена сочетанием генов, как правильно определил Мендель. По сути, гены растянуты вдоль хромосом, которые становятся видимыми только в процессе деления клетки.

Гены растянуты вдоль хромосом, которые становятся видимыми в процессе деления клетки.

Большие хромосомы клеток луковой шелухи.

 

Однако основной вопрос генетики заключается не в том, где гены расположены. Важно то, как они действуют. Каждый ген представляет собой набор нуклеиновых кислот. Там все и происходит.

Каким образом признаки передаются от одного поколения к другому, было открыто в 1953 году. Действие начало разворачиваться осенью 1951 года, когда двадцатилетний Джеймс Уотсон и тридцатипятилетний Фрэнсис Крик объединили свои усилия в Кембридже, чтобы расшифровать структуру дезоксирибонуклеиновой кислоты, которую чаще для краткости именуют ДНК. ДНК представляет собой нуклеиновую кислоту, то есть кислоту в ядре клетки, и в предыдущее десятилетие уже было установлено, что нуклеиновые кислоты несут химическую информацию о наследовании от поколения к поколению. Исследователей в Кембридже и в лабораториях Калифорнии занимали два вопроса: каков химический состав? какова архитектура?

Каков химический состав? То есть каковы составные части ДНК, которые можно перетасовать и получить различные формы? Это было известно довольно хорошо. ДНК состоит из сахаров и фосфатов (без них никак, из соображений структуры) и четырех азотистых оснований. Два из них – это тимин и цитозин, они выглядят как правильные шестиугольники, образованные атомами углерода, азота, кислорода и водорода. Два других – гуанин и аденин – образованы соединенными вместе шести‑ и пятиугольниками. Мы представляем эти основания в виде многогранников, потому что нам важно увидеть общую форму за отдельными атомами.

Какова архитектура? То есть какова структура оснований ДНК, которая дает ей способность нести разнообразную генетическую информацию? Здание не груда камней, а молекула ДНК не нагромождение оснований. Она представляет собой длинную, но довольно ригидную цепочку – что‑то типа органического кристалла – и имеет винтовую (спиралевидную) форму. Может ли ДНК содержать две, три или четыре спирали? Мнения ученых разделились: одни утверждали, что ДНК состоит из двух цепочек, другие настаивали на трех. В конце 1952 года великий гений структурной химии Лайнус Полинг, работавший в Калифорнии, предложил модель ДНК, состоящую из трех спиралей. Сахара и фосфаты образуют несущую конструкцию, а основания торчат во всех направлениях. Статья Полинга попала в Кембридж в феврале 1953 года. Крику и Уотсону сразу стало очевидно, что в ней что‑то не так.

Возможно, Джим Уотсон хотел упростить модель или сыграла роль его несговорчивость, но он решил, что спиралей должно быть две. После визита в Лондон:

Я вернулся в колледж, перелез через задние ворота и решил построить модель ДНК с двумя цепочками. Фрэнсису пришлось согласиться. Конечно, он был физик, но знал, что значимые биологические объекты обычно существуют парами.

Причем они создавали структуру, которая имела бы внешний остов: нечто вроде винтовой лестницы, которую сахара и фосфаты удерживают как перила. Они много экспериментировали, чтобы понять, как основания образуют ступеньки в этой модели. И затем, после одной особенно грубой ошибки, все вдруг стало очевидным:

…я поднял глаза, увидел, что это не Фрэнсис, и снова начал раскладывать основания так и эдак. И вдруг я заметил, что пара аденин – тимин, соединенная двумя водородными связями, имеет точно такую же форму, как и пара гуанин – цитозин, тоже соединенная по меньшей мере двумя водородными связями. [13]

Конечно: на каждой ступени лестницы должны быть малое основание и большое основание, но не любое большое основание. Тимин должен идти в паре с аденином, а если у вас цитозин, то он дополняется гуанином. Основания соединяются в пары и определяют друг друга.

Итак, модель молекулы ДНК – это винтовая лестница. Закручивающаяся вправо спираль, в которой каждая ступень одинакового размера, расположена на одинаковом расстоянии от следующей и повернута относительно другой на 36°. И если цитозин на одном конце ступеньки, то на другом обязательно будет гуанин, и также обстоят дела с другой парой. Это означает, что каждая половина спирали несет полную информацию, так что в некотором смысле вторая является излишней.

Давайте построим молекулу на компьютере. Схематично это пары основ, пунктирные линии между концами – это водородные связи, удерживающие два основания вместе. Начнем с самой первой ступени, которую поместим в левом нижнем углу экрана, и будем постепенно, ступенька за ступенькой, выстраивать молекулу ДНК.

Вторая пара может быть того же вида, что и первая, а может быть противоположного рода и смотреть в ту или другую сторону. Ставим ее над первой парой и поворачиваем на 36°. Ко второй паре добавляем третью, к ней – четвертую и так двигаемся далее.

Эти ступени – код, который диктует клетке, шаг за шагом, как строить жизненно важные белки. Ген формируется у нас на глазах: перила из сахаров и фосфатов прочно, с каждой стороны держат винтовую лестницу. Спиральная молекула ДНК – это ген, ген в действии, а ступеньки – это его шаги.

Над подобным описанием молекулы ДНК Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик работали восемнадцать месяцев. Когда работа была завершена, 2 апреля 1953 года они отправили в редакцию журнала Nature статью. По оценкам Жака Люсьена Моно, Института Пастера в Париже и Института Солка в Калифорнии, статья Уотсона и Крика содержит:

фундаментальный биологический инвариант молекулы ДНК. С момента открытия Менделем гена как носителя наследственных признаков и выполненного сначала Эйвери, затем Херши описания его химической идентификации, установленная Уотсоном и Криком структурная основа клетки ДНК, без всякого сомнения, является наиболее важным открытием, когда‑либо сделанным человечеством в области биологии. К таким открытиям, конечно, необходимо добавить теорию естественного отбора, которая убедительно была доказана только в результате более поздних открытий.

Модель ДНК легко поддается процессу репликации, который еще более важен для жизни, чем половое размножение. При делении клетки две спирали расходятся. К каждому основанию пристраивается другое комплементарное (дополняющее его) основание. В двойной спирали есть избыточность, и она важна: каждая половина несет всю информацию, или инструкцию, когда клетка делится. Магическое число «два» в ДНК становится средством, с помощью которого клетка в момент деления передает свою идентичность.

При этом спираль ДНК не окаменелость, не памятник, она – живая ячейка, сохраняющая и передающая потомкам пошаговую инструкцию о том, как следует жить. Иначе говоря, жизнь идет по расписанию, а ступени ДНК шифруют последовательность событий. Клетка считывает ступени одну за другой, последовательность из трех ступеней – это сигнал для клетки к созданию еще одной аминокислоты. Формируемые по порядку аминокислоты составляют в клетке белок – главный строительный материал жизни.

Каждая клетка организма способна воссоздать весь организм. Исключение составляют сперматозоиды и яйцеклетки из‑за их неполноты: они несут только половину от общего числа генов. Когда сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, гены сходятся парами, как и предсказывал Мендель. Такая яйцеклетка становится полноценной и является моделью для любой другой клетки организма, так как каждая клетка образуется путем деления оплодотворенной яйцеклетки. Как появившийся из яйца цыпленок, любое животное всю жизнь несет в себе наследство оплодотворенной яйцеклетки.

По мере развития эмбриона клетки обретают специализацию. Закладываются клетки нервной системы вдоль примитивной пластинки. Скопления клеток по обеим сторонам формируют остов. Образуются разные клетки: нервные, мышечные, соединительная ткань (связки и сухожилия), кровь, кровеносные сосуды. Специализация клеток закономерна, потому что продиктована инструкциями ДНК. Согласно этой информации каждая конкретная клетка будет производить белки, необходимые для функционирования этой и никакой другой клетки. Это ДНК в действии.

Ребенок индивидуален с момента своего рождения. Гены, полученные им от обоих родителей, делают его уникальным. Ребенок наследует дары от обоих родителей, и по счастливой случайности эти дары соединились в новый и оригинальный организм. Но ребенок не раб наследования: то, каким образом раскроются его врожденные качества, зависит от него самого.

Ребенок неповторим. Пчела – нет, так как трутень представляет собой один экземпляр из целой серии идентичных реплик. В любом улье матка – единственная размножающаяся самка. Она спаривается с трутнем на лету, забирая у него все сперматозоиды. После спаривания самец умирает. Если самка откладывает оплодотворенное яйцо, из него выходят рабочие пчелы, женские особи. Из неоплодотворенного яйца выходит трутень, самец. Своего рода непорочное зачатие. В улье царит тоталитарный рай, где жизнь идет по раз и навсегда установленному порядку. Пчелы не стремятся к разнообразию, которое управляет жизнью высших животных и человека и меняет их.

Мир, похожий на пчелиный, можно создать и среди высших животных, и даже среди людей. Это называется клонированием – колония идентичных существ выращивается из родительской клетки. Рассмотрим это на примере аксолотля – личинки, которая достигает половой зрелости на ранних стадиях развития. Выберем аксолотля с ярким окрасом. Теперь заберем у самки некоторое число яйцеклеток и вырастим эмбрион. Затем извлечем из эмбриона сколько‑то клеток. Неважно, из какого места эмбриона мы их взяли, генетически они идентичны, и каждая клетка способна вырасти в полноценное животное.

Мы собираемся вырастить идентичных животных, одно животное из каждой клетки. Нам нужен носитель для этого – подойдет любая самка аксолотля, пусть она будет белая. Заберем у нее несколько неоплодотворенных яйцеклеток, разрушим в них ядра и заменим их фрагментами яйцеклеток выбранной нами пятнистой самки. Теперь посмотрим, как они будут развиваться внутри утробы суррогатной мамы.

Почти все детеныши аксолотля, полученные клонированием, появятся на свет в одно и то же время. Процесс их внутриутробного развития будет идти абсолютно одинаково: сначала внедренная в личинку яйцеклетка займется активным делением. На следующем этапе яйцо превратится в теннисный мяч и вывернется наизнанку. Каждая яйцеклетка развивается в животное, всегда пошагово: строгий мир, в котором объекты подчиняются каждой команде одинаково и в одинаковый момент, кроме одной яйцеклетки, оказавшейся нежизнеспособной. И вот мы получили клонов аксолотля, каждый из которых является точной копией родителя и результатом непорочного зачатия, как трутень.

Должны ли мы клонировать людей, создавая копии красивой матери или умного отца? Конечно, нет. Я считаю, что разнообразие – это дыхание жизни, и мы не имеем права отказываться от него ради какой‑то одной формы, как бы она нам ни нравилась. Клонирование приведет к обратному результату – к застою, который будет работать прежде всего против человеческого творчества. Эволюция же таит в себе самый безграничный потенциал разнообразия, и наиболее полно это разнообразие проявляется в человеке. Каждая попытка упорядочить процесс эволюции, сделать ее плоды запрограммированными, управляемыми, биологически, эмоционально и интеллектуально равными означает предательство, отказ от эволюционного толчка, который сделал человека человеком.

И всё же странно, что мифы древних культур о возникновении человека воплощают тоску человечества по родовому клонированию. Упоминание о сексе в них как будто избегается. Например, Еву клонируют из ребра Адама, а Сын Божий рождается в результате непорочного зачатия.

Еву клонировали из ребра Адама.

Андреа Пизано. «Сотворение Евы».

 

К счастью, мы вовсе не идентичные копии друг друга. У человека высокая половая дифференциация. Женщина всегда готова отозваться, у нее всегда есть грудь, она активно выбирает сексуальных партнеров. Яблоко Евы, так сказать, оплодотворило человечество, ну или подарило ему развлечение на весь период его существования.

Сексуальное поведение у человека совсем не такое, как у животного, и носит особый характер. Возьмем один самый простой и приземленный критерий: мы – единственный вид из всех живых существ на Земле, чьи самки способны испытывать оргазм. Живительно, но это так. Данная особенность означает, что у нас, у людей, между мужчинами и женщинами существует гораздо меньше различий, чем у животных. Например, в поведении мужских и женских особей горилл и шимпанзе различия очевидны. Если охарактеризовать человеческий род на языке биологии, его представителей отличает очень малый половой диморфизм.

Понимание этой характеристики выходит за рамки биологии. Оно находится на стыке биологии и культуры, которая отмечает симметрию в сексуальном поведении мужчин и женщин. По‑моему, факт поразительный, но очевидный. Мы, люди, – единственный вид, представители которого во время соития используют позу лицом к лицу, это универсальная особенность для всех культур. На мой взгляд, это – выражение равенства полов, которое имело большое значение в эволюции человека, начиная с австралопитеков и первых производителей орудий труда.

Почему я так думаю? Нам нужно кое‑что прояснить. Нам нужно объяснить скорость эволюции человека за один, три, ну пускай пять миллионов лет. Это очень быстро. Естественный отбор в животном мире протекает гораздо медленнее. Мы, гоминиды, сами сформировали для себя принцип селекции – им стал половой отбор. Этот принцип сохранился до наших дней: женщины выходят замуж за мужчин, которые интеллектуально похожи на них, мужчины руководствуются тем же критерием. И если эти предпочтения действительно уходят корнями в глубину истории человечества, значит, отбор, основанный на навыках, всегда был важен для обоих полов.

По моему мнению, как только далекие предки человека научились ловко пользоваться руками, изготовляя инструменты, и мозгами для их проектирования, ловкие и умные получили селективное преимущество. Они могли привлечь больше партнеров и родить и накормить больше детей. Если мое предположение верно, то это объясняет, как умелые и хорошо соображающие особи так быстро продвинули биологическую эволюцию человека. И даже в его биологической эволюции им двигал культурный талант человека. Он выразился в способности людей изобретать инструменты и строить совместные планы. Я думаю, что наш культурный талант по‑прежнему выражается в заботе о ближних, помощи им, поддержании родства и общинности.

Однако если бы половой критерий отбора был единственным, то человечество имело бы более скудные и однородные характеристики, чем те, которыми мы обладаем сегодня. Как же мы этого избегаем? Благодаря феномену, который получил название культурное табу. В каждой культуре есть система социальных мер, помогающих сохранять биологическое разнообразие. Наиболее значимой из всех считается запрет на инцест (он распространяется на всех людей, кроме венценосных особ). Он предотвращает, например, соитие пожилых самцов с молодыми родственными самками, как это происходит, скажем, в семействах обезьян.

По этим причинам я считаю, что серьезный подход к выбору партнера стал для человечества главной селективной силой, благодаря которой мы очень быстро прошли столь сложный путь развития. Ухаживания, взаимная нежность, ожидание брака, подготовка к свадьбе и знакомство семей – все эти действия и поступки являются доказательством того, какое значение мы уделяем скрытым качествам партнера. В каждой культуре эта процедура проходит по своим правилам. Крайне редко встречаются некоторые универсальные обряды и маркеры, общие для всех народов. Иначе говоря, мы существуем как культурный вид. Я уверен, что внимание, уделяемое нами выбору сексуального партнера, помогло нам сохранять индивидуальность и общее видовое разнообразие.

Большая часть сюжетов мировой литературы, других видов искусства посвящены изучению темы выбора: мальчик встречает девочку. Мы привыкли думать об этом как о сексуальном влечении, не нуждающемся в дополнительных разъяснениях. Однако я не согласен. Напротив, это говорит о том, как осторожен человек в момент выбора супруга, с которым он будет готов продолжить свой род. Вполне возможно, что впервые мужское и женское начало проявилось, скажем, у зеленой водоросли. Однако инструментом восхождения человечества, основой его культурной эволюции секс стал благодаря усилиям самого человека.

Половое размножение впервые появилось у водорослей.

Клетка зеленой водоросли (спирогира) в процессе слияния. Предки этого вида впервые в истории жизни на Земле образовали слияние клеток для формирования оплодотворенных яйцеклеток.

 

Иными словами, духовное родство и плотскую любовь разделить невозможно. Но об этом лучше не скажешь, чем написал Джон Донн в своей поэме «Экстаз». Я процитирую только восемь строк из почти восьмидесяти:

 

Весь день мы не меняли поз

И не промолвили ни слова.

Но почему так долго терпят

Печальные тела?

Смогу ли впасть в экстаз, преодолеть смущение

И прокричать, что я люблю!

Любовные тайны в душе растут,

Но однажды тело эти тайны покажет…

 

 

Глава 13. Долгое детство

 

Последнюю главу я хочу начать с путешествия в Исландию – в страну с самой древней в Северной Европе демократией. В естественном амфитеатре – исторической долине Тингведлир, в которой никогда не было никаких построек, – собирался альтинг (всеобщий совет скандинавов Исландии), где ежегодно обсуждались основные проблемы и принимались законы. Это началось в 900‑х годах до н. э., до христианства, в то время, когда Китай представлял собой огромную империю, а Европа – множество раздробленных и постоянно враждующих между собой княжеств, которыми управляли удельные князьки и феодалы‑разбойники. Вот так зарождалась демократия.

Однако здесь, в Исландии, холодной и туманной стране, происходило нечто весьма примечательное. Она была выбрана, так как здесь земледелец, убивший раба и отнявший у него имущество, объявлялся вне закона. Весьма редкий пример справедливого правосудия в рабовладельческом обществе. Справедливость – понятие универсальное для всех культур. Однако соблюдать ее нелегко, потому что человек существует между стремлением к ней, собственными желаниями и социальной ответственностью. В мире животных подобной проблемы не существует, потому что представители фауны бывают либо общественными, либо одиночными по своей природе. Человек же – социальный одиночка. На мой взгляд, это его уникальная биологическая характеристика. Она очень меня привлекает, и я хотел бы обсудить ее в этой главе.

Странно думать, что стремление к справедливости – биологическая особенность человека. И все же именно эта идея заставила меня отказаться от физики в пользу биологии, убедила меня в том, как важно изучать человеческую жизнь, человеческий дом, чтобы понять биологическую уникальность людей.

Разумеется, к биологии традиционно подходят иначе: изучается сходство между человеком и животными, которое считается доминирующей чертой. Еще в 200 году до н. э. Клавдий Гален, античный классический ученый, врач изучал предплечье. Какой делал это? Очень просто: он препарировал предплечье берберийской обезьяны. Бот с чего необходимо начинать – нужно обязательно собрать доказательную базу на животных, прежде чем возникнет какая‑либо теория эволюции. И сегодня замечательные работы Конрада Лоренца, посвященные поведению животных, заставляют нас искать аналогии между уткой, тигром и человеком, а труды по психологии Б. Ф. Скиннера – задуматься, чем человек похож на голубей и крыс. Все эти книги рассказывают нам кое‑что о человеке, но не способны раскрыть всего. В челов<