Ну, да, бардак, развал страны

И прочая херня

Имели место. Бандюки

В «голде» и в пиджаках

Челночники и их тюки

Тоскливо-стрёмный страх

При встрече с разной гопотой -

Играющей с тобой,

Как в кошки – мышки, перед тем,

Как съесть тебя совсем.

Но, повторяю, молодым

Я прожил это всё,

Любил и, кстати, был любим

И значит – вознесён

Над этой мерзостью срамной,

Да и вообще, башка

Была реальностью другой

Полна ещё пока.

Б

Так, жизней несколько назад,

Я сторожил детсад

Бывало, что по вечерам

«Все флаги в гости к нам»

Несли и водку, и вино,

Вели туда и баб.

Переменилась жизнь давно!

Забыть её пора б!

Но память всё же так свежа,

Как подходя к черте

Я, райский сад тот сторожа

Ловил и гнал чертей

Конечно, дело не в вине
А в том, что, милый друг
Себя мы ощущали вне
Реальности вокруг

а2

Ещё там Гессе, по ночам

Читал - взахлёб и всласть,

И волк степной во мне рычал

Оскаливая пасть,

И сладкий ужас подступал

(его уж не вернёшь).

О, волчий яростный оскал!

О, сладостная дрожь!

И я, как волк, бегу в ночи

Куда глаза глядят!

И следом - волк другой рычит,

Гоня меня - во ад!

Иль «Петушки» читаю вот,

И с Веничкою – за

Бессмертье пью, как идиот,

Забыв про тормоза.

То – римский друг я, то Гуан,

То умер, то воскрес,

То от любви счастливой пьян,

А то «мне скучно, бес…»

Твердишь, впадая ты в хандру,

И думаешь: «помру»

О, чудный мир волшебных книг,

Слияний острый миг!

б2

Увы! Увы! Увы! Увы!

Наверно, стал я стар.

Как всадник я без головы,

Как Минин и пожар!

Погас огонь в моей душе,

Там – прозаичный мрак!

Как жаль, что книжечки уже

Меня не вставят так!

Всё реже открываю их,

Всё меньше балдежу!

Хоть иногда я чей-то стих

Вдруг вспомню и твержу…

А иногда, вот как сейчас,
Сам что-то напишу… 

***

Город наскучил жарой. Ну а пуще же – пылью
Зимние вещи в шкафу пожираются молью
Мозг - что чулан, переполненный редкостной дрянью -
смесью отчаянной ревности и алкоголя.

Надо рвать когти, из города этого, срочно
что бы не стать, под сурдинку, законченной блядью
смыться отсюда, глухою и душною ночью

в логово к черту, в неведенье... Лишь бы - не глядя

Как на глазах у тебя, каждый день, выгорая
жизнь превращается в ржавчину, в пепел и падаль
в припоминание глупо погибшего рая
где жить нельзя и куда возвращаться не надо

1990

      ***

     Подойдешь к «Аромату»,
     Где и ты – завсегдатай,
     Но бываешь всё реже и реже.
     Тут базарят ребята
     Про кредит, предоплату…
     разговоры всё те же и те же:

     Пять вагонов бензина,
     Для «Камазов резина»,
     Или сами «Камазы» -
     Всё сразу.
     Сигареты и даже
     Воздух нынче в продаже!
     Залезает в твой разум -
     Зараза.

      Ты плывёшь в говностоке
     с гордым именем «брокер»,
     в голове загнивает идея:
     куш сорвать исхитриться
     и свалить за границу,
     капиталом солидным владея.

     И в коричневом море
     уж не вычислить вскоре:
     комсомолец ты был, или рокер?
     Всех нас, без исключенья,
     в море сносит теченьем.
     Парус тонет вдали одинокий.

     Вейся, вейся мой парус
     предсказал нострадамус:
     завтра выйдут последние сроки
     и рванёт, там где тонко
     там, где жарят цыплёнка
     в кара-кара-кара - караоки

 

Раскольников

Жил студент в нищете и в печали,

Но мечтами о новой стезе

Только люди его огорчали -

Эти твари, дрожащие, все.

В голове его химия, Ницше,

Метафизика, Наполеон -

Крыша едет - да хрен бы с ней, с крышей -

Тварь ли я? Тварь ли ты? Тварь ли он?

Вот вопрос! Не ответить - до гроба

Без ответа остаться – пропасть!

А попробовать? – только попробуй!

Хоть разок! Ну, разочек! И ХРЯСТЬ!

Он, решимость в себе обнаружив,

Ум, пытливый, имея притом,

Стал лущить всяких мерзких старушек

Топором, топором, топором…

...находились хорошие люди,

Говорили, желая добра:

«Ну, лущил…Что же, все мы там будем,

Что же каяться горько с утра

И себя и других беспокоя?

Образумиться, парень, пора!

Опера тебя скоро расколят,

Ой, повинтят тебя мусора.

Делай ноги и хватит истерик.

Скоро киллеры будут в цене.

Есть Европа, есть пара Америк,

Да и в нашей прекрасной стране

Для тебя тоже хватит работы.

Только нервным не будь идиотом»!

И другие (хорошие тоже),

Говорили: «куда ты полез?

Не подлец, не придурок, а все же

Не поймешь –человек или бес?

Ты завязывай, выйдет ведь боком!

Человек – не блоха и не вошь.

Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,
Что ж ты бабушкам спать не даешь»?!

Он молчит. Он не знает ответа.

Он навеки теперь погружен,

В петербуржское душное лето,

В полуявь-полубред-полусон.

Он в проклятый роман упакован,

Словно в бочку, в могилу, в тюрьму.

И идёт убивать он, по новой,

И по новой - неймётся ему

Испытать себя, в полную меру,

Сладкий страх запредельный познать

Ноги сами несут на квартеру,

Где опять в тишине и опять