Крипта под северной башней замка Вевельсбург.

 

Официальный журнал организации «Аненэрбе», [212] выполнявшей роль, так сказать, «научно-исследовательского бюро» СС, часто публиковал статьи, посвященные подобной тематике.

Интересно, что ни один из «оккультных» аспектов практики нацистской Германии не получил отражения в массе материалов и свидетельств, рассмотренных судом на Нюрнбергском процессе. Почему? Быть может, обвинители союзных держав попросту не знали об этом? А может быть, не придали им значения как малосущественным и случайным фактам? Ни то, ни другое и ни третье. Обвинители слишком хорошо понимали, с чем они имеют дело. И не предали эти факты публичной огласке именно потому, что опасались реакции – опасались тех психологических и духовных последствий для Запада, которые неизбежно возникли бы, если бы общественность узнала, что крупное государство в XX в. черпало свое могущество на основе подобных принципов. По словам Эйри Нива, одного из обвинителей на Нюрнбергском процессе, были найдены неопровержимые свидетельства важной роли ритуальных и оккультных аспектов в деятельности Третьего рейха. Рациональный выход из положения предложил умный адвокат обвиняемых, который, обращаясь к рационалистическому мышлению Запада, попытался приуменьшить степень вины обвиняемых, утверждая, что военные преступники якобы страдали маниакальным безумием.

Мы уже достаточно подробно останавливались на религиозных аспектах государственного строя гитлеровской Германии, которые наиболее важны с точки зрения поисков смысла бытия в наши дни. Культура Запада в послевоенную эпоху была вынуждена интерпретировать идеологию национал-социализма как идеологию экстремистской политической партии и рассматривать Третий рейх как государство, управлявшееся узкой кучкой безумцев. Безумцами их действительно можно считать, но главное не в этом. Главное заключается в том, что им удалось распространять свое безумие и трансформировать его в форму некой мессианской энергии. Нацизм, как мы уже говорили, был не просто политической философией или идеологией, которая «одурманила» немецкий народ. Это была настоящая религия, которая сумела добиться столь масштабных результатов именно потому, что взяла на себя функции традиционной религии – функции выявления смысла бытия и отношения к миру, в котором эти факторы очевидным образом отсутствовали.

В этом отношении Третий рейх являет собой, пожалуй, наиболее актуальный урок для наших дней и наиболее грозное предостережение. В наше время многие люди, окончательно разочаровавшись в материализме, выступают в поддержку создания государственной модели, основанной исключительно на духовных принципах. А это и является одной из задач деятельности Приората (Братства) Сиона. Теоретически это вполне достойная цель, не из тех, которые способны вызвать слишком активный отпор со стороны многих оппонентов. Однако Третий рейх наглядно продемонстрировал, что государство, основанное на духовных принципах, само по себе отнюдь не обязательно является желательным и априорно позитивным. Если эти «духовные» принципы, лежащие в его основе, искажены, их разрушительный потенциал может оказаться куда сильнее, чем у материалистической формации. «Духовное начало», обезумев и выйдя из-под контроля, куда более опасно, чем банальный материализм. «Священная война» может обернуться самой нечестивой и ужасной бойней независимо от того, ведут ли ее исламские фундаменталисты на Ближнем Востоке или христианские фундаменталисты, обосновавшиеся в Америке.

 

 

Глава тринадцатая

ПОСЛЕВОЕННЫЙ КРИЗИС

И АТМОСФЕРА СОЦИАЛЬНОГО ОТЧАЯНИЯ

 

На этом ложном пути Гитлер дал немецкому народу новое чувство смысла бытия, предложив людям новую религию и тем самым избавив их от бремени неопределенности – «релятивизмом перспективы, граничащей с эпистемологической паникой». В ходе этого процесса он, сколь иронически и парадоксально это ни звучит, дал остальному миру новое чувство смысла бытия. Дело в том, что сам факт существования Гитлера и Третьего рейха дал всему остальному миру смысл и цель, пусть даже всего лишь на время.

Первая мировая война была войной совершенно безумной. Особенно кошмарной ее делало то, что безумие это было столь же неуловимым и непредсказуемым, как облака отравляющих газов. В войне этой не было ни настоящих героев, ни явных злодеев. Виноваты были все и никто в отдельности, все хотели войны и в то же время не желали и опасались ее. И раз уж об том зашла речь, вся ситуация обладала какой-то непостижимо-жуткой внутренней логикой и энергетикой, которую никто не мог контролировать. Безумства Первой мировой войны не имели конкретных очертаний, а тому, что не имеет очертаний и неуловимо, невозможно противостоять. Единственное возможное решение – война на истощение, до победного конца.

Напротив, Вторая мировая война имела вполне конкретный смысл. Это была война не просто здравая и логичная, а, пожалуй, самая здравая война, какую только знала современная история. Она была логичной и в отношении координации сил союзников, и в том, что Германия взяла на себя бремя коллективных безумств человечества и эффективно воплощала их в реальности. Взвалив на свои плечи все худшие черты рода человеческого: жестокость, беспощадность, омерзительность, звериное начало и пр., Германия парадоксальным образом пробудила в остальном Западном мире трезвость и здравомыслие. Потребовались Освенцим и Бухенвальд, чтобы заставить нас осознать истинный смысл и корни зла, выступившего не как абстрактный богословский постулат, а как вполне конкретная реальность. Потребовались Освенцим и Бухенвальд, чтобы показать нам, людям, на какие ужасы мы способны, и пробудить в нас чувство покаяния. В отличие от войны 1914-1918 гг. война против Третьего рейха превратилась во вполне легитимный Крестовый поход во имя спасения нравственности, гуманизма, цивилизации.

В этом отношении нацистская Германия принесла новое чувство смысла бытия не только своему собственному отчаявшемуся народу, но и, что более важно, всему остальному Западному миру. Перед ним больше не возникало вопросов, где конкретно находится средоточие зла. Нацизм действительно был злом, а не проявлением глупости, безумия или заурядной тирании, которая неизменно ассоциировалась с режимами кайзера, Наполеона или даже Сталина. Короче говоря, коллективное безумие мира, будучи воплощено в одном конкретном народе, обрело реальную форму, а тому, что имеет форму, можно противостоять и уничтожать его. А сам факт такого противостояния восстанавливает утраченную иерархию ценностей.

К сожалению, Запад не извлек из опыта борьбы с нацизмом те уроки, какие мог бы извлечь. Развенчивая Третий рейх как социальный, политический и экономический феномен, историки отказывались признать реальность тех психологических запросов, которые так умело эксплуатировали Гитлер и его клика.

В итоге Запад и дальше продолжал игнорировать реальность и важность этих запросов. Эта проблема так и не получила серьезного и честного освещения. Поэтому она продолжала оставаться где-то на заднем плане, балансируя где-то на грани сознания и подсознания. Между тем нацистская Германия, насколько мы можем судить, была воплощением иррационального начала. В результате западное общество стало питать недоверие к иррациональному, отвергая все его проявления, за исключением тех нескольких часов, которые были строго оговорены традицией и предоставлены церковной службе по воскресеньям. Предпринимались даже попытки развенчать мистицизм церковных служб путем издания нарочито упрощенных молитвенников и Библий. Логика здесь была проста. Поскольку Гитлер оказался ложным пророком, западное общество решительно отказывалось доверять любым пророкам вообще. Поскольку Третий рейх создал свои собственные непререкаемые авторитеты, западное общество пришло к отрицанию всех авторитетов. А вскоре утрата веры в авторитеты достигла своей кульминации, в очередной раз повергнув общество в пучину всеобъемлющего релятивизма.

Эти тенденции проявились не сразу. В первые годы после победного 1945 г. еще было можно отстаивать ценности, спасенные в результате крестового похода против нацистов, – нравственность, гуманизм, цивилизацию. Но вскоре они были поставлены в один ряд с новой верой – верой в материальный прогресс. В конце концов, существовали материальные ресурсы, которые нанесли поражение Гитлеру, и эти ресурсы, следовательно, можно было рассматривать как силы «Божественного» плана. В сочетании с нравственностью, гуманизмом и цивилизацией они выглядели чем-то таким, во что действительно можно верить. Таким образом, тогда, в 1948 г., атомная бомба реально рассматривалась как орудие сохранения мира, а не как потенциальная угроза человечеству.

Вера в прогресс сыграла свою роль, обеспечив наступление на Западе не слишком длительного периода материального благополучия, лучшим примером которого, пожалуй, можно считать менталитет «серых пиджаков» администрации президента Эйзенхауэра и фразу Гарольда Макмиллана: «Вам никогда еще не жилось так хорошо».

Наиболее выразительная характеристика той эпохи – возникновение и развитие такого явления, которое теперь получило название «общества потребления». Однако те ценности, на которых зиждилась вся система «общества потребления», представляли собой ценности исключительно временного порядка, будучи явным эквивалентом концепции «планового морального устаревания». Они никогда не преподносились и не навязывались в качестве неких абсолютных ценностей. Они, что вполне естественно, не давали ответа на основные вопросы о смысле бытия. Главный идеал этого периода выражает крылатая фраза «все нормально» – что на практике означает тяготение к некому установленному единообразию. Все «аномальное» и «ненормальное», включая попытки удовлетворения более глубоких внутренних потребностей – религиозные искания или опыт, нервные срывы и неврозы, и даже простое отклонение от общепризнанных мнений – подвергались осуждению и гонению как заведомо патологические извращения.

Наиболее значительным приближением к осознанию смысла и цели существования в тот период явилась идеология так называемой «холодной войны». Для таких людей, как сенатор Джозеф Маккарти, для Запада смысл и цель существования заключались в том, чтобы стать незыблемым «бастионом в борьбе с коммунизмом». Другими словами, Запад твердо решил утвердить свои ценности путем отталкивания от противоположного, не дав себе труда до конца выяснить – а что же представляет собой эта противоположность. В результате коммунизм все более и более становился синонимом наиболее мрачных извращений – то есть заведомой «аномалией». Сегодня, в ретроспективе, все эти декларации выглядят детскими и наивными. Но за всем этим стояла пугающая пустота. В самом деле, недостаточно знать, чему ты противостоишь. Важнее понимать, что ты отстаиваешь и защищаешь. Характеризовать себя как бастион, противостоящий чему-то такому, чья сущность не вполне ясна – это весьма и весьма шаткий фундамент для построения общества и осознания смысла его существования. И тем не менее именно это предлагалось в качестве единственного обоснования новой суррогатной веры – материализма, ориентированного на потребление. В послевоенной цивилизации Запада попросту не было позитивной созидательной энергии, вообще ничего, что можно было бы поставить в один ряд со всеобъемлющим порядком и смыслом бытия.

К середине 1960-х гг. на Западе воцарился духовный хаос, и все ценности, каковы бы они ни были, оказались дискредитированы. Националистические движения, возникшие по всему миру, начали все более и более активно апеллировать к массовому сознанию, бросая вызов утверждению, что западное общество – «самое-самое лучшее». Убийства Джона и Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга нанесли тягостную травму не только Америке, но и всему западному миру, продемонстрировав шаткость и сомнительность природы существующих общественных структур. Молодое поколение подняло бунт, отвергая убеждения и ценности своих родителей, провозглашая полное разочарование в материализме и сознательно выпячивая всевозможную «аномальность» и инакость как источник истинности бытия. «Аномальность» перестала восприниматься как ненормальность, превратившись в оригинальность, проявление творческой индивидуальности, средство самовыражения. Разного рода общественные волнения, от движения за гражданские права и против войны во Вьетнаме, развернутого в Соединенных Штатах, до студенческих беспорядков в Париже в 1968 г., наглядно продемонстрировали всему миру хрупкость и пустоту материалистического общества потребления. Идеал, возникший в послевоенный период, оказался немногим более прочным, чем новое одеяние императора.

Теперь, как и в период между двумя мировыми войнами, западное общество вновь погрузилось в пучину неопределенности, неясности целей. Вновь напомнил о себе лозунг «все относительно». Вновь оказалось, что у общества нет четкого направления движения и развития, если не считать туманной формулы, что надо каким-то образом «пробиться» и выжить. И эти средства трансформировались в цели. Вновь, в который уже раз, возник кризис утраты смысла. Чувство смятения и паники стало еще более острым под воздействием трех факторов, которые ранее вообще не фигурировали в прогнозах на будущее. Один из этих факторов – надвигающаяся угроза перенаселенности, которая с каждым десятилетием становилась все более острой. Второй – не менее серьезная угроза разрушения среды обитания человека в результате индустриального роста и ухудшения экологии. Наконец, третий фактор – перспектива ядерного холокоста. Эти три мрачные перспективы отбрасывали зловещую тень на всю нашу жизнь – тень, которая омрачала, если не сводила на нет нашу веру в будущее. А без веры в будущее мы обречены влачить сумрачное существование в настоящем. Оказавшись запертыми в клетке настоящего, мы начали предъявлять ему все более и более строгий счет. И оно, естественно, не смогло достойно ответить на наши запросы.

Результатом этого процесса явилась новая волна поисков смысла бытия – или, во всяком случае, чего-то, что способно взять на себя функции религии, определяющей цель и направление движения. Традиционная религия не предприняла сколько-нибудь серьезных попыток воспользоваться удобным случаем и заполнить возникший вакуум. Правда, на социальном уровне Церковь показала себя весьма серьезной силой, и можно лишь приветствовать ее гуманитарные и благотворительные акции. Но подобные акции не дают ответа на наши внутренние запросы и потребности. Во всем, что касалось этих запросов, традиционная религия в подавляющем большинстве случаев капитулировала и покидала поле битвы за души людей.

В некоторых случаях традиционная религия оставалась инертной, статичной, отрицающей возможность роста и развития, не желая адаптироваться к нуждам и потребностям нового века, не желая принимать на себя бремя ответственности и выдвигать основополагающие принципы, отвечающие проблемам современности.

Так, например, англиканская церковь, находясь в достаточно нелегкой ситуации, тратит время и энергию на преследования масонов и риторические словопрения по поводу женского священства, и все это в то самое время, когда вокруг множество куда более важных и неотложных дел, которые как раз и помогли бы решить масоны и женщины-священники. Но если англиканская церковь хотя бы находится в стагнации, то римско-католическая церковь в период понтификата папы Иоанна Павла II характеризуется решительным регрессом, все больше откатываясь назад. В последние годы Рим демонстрирует сенильные провалы памяти, пытаясь цепляться за давным-давно устаревшие ценности, которые не только не отвечают запросам современного мира, но и создают еще большее напряжение, ставя под вопрос дееспособность и авторитет Церкви. Отстаивать косные догматические доктрины, игнорируя насущные вопросы, касающиеся роли женщин, контроля рождаемости и абортов с точки зрения угрозы перенаселенности означает попросту уклоняться от ответственности. По сути дела, Церковь больше не учитывает интересы народа, не исполняет своих обязательств перед паствой, не заботится о ее потребностях. Напротив, она всецело подчиняет свою деятельность своим собственным интересам, точнее – программе самосохранения и выживания. Тем самым она не только обрекает свою паству на еще большую незащищенность. Она сама втягивается в процесс самоуничтожения, институционального суицида.

Неудивительно, что, столкнувшись с подобной ситуацией, западное общество начало отворачиваться от традиционной Церкви в поисках альтернатив – альтернативных учений, которые более эффективно, чем традиционные религии, отвечают на запросы и потребности современного общества. И, надо признать, природа некоторых альтернативных учений суть отражение отчаяния взыскующих новых истин.

 

 

Глава четырнадцатая

ВЕРА, ДОВЕРИЕ И СИЛА

 

Один из основных компонентов любой функциональной религии – вера. Эффективная религия должна служить надежным прибежищем веры, ее оправданием. Кроме того, она должна быть способна к творческой трансформации отдельных аспектов веры, исходя из собственного авторитета. Лишь через посредство элемента веры религия может реализовать свою ответственность за раскрытие смысла бытия.

Мы инстинктивно испытываем потребность в вере – как в индивидуальном, так и в коллективном плане – потребность доверить кому-то или чему-то те или иные аспекты нашей внутренней природы. В наиболее интимной, личностной сфере мы обычно доверяем членам семьи, друзьям, супругу или партнеру в сексуальных отношениях, психоаналитику, духовнику, священнику на исповеди, гадалке или предсказателю будущего. Но необходимость веры-доверия распространяется и на более вне-личностные сферы – разного рода общественные институты, деятельность которых затрагивает те или иные стороны нашей жизни. Компании, армии, государственные органы, образовательные и религиозные структуры – все это тоже объекты веры и доверия. Любой директор компании, командир или военачальник, глава государства, педагог, проповедник и религиозный лидер должны обладать способностью вызывать к себе доверие со стороны не только отдельного человека, но и широких масс.

Природа авторитета и ответственности, возложенной на такие фигуры, естественно, очень и очень различна. К примеру, политик, пользующийся доверием, обладает реальной властью, позволяющей ему решать судьбу множества людей, которых он посылает на войну. Но из-за этого он вовсе не обязан тяготиться бременем вины за их возможную и реальную гибель. Религия, если относиться к ней серьезно, должна пользоваться куда более широким спектром доверия, чем любая другая структура или институт, ибо она затрагивает не только социальную и культурную сферы, но и внутренние составляющие нашей жизни – чувство вины и раскаяния, например, или наши наиболее сокровенные чувства и побуждения, неуверенность, глубинные страхи и, естественно, жажду постижения смысла бытия. В отличие от политических лидеров священник или духовник могут предложить верующим таинство очищения и покаяния, которое в зависимости от традиций данной конфессии может иметь форму ритуализованного причастия, как это происходит в римско-католической церкви, или выглядеть не столь формально, как, например, в других христианских деноминациях.

Обычно мы склонны забывать, что подобное доверие – это не просто некий пассивный процесс. Обычно мы, не слишком вникая в суть этого вопроса, говорим о «делах веры», и это определение весьма точно, ибо это именно то, чем должна быть вера – дело. Выражение собственной веры – это активный, деятельный, а не пассивный процесс. Деятельное начало, проявляемое одними, неким образом распространяется и на других.

Таким образом, между верой-доверием и властью неизбежно существует внутренняя связь. Дело в том, что сама вера в процессе своего деятельного проявления претерпевает нечто вроде химических изменений. Как следствие этого, то, что начинается как вера, отрываясь от своего источника, в руках воспринявшего ее, превращается в силу. Если очень сильно верить в того или иного человека, это дает ему определенную силу и власть над самим собой. Если двадцать человек совершают одновременный и аналогичный акт веры в отношении одного и того же лица, его силы в итоге возрастают пропорционально. Когда восемьдесят миллионов немцев сосредоточили всю силу своей веры на Адольфе Гитлере, они тем самым делегировали ему невероятную силу и могущество. Действительно, силу Гитлера – или, скажем, силу аятоллы Хомейни, [213] или любого другого демагога – можно достаточно просто охарактеризовать как веру в него миллионов людей. Таким образом, между верой и силой существует самая что ни на есть прямая связь.

Здесь возникают три ключевых вопроса. Первый из них – как завоевать доверие масс в сложившейся ситуации? Возможно ли завоевать его чистым путем? Или же оно приобретается иными средствами – например, обманом или путем подкупа? Некоторые «выдающиеся исторические деятели», такие, как Авраам Линкольн, внушали к себе нечто вроде почтительного доверия и, как кажется (трудно сказать – действительно или нет), оправдали это доверие. Другие, в частности, Отто фон Бисмарк, бесспорно заручились доверием народа с помощью более сомнительных средств.

Второй ключевой вопрос – какова природа доверия в сложившейся ситуации. Каковы его пределы и сфера действия? Общественные деятели, которым обычно удается заручиться доверием широких масс, – это в первую очередь полководцы, политики и религиозные лидеры. Обычно сама природа доверия в разные эпохи бывает весьма и весьма различной. Верующий католик, сколь бы патриотично настроен он ни был, не сможет доверять главе своего государства в такой степени, в какой он доверяет папе римскому. С другой стороны, история знает случаи, когда в силу стечения обстоятельств таким деятелям, как Гитлер или Хомейни, удалось сосредоточить на своей персоне не одну, а много составляющих доверия, граничащего с верой. В результате – взять, к примеру, того же Гитлера, Хомейни или веком раньше Махди – обычно возникала фигура откровенно мессианского масштаба.

Третий ключевой вопрос, естественно, сводится к тому, как конкретно распоряжается верой-доверием ее объект, на которого направлены ожидания масс. Использует ли он ее во благо тех, кто доверился ему, или же стремится воспользоваться ею в какой-то своекорыстной амбициозной игре? Нельзя не признать, что Махатма Ганди или Мартин Лютер Кинг трансформировали обращенную на них веру в силу совсем иначе, чем использовал ее Сталин.

Поиски нашими современниками смысла бытия включают в себя и поиски кого-то или чего-то, заслуживающего как можно более широкого доверия масс, то есть, другими словами, религиозного принципа. В той же мере, в какой традиционная или институциональная религия неспособна предложить смысл бытия, она неспособна и вызывать доверие к себе; и в той же мере, в какой она неспособна вызвать доверие, она становится все более бессильной и недееспособной. Именно такова ситуация, в которой находятся сегодня традиционные религии. В результате уровень доверия, которым они пользуются, заметно снизился, так что теперь все более крупные куски пирога доверия достаются врачам, психотерапевтам, политикам и другим претендентам на авторитет.

Папство в эпоху Средневековья, англиканская церковь в XVII в. или пуританская вера отцов-основателей Соединенных Штатов – все эти религиозные системы обладали вполне реальной силой, затрагивавшей практически все аспекты жизни человека, от проблем личной совести до вопросов государственной жизни. Однако сегодня, отчасти из-за их прежних грехов, реальное влияние этих традиционных конфессий является по большей части чисто номинальным и символическим, если присутствует вообще. В результате Бог сохраняет Свою власть над постоянно уменьшающимся числом людей, так что простые смертные все более и более недоумевают, до каких же пределов простирается Его декларируемое «всемогущество». Полиция, суды и администрация могут преспокойно отрезать виновным уши, отрубать руки и ноги, заключать в тюрьму и пытать и даже приговаривать к смертной казни – и все это не во имя Божье, а во имя Уголовного кодекса, партии, государства или даже такой отвлеченной формулировки, как «интересы национальной безопасности». Богу же, вследствие всех этих нововведений, отводится роль этакого удара молнии, угодившего в злополучный собор.

 

 

Краденое доверие

 

Каковы же те средства, благодаря которым отдельные личности и целые общественные институты завоевывают доверие масс своих потенциальных приверженцев? Разумеется, в рамках этой книги невозможно провести сколько-нибудь обстоятельный обзор таких средств. Но некоторые специфические техники выделить все же можно, ибо они способствуют активизации религиозных настроений.

Одна из таких методик – строго продуманное использование запугивания и фактора страха. Этот механизм знаком достаточно хорошо и не требует особых пояснений. Выбирается обобщенный образ врага, например сатана, антихрист, коммунизм, фашизм. Этот враг наделяется всеми негативными чертами и начинает выглядеть все более и более устрашающим, отталкивающим и угрожающим всему, что только есть дорогого в жизни: семье, благополучию, родине. Человеку, испытавшему достаточно сильный страх, более всего нужны особые институты и структуры, которые представляются ему надежным бастионом, убежищем, тихой гаванью в море страстей. Так называемые «уроки истории» наглядно учат нас, как справляться с такими жупелами и находить прибежище. И тем не менее их эффективность во многом сохраняется и в наши дни. Мы живем в мире ярлыков и лозунгов, большинство из которых создают образ противника или указывают надежный оплот, где можно найти спасение от него.

В то же время существуют и более тонкие методы воздействий. Так, например, политики часто апеллируют к доводам рассудка или здравому смыслу – или, во всяком случае, тому, что принято считать здравым смыслом. Кроме того, эти господа, как известно, большие мастера давать всевозможные обещания, шансы которых быть выполненными либо крайне ничтожны, либо отсутствуют вообще. Такие обещания сознательно спекулируют на нуждах и ожиданиях широких масс. Давая такие обещания, публичное лицо тем самым признает справедливость и актуальность подобных ожиданий. Но обещание отнюдь не обязательно будет выполнено. Действительно, обычно возникает нечто вроде обоюдного понимания невозможности его исполнения, и на одно конкретное лицо не возлагается все бремя ответственности за нарушение обещаний. Сам факт признания обоснованности надежд считается вполне достаточным, и благое намерение как бы приравнивается к исполнению обещания. Поэтому разочарование, переживаемое нами вследствие невыполнения обещания, не только не отталкивает нас, но, наоборот, укрепляет наше доверие.

Банально повторять, что в наши дни карьера политиков в решающей степени зависит от средств массовой информации. На практике это означает, что судьбы политиков зависят от их умения использовать в рекламных целях громадный потенциал массмедиа. На протяжении последней четверти века становится все более очевидно, что завоевание доверия – это по преимуществу вопрос пиара, публичной рекламы и организованной компании поддержки. Политика, политики и политиканы сегодня стали-таки же предметом продажи, как и акции на рынке. Другими словами, их необходимо «продать». Ради этого широко используются все средства рекламы, включая разнообразные методы психологических манипуляций сознанием и мнением избирателей.

Разумеется, было бы весьма рискованно свести все многообразие политических средств к эффективной рекламе. Новейшие исследования показывают, что владельцы телевизоров с пультами дистанционного управления во время пауз для коммерческой рекламы чаще всего переключаются на другой канал или отключают звук. Это вызывает самую серьезную озабоченность у лидеров индустрии рекламы, и постоянно обсуждаются все более и более действенные «меры противодействия». Однако из проведенных исследований вытекает очевидный вывод: телезрители считают рекламу пустой и глупой, бесполезной или даже вредной. Большинство образованных потребителей (а большинство потребителей сегодня – люди образованные) информированы и сведущи во многих вопросах куда лучше, чем полагают создатели рекламной продукции. Их не только трудно убедить в чем-либо. Напротив, они – люди весьма прагматичные и циничные, и если решают купить что-то, то вовсе не потому, что рекламодателям удалось убедить их в достоинствах своей продукции. Для того чтобы проводить политику на уровне массовой рекламы, необходим такой же цинизм. Люди могут отдать свои голоса политикам по прихоти, из любопытства, из желания новизны. Однако влияние и «мандат Неба», полученные таким образом, будут весьма и весьма отличаться от власти и полномочий, основанных на искреннем доверии.

С другой стороны, необходимо признать, что методы рекламы достигли явных, хотя и небесспорных, успехов. Не все из этих успехов применимы в реальной политике. В Соединенных Штатах, как мы уже говорили, религия стала таким же рыночным товаром, как спрей для волос, дезодорант или жевательная резинка. Спасение маячит на экранах телевизоров, словно некий духовный химикат, гарантирующий стопроцентную защиту от морального упадка. Человек может спастись, заказав спасение наложенным платежом по почте или заглянув в ближайшую церковь. Такие акции требуют не только немалого доверия. Они требуют также огромных затрат финансовых средств. Далее в этой книге мы попытаемся определить, насколько эффективно они выполняют функцию раскрытия смысла – то есть, другими словами, решить, следует ли квалифицировать их как религию в обычном смысле слова, или же это – нечто совсем иное.

 

 

Ритуал и сознание

 

Если человек испытывает внутреннее желание доверять, следовательно, он обладает врожденной способностью сомневаться, мобилизовать интеллект и все свои критические способности на службу скептицизму. Тем самым он проявляет свою индивидуальность, выражает чувство собственной уникальности. На протяжении многих веков религия стремилась всеми средствами нейтрализовать склонность человека к скептицизму, подвергнув, так сказать, анестезии его интеллект, чтобы удержать его в повиновении. Для этого на все его чувства было наложено проклятье. Свет, цвет, звук, запах обрушивались на его личность с такой силой, чтобы отнять у него чувство реальности. Так, мерцающие свечи, радуга цветов, полумрак, однообразно-ритмические песнопения, запах ладана по-прежнему используются в практике традиционной Церкви, чтобы создать атмосферу «иномирности», присутствия в ином измерении, не имеющем ничего общего с земным миром. И некоторые из этих методов действительно работают очень тонко. Так, например, специальные исследования позволили установить, что если ритмическая дробь барабана какое-то время синхронизирована с ритмом сердца, то ускорение темпа барабанной дроби влечет за собой и увеличение частоты ударов сердца. Таким образом – как доказали некоторые поп-звезды начиная как минимум с 1960-х гг. – можно вызывать массовое возбуждение.

Все это, разумеется, представляет собой ритуал. Его главная функция – создавать особое состояние сознания, во многом аналогичное трансу или световому гипнозу. В таком состоянии самосознание личности погружается в гипнотический сон. Находясь в таком состоянии, человек как бы растворяется в чем-то большем: конгрегации, толпе, идее, атмосфере, системе ценностей. Очень часто чувство освобождения от самого себя, растворения в некой макроличности провоцирует возбуждение настолько сильное, что оно повергает человека в экстаз. По своей психологической динамике, а то и прямо по содержанию, такой экстаз имеет весьма и весьма много общего с тем, что обычно принято называть «религиозным опытом» или более точно – «мистическим опытом». Именно такие состояния часто имеют место, например, на собраниях разных евангелических конфессий, когда люди, испытав восторг и погрузившись в транс, начинают «говорить на языках», беспричинно рыдать или впадают в эпилептически-истерические состояния. Именно к этому сводится религиозная практика практически всех сект и культов. В более отрежиссированном, организованном и контролируемом на государственном уровне виде такая практика была важнейшим составным элементом пресловутых партийных съездов Третьего рейха в Нюрнберге. В менее организованном и непредсказуемом виде нечто подобное, как правило, происходит на рок-концертах. Достаточно вспомнить то впечатление, которое производили Элвис Пресли, «Битлз», «Роллинг стоунз»: атмосфера постоянной истерики, вопли, обмороки, слезы, экстатические выкрики. [214]

Подобные состояния сознания включают в себя временное изменение, если не сказать – выключение сознания. Современная рок-звезда, как и Адольф Гитлер, выступает в роли своего рода шамана, возбуждая в душах своей аудитории нечто вроде религиозного мистического опыта. В этом смысле рок-звезда – это современное воплощение традиционного волшебника, играющего на дудочке. И как и всякий волшебник, рок-звезда может использовать свой дар и во благо, и во зло. В начале сказки волшебник может выступать в роли положительного персонажа, который увел из деревни Гамельн всех крыс. Они последовали за ним к реке и, войдя в воду, утонули. Но конец этой истории откровенно демонический, когда волшебник увел из деревни уже не крыс, а всех детей, которые тоже погибли. Гитлер – мрачный пример второй версии легенды. К счастью, большинство рок-звезд воплощают первый ее вариант, хотя на одном из концертов «Роллинг стоунз» в Атламонте, штат Калифорния, состоявшемся в 1969 г., экстаз публики достиг крайнего предела, и артисты-заклинатели почти потеряли контроль над теми силами, которые сами же вызвали.

Активное подавление разума и чувств способно вызвать состояние религиозного экстаза. В некоторых исламских сектах имена Бога ритмично скандируются нараспев достаточно длительное время, до тех пор, пока их буквальный смысл не утрачивается, и остается только пустая фонетическая оболочка. Подобного эффекта можно достичь и посредством любых ритмичных повторов, будь то «Иисус Спаситель», «Мир вам», «Вам нужна лишь любовь», «Вот мы пришли, вот мы пришли, вот мы пришли» или печально знаменитое «Зиг хайль». Возникающее при этом состояние сознания можно описать как состояние «пористости», когда информация впитывается без разбора, эмоциональные реакции перемешиваются друг с другом, не будучи пропущены через фильтр критического аппарата интеллекта. Блокирование этого критического аппарата – временное выключение собственного «я» или забвение себя самого в трансе – один из наиболее выразительных и драматических примеров акта веры. В описанном выше состоянии сознания вера и доверие резко актуализируются, и доверчивость, открытость адептов заметна не только им самим, но и стороннему наблюдателю.

Это и есть то самое измененное состояние сознания, которого стремится достичь шаман в так называемых «примитивных обществах». И чем эффективнее ему это удается, тем большим уважением он пользуется у своих соплеменников. В более поздних культурах жрецы и священнослужители всех без исключения религий стремились возбудить такое же изменение сознания. Эта практика сохранилась и по сей день. Например, ею широко пользуются идеологи и разного рода демагоги. Точно так же поступают и полководцы.

Ценность такого состояния заключается в том, что оно на какое-то время превращает разум в tabula rasa – своего рода чистый лист. Говоря компьютерным языком, в нем на какое-то время стираются все прежние программы и установки. Все это может и не иметь особого зна