Глава XXVII. Вена. Убойные места русского кабана

За кутерьмой с разоблачением полковника Редля и пронырливым чешским репортёром-футболистом капитан Ронге ненадолго отвлёкся от своей стратегической затеи. Но в голове держал крепко: что бы ни происходило, война всё ближе, а враг известен и грозен. Россию привыкли сравнивать с медведем – начальнику австрийской контрразведки предстоящая схватка виделась чем-то вроде кабаньей охоты.

Много лет назад Максимилиан Ронге впервые оказался в Москве. Стояла зима. Приятели – русские офицеры – взяли его на псарню к отцу одного из них. Компания полетела в санях по скрипучему снегу до Рогожской заставы.

– Надо бы австрийцу нашему показать меделян в деле, – сказал кто-то.

Молодой Ронге, уже преисполненный впечатлений от знакомства с Россией, заинтересовался: что за меделяны?

– Увидишь, – с усмешкой обещали ему.

Он увидел.

По деревне тут и там тонули в сугробах старинные русские избы под снежными шапками. Из печных труб кисеёй струился душистый дым. На штакетинах забора торчали чёрные головы чугунков, а по снегу расстелены были разноцветные половички. Ронге залюбовался идиллической картиной – и вдруг, неизвестно откуда появившись, к нему подошла собака… Нет, не собака – огромный зверь.

Волчьего окраса, с густой грубой шерстью пёс тяжело глядел на него из-под нависших бровей страшными светло-жёлтыми глазами. Громадная львиная голова с небольшими прилегающими ушами и широким лбом, отвислые брылья на короткой морде, висячий подгрудок, мощные покатые плечи, широченная грудь – монстр отдалённо походил на сенбернаров, которых Макс видел во французских Альпах. Но этот зверь, массивный и коренастый, был вдвое больше самого большого из них.

Ронге похолодел и замер.

– Сейчас в нём уже и семи пудов не будет, наверное, – посетовал пришедший на выручку сын хозяина, – сдаёт Лебедь… Что, старый пёс, пора на покой? А раньше, бывало, в одиночку медведя валил!

Он крепко потрепал за холку зверюгу, головой достававшую ему до пояса. Лебедь флегматично перенёс ласку, языком размером с лопату лизнул офицеру ладонь, неторопливо добрёл до ближайшего сугроба и со вздохом повалился в него – дремать. Чудовище оказалось меделянской собакой, русским мастифом, о котором упоминали дорóгой.

Несмотря на потрясающие размеры и очевидную силу пса, Ронге решил, что упоминание о медведе – это уже слишком. Всё-таки собака – это собака, а медведь… Медведь – это медведь. Но и здесь Максимилиан ошибся.

После сытного обеда офицеры лениво курили в избе за длинным дощатым столом, когда с улицы послышались крики. Вся компания выбежала наружу. Оказалось, разъярённый бык вырвался из соседского загона, распугал народ и двинулся к Владимирскому тракту. Там в это время проходил казённый обоз, который охраняли солдаты, и бык мог натворить бед.

Хозяин дома оценил ситуацию и глянул на сына:

– Пусти Лебедя, – коротко сказал он.

Огромный пёс тяжёлой рысью догнал быка и в мощном прыжке ударил сзади грудью в бедро. Уже потом Максимилиану рассказали, что это меделянский стиль: прежде сшибить зверя, лишить равновесия, и только потом взять.

Удар был такой силы, что взрослый разъярённый бык пал на колени и уткнулся головой в снег. Подняться он уже не смог, потому что Лебедь всем весом навалился ему на затылок и глухо рыкнул.

– Взял! – удовлетворённо сообщил хозяин. – Ай да старый пёс!

Подоспевшим владельцам быка осталось только накинуть ему на рога верёвки и привязать к дереву, чтобы успокоился.

С меделянскими собаками в России ходили и на медведя, и на кабана… Впрочем, посмотреть русского мастифа в деле Ронге в тот раз больше не удалось. А вот позже, уже на юге, он хаживал вместе с сослуживцами на кабанью охоту.

Видит кабан плохо, но обоняние и слух у него отменные. Так что подобраться к пятнадцатипудовой дикой свинье почти невозможно. И ведь ещё надо изловчиться, чтобы стрелять сбоку или в угон! Встречного, идущего на штык, лучше брать не пытаться. Кабан чешется о деревья, на его густую щетину попадает смола, после к ней липнет грязь, лесное крошево – и убойные места оказываются покрыты прочным панцирем. Конечно, пуля может его пробить, но может и срикошетить при неточном выстреле. А разозлённый или раненый кабан страшен и атакует гораздо быстрее, чем человек успеет спрятаться или перезарядить штуцер.

Максимилиану повезло: командир полка оказался заядлым охотником и владел сворой травильных собак – не таких огромных, как меделянские, но крепких и свирепых. Их запускали в заросли, где человеку трудно пробраться и где встреча со зрелым секачом наверняка закончится фатально. Запускали – и спокойно ждали.

Исступлённый лай своры давал знак: зверя нашли и подняли. Иногда кабан сразу принимал бой, иногда пытался удрать. Псы не отставали. Наконец, по лаю поняв, что кабан окружён и никуда не двигается, полковник давал команду: Пора!

Притравленные собаки уверенно брали кабана. Они вцеплялись ему в уши и в горло, оказываясь в недосягаемости для страшных кабаньих клыков, и повисали на туше зверя. Теперь охотник мог подойти совсем близко и прицельно стрелять из-под собак по убойному месту: в голову, в шею, в сердце… Случалось, русские сослуживцы Ронге брали кабана рогатиной, а иногда, проявив особое молодечество, даже запрыгивали ему на спину, чтобы всадить кинжал под лопатку.

Много лет спустя уже опытный капитан-контрразведчик понимал: нет надежды, что у Австрии с Россией пройдёт трюк, показанный Лебедем на быке. Улучив момент, рассчитывать на Blitzkrieg – один прыжок, мощный удар и молниеносную победу – в войне с такой страной может только безумец.

Псы, что хватают кабана за морду, обречены. Так можно поймать разве что поросёнка или, если посчастливится, свинью. А у матёрого зверя торчащие вверх клыки – огромные и острые, как усы германского кайзера, – легко разорвут собачью шкуру на рёбрах, вспорют живот и выпустят сизые внутренности на лесную траву. Хватать огромного русского секача за морду – удел армии.

Но вот хорошо обученная свора может его взять, считал Ронге. Сковать движения, отвлечь внимание на себя – и позволить хозяину добить зверя…

Начальник Австро-Венгерского императорского и королевского Генерального штаба Франц Конрад фон Хётцендорф на кабана не ходил: он предпочитал перепелиную охоту или спокойную стрельбу вальдшнепов на тяге, когда в сумерках птицы летят с места на место привычным путём.

– Это лирика, – сухо прервал он рассуждения Максимилиана. – Кабаны и ваши ностальгические воспоминания о России… Что вы конкретно предлагаете?

В просторном кабинете под тяжёлыми готическими сводами Ронге докладывал лично фон Хётцендорфу, минуя своего непосредственного начальника – полковника Урбански. Мало того, что тот проморгал Редля. При досмотре имущества в доме шпиона Урбански обнаружил фотоаппарат, но внутрь не заглянул. Когда имущество Редля распродавали с молотка – суперсовременная камера досталась какому-то студенту. Он обнаружил внутри плёнку, проявил её – и стал обладателем секретных документов, которые двуличный полковник переснял в штабе, но не успел отправить в Петербург. Дополнительно к скандалу, что разгорелся после публикации в пражской газете, эта оплошность окончательно поставила крест на карьере главы Evidenzbüro полковника Урбански…

…а капитан Ронге излагал теперь начальнику штаба свои соображения. Добыча военных планов противника и разоблачение его шпионов – задача для контрразведки важная, но не единственная. Очень эффективным может быть использование агентов и сил влияния: они нарушат стабильность внутри России и облегчат задачу австрийской армии на фронтах. Отвлекаясь на внутренние проблемы, русские не смогут успешно действовать против внешнего врага.

Долгие годы и во многих войнах Австрия, Пруссия, Германия и Россия выступали союзниками – до недавних пор. Отсюда хорошее знание особенностей друг друга и богатейший материал для анализа, цель которого – поиск слабых мест.

– В этом смысле, – говорил Ронге, – анализировать Россию стоит, начиная с императорской семьи. Конечно, родственные связи между династиями не помеха для войны, особенно с учётом взаимной неприязни между кайзером Вильгельмом и царём Николаем. При этом царь вообще не расположен воевать и не вникает глубоко в дела военного ведомства. Это нам на руку, поскольку косвенно тормозит подготовку России к войне и впрямую сдерживает агрессивность военных. Также в нашу пользу и то, что существенная часть российского общества настроена воинственно, и влиятельные близкие родственники Николая желают войны…

Фон Хётцендорф понимающе кивнул:

– Вы имеете в виду великого князя Николая Николаевича?

– Точно так. Его – в первую очередь. Он пользуется большим авторитетом в армии и выступает ярым сторонником скорейшего начала войны на Балканах.

– Чем же нам выгоден великий князь?

– Тем, что он – противник императора во всём, что касается военных вопросов. Чем раньше Россия вступит в войну, тем сильнее скажется её неподготовленность. Сейчас у русских серьёзные проблемы с перевооружением. Их фронтовые роты насчитывают не более девяноста человек – против двухсот у нас. Недостатки подготовки и управления русские склонны компенсировать массовым героизмом солдат. На деле героизм оборачивается колоссальными людскими потерями. Бесконечно пополнять войска невозможно, и в какой-то момент враг будет обескровлен.

– На это рассчитывать не приходится, – заметил фон Хётцендорф. – Обескровить Россию не удавалось ещё никому.

– Никто и не пытался, – возразил Ронге. – К тому же будущая война обещает стать на порядок более кровопролитной… Я продолжу, если позволите. Великий князь вполне может претендовать на российский престол. Общество и армия возражать не станут, а нынешняя супруга Анастасия разжигает и поощряет претензии Николая Николаевича.

Густые седые усы начальника австрийского штаба встали дыбом.

– Как вы себе это представляете? По русскому закону о престолонаследии трон должен перейти к цесаревичу Алексею. Но даже если император Николай нарушит закон и отречётся за себя и за сына, всё равно следующий в очереди – его брат, великий князь Михаил.

– Михаил сейчас в Вене с дамой сердца, и мы внимательно следим за ним, – с готовностью откликнулся Ронге. – Он отлучён от двора и слишком занят личной жизнью. Что же касается закона… Иногда законы меняются под влиянием обстоятельств.

– Вы считаете, что возможно повторение девятьсот пятого года?

– Вполне.

За время, прошедшее с тех пор, открылась тайна: во время революции император Николай намеревался отречься от престола и сделать великого князя Николая Николаевича диктатором. Даже мудрый председатель комитета министров Сергей Юльевич Витте в тот момент находил для России лишь два выхода: военную диктатуру – или ограничение абсолютной монархии, принятие конституции и созыв выборной Государственной думы.

Императору Николаю Второму конституция виделась наихудшим вариантом – при восшествии на престол он поклялся блюсти самодержавие как главную ценность, завещанную ему отцом. Так у дяди государя, великого князя Николая Николаевича, появился шанс возглавить страну.

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна утверждала, что Николай Николаевич страдает неизлечимой болезнью: он глуп. Синий кирасир действительно смотрел на Россию, как на казарму, и другого взгляда, кроме армейского, не понимал. Но в тот раз ему всё же хватило ума сообразить, что в такой момент незаконно сменить государя и стать диктатором – идея провальная.

На Дальнем Востоке идёт война с Японией. Европейцы во главе с Англией, которая помогает японцам, караулят любой просчёт России. Тем временем внутри страны гуляет бессмысленный и беспощадный русский бунт. Обезумевший народ-богоносец крушит, убивает, грабит, жжёт – и для его усмирения не хватает сил: военные ориентированы в первую очередь на Дальний Восток. По той же причине гвардия и армейские генералы не могут оказать достойную поддержку своему любимцу Николаю Николаевичу. Как отреагирует общество на замену царя диктатором – прогнозировать трудно, управлять этой реакцией – невозможно…

Обстоятельства складывались явно не в пользу великого князя. Обрастал подробностями слух о том, что в смутные дни Николай Николаевич явился к министру двора Фредериксу, вынул из кобуры «наган» и заявил: если император отречётся от престола, он пустит себе пулю в лоб. Правда это или нет, но царь Николай остался на троне, а Россия осталась без диктатора Николая.

– Ваши доводы взаимно исключают друг друга, – заявил фон Хётцендорф. – Вы говорите, для нас выгоден прежний царь. И при этом выгодно, чтобы царя сменил его дядя?

– Точно так, – подтвердил Ронге. – Мы объективно выигрываем в обоих случаях. Предположим, Николая Второго незаконно меняет Николай Третий. Тут же возникнет путаница, суета и неразбериха. Начнутся конфликты интересов различных групп, близких к трону: династических, олигархических… Мы вклинимся между ними, используем возникшие противоречия и расшатаем ситуацию в России. Николай Николаевич – солдафон, а значит – совсем не политик, и проблемы с союзниками обеспечит сам. Если прибавить сюда его горячее желание скорее начать войну, хотя ни страна, ни армия к ней не готовы, – появление Николая Третьего будет нам явно на руку.

Фон Хётцендорф задумчиво провёл рукой по голове, взъерошив жёсткий бобрик стальных волос.

– Хм… Пожалуй, вы правы.

– Если же на троне остаётся Николай Второй, – продолжал Ронге, – мы можем расшатывать ситуацию, вбивая клин между ним – и дядей с остальными сторонниками войны. Царь неадекватно оценивает не только работу военного министерства, но и обстановку в России в целом. Он не сомневается в безграничной преданности народа, его несокрушимой мощи и колоссальном подъёме благосостояния. Считает, что стране необходим только более широкий отпуск денег на производительные надобности. Николай уверен в том, что Германия просто пугает своими военными приготовлениями и никогда не решится на открытое вооружённое столкновение. Мол, если дать понять, что Россия никого не боится, то все сразу пойдут на уступки.

– Совсем как его отец, – фон Хётцендорф покачал головой. – С той лишь разницей, что Николай мало похож на Александра, и Россия Николая Второго – далеко не Россия Александра Третьего!

– Именно поэтому я и взял на себя смелость утверждать, что перед войной на русском троне нас вполне устраивает именно этот царь, – заключил Ронге.