Рефлексоид видит в людях персонажей для мемуаров

Молчаливый слушатель — подарок для рефлексоида, плацдарм для построения и перегруппировки биографических войск. В целом реакция на нулевой стимул (ваше молчание) у рефлексоида положительная, но ее трудно заметить. И с общительной, и с молчаливой публикой психопат будет общаться примерно одинаково. Точнее, общается-то он не с публикой, а с прошлым (своим и чужим), но публика ему помогает.

Вопрос о взаимодействии рефлексоида с собеседником интересен по другой причине. Психопату вы интересны только в качестве потенциальных персонажей. Если вы что-то ляпнете на лекции, то все последующие поколения студентов (слушателей, посетителей, собеседников) обязательно об этом узнают. Можно ничего не ляпнуть — и все равно попасть в рефлексоидные мемуары. Например: “Этот вопрос я задал студентке Сарочке, но она ничего не ответила. Вообще вы знаете, Сарочка всегда сидела на лекциях, уткнувшись в планшет. Наверняка, она проверяла меня, гуглила даты жизни философов и читала первоисточники. Вдруг я что-то напутаю. Но в тот раз планшет у нее разрядился и она не могла нагуглить ответ. Вот если бы у Канта был планшет…”.

Р➕Ш

Конкуренция рефлексоида и шизоида с очевидностью следует из двух различий в их манере общения. Рефлексоид возвращается к главной теме, шизоид постоянно соскальзывает (у него нет главной темы). Первая смена темы позитивно воспринимается обоими собеседниками, но вскоре соскальзывающий шизоид начинает мешаться под ногами великого мемуариста. Рефлексоид замораживает время, погружаясь в прошлое. Шизоид обязательно протянет мостик из прошлого в будущее, чтобы время свободно текло по многочисленным ассоциативным руслам. К слову, это легкий способ отличить шизоидную любовь к истории от рефлексоидной. Шизоид сравнивает события прошлого с актуальными событиями. Рефлексоид сравнивает исторические эпохи между собой, не касаясь настоящего.

Кроме того, шизоидные структуры развиваются, разрастаются, поглощая новые элементы. И пленники лабиринтов тоже развиваются. Образ идеальной женщины у шизоида может долгое время жить собственной жизнью, строить планы и стареть. Реальному прототипу постоянно будет ставиться в упрек несоответствие абсурдному идеалу.

Рефлексоид же будет вполне доволен, если его избранница (избранник) хотя бы однажды проявила себя достойным образом. Психопат сохранит ее реальные достоинства и будет о них часто с благодарностью вспоминать, публично нахваливать. Неудивительно, что в долгосрочной перспективе именно рефлексоидный подход придется второй половинке по душе.

Одного особо мечтательного шизоида воображаемая муза вообще умудрилась бросить и, громко хлопнув форточкой, сбежала из мира грез. Ушла к общему знакомому-рефлексоиду. А еще друг называется!

Р➕Д

Аддиктоид не любит, когда кто-то напоминает о самом факте зависимости. Рефлексоид не может не напоминать о столь важной черте конкурента: это человек-мемуары, его общение сводится к воспоминанию, припоминанию и напоминанию. Даже став собутыльником аддиктоида, рефлексоид не поменяет своих привычек. Да, он хороший слушатель и замечательный рассказчик. Однако эта скотина помнит все! И мало того, что помнит, так еще другим забыть не позволяет.

«А помнишь, как ты вчера выпил на спор бутылку абсента, и мы тебя всей кафедрой философии откачивали?» — иронично напомнит рефлексоид, хотя сам в одну философскую харю вылакал две и еле стоял на ногах. Чувство вины, с таким трудом потопленное в алкогольном море, радостно всплывает на поверхность. Опять топить придется… Аддиктоид очень быстро спивается в дружной компании таких же аддиктоидов, но еще быстрее лед трогается, если в компанию затесался рефлексоид.

Рефлексоид, кстати, философствует за столом вовсе не от хорошей жизни. Вполне возможно, что ему хочется просто посидеть, помолчать и помечтать о своих былых свершениях. Однако аддиктоид не потерпит чужого молчания и будет навязываться с пьяными вопросами и жалобами на родственников. Рефлексоида столь низкопробный материал не интересует (в мемуары не вставишь), поэтому он играет на опережение и сам занимает роль рассказчика.

Чем активнее рефлексоид вспоминает и припоминает, тем глубже аддиктоид ныряет в зависимость. Соответственно, чем сильнее зависимость аддиктоида, тем глупее и скучнее его монологи и тем упорнее рефлексоид борется за роль рассказчика.

Р➕Г

Гипертим постоянно в действии, в движении, в гуще событий. Чем не герой исторического романа? Рефлексоид постоянно в воспоминаниях, в рассказах, в мемуарах. Чем не автор исторического романа?

На первых порах все хорошо. Рефлексоид наблюдает за гипертимом, запоминая подвиги и разочарования. Гипертим с удовольствием позирует для словесного портрета. Результат не устраивает обоих.

Монологи рефлексоида слишком скучны, чтобы гипертим их слушал. Дела гипертима велики и чудны, но слишком далеки от завершения, чтобы рефлексоид о них вещал с должным пафосом. Да и как можно всерьез относиться и тем более рассказывать о недоделанных подвигах? «Муссолини подвел войска к Тиролю и собирался напасть на Гитлера, но ему стало скучно и он напал на Эфиопию»?. Гипертиму тоже, знаете ли, не очень приятно в глазах аудитории выглядеть эдаким вертопрахом с семью пятницами на неделе.

Пытаясь исправить ситуацию, гипертим бросается во все тяжкие и совершает все новые и новые подвиги, чтобы поведать о них рефлексоиду. Подвиги, как всегда, до ума не доводятся и в летописи не попадают. Рефлексоид не хочет общаться с гипертимом; если и рассказывает публике о герое, то только в ироничном ключе. Словесное кружево расползается из-за незавершенности, поэтому рефлексоиду приходится вплетать в сюжет непропорциально большое количество действующих лиц и воспоминаний. Чем больше подвигов (не)совершает гипертим, тем труднее рефлексоиду поспевать за ним, тем больше дыр в сюжете, тем больше воды и тем больше исторический роман похож на болтовню старого Мазая.

Р➕Ц

Мы не располагаем достаточно точными данными касательно пары Р ➕ Ц. Мы лишь предполагаем, что они конкурируют между собой. Во-первых, такой прогноз вытекает из их положения на диаграмме. Во-вторых, мы не претендуем на строгий научный подход, поэтому можем обратиться за помощью к аналитической психологии Юнга. Читатель всегда может проверить наши гипотезы на практике, познакомив циклоида с рефлексоидом.

Казалось бы, при чем тут Юнг? Основатель аналитической психологии в своих поздних работах активно апеллировал к архетипам. Архетип — это символ (объект, образ, миф…), который вызывает схожий психический отклик у разных представителей одной культуры. Эти поэтические и красивые образы позволяют на интуитивном уровне прочувствовать глубинную общность внешне никак не связанных феноменов, предвосхитить неочевидные результаты исследований. Не стоит, однако, забывать, что метод архетипов не является научным, это всего лишь эффективное и эффектное упражнение по развитию своего бессознательного, юнгианская «медитация». Так что давайте немного помедитируем.

Циклоид ассоциируется с архетипом воскрешения, чередования смерти и возрождения из мертвых. Это и ежедневная борьба бога солнца с хтоническим крокодилом, и праздник урожая, и циклы пассионарности Гумилева, и лунные календари с гороскопами. Все это очень красиво и занимательно, но правдиво лишь наполовину. История повторяется, но не только повторяется. Биохимические процессы в организме носят колебательный характер, но эти колебания затухают.

Рефлексоид не принимает циклоидной полуправды и начинает активно делиться опытом. Он-то знает, что прошлое не повторяется, а накапливается. Нет двух одинаковых историй (иначе зачем было рассказывать непременно обе?). Миф о вечном повторении разрушается под натиском мемуаров и биографических очерков.

Но где та ось времени, которая превратит круг в спираль? У рефлексоида таковой не имеется (он вам не параноид). Поэтому на смену архетипу вечного повторения приходит архетип вечного возвращения. Чем дальше мы убегаем от какого-либо сюжета, тем выше вероятность неожиданно вернуться в исходную точку. Всякое событие — одновременно и эхо, и предвосхищение чего-то более важного. Человек накапливает опыт не для того, чтобы им пользоваться, а чтобы о нем рассказывать. И это накопление бесконечно во времени и в пространстве.

Циклоид своим примером опровергает полуправду рефлексоида. Он не может отрефлексировать опыт резкого изменения настроения, не может рассказать о нем. Возвращение также недоступно циклоиду. Предположим, полный цикл психического расписания у какого-то циклоида составляет сутки. Как ему вернуться в состояние, которое было час назад? Подождать двадцать три часа — единственный способ. Никак больше. Рефлексоидный миф о том, что «прошлое — это опыт, к которому всегда можно обратиться», разрушен.

Сенситив

Приходит мужик к врачу.

— Доктор, у меня яйца звенят!

— Голубчик, побойтесь бога. Как звенят?

— Ну вот так!

Мужик бегает по кабинету. Дзинь-дзинь-дзинь. Да так громко, звонко, задорно.

— Действительно. Звенят…

Доктор выглядит удивленным. Но ничего не поделать. Факт есть факт.

— Ну что, доктор? — не унимается пациент. — Это же невероятно! Это же удивительно! Скажите честно, я феномен? Про меня напишут в медицинском журнале? Я же феномен! Вот, слышите, дзинь-дзинь-дзинь. Я феномен?

— Да какой вы феномен? — доктор задумчиво поправляет стетоскоп. — Никакой вы не феномен. Самый обычный мудозвон.

Обиделись бы вы на такое заявление? Нет. А вот сенситив обиделся бы. И долго переживал бы, вздыхал. Старался ходить потише, чтобы не звенеть своим внезапно отвергнутым талантом.

Сенситивы крайне ранимы и болезненно реагируют на любую критику. Вплоть до того, что невинная просьба исправить несколько мелких ошибок ввергает «яхудожника» в панику.

— Я художник, я так вижу!

— Петя, ты не художник. Ты строитель. У тебя сейчас несущая рухнет.

— Ой, все.