Калмыцкий Кавалерийский Корпус в составе германских войск

Если Калмыцкий Кавкорпус и отличался своей оригинальностью от других восточноевропейских добровольческих формирований, это совсем не значило, что его положение было неприкасаемым.
Немецкие службы в целом скептически относились к тому, что Корпус слишком сильно отличался от немецких правил и был странным образованием в немецких структурах, что, конечно, не имело значения или было даже преимуществом, когда бои шли в Калмыкии.
Но затем Корпус постоянно подвергался попыткам реорганизации с целью привести его в соответствие с немецкими нормами или по крайней мере сделать его подобным другим Bосточным частям.

Группа армий "Юг" первоначально категорически воспротивилась подобным мерам (из беседы с Арбаковым 25/26.10.1971 г.), но тем не менее тыловые службы приняли в этом направлении в июле 1943 года определённые решения.
Поводом к тому послужила инспекция эскадронов, задействованных по охране тыловых служб под Кривым Рогом, 14 июля 1943 года со стороны командующего Восточными частями, которая выявила серьёзные недостатки в организации и оснащении калмыков. Генерал-майор фон Гольдель подчеркнул в своём рапорте, что "калмыки, наполовину люди старших и наполовину молодых лет, оставили очень хорошее впечатление" и, как хорошо известно, очень добросовестно относятся к исполнению своих обязанностей.
Но состояние Корпуса было неудовлетворительным:
солдатам не хватало униформы, одежды, сапог, одеял, бытовых предметов, полевых кухонь, посуды, столовых принадлежностей, сёдел и упряжи, даже оружия и боеприпасов и всего прочего, что необходимо для оснащения регулярной воинской части. Иногда им не выплачивалось пособие, а службы снабжения не обеспечивали поставку сена для лошадей - всё это подчёркивало их особый статус, при котором, собственно, за них никто не отвечал.
Для командующего Восточными войсками было только одно средство преобразовать Корпус в "боеспособную часть", а именно, строгое организационное формирование, связанное с улучшением оснащения и обеспечения.
Но уже его соответствующее заявление вскрыло серьёзные проблемы.
Офицеры, которые имели опыт работы с калмыками, считали, что нужно признать характер формирования как лёгкого кавалерийского соединения и воздержаться от преобразования его по немецкому образцу.
То, что могло бы быть после этого, не признаёт сегодня и Арбаков, который вспоминает лишь об идеальном плане реорганизации, предложенном немецким командованием, которому воспротивились Долль и его соратники.
Устранив всех гражданских лиц, подвергнув всех солдат, младший и старший офицерский состав солидной военной выучке, можно было бы значительно поднять военный потенциал Калмыцкого Кавалерийского Корпуса.
Если верить Арбакову, то это было в интересах как немцев, так и калмыков, хотя следует заметитъ, что уже преобразование в духе других Восточных легионов привело бы к замене калмыцких офицеров немецкими офицерами.

Понятно, что тем самым был бы в значительной мере утерян именно особый характер Корпуса как национального калмыцкого соединения.

Первым шагом реорганизации для руководства группой армий "Юг" и командующего Восточными частями стало отстранение от военного руководства Корпусом д-ра Долля, который к этому времени имел статус особого командира.
С этой целью в середине июля 1943 года в Корпус был послан майор Калльмайер, который тем не менее вольно или невольно сразу встал на сторону д-ра Долля.
На совещании с комендантом 397-го региона генерал-лейтенантом Шартовым и полковником д-ром Ганом 21 июля 1943 года в Днепропетровске Долль высказал категоричное убеждение, что его калмыки "безусловно надёжные солдаты" и более чем пригодны для выполнения задач малой войны, несмотря на небольшие изъяны в подготовке. Он не советовал подчинять Корпус немецким офицерам, поскольку боевая мораль в данном случае сильно зависела от понимания Калмыцкого Кавалерийского Корпуса именно как национального формирования.
Генерал Шартов с этим согласился, но командующий Восточными легионами по-прежнему настаивал на передаче военного руководства Корпусом немецкому офицеру и сохранении за д-ром Доллем лишь статуса советника для калмыков и немцев.
Когда же 31 июля 1943 года генерал фон Гольдель вынужден был по требованию командующего группы армий принять решение о реорганизации Корпуса, выяснилось, что
д-р Долль уже убедил командование, что наилучшим решением будет оставить всё как есть.
Калмыцкие эскадроны были с самого начала организованны по территориальному и родственному признаку, так, в 1-м и 2-м дивизионах состояли в большинстве тургуты, в 3-м малодербеты, в 4-м дербеты и донские калмыки. Поскольку эскадроны уже имели большой военный опыт, то любое изменение их структуры влекло бы за собой опасность ущерба для всего Корпуса.
И новый командующий Восточными легионами генерал-майор граф Штольберг тоже не смог в конце-концов ничего поделать против аргумента, что все успехи калмыков связаны прежде всего с психологическими и организационными особенностями.
По его настоятельной просьбе реорганизация Корпуса - т.е. отставка д-ра Долля как командира, переформирование дивизионов и эскадронов, уменьшение числа калмыков-офицеров и замена их немцами - не состоялась.
Особое положение Калмыцкого Кавалерийского Корпуса и его командира д-ра Долля осталось неизменным ещё и потому, что на их сторону встал инспектор по делам Тюркских частей, позднее командующий Добровольческими соединениями при Верховном Главнокомандующем Вермахта, генерал от кавалерии Кёстринг, долгое время бывший ранее военным атташе в Москве.

Это имело и некоторые отрицательные последствия, в первую очередь в вопросax обеспечения и снабжения. В этом плане помощь оказал командующий тылом, который очень высоко ценил службу калмыков и приказал комендантам регионов, где действовали солдаты ККК, оказывать им полную поддержку во всех снабженческих вопросах.
Так, уже в июле 1943 года им была поставлена новая униформа, были решены все вопросы с оружием, боеприпасами и прочим оснащением.
Учтены были даже особенности калмыцкого питания - они при первой же возможности обеспечивались молочными продуктами.

Настроение среди солдат ККК оставалось бодрым.
Немецкие сообщения говорят о "безусловной надёжности" калмыцких кавалеристов, которые "более чем исполнительно" выполняют задания и "обезвреживают врага даже там, где немецкие части демонстрируют свою беспомощность". Естественно, что успехи калмыков в борьбе с партизанами и их жёсткие порой методы снискали им уже на Украине не самую большую симпатию среди местного населения.
В этом вопросе имели место очевидные недоработки.

Так, штаб группы армий Шёрнера, в черте которой в начале 1944 года был задействован ККК, издал для немецких служб специальный информационный листок об особенностях и характеристиках Корпуса.

("В черте армий для выполнения различных задач задействованны эскадроны калмыков. Они зарекомендовали себя с самой лучшей стороны. Об этом необходимо самым подробным образом проинформировать войска....
Отдельные отрицательные факты ни в коем случае не должны быть приписаны всему Калмыцкому Корпусу!")

Штаб Корпуса старался, естественно, предотвратить неизбежные эксцессы, чему способствовало и категорическое вмешательство офицеров-калмыков, но многие обвинения оказывались при рассмотрении и примитивной клеветой. Тем не менее некоторые жёсткие акции в борьбе с партизанами имели место.
Это в особенности касалось времени, когда Калмыцкий Корпус находился в Польше, куда он был переброшен весной 1944 года после короткого пребывания в Венгрии и где он был задействован в тыловых районах группы армий "Северная Украина", подчиняясь в оперативном плане командованию 372-го региона в Люблине, а точнее, 213-й охранной дивизии.

В "генерал-губернаторстве" стали отчётливо сказываться недостатки, связанные с переброской калмыков на Запад.
Местное население, настроенное резко антигермански, понятным образом не могло иметь никаких симпатий к какому-то экзотичному Кавкорпусу, который верно служил немецкой армии и успешно действовал против польских партизан.
Калмыки отвечали тем же и демонстрировали особую жёсткость при выполнении заданий.
О подобных обстоятельствах свидетельствует, например, срочный доклад коменданта округа Билгорай Люблинского воеводства от 26 июня 1944 года администрации генерал-губернаторства в Кракове с настоятельной просьбой не использовать калмыков в данном районе, жители которого "уже и так сильно пострадали". Комендант ссылается на жалобы о грабежах, насилиях, убийствах и т.п., которые якобы были совершенны калмыками в Гуте Крцесовской, Боровце и Доборчи, которые могут отрицательно сказаться на "облике германского Вермахта, форму которого они носят".
По требованию командующего войсками генерал-губернаторства было организовано расследование.

Было решено переподчинить Калмыцкий Кавалерийский Корпус немецкому соединению с тем, чтобы ограничить возможный ущерб, вызванный передислокацией калмыков на Запад.
Более интенсивными должны были стать подготовка и воспитание в соответствии с правилами, изданными командующим Добровольческими частями, и распоряжениями д-ра Долля, усилена роль немецких служб связи, реорганизованно судебное дело.
Рассматривался вопрос о предоставлении Калмыцкому Корпусу собственного региона с большими пастбищами с последующим поселением там кавалеристов с их семьями.

Эти мероприятия остались на бумаге, поскольку в июле 1944 года Калмыцкий Корпус был атакован под Люблином наступающими частями Красной Армии, когда среди многих других погиб и командир Корпуса д-р Долль.
Неожиданная смерть глубоко почитаемого ими "авы" произвела на калмыков тяжёлое впечатление и была встречена ими "с большими слезами".
(Бывший солдат-калмык 15.5.1971 г.).
С д-ром Доллем, который сформировал и руководил Калмыцким Кавалерийским Корпусом с самого начала калмыки утеряли внутренний стержень и защиту, а обстоятельства, связанные после небольшого перерыва с приходом нового командира подполковника Бергена, сразу приняли несчастливый характер.
Этот офицер был полной противоположностью своему предшественнику, предполагал превратить все восточные добровольческие легионы в регулярные немецкие части и не догадывался о том, что именно калмыки никогда не станут "прусскими солдатами".
Естественно, что его не интересовали ни менталитет калмыков, ни их трудности.
Поскольку офицеры-калмыки по его мнению были не в состоянии обеспечить дисциплину и порядок, он посчитал необходимым заменить их немцами. Берген считал, что калмыки-офицеры, за редким исключением, вобще не способны организовать и вести своих солдат, тем более, что они сами часто показывают плохой пример.

Так, он поставил вопрос об устранении национального руководства, что было до сих пор особой печатью Корпуса.
(Из письма Д. Балинова - КНК, командованию Вермахта.)

Все без исключения командные должности до командиров эскадронов занимались немецкими офицерами - практика, которая уже противоречила правилу, принятому в Восточных легионах - назначать по возможности на командные должности национальных офицеров. Калмыцкий Кавалерийский Корпус был поделён на две бригады, в каждой по два полка под немецким началом. Для укрепления дисциплины Берген, пользуясь поддержкой офицера штаба при группе армий подполковника Пёше, ответственного за вспомогательные части, ввёл роковое новшество - приказом за номером 21 всему немецкому персоналу, не только офицерам, но и младшим офицерам, и даже простым солдатам давалось право в случае нарушения дисциплины прибегать ко всем возможным мерам, включая применение оружия.

Надо напомнить, что ещё в 1942 году немецкие части были проинформированы о "ярко выраженном чувстве национального достинства и этнической принадлежности", о любви к свободе и природной гордости кавказских народов и калмыков и категорически предупреждались о недопустимости оскорблений и тем более применения физической силы. Особенно в Восточных частях имело место железное правило уважать чувство чести добровольцев и никоим образом его не затрагивать.
Но именно новый приказ нарушал это правило в Калмыцком Корпусе.
Калмыки подвергались оскорблениям и даже избиениям, такие жалобы поступали на офицера-ветеринара и главного бухгалтера.

К концу 1944 года в Калмыцком Корпусе назрел кризис, который уже грозил его существованию.
Это случилось как раз в то время, когда по представлениям калмыцких политиков-эмигрантов ККК должен был играть и политическую роль.
Главным инициатором в этом стал председатель Калмыцкого Национального Комитета Балинов, влияние которого после гибели д-ра Долля и Цуглинова сильно выросло.
Подобно тому как Масарик и Бенеш в годы 1-й мировой войны рассматривали Чехословацкий легион в России как инструмент в достижении независимости чехословацкого государства, Балинов и его соратники рассматривали ККК как единственное средство подтвердить свои политические цели.
Сокращение или даже ликвидация этой воинской части, которая, как он писал, единственная "защищает наш национальный облик, нашу национальную честь в этой гигантской борьбе", было бы в его глазах "тяжёлым политическим поражением для нашего маленького народа. В таком случае мы будем политически уничтожены и потеряем наше национальное лицо".
Поэтому он настаивал на всех возможных мерах, чтобы спасти Корпус.
По настоятельной просьбе земляков Балинов посетил Корпус 20 декабря 1944 года в окрестностях Кракова в сопровождении немецкого офицера связи капитана барона фон Курченбаха, чтобы ознакомиться с ситуацией и обсудить возможные решения.
Он был ознакомлен с планами командира Корпуса в беседе, состоявшейся в тот же день в присутствии коменданта тыла генерала Кратцерта.
Подполковник Берген, который ещё раз обрисовал ситуацию вокруг Корпуса, подчеркнул, что единственным средством восстановления дисциплины и порядка является замена калмыцких офицеров, что, конечно, вызвало самый энергичный протест со стороны Балинова, поскольку именно под руководством своих офицеров калмыки стойко и успешно сражались порой в самых тяжких ситуациях.
Если теперь снять этих офицеров с их постов и заменить их немцами, то Калмыцкий Корпус потеряет прежде всего свой специфический характер и это поставит калмыков на ступень ниже других национальных легионов.
И это именно теперь, когда эти соединения не только теоретически, но и практически приобрели равный статус союзных войск.

Хотя многие тюркотатарские и кавказские батальоны как и большинство русских частей имели немецких командиров, что было часто связано с тем, что первые не имели политического или военного опыта сражений во Франции и Западной Европе, многие национальные кадровые офицеры не только внешне, но и по существу и даже в своих правах и обязанностях не уступали немецким офицерам. В легионах азербайджанцев, северокавказцев, грузин, туркестанцев, частью в армянских и волготатарских, был заметен медленный, но постоянный рост числа национальных офицеров.

При подобных обстоятельствах Балинов охарактеризовал планы Бергена как "абсолютно невозможные", причём он дипломатично подчеркнул, что главной задачей является сохранение и укрепление боевой морали Корпуса, а не его явное разрушение на основе оскорбительных и несвоевременных мероприятий.
Хотя в разговорах с немцами он занял бескомпромиссную позицию, в беседах с калмыцкими офицерами он категорически потребовал от них поддержания строгой дисциплины среди солдат и прекращения столкновений с польским населением.
На собрании 21 декабря 1944 года он поставил офицеров 2-го полка перед фактом, что дальнейшая конфронтация может действительно привести к ликвидации соединения с неизбежными для калмыков последствиями.
"И задачей офицеров," - сказал Балинов, -"является предпринять всё возможное, чтобы восстановить и укрепить порядок в Корпусе."
Офицеры в свою очередь не оспаривали упрёков по поводу слабой дисциплины среди солдат, подчёркивая, что ситуация в этом отношении явно улучшается, но и отмечали, что они сами в значительной мере являются жертвами поляков, резко настроенных против калмыков и старающихся их всячески очернить в глазах немцев.

И приводили некоторые примеры, как это происходило в реальности "через призму их простой калмыцкой психологии".
Так, бывало, что если у поляка ночью кто-то украдёт гуся, тот сразу кричит: "Это калмык, чёрный парень его украл!"
Некоторые поляки забивают тайком скотину на мясо, а вину перекладывают на калмыков, убивая сразу двух зайцев: "Они обманывают немцев, запасаются мясом и клевещут на калмыков." В любом случае калмыков совсем не трудно оклеветать и обвинить их в местной полиции во всевозможных грехах.
Так же солдаты воспринимали и обвинения по поводу изнасилования женщин, что их сильно огорчало, поскольку даже немцы верили не им, товарищам по оружию, а полякам, поскольку калмыки в силу незнания немецкого языка не могли, как правило, оправдываться или рассказать о происшедшем.

Что касается дисциплины, то она не была уж такой мрачной, как о том рассказывает подполковник Берген, и ситуация в Корпусе по мнению офицеров, не такая уж плохая.
Так, Сёренсен, командир 1-го полка категорически заступился за своих солдат, когда поведал Балинову 22 декабря 1944 года, что "все калмыцкие командиры" его полка честно выполняют свои обязательства и хорошо руководят своими подразделениями, особенно в бою.

В критической ситуации к концу года Калмыцкий Корпус неожиданно приобрёл нового союзника в образе СС, которые стремились расширить свои полномочия, даже порой и за счёт Вермахта.
После того как СС по примеру Вермахта занялись в 1944 году формированием тюркотатарских и кавказских добровольческих частей, обергруппенфюрер Бергер, начальник Главного Управления СС, бывший до того руководителем "Политического Управления" в Имперском министерстве по делам оккупированных Восточных территорий, взялся за перевод буддийских монголов в ряды СС. В этом он, очевидно, последовал предложению отвечавшего за калмыков "Кавказского управления" Восточного министерства, которое тоже было озабочено поиском средств и путей для сохранения характера и состава Калмыцкого Кавалерийского Корпуса.
Когда Арбаков, который предвидел подобное развитие событий, обратился за помощью в Министерство, он встретился с руководителем этого управления Цейтлером, который рассказал ему о положительном опыте работы с другими национальностями и попытался прозондировать отношение калмыков к их переходу в части СС.
Начальник штаба не имел ничего против и попросил предпринять соответствующие шаги.
Мотивы, которые им двигали, были, естественно, очень далеки от идеологии, причина была более чем прагматичной: именно СС могли в данный момент гарантировать то, что уже ставилось под вопрос Вермахтом, а именно, принцип национального руководства и характера Кавалерийского Корпуса как национальной боевой части.

Не подлежит сомнению, что СС с большим пониманием и уважением, чем Вермахт, относились к политическим целям и традициям малых народов СССР, представленных в войсках СС.
Эти формирования имели и более тесную связь со своими национальными представительствами, которые рассматривали их как основу для создания национальных освободительных армий.
В так называемых частях СС речь шла уже не об абстрактном символе отдельных батальонов, а об организационном обьединении добровольцев в более крупных масштабах.

("Формирование национальных воинских частей в рамках СС пробуждает у этих добровольцев надежду, что все ошибки, совершённые Вермахтом, будут разом устранены.... Представители национальных организаций выразили пожелание, чтобы СС переняло из Вермахта их национальные боевые части.... Эти народы не хотят быть только наёмниками в немецкой армии, они считают себя равными и равноправными союзниками, которые сражаются как национальные освободительные армии за свои национальные интересы и свободу своей родины." Бергер в докладе рейхсфюреру СС Гиммлеру, 7.11.1944 года.)

Например, Кавказский корпус был организован так, что каждый полк объединял нации азербайджанцев, северокавказцев, грузин и армян под руководством своего офицера. Командиром азербайджанского полка был полковник Исрафиль Бей, имевший чин штандартенфюрера, в том же чине был и черкес полковник Улагай, командир северокавказского полка, грузинским полком командовал тоже штандартенфюрер бывший полковник Цулукидзе. Подобное имело место и в восточнотюркском полку СС. В отличие от вышеназванных офицеров, служивших ранее во французской или других иностранных армиях, командиром туркестанской части был бывший старшина Красной Армии Сулам Алим.

Прагматичные причины, которые двигали Арбаковым, заставили и генерал-лейтенанта фон Панвица перевести 15-й Казачий Кавкорпус в рамки СС - в надежде пополнить солдатские ряды заключёнными из лагерей военнопленных, находившихся под управлением СС, а также обеспечить лучшее оснащение вооружением, чем это было возможно в Вермахте.

СС были заинтересованы в приобретении ККК и по той причине, что он имел репутацию "очень боеспособной части" и "хорошо себя зарекомендовавшей." В отделе по делам Восточных частей отделения Д Главного Управления СС были составлены планы по применению Корпуса. Вариантами были или включение его в состав Кавказских частей под командованием штандартенфюрера Тойерманна, бывшего царского офицера, либо в восточнотюркские части, штандартенфюрер Харун эль Рашид, - бывший немецкий офицер, служивший при турецком генштабе полковником и принявший ислам.
Бергер склонялся ко второму варианту, но начальник Кавказского отдела министерства высказался за сохранение Калмыцкого Кавалерийского Корпуса как самостоятельной части, поскольку калмыки по своему происхождению и менталитету не относятся ни к тюркотатарам, ни к кавказцам и будут себя неуютно чувствовать в этих группах.
Главное Управление СС догадывалось, что Вермахт не расстанется с калмыками так уж легко, но надеялось договориться по этому вопросу.
Но прежде чем СС успело решить вопрос, вмешался Командующий добровольными частями Вермахта, чтобы разобраться с неполадками в Корпусе.

Генерал Кёстринг был обеспокоен докладом Балинова, который информировал его о ситуации в Корпусе. Председатель Национального Комитета категорически подчеркнул, что реорганизация Корпуса, включающая отстранение офицеров-калмыков, неизбежно приведёт к параличу боевой морали всего соединения и неизбежной ликвидации Корпуса.

Своё письмо, в котором он просил Кёстринга о помощи, он закончил умоляющими словами:
"Вы, господин генерал, знаете горькую судьбу нашего народа. Вам известна и его нынешняя трагедия. Мы об этом говорили с Вами в Вашем штабе. Вы хотели нам помочь, и поэтому я уверен, что Вы обратите на это внимание...."
Кёстринг распорядился о проверке ситуации и об отстранении подполковника Бергена и всего немецкого персонала от их должностей в Калмыцком Кавкорпусе.
Новым командиром стал полковник Хорст, бывший ранее офицером Генерального штаба при Германской военной миссии в Бухаресте.

Но прежде, чем все эти меры возымели действие, т.е. в крайне неприятной ситуации, Калмыцкий Кавалерийский Корпус оказался вечером 16 января 1945 года в центре советского зимнего наступления под Радом-Кильче. Около Конски калмыки уже во второй раз попали под удар передовых частей Красной Армии и были полностью разгромлены при участии хорошо вооружённых польских партизанских частей.
(В это время Корпус уже находился в подчинении коменданта тыла 4-й танковой армии.)
Калмыки понесли тяжёлые потери, в особенности это касалось следовавшего с Корпусом гражданского населения.

С боями калмыки смогли пробиться на запад.
И в этих боях калмыки подтвердили свою исключительную надёжность, поскольку они хорошо понимали, что их ждёт на советской стороне.

В докладе Имперского Министерства по делам оккупированных Восточных территорий от 27 января 1945 года говорится, что калмыки, "окружённые и разгромленные Красной Армией, мужественно и храбро сделали всё возможное, чтобы не попасть к большевикам. Не было ни одного случая, чтобы калмыцкие солдаты сдавались в плен."

Остатки Калмыцкого Корпуса были отведены в военный городок Нойхаммер и там переформированны.
Гражданские лица были отделены и эвакуированны в Баварию.
Из оставшихся солдат был тем не менее сформирован усиленный кавалерийский полк, который был отправлен в Хорватию в распоряжение 15-го Казачьего Кавкорпуса, где он был включён в состав 3-й Пластунской бригады полковника (позднее генерал-майора) Ивана Кононова.
Перед отправкой калмыцкие офицеры закончили в военном городке Мюнзинген офицерские курсы.

Важнейшее политическое значение для калмыцких политиков-эмигрантов имело обстоятельство, что в организационном плане до самых последних дней войны Калмыцкий Корпус остался единым национальным калмыцким соединением.

Калмыки и генерал Власов

В связи с тем, что немцы в сентябре 1944 года полностью признали русское освободительное движение, из тени событий появились Балинов, Бальданов, Степанов, Манжиков, Тундутов и другие личности. Если ранее их деятельность сводилась в целом к журналистской работе, то теперь эти представители наименьшей народности, представленной в Берлине, решили заявить о своих политических представлениях в рамках предполагаемого Власовым преобразования Российского государства. Хотя эти представления пред лицом реальных обстоятельств имели теперь лишь гипотетическое значение, о них следует тем не менее упомянуть.

Балинов, бывший председателем официального Калмыцкого Национального Комитета и в то же время главой существовавшей с 1928 года политической организации "Халмаг Тангечин Тук" (Калмыцкое знамя), признанный таковым и немцами и своими земляками, хорошо понимал рамки своих политических возможностей. Вначале он, возможно, был близок к идеям сепаратизма, но потом идея полной независимости Калмыкии в виду географического положения республики между русскими, тюркотатарскими и кавказскими народами стала представляться ему иллюзорной.
Лишь одна цель была в рамках возможного - осуществление так часто забытого в прошлом и настоящем принципа национальной автономии, т.е. признание за калмыками прав охраняемого законом национального меньшинства, признание права на самостоятельную жизнь, свободное развитие духовных начал и традиций "в семье народов".
Вся политическая активность, как трезво сознавал это Балинов, должна была вести к гарантии трёх фундаментальных свобод для калмыцкого народа: свобода религии, свобода культуры и свобода экономики.
Понимание этого стало для него и его соратников побудительной причиной для следующего политического шага, которому порой энергично противились представители других национальностей - сближение с великорусским освободительным движением генерала Власова.

Сегодня уже трудно установить, ответили ли калмыки тем самым на призыв Власова к представителям национальных меньшинств или же сами проявили инициативу в этом направлении.
В любом случае Калмыцкий Национальный Комитет, в котором в большинстве были представители старой эмиграции, заручился поддержкой своих земляков из Советского Союза.
Вопрос присоединения к Власову был поставлен Балиновым уже в сентябре или октябре 1944 года, т.е. ещё до обнародования Пражского Манифеста, в письме, которое он направил начальнику штаба Калмыцкого Кавалерийского Корпуса Арбакову.
(Из беседы с Арбаковым 25 и 26.10.1971 года.)
Если это соответствует действительности, в чём не может быть больших сомнений, то калмыцкие офицеры на нескольких собраниях, которые были проведены уже без участия немцев, практически единогласно высказались в поддержку этого шага. Все солдаты и офицеры Кавкорпуса подписали заявление, в котором они поддержали обьединение с движением генерала Власова.
В знак согласия и солидарности солдаты пожертвовали месячный оклад в общем размере 150 000 рейхсмарок на поддержку калмыцких беженцев в Германии.
При такой поддержке Балинов оказался желанным союзником для генерала Власова, особенно если вспомнить, что со стороны других национальностей последний наткнулся на холодную сдержанность и даже откровенный отказ.
Полковник Кромиади, начальник личной канцелярии Власова, был свидетелем того, что уже первая встреча двух политиков состоялась в атмосфере полного взаимопонимания и стала началом большого личного доверия между ними, сохранившегося до конца.

Для Балинова было очень важным узнать, как Комитет Освобождения Народов России (КОНР) представляет себе будущие отношения с нерусскими народами - и как раз в этом направлении Власов старался дать все возможные гарантии. Он подчёркивал не только то, что Пражский Манифест декларировал уже 14 ноября 1944 года право национальных меньшинств на равноправие и самоопределение, он шёл дальше, как позже писал Балинов, и понимал под этим право на национальное самоопределение вплоть до отделения и создания суверенного государства.

(В статье 1 Манифеста было написано: "Равные права всем народам нашей Родины с полным уважением их прав на национальное развитие, самоопределение и независимость", "Декларация Комитета Освобождения Народов России".)

Если тот или иной народ в результате свободного волеизъявления заявлял о выходе из Российского обьединения, ему в этом должна была быть предоставлена полная свобода. Ослабление Российского государства было для Власова как русского патриота, не простым вопросом, и он этого не скрывал, но в интересах объединения всех антибольшевистских сил и организации единого фронта народов, он считал необходимым предусмотреть такую возможность, которая, собственно, была теоретически предусмотрена и в советской Конституции от 5 декабря 1936 года.
С самого начала необходимо было избежать всего, что могло быть истолкованно как отступление от принципа самоопределения, и Власов говорил, что он всегда будет сторонником этой первой программной статьи Пражского Манифеста, - "пока я буду жив". Принципиальность, с которой он отстаивал эту точку зрения по национальному вопросу на различных встречах, говорит о том, что в данном случае речь не шла о простом тактическом ходе.

("Мы поставили своей целью защиту национальных прав всех народов, сохранение их своеобразия и уничтожение губительного интернационализма. Манифест, подписанный в Праге, даёт каждому народу право на самостоятельное развитие и государственную самостоятельность", - генерал Власов в интервью корреспонденту газеты "Фёлькишер Беобахтер".)

По-видимому, он ожидал, что со временем национальные страсти улягутся, и русский язык, культура и преимущества общей экономики станут достаточно прочным узлом сотрудничества и единства.
Уже одно принципиальное признание права на самоопределение могло удовлетворить ожидания калмыков, которые стремились лишь к поиску общего фундамента для объединения с другими народами под одной общей крышей.
Балинов тем не менее получил ещё одно заверение, когда поведал о трагедии его народа и состоянии калмыцких частей.
Власов заверил его, что он предпримет всё возможное, чтобы сберечь калмыков в предстоящих тяжёлых сражениях, чтобы сохранить этот маленький народ - один из древнейших народов Азии - для жизни "в будущей свободной России".
Эти слова были проникнуты такой искренностью и убеждённостью, что по свидетельству полковника Кромиади, Балинов, услышав это заверение, разрыдался.
По единогласному решению Калмыцкого Национального Комитета и Хальмаг Тангечин Тук Балинов обьявил от имени обеих организаций о вступлении их в КОНР.
В заявлении для прессы от 13 декабря 1944 года он обосновал этот шаг тем, что все принципы, положенные в фундамент руководимого генералом Власовым КОНРа, были калмыками безусловно и полностью приняты.

Если Калмыцкий Национальный Комитет полагал теперь, что его политические интересы гарантированы КОНРом, руководимым генералом Власовым, то он несколько отходил от общей линии, на которой оставались другие представители нерусских меньшинств. Естественно, что Национальный Туркестанский Комитет, Северокавказский Национальный Комитет и представители, обьединившиеся для военного и политического сотрудничества в Кавказском Совете (признанном Национальном комитете с 1945 года) приветствовали Власова как нового союзника в общей борьбе, но решительно отказались подчиняться русскому управлению и заявили о возможности сотрудничества только при условии признания их безусловной независимости.
Позиция калмыков противоречила и всей прежней политике Имперского Министерства по делам оккупированных восточных территорий, которое, очевидно, было против великорусских устремлений Власова и поддерживало автономные и центробежные идеи национальных меньшинств. Но чтобы подчеркнуть, "что отдельные представительства обладают полной свободой и в любое время могут примкнуть к Власову", и поскольку речь шла о калмыках - маленькой народности, формально ещё существующее Министерство одобрило решение Балинова.

Однако в реальности это присоединение калмыков к русскому освободительному движению мало что изменило. Сам Власов приобрёл несколько более широкую политическую опору и по меньшей мере имел теперь возможность приводить в пример капризным национальным меньшинствам тех же калмыков. Кроме того он полагал, что Балинов поможет ему в улучшении отношений с представителями кавказских народов в Берлине, с которыми тот был в хороших отношениях. Но большого результата, который бы знаменовал для Власова реальное усиление власти в обстоятельствах поздней осени 1944 года, он не дождался.

Перевод жёстко организованного и закалённого в боях Калмыцкого Корпуса в рамки лишь только создаваемых Вооружённых сил КОНР не состоялся.

Власов, который провёл об этом переговоры с Балиновым и военным представителем калмыков Арбаковым в начале ноября 1944 года, встретил с их стороны принципиальное согласие. Так, он распорядился о посылке 10 русских офицеров-инспекторов в Калмыцкий Кавалерийский Корпус и прикомандировании Арбакова в чине полковника и представителя калмыков в свой штаб. Но данный план был сначала отклонён генералом по делам добровольческих частей при Верховном командовании Вермахта, который вовсе не собирался передавать Корпус ни Власову, ни СС. И только в начале следующего года он поменял своё мнение.
По поводу принятия под командование 1-й русской дивизии (600-й пехотной дивизии) в Мюнзингене 16 февраля 1945 года Власов в присутствии Арбакова снова поднял этот вопрос, и генерал Кёстринг на этот раз согласился с передачей Калмыцкого Корпуса.
(Весной 1945 года РОА включала в себя: Штаб ВС КОНР, 1-ю и 2-ю дивизии, 650-ю пехотную дивизию, бригаду резерва, офицерскую школу и другие части, например, танковую часть, небольшое авиационное соединение.)
Независимо от этого, съезд казаков-фронтовиков, состоявшийся в Вировитице 25 марта 1945 года, высказался за переход всех казачьих частей из состава 15-го Казачьего Кавкорпуса - а значит и калмыцкого Кавполка - в подчинение ВС КОНР, т.е. под командование генерал-лейтенанта Власова.
До реализации этого решения дело уже не дошло.

В конце войны калмыцкий кавалерийский полк отступал по Хорватии.
Тайное офицерское собрание около Аграма в апреле 1945 года приняло решение, чтобы полк небольшими группами вышел и сдался западным союзникам. Но, возможно, по причине предательства - в этой связи упоминается имя старшего лейтенанта и командира полевой жандармерии Лялина - большинство калмыцких солдат угодили в руки югославских партизан.
Небольшие группы калмыков, которые смогли уйти через Драву, были выданы англичанами Красной Армии под Юденбургом.
(Арбаков автору 03.08.1972 года.)

На этом усп