Ты сказал, что не знаешь, что представляют женщины, когда думают о сексе. Я могу рассказать тебе, что представляю я».

В горле стал ком, голова шла кругом. Я чувствовала головокружение и возбуждение, словно он действительно был тут и прикасался ко мне.

«Ты представляешь нас у озера, на траве. Я иногда представляю нас в твоей камере. Я слышу гром снаружи. Ты сейчас в камере? Ты тоже его слышишь? Должно быть, в этом месте очень одиноко, но в тоже время оно лишено любой уединенности. Когда я представляю это, мы с тобой одни, и я даю тебе все то, что ты не можешь испытывать в этом месте. Мне хочется лежать с тобой на твоей кровати, и видеть твои глаза вблизи. Я вижу в них пожар, сидя напротив тебя за столом или находясь в одной комнате, и могу поспорить, если мы окажемся вместе на этой тесной кровати, то почувствую на своем лице настоящие языки пламени. Я хочу поцеловать тебя, и почувствовать, как сильно должно быть ты изголодался по женщине за эти годы. Я хочу просунуть руку между нашими телами, и найти твое возбуждение. Я хочу, чтобы ты ощутил сотни чувств разом — беспомощность и агрессию, нужду и настойчивость, благодарность и жадность. Все что, может почувствовать мужчина с женщиной.

А еще я хочу скверных вещей. Как ты будешь, нависать надо мной и твои бедра будут жестко вбиваться».

Я сделала глоток из запотевшего стакана воды со льдом, лихорадка сжигала меня заживо.

«Я хочу видеть все, что произойдет между нашими телами, как твое  будет сливаться с моим. Насколько быстрым ты будешь, удовлетворяя меня. И насколько быстрым ты будешь, когда подойдет твоя очередь. Я хочу почувствовать, как сильно ты хочешь меня», — написала я дрожащими руками, «твоим членом».«Чувствовать, какой твердый, толстый, и горячий ты стал для меня».

Должна ли я сказать ему...? Нет, не должна. Но я сказала.

«Об этом я думаю, когда прикасаюсь к себе. Твое тело. Как ты будешь, выглядеть, занимаясь во дворе, и, как ты будешь, выглядеть, занимаясь мной. И о вещах, которые ты будешь говорить своим глубоким голосом. Ты считаешь, что мой акцент милый и женственный. Твоя полная противоположность для меня. Темный, жесткий и мужественный. Я хочу почувствовать все наши различия, пока мы будем трахаться».

Боже, я не в себе. Мои пальцы были скользкими на ручке. Я была мокрой между ног, просто от того, что излагала эти мысли. Я не могу на самом деле отдать ему это письмо — это толкнет нашу безумную аферу через край…, но я и не могла не закончить его.

Шесть дней, чтобы прийти в себя, напомнила я себе. Целых шесть дней.

«Когда я читаю твои письма, в своей голове я слышу твой голос. И я переигрываю их, когда прикасаюсь к себе. Я представляю все то, чем ты поделился, а так же любые физические вещи, которые я себе воображаю. Когда я кончаю, я всегда думаю, о твоих словах, и твоих глазах на мне — о тех частях твоего тела, о которых я наверняка знаю. Вот о чем я думаю, когда кончаю. О твоих глазах, словах, и голосе.

Надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии, или, насколько это вообще возможно. Мы увидимся, когда судьбе будет угодно. А пока, я твоя на этих страницах.

Твоя дорогая. В любом угодном для тебя цвете».

Глава 6

Шесть дней, но я так и не пришла в себя.

На самом деле, я зашла еще дальше, и в среду днем отправилась по магазинам в несколько ближайших городов. У меня не было сексуального нижнего белья, и впервые за годы я подумала, что, возможно, пора поменять это. Конечно, я надену его для себя. Незаметно для Казинса, на свое странное свидание без партнера на моем диване. Но Коллиер попросил меня, а мне нравится делать то, что он просит, таким безопасным образом. Мне нравится позволять ему одевать меня.

Магазин «Victoria’s Secret»* (Прим. с англ. — «Секрет Виктории» — одна из наиболее известных в мире компаний по продаже женского белья, базируется в Колумбусе, США). был словно волшебная, сказочная страна... буйство узоров, аромат цветов, кружева и яркий атлас. Жаль, что он не сказал мне, что именно предпочитал: ни цвет, ни стиль, ничего. Он не дал мне ни одной подсказки, но его слова заставляли меня чувствовать себя ужасно сексуальной.

Я бродила между стендами с товаром, пытаясь найти хоть что-то, что затронуло бы мой взор.

Что было бы самым эксцентричным, чтобы понравилось ему?

Я подумала о рубашке, цвет которой напоминал красные маки, возбуждающий, ярко-красный. Никакого камуфляжа или спортивных серых одеяний от «Cousins»* (Прим. известный бренд спортивной одежды). Итак, значится красный...

Но нет. Я остановилась на совершенно другом варианте. Свеже зеленый весенний.

Здесь не так уж и много травы...

Зеленый был цветом свободы, цветом лета, цветом вылазки на озеро, о которой он рассказывал. Цветом травы, когда он рассказывал, как бы положил поверх нее меня.

Я выучила все о растениях.

Как, должно быть, приятно просто взять и выйти на улицу.

Определенно, я выбрала.

Я схватила бюстгальтер своего размера, почти простой по сравнению с другими. Немного кружева на вершине чашечек и кружевные вставки на бедрах у подходящих трусиков. Не стринги — не думаю, что мне понравится провести долгую, жаркую смену в этих штуках, — но также не особо невинные сзади.

Твой личный сад, Эрик, подумала я, положив их на кассу, чувствуя себя блаженно и глупо, и приглушенно счастливой.

Если бы ты только смог навестить его.

Хотя, слава Богу, что ты не можешь.

 

***

 

В следующую пятницу перед тем, как отправиться в Казинс, я запечатала письмо и подписала «Отопление и Сантехника Даррен», указав свой адрес внизу. Наклеила марку. Если вдруг Шонда увидит его в моей записной книжке, я скажу, «О, я собиралась забросить его на почту. Мне нужно починить трубу».

Параноидальная, коварная лгунья. Вот, кем я стала. И идиотка в придачу.

Все это глупо. Ужасно глупо. Мне придется извлечь письмо из конверта, прежде чем я передам его, запрятав между другими страницами, но у меня нет гарантий, что Эрик не покажет его своим приятелям — или даже офицеру, если, по какой-то причине, он хочет, чтобы меня уволили. Или начнет угрожать увольнением, если я не сделаю, бог знает, что. Я не подписывала письмо, не упоминала свою работу или пятницы, или какие-либо еще компрометирующие подсказки... Но почерк есть почерк. А правила есть правила. Вы не должны разговаривать или прикасаться к любому из заключенных неподобающим образом. Вы не должны побуждать заключенного разговаривать или прикасаться к вам неподобающим образом.

Двойное попадание.

Но он ни разу даже не попросил написать ему ответ. Он никогда не выуживал информацию, которую можно было бы использовать против меня. Он держал все доказательства в одном направлении, надежно скрывая меня.

Шонда даже не достала записную книжку из моей сумки. Еще она не проверила мою одежду, не румяно розовую рубашку с короткими рукавами, которую я положила на стол, ни балетки, что шлепали по цементному полу комнаты отдыха через несколько минут.

«Шлеп, шлеп, шлеп. Шл*ха, шл*ха, шл*ха», — казалось, скандировали они.

«Шл*хи носят красное», — сказала я им.

«Розовый — это тот же красный, смешанный с каплей сливок, глупая шл*ха».

А под ним — зеленая трава. Чистая, как весна. Но чертовски грязная.

Всего на мгновение я отыскала лицо Эрика. Кажется, я сказала ему своим взглядом. «Спорим, ты не осмелишься».

Он подловил меня раньше, чем обычно, вовремя уроков в этот день, я полагала, он даже не представлял, насколько сильно я нервничала. Как боялась. Боялась от того, что я собиралась ему передать, и боялась быть пойманной. Когда он подошел ко мне, где я помогала другому заключенному с письмом, я вся затряслась, как осиновый лист на ветру.

— Привет, — сказала я, и улыбнулась. Моя тревога, должно быть, была очевидной. Я не боюсь тебя, хотела я сказать ему. Я боюсь себя. Того, на что я способна.

— Добрый день. — Он сел на свободное место напротив меня. Он принес с собой книгу в чрезмерно большой, голубой обложке с названием «Учебное пособие основ по уходу за садом».

— Это для твоей работы на свободе? — спросила я, указывая на нее.

— Что-то вроде того. Парень, который руководит этой программой, одолжил ее мне. Могу я попросить тебя о помощи прочитать несколько вещей? Там есть слова, которые я не понимаю.

Я кивнула.

— Конечно. — Я пододвинула стул к краю стола и расположила книгу между нами. Его колено потерлось об мое, и даже через две пары штанов это было моим самым прямым контактом, который я когда-либо испытывала. Я прикрыла глаза, чтобы сделать вдох, жар обжигал мои щеки. Веди себя как обычно. Веди себя как обычно. Я раскрыла книгу.

— Покажи мне.

— Я выделил несколько мест, — сказал он. Он перевернул потертую страницу, и совершенно обычным движением извлек предмет, который стал для меня абсолютным объектом фетиша — сложенный листок бумаги. Он отложил его в сторону к моей руке.

— Вот здесь, — сказал он, показывая на заголовок главы. — Я не понимаю, что это значит.

— Травянистые многолетники, — прочитала я вслух. — Я тоже не понимаю, что это значит. Но могу поспорить, что мы можем выяснить это между собой.

Когда я изучала с ним главу, я чувствовала, как двигались мои губы, слышала свой голос. Но от прикосновения его теплого колена к моему колену, и от его голоса вблизи, все остальное меркло, словно содержимое шкафа за матовым стеклом. Его колено. Оба его колена, представила я, протиснулись между моими коленями. Этот голос задавал мне такие разные вопросы. Тебе нравится? Жестче? Быстрее?

Пелена спала, когда я почувствовала другого заключенного в своей периферии. Он стоял на приличном расстоянии с книгой за пазухой, наблюдая.

— Ну, пока достаточно? — выпрямляясь, спросила я Эрика.

— Ага. Ты очень помогла, спасибо.

— Чуть не забыла, — вставая, сказала я вежливо, громко и обычно, мгновенно тоскуя по его теплу. — Я принесла для тебя листы с заданиями. Тебе решать, захочешь ли ты делать их или нет, но они могут быть полезными. — Я достала из сумки толстую стопку с копиями и спрятанным письмом между ними. Передав их, я взяла сложенные листки и сунула их в свою записную книжку, ловко, как шулер.

— Спасибо, — сказал он, закрывая листы в книге по озеленению. — Я ценю это.

И с улыбкой, которая, я надеялась, не выдаст моего стучащегося сердца, я обратила внимание на ожидающего заключенного.

Всю дорогу домой, все, о чем я могла думать, было: «Неужели я, на самом деле, сделала это? Я действительно отдала ему это письмо». И адреналин зашкаливал в мгновение ока.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я вообще не знаю этого человека. Ведь так?

Мне казалось, что я подошла прямо к нему и вручила ему сверкающий нож с просьбой вырезать бирку из моего воротника. Возможно, он бы согласился. Или, возможно, он бы схватил меня за подбородок и перерезал мне горло. Он мог бы так сильно навредить мне теми словами, которые доставляли мне столько удовольствия, когда я их писала. И я просто отдала их. Оружие, созданное, чтобы уничтожить меня.

Несомненно, нет такого закона, который запрещал бы библиотекарю сближаться с заключенным — наш кодекс поведения был не таким как у адвоката или медперсонала, — но вся эта ситуация выставляла меня не в самом лучшем свете.

Казалось, словно кто-то дергал переключатель. У меня-то шла голова кругом, то мгновенно начиналась паника. Я даже не могу заставить себя прочитать его последнее письмо — пока не узнаю, что он сделает с моим. Все, что я сделала, это мельком глянула на последнюю строчку.

"Надень желтое, и я расскажу тебе больше."

Желтый. Я даже не знала, хочу ли я надеть то, что он мне сказал, в этот раз. Когда я понятия не имела, что он может написать в своем следующем письме.

«Надень белое» — может гласить оно. — «Потом встреться с этим парнем, получи этот ключ, перевези кокаин из шкафчика хранения 707 на этот адрес и принимай только маленькие купюры. Если ты этого не сделаешь, я отправлю твое грязное письмо наблюдателю, и тебя уволят. Кстати, я пишу просто замечательно. Повезло же тебе с твоим жалким старым бывшим парнем, ты тупая шл*ха»

Боже мой, боже, божечки, что же я натворила?

Всю следующую неделю я проверяла свой телефон, одержимая идей, что в любой момент на нем появится номер моего босса, и он сообщит мне, что нам нужно встретиться. Немедленно.

Этого так и не произошло, но я, так и, ни разу не расслабилась. Я убрала новый зеленый бюстгальтер вместе с трусиками под свое скучное белье в ящик, с трудом различая в себе ту женщину, которая была столь изящной и озорной, чтобы купить их. Там же я спрятала его письма. Я горевала о потере того, что у меня было за эти последние недели. То, что доставляло столько удовольствия, внезапно исчезло. Сама виновата.

В пятницу утром я уставилась на желтую футболку в своем шкафу. Я не могу надеть ее. Но если я не надену ее, он может подумать, что я наигралась с ним, и тогда он может действительно разозлиться.

Я нашла компромисс. Я надела черную рубашку с короткими рукавами и серые штаны. Без какого-либо колорита, и только желтый шелковый цветок находился на резинке, которой я собрала волосы в хвост. Всего лишь, небольшой намек. Небольшая подстраховка, чтобы не разозлить его.

Это был самый долгий день за все время в Казинсе. Самый долгий день в моей жизни. Восемь часов длились словно месяц.

Меня тошнило, и отказ от обеда не помог. Внутри все сжималось, а нервы были напряжены до предела. Впервые за все время, когда Коллиер вошел в дверь класса к концу урока, я почувствовала холод, а не жар.

Боже, боже мой.

У него снова была та книга, и большой манильский конверт. Он подождал, пока я закончила искать что-то для другого мужчины, затем подошел и встал напротив меня.

Я изо всех сил выдавила улыбку, твердыми обескровленными губами.

— С тобой все в порядке? — спросил он, нахмурив брови.

— Да, все в порядке. Как ты?

Он пожал плечами.

— Пойдет. Я выполнил задания, которые ты мне дала.

Он протянул мне конверт. Кто-то извлек из него металлическую скрепку — надеюсь, это был кто-то из работников. Не желая вызывать подозрений у офицеров, я извлекла бумаги до середины. Он действительно выполнил задания, ну, или, по крайней мере, на первом листе. Мне ни разу в голову не пришло, что он станет это делать.

— Замечательно, — сказала я. — Я до следующей недели их просмотрю.

Он постоял с секунду, не говоря ни слова. Чуть позже я кое-что поняла, что разбило мне сердце. Он надеялся, что у меня было очередное письмо для него.

Я подскочила на ноги, как только прозвенел звонок.

— Я, пожалуй, пойду собираться.

Кивок.

— Хороших выходных.

— Спасибо.

— Мне нравится то, что у тебя в волосах, — добавил он тихо. — Напоминает мне бархатцы.

Я ответила очередной улыбкой, на этот раз грустной, тяжелой от смятения и неуверенности, и направилась к двери. Я убегала от мужчины, чье тело хотела чувствовать на себе еще на прошлой неделе.

Весь день был серым, и, когда я забрала свои вещи из офиса, дождь, наконец, пошел. Я наблюдала, как водяная стена спустилась на двор, внезапная и сильная, словно упавший занавес. Моя машина находилась всего в двадцати шагах от выхода, но к тому моменту, когда я добралась до машины, я промокла до нитки.

Я достала конверт из сумки, чтобы убедиться, что он не промок. Мне хотелось вырвать страницы из него и отыскать его очередное письмо среди них. Прочитать, что он сказал о моем письме. Но разве это имело значение? Даже самые сладкие слова могут оказаться ложью. У него по-прежнему был нож, что я дала ему.

Ливень чуть стих к тому моменту, когда я добралась до Даррена, и, прижав сумку к груди, я с удвоенной скоростью побежала к двери.

Кожа от одежды зудела, когда я зашла в свою душную квартиру, и в очередной раз я задалась вопросом, могу ли я позволить себе купить кондиционер. Я переоделась в сухие штаны для йоги и майку, и стоя долго всматривалась в конверт на кофейном столике, прежде чем, наконец, села на диван и взяла его в руки.

Я медленно пролистала страницы, из-за промежутков в стопке листов, я знала, что там было письмо. Толстое письмо, подумала я.

Толстое от чего? От заверений или от преступных указаний? Черт.

Он действительно заполнил все листы с заданиями, и я проверила почти двадцать из них. Либо это являлось доказательством его скуки, либо он отчаянно пытался создать убедительную ложь, либо желал впечатлить меня.

Я добралась до листов из записной книжки. Их было не меньше пяти. Должно быть, на это у него ушло много часов. Если, конечно, это не было неким шантажом, который он написал несколько недель назад. И, возможно, не в первый раз.

Я глубоко вздохнула и начала читать.

«Дорогая, спасибо за твое письмо. Это значит многое. Я очень разозлился, когда читал про того парня, который плохо к тебе относился».

И вот так просто, мое сердце успокоилось. Голова прояснилась.

Я пытаюсь не злиться здесь, но от этого у меня вскипает кровь. Ты заслуживаешь мужчину, который будет относиться к тебе так, как тебе это нравится. В другой жизни я бы попытался быть этим мужчиной. Если бы ты захотела. В прошлом я бы, скорей всего, нашел парня, который плохо к тебе отнесся, но я пытаюсь больше не быть таким человеком. Лучше я поговорю о нас.

Я считаю, это очень печально, что ты долгое время не желала ничего чувствовать. На самом деле, печально, что мужчины подобные мне не могут быть с женщинами, но намного печальнее слышать, что женщина просто не хочет чувствовать это. Паршиво, что мужчины могут так обидеть женщину, что потом ей требуется так много времени, чтобы вылечить простой синяк или порез».

Я начала плакать. Горячими слезами радости, словно я думала, что кто-то очень дорогой для меня был мертвым, и мне только что сообщили, что он жив и здоров. Не сдерживая слез, я заполнила комнату своими рыданиями, примитивными всхлипами и стонами. Я плакала, как дитя, без какого-либо достоинства, и, когда мое зрение прояснилось, я продолжила читать.

«Ты умная женщина, но я должен сказать, что, написав, то письмо, ты довольно глупо поступила. Это, возможно, самая лучшая вещь, которую я получал, но теперь я должен вернуть его тебе. Так будет безопасней для тебя.

Я еще раз перечитала это место. И еще раз. Я перевернула следующую страницу его письма, и под ним оказалось мое собственное письмо. Вот почему его письмо казалось таким толстым. Я снова начала плакать, затем смеяться. Истерия в ее самом разгаре, словно я сунула себе в вену полный шприц с наркотиком и надавила на поршень.

Он отдал нож! Он хороший, он хороший, он хороший!

Я легкомысленно хихикнула, побежала на кухню, налила себе бокал вина. Я не стала переодеваться или наносить макияж, но брызнула немного духов и ринулась назад к дивану, падая в подушки. Мои ночные свидания вернулись! Насколько безумно это бы ни было. Мой любовник вернулся, хотя и абстрактный, но наш роман был реальным. Я схватила листы и сделала большой глоток сладкого вина.

«Я миллион раз перечитал твое письмо на этой неделе. Я пытался запомнить его до того, как вернуть тебе, и, думаю, я довольно не плохо, справился с этим. Я переписал несколько мест, которые не хочу забывать, но ничего такого, что могло бы доставить тебе неприятности. Никогда больше не передавай мне письмо так. Лично и без конверта. Никто не проверил меня по пути, и они не проверяют камеры чаще, чем раз в несколько месяцев, но во время проверки они читаю все, и любое письмо не из почтового отделения или без визитной печати и подписи персонала означает, что оно пришло изнутри, а это контрабанда и слишком много зацепок. Мне совсем не безопасно писать все это, но я подумал, если они найдут это письмо, то найдут и твое, и тогда я тоже раскрою себя, показав, что мы оба сошли с ума. Как бы там ни было, если ты хочешь написать мне, отправь его почтой под фальшивым именем и адресо»..

— Ну, конечно. — Ударила я себя по лбу.

«Нет таких правил, которые запрещали бы мне получать грязные любовные письма от женщины с воли. Черт, большинство парней здесь держаться только благодаря этому. Надеюсь, ты не прекратишь писать. Просто делай это умней. Напечатай. Отправь по почте.