Глава 7. Предостережение Сета

На заре, погрузив нехитрый скарб в переметные сумы, мы, на двенадцати лошадях, выдвинулись в дорогу. Помимо моей жены и Ярополка, Александр Ярославович отправил с нами еще трех молодых дружинников при полном вооружении, дабы создавалось видимость знатных вельмож, возвращающихся из Каракорума налегке. С ними, Великий Князь и передал разрешительную грамотку, дарующую мне великие полномочия.

Теперь ни на территории Руси, ни на территории Монголии, никто бы не посмел пристать к нам с лишними расспросами или злыми намерениями, кроме совсем уж оголтелых разбойников, ибо сочетание золотой, Цыреновой пайцзы и столь значимого документа, как грамота Александра Невского, берегло нас пуще многолюдной дружины.

Воспользовавшись ранним временем суток и тем, что по улицам сонного Каракорума ходили разве что ночные стражники и простые сторожа, мы быстро нырнули в хитросплетение улиц, стараясь двигаться такими путями, чтобы наш отъезд был менее заметен.

Мир подворотней открылся нам во всей красе. В грязи и пыли, кутаясь в поношенные, заплатанные плащи, вповалку спали множество людей, чей облик напоминал облик Рязанцев, которые восставали из погребов на зов вечевого колокола. Но в отличие от моих земляков, Каракорум никто не захватывал, а поэтому столь большое количество бедняков, калек и юродивых, объяснялось, разве что наплевательским отношением ханов к собственному народу.

Ко всему прочему нестерпимо пахло человеческими испражнениями. Поэтому мы несказанно обрадовались, когда из очередного переулка, вынырнули сначала на широкую улицу, расположенную вдоль стены, а затем, проследовав по ней и подкупив стражу у ворот, вырвались на необъятные, чистые, вольные, степные просторы.

Словно камень упал с плеч в тот момент, когда бастионы степной столицы принялись медленно уменьшаться в размерах, а затем и вовсе скрылись в утренней дымке! Злой, полный интриг и заговоров, злачный, каменный город остался далеко за спиной, а впереди ждала Родина, которая уже белела свежим деревом новых срубов!

Меня захлестнула эйфория. Я был силен. Здоров. Любил и был любим. Мой план, который я так долго лелеял и вынашивал длительными, бессонными ночами немощи, страданий и боли, наконец-то, с разрешения Александра Великого, начал притворяться в жизнь.

Кто или что могло помешать мне в этот момент? Я легко улыбнулся и тут же уперся взглядом в тёмную, одинокую фигуру всадника, перекрывшую нам дорогу при подъеме на небольшой холм.

Хоть лица, скрытого капюшоном, я не видел в предрассветных лучах, но с легкостью узнал его внутренний кристалл, наполненный чужой, непонятной, древней энергией атлантов.

Видимо, что-то смутно почувствовал и старый Ярополк, беспокойно заерзав в седле, а посему я, дабы не подставить своих спутников, жестом остановив небольшой караван, под недоуменные взгляды товарищей, первым выдвинулся навстречу неизвестности.

Что я думал в этот момент, жестоко спущенный с небес на землю? Приближаясь к всаднику, я корил себя последними словами за беспечность, ибо самостоятельно, без хитрых происков врага, попросту потеряв бдительность, вывел себя и самого дорогого человека на земле к древнему мертвецу, способному одним взмахом руки перечеркнуть наши жизни.

Боялся ли я? Если и да, то только не за себя, но за Кану. В надежде на то, что меня выручит древний кинжал, я незаметно, под алым плащом, положил руку на его рукоять, намереваясь дорого продать свою жизнь, прекрасно понимая, что шансов победить, практически нет.

Враг не предпринимал каких-либо действий, спокойно поджидая того момента, пока я не приблизился к нему вплотную, встав напротив. После чего Сет осторожно, чтобы не спровоцировать драку лишним движением, откинул капюшон, уставившись на меня абсолютно чёрными провалами глаз.

Тело и внешность Урянгутая не претерпели каких-либо радикальных изменений, лишь длиннее стала борода, да физическая оболочка сына Субудая стала еще более мощной:

- Здравствуй, Гамаюн! – тихо поприветствовал меня Сет, и в его голосе чувствовалась стужа множества веков, - признаться, я очень удивлен, что ты смог освободиться из могилы. Этого чувства удивления я не испытывал много лет, а поэтому ты заслужил моё уважение, так как дал вновь ощутить всю живость искреннего восторга от чужих свершений. Не сжимай кинжал – Кладенец. Не нужно. Это оружие заряжается кристаллом души и, как я вижу, ты по-прежнему не наладил с ним контакта, поэтому он для меня не опаснее булавки.

Раздосадованный до предела, чувствуя, что я отпускаю последнюю соломинку, ведущую к спасению, я снял руку с рукояти меча, напряженно выжидая дальнейшего развития разговора.

Сет продолжал:

- Значит, ты стал правой рукой юного князя Александра? Похвально! А за мной, как видишь, вся Орда. Сотни тысяч коней, по одному мановению моего пальца, отправятся в любую сторону нового света, чтобы стереть с лица земли целые народы! И это намного веселее и азартнее, чем одним нажатием кнопки испепелять континенты. Эта игра дарит мне наслаждение, и я намерен довести её до конца... Ну, что же ты молчишь, Гамаюн? Ты словно набрал в рот воды. Как ни крути, а нас единственных на целом свете связывает древняя сила, протекающая внутри кристаллов душ!

- Зачем ты мне всё это рассказываешь? – разжав пересохшие губы, спросил я древнего атланта, - зачем пришел сюда в столь ранний час? Потешиться над моей немощью?

- Нет, что ты. Только предупредить тебя, мой заклятый враг и дорогой друг!

- Друг? – я не поверил своим ушам, поражаясь сказанному, сначала искренне подумав, что ослышался, - ну хорошо, и в чём же состоит это предупреждение?

- В том, чтобы ты жил тихо и не лез не в свои дела, Гамаюн, ибо ты не ведаешь всего масштаба творимой игры и моих планов. Ты просто пешка, уж прости за прямоту, дорогой друг. Дело в том, что в начале моего пути, едва я вырвался из опостылевшего склепа, я настолько сильно пылал ненавистью к своим поработителям и вашим создателям, что намеревался физически уничтожить последнее творение враждебной фракции, то есть человечество в целом. Но знаешь, всё больше и больше раскрывая природу гиперборейца, я осознал, насколько богата эмоциями их душа! Не то, что равномерное, серое свечение их всесильных создателей. Путешествуя, я наблюдал за вашими радостями, страданиями, страхами, болями, которые были так обострены, проходя через горнило великой войны. И лишь одно явление оставалось мне неведомо и обладало силой, которая заставила усомниться даже в совершенстве Атлантов. И это явление – любовь, в котором я так хочу преуспеть!

- Любовь, дорогой мой «друг», изучить невозможно, - ответил я Сету, искренне удивляясь текущему положению дел и его мышлению, - это нужно просто прочувствовать.

- Вот я и пытаюсь, Гамаюн! Полностью освоившись в новом теле, я понял, что мог без труда править этим интересным, новым миром и в оболочке гиперборейца. Я не хочу менять его радикально, но хочу посмотреть, получив новый опыт, каких высот способна достичь человеческая раса, ведомая моей рукой. А посему, возрадуйся человек! Ибо род твой будет жить, как и моё семя, пущенное по этой земле естественным путём!

- Но жить в рабстве?

- Такова судьба обычного человека. Он, по сути, никогда не бывает свободным в принципе. Это невозможно в текущих реалиях, ибо он чересчур социален и слаб. Удел мирянина только выбирать свой уровень рабства. Удел же истинной власти править скрытно, быть намного глубже круга официальных лиц, управляющих тем или иным государством, а поэтому я буду следить за всем, что происходит, поднимаясь всё выше, не делаясь прямым властителем лишь одного народа, а делаясь властителем всех наций. Я буду править планетами.

- Можно, конечно, и выбирать уровень рабства, но можно биться против него, за свою свободу, не жалея живота! – наперекор атланту вспыхнул я гневной тирадой.

- Вот от этого я и хочу тебя предостеречь, мой дорогой друг и враг. От бесполезной борьбы. Покорение целого мира мною и моими потомками – всего лишь вопрос времени. У меня оно практически неисчерпаемо и я всё равно завершу начатое, с монгольской конницей, немецкими рыцарями или японскими самураями, без разницы, но завершу! А посему – живи тихо, Гамаюн. А коль хочешь славы или достойного дела, то милости прошу под моё начало. Теперь ступай и помни, что я был добр к тебе, но могу поменять гнев на милость, если ты станешь чересчур силён. Я мог бы уничтожить тебя сейчас, но надеюсь на благоразумие будущего союзника. Повторюсь – не предпринимай ничего, что я бы принял за вызов!

Я ничего не говорил и молчал, обдумывая его слова. Сет, не дождавшись ответа, пришпорил коня, направившись в сторону Каракорума. Когда разрыв между нами достиг нескольких метров, он обернулся:

- Да, и вот что еще, Гамаюн. Не увлекайся с телепортацией. Магия не ваша, не гиперборейская. Полного мгновенного перемещения не бывает. Часть сил и часть астрального тела всегда остается в том месте, откуда совершена телепортация, вот только у атланта оно самовосполняется, а у гиперборейца носит необратимый характер. И чем дальше расстояние, тем критичнее изменения в кристалле души. Как видишь, даже я не злоупотребляю этой магией! Ну, пошла!

Атлант пришпорил коня, и на скорости миновав моих спутников, быстро уносился вдаль, напоминая черного ворона в своем развевающемся плаще.

- Много же у тебя в Орде знакомых, - подмигнул мне Ярополк, приблизившись для разговора, - особенно необычных.

- Я сам в шоке, Ярополк. По мне было бы лучше, если бы оных встреч было меньше или бы они происходили в тот момент, когда я готов к ним.

- Враг? – всё понял старый ведун.

- Еще какой, отче. И оружие, на которое я возлагал тщетные надежды, оказалось недейственным совершенно!

- Ой, ли? Он сказал? – махнул он головой в сторону Сета, превратившегося в точку, - так может это он тебе брешет. Покажи, о чем речь идет!

Из рук в руки, не сбавляя ход, я передал старцу древний клинок.

- Хм, - повертел оружие в руках опытный воин, - и вправду, необычная вещица. Древняя. Правда, встречал я подобные клинки и ранее. За один такой клинок, вынутый из земли, чуть ли не города давали. Кладенцами кличут.

- И в чем же сила этого меча? Я уже, сколько лет владею, а ничего особого не замечал.

- Принять тебя клинок должен. Тут особая сноровка нужна. Слышал я, что Кладенцы, в большинстве своем как сувениры используют. Те воины, которые с ними на контакт выйти пытались в прах обращались. Так что не экспериментируй особо, а то до дому не доедем.

- Хорошо, спасибо отче!

От нового знания стало только хуже. Раньше, никто не смел, обвинить меня в трусости, а теперь что же выходило?

Старый враг, предостерегая меня и угрожая моим близким, фактически заставил усомниться в правильности избранного дела. Совершенно противоречивые мысли тянули голову в разные стороны, то разгоняя кровь и наполняя гневом, то охлаждая и замедляя до состояния зимних ручьев. Теперь еще и меч, который не считал меня хозяином...

Воистину, тот, кто не владеет ничем, владеет всем! Без любви, возможно, мне было и проще. Рискуя только собственным животом, я был бы более спокоен, но теперь, в середине процессии, ехала верхом, избрав мужской стиль передвижения в седле, бойкая и улыбчивая Кана, с улыбкой оглядывая проснувшуюся после утреннего оцепенения и родную степь.

«Что, теперь уже и её винить вздумал? На попятную сдать? Запугали тебя, Гамаюн, словом одним? Позор! Чтобы сказал Ульв, увидев это? Отец не боялся ничего, даже увезти маму из привычной среды обитания в полную неизвестность и сделал всё, чтобы дать ей достойную жизнь, не смотря на сотни знатных вельмож, препятствующих этому» - рассуждал я про себя, невпопад отвечая на слова моих спутников, - «Сегодня же ночью я приручу Кладенец! И это, в случае удачи, будет моим вызовом страшному врагу»

 

Укутав спящую Кану поплотнее в шерстяное одеяло, я осторожно встал с нагретого места и отправился в степь, где на большом отдалении от костра, сидел дружинник, выставленный в дозор.

Хлопнув бодрствующего воина по плечу, я сказал ему:

- Иди, отдохни, браток! Мне все равно не спиться. За тебя постою.

- Как же можно, князь? При вашем то положении...

- Ну, полно тебе! Мое положение ничем твоего не выше. Спи, иди, пока возможность даю.

Дважды уговаривать уставшего воина не пришлось. Оставив мне копье и сложенный плащ, на котором сидел, дружинник отправился в костру, с наслаждением завалившись на бок прямиком на голую землю.

Дождавшись, пока последняя суета уляжется, я осмотрел ночную степь.

Полнокровный лик большой луны завис над зеленым полотном травы, которая в мертвенном свете казалось скорее бронзово – серым морем, простирающимся до горизонта, чем покровом обычных растений.

Ни души, лишь где-то невероятно далеко, ночной и одинокий волк жалобно выводил песню о своем горе. Стараясь настроиться на нужный лад, не зная, как правильно подойти к клинку, я вынул его из ножен, воткнув в землю перед собой.

Ничем не примечательный клинок. На вид обычное, драгоценное оружие, которых водилось крайне много и в наших землях. Как бы я не подступался к нему, что бы ни пробовал, меч молчал, не удосуживая простого гиперборейца ответом.

С досадой сплюнув в бок, я откинулся назад, уставившись на звезды и вслушиваясь в песню волка. Что там советовал Ульв? Иногда творить шепоток для себя?

Делать было нечего. Дружинника возвращать обратно – это себя не уважать, поэтому ждать смены еще долго. Почему бы не попробовать?

Сходив до костра и достав из переметной сумы стопку жёлтой бумаги, я вернулся на пост и, обмакнув гусиное перо в чернильницу, принялся быстрыми росчерками наносить на черновик рифмы, пришедшие в голову.

Вышло следующее:

 

Меня давно отвергла стая,

Провыли - сильно не похож,

При свете лунном, изгоняя

Желали, чтоб попал под нож.

Я грациозной серой тенью

По снегу зыбкому ходил

Один я принимал решения!

Один свободой дикой жил!

Не приняла меня волчица

Щенки мне не кусали лап

Забыл, как бегать вереницей

Забыл, как силою был слаб.

В невзгодах, волей закаленный

Охоты бег, не прекращал:

И сгинуть был бы обреченный,

Но вновь, в ночи, блестит оскал!

       Переписав черновики начисто, и поставив крайний знак в последнем четверостишии, я с удовольствием прочитал стихотворение вслух и зажмурился от яркой, белой вспышки, которая расчертила пространство прямо перед моим носом.

       - Хорошо... – вздохнул кто-то, являясь предо мною единым, белым кристаллом души, который чувствовался внутри живой вспышки света.

       - Кто ты? – спросил я необычное явление, едва прошла резь в глазах.

       - Чудак человек... Ты звал меня битый час и теперь, когда я явился перед тобой, не можешь и слова связного произнести? – алый окрас гнева прокатился по сфере чистого света, и она тут же расширилась в размерах, излучая ощутимый жар.

       - Кладенец... – с удивлением прошептал я, удивленный таким внутренним содержанием клинка.

       - Это общее название, Гамаюн. Величать меня иначе.

       - Ты знаешь мое имя?

       - Конечно я же много лет следовал с тобой в разные земли и не раз слышал, как тебя называли твои спутники.

       - Но как тебя звать?

       - Ээ... хитрый какой, - расхохоталась белая сфера, покрывшись желтыми, радостными прожилками, - если ты узнаешь моё имя, то можешь назвать себя моим хозяином. Но у меня уже есть хозяин. И он не твоей крови.

       - Твой хозяин мёртв. Тысячи лет назад истлел в земле, - я встал, рассерженный тем, что дух оружия потешается надо мной, - и теперь ты в моих ножнах. И ты пил мою кровь, пребывая в моей груди!

       - Ты мне угрожаешь, человечек? – спросил меня дух клинка, сжимаясь в размерах и тут же, яркой вспышкой отшвырнул мое тело прочь.

       Я взлетел в воздух и завис там, вопреки всем законам физического мира. Это могло означать две вещи – либо я сошел с ума, либо это был сон.

       Переход между явью и навью трудно различим. Мы просто «вдруг» оказываемся на новом месте и обманутому разуму становиться, невероятно трудно отличить подмену и миражи, насылаемые подразумом. Единственный способ – это поймать два мира на несоответствии, заприметив странности. То человек перед тобой обратиться в туман, то ты взлетишь вверх, дабы обойти очередное препятствие.

       Обычному мирянину, без нужной практики, обнаружить подвох практически невозможно, но не ведуну, который десять лет был прикован к кровати.

       А раз это был сон, то можно было действовать более решительно, не опасаясь навредить Кане и прочим спутникам.

       Извернувшись в воздухе, я атаковал сферу, понимая, что, по - сути, являюсь аналогичным образованием в тканях сна, и иллюзия запылала от борьбы наших энергий.

       Стало невыносимо жарко, что видимо, отразилось и на моей физической оболочке. Стало ясно, что если я проиграю бой, то буду умерщвлён и в реальном мире.

       Но, как бы не был нагл дух клинка, он уже проигрывал мне однажды. Проиграл и сейчас.

       Моя схватка с ним напоминала схватку подростка с бурым медведем, настолько сильно чувствовалась разница потенциалов. Но на границе миров, я был не один.

       Сконцентрировав волю, я сменил декорации сна, переместив нашу битву на дорогу, ведущую в Дормислову Поляну.

       Дозорный не подвел. Едва заприметив метание наших энергий, он зазвонил в колокол, призывая селян на помощь. В моём сне, всё, что я представлял на уровне образов, обрело плоть.

       Я был отчаянным подростком, отступающим перед оскаленной пастью разъяренного зверя, но зверь этот был на моей территории.

       Мужчины Дормисловой Поляны при жизни славились способностью быстро сплачивать ряды перед любым противником. Это умение не оставило их и после смерти. Не прошло и десяти минут, как метающийся медведь был окружен со всех сторон, и с ревом натыкался на рогатины, выставленные ему на встречу.

       - Ну что, клинок, сдаешься? – просил я его, утирая с разбитых губ яркую кровь, стекающую в рот из разорванной щеки, - говори имя, или пропали к чёрту!

       - Не выражайся, - строго поправил меня Ульв, стоящий за моей спиной.

       - Прости отец...

        - Ууууу, - досадливо взвыл меч – Кладенец, - какой позор! Служить гиперборейцу! Ради чего? Убивать таких же низкорослых, мелкоголовых как и ты? Уууу...

       - Нет, меч. Твой создатель оставил тебя в груди своего заклятого врага, знатного воина – атланта, имя которому Сет! И он есть и мой враг. И обнажать я тебя буду не для людской крови, но для крови мёртвой, демонической, потусторонней. И рано или поздно погружу в тело атланта!

       - А не врешь, ли ты, Гамаюн?

       - Мне незачем врать. Так как твоё имя.

       - Нарсил. Моё имя Нарсил. Я подчиняюсь тебе.

 

       Сон померк, растворяясь в колдовском свете луны. Меня тряс за плечо дружинник, явившийся мне на смену:

       - Ну что же ты, князь, так нас подставляешь своей беспечностью? Говорил же тебе, наше это дело, нам привычное и послаблений нам не нать. А ты спишь вповалку. Ого...

       Дружинник осекся на полуслове, указывая на мою щеку. Я провел по ней ладонью, уставившись на окровавленные кончики пальцев, а затем перевел взгляд на исписанные, раскиданные листы бумаги, виднеющиеся неподалеку.

       Подняв один из них, я вновь перечитал чисто переписанное стихотворение о волке и, ничего не говоря дружиннику, вынул клинок из земли, отправляясь к костру.

       - Помни, что обещал, Гамаюн, - тихо шепнул голос Нарсила в моей голове, - и напои меня кровью атланта. Врага моего создателя.

       - Как же пользоваться тобой, Нарсил?

       - Я подскажу.

 

       Спустя три месяца пути, полные приключений, об одном из которых я поведаю в следующей главе, так как это важно, мы наконец-то добрались до границы Родины ранней осенью, перед самым началом распутицы.

       Мы торжественно въехали в редкий лес, граничащий со степью, под нежный шелест пожелтевшей листвы и на первом же перекрестке, затормозив караван с невольниками, я выторговал за золотую, бесценную пайцзу у восточного купца полтора десятка пленных, плетущихся в конце обоза с товарами. Я немедленно даровал им полную свободу и распустил на все четыре стороны, пожелав лишь наискорейшего возвращения домой, чтобы дорогой их не застали первые холода.

       Всех, кроме одного. Маленький, худой до ужаса, мальчик – сирота, обритый на монгольский манер (малолетних детей монгольские семьи часто принимали в свои юрты, дабы воспитать их, как уроженцев степей, чтобы те, спустя десяток – другой лет влились в ряды многолюдной конницы востока), отправился со мной, под присмотром Каны, в землю Рязанскую, чтобы стать первым учеником в нашей обсерватории.

       Отдохнув от дороги месяц, мы с Ярополком, зимой 1249 года отправились в Новгород, где набрали еще два десятка добровольцев. К концу 1250 года нас стало две сотни, а в 1251 цифра приближалась к четырем сотням человек и численность продолжала неуклонно расти, причём под свои знамена мы уже брали не только ведунов обоих полов, но и просто будущих воинов – дружинников Алого Ордена, которых обучали ратному делу.

       В этом же году, к нашему растущему лагерю, который медленно превращался из заброшенной обсерватории в небольшой городок, присоединился еще один человек возраста младенческого.

       И это был ты, мой дорогой сын Владимир, подаренный мне Каной в одну из ясных, майских ночей.

       Но об этом, подробно, я расскажу чуть позже, ибо пришла пора осветить дела финансовые, наемные.

       Чуть ниже, я расскажу историю о том, как же сформировалась первоначальная казна нашего Ордена, после чего серебро в наши закрома потекло рекой.

 

Глава 8. Сокровища оборотня

       Вернемся же во времени чуть назад, к моменту нашего пути из Каракорума.

       По дороге домой, еще в раздолье степей, произошла эта история, натолкнувшая меня на мысль как же обеспечить финансовую самостоятельность нового Ордена, ибо запасы серебра, накопленные Феофаном и Сергием за долгие годы своей жизни, во-первых не принадлежали лично мне, а во-вторых имели довольно скудный объем, по меркам предстоящих затрат.

       О денежной поддержке со стороны Александра Ярославовича, как, впрочем и со стороны других князей, не могло быть и речи, так как все они и без того влачили малопосильный груз тяжелой дани и личных расходов на восстановление и содержание княжеств.

       Однажды утром, на исходе лета, на переплетении дорог, впереди замаячило больше становище, при приближении оказавшееся военным лагерем одного знатного военачальника Орды, состоявшего в должности тысяцкого. Войдя через импровизированные ворота, состоящие из двух телег, поставленных бок о бок, и воспользовались золотой пайцзой Цырена, мы получили необходимый провиант и ночлег в гостевой юрте самого тысяцкого, по имени Баир.

       От него в разговоре я узнал цель его столь долгого простоя на перекрестке. Дело в том, что ни смотря на короткую дорогу, на Русь, идущую прямиком на Север, подавляющее большинство караванов предпочитало объездной, Северо - Восточный путь, что удлиняло общую протяженность расстояния до границы с русскими княжествами на двести километров, вместо каких-то пятидесяти по дороге прямой.

       По словам Баира, виной такому странному поведению караванщиков, стали слухи о странных, неуловимых и очень сильных людях, нападающих из засады, в образе волков и вырезающих полнокровные отряды воинов, прикрывающих телеги с товарами.

       - Так что они за люди? – спросил я тысяцкого, пережевывая ножку крупной куропатки, предложенной на ужин в его юрте, - неужто они столь сильны, что даже твои бесстрашные воины – багатуры, не в силах изловить их, дабы повесить на ближайших воротах?

       - Ты прав, дорогой гость! Мои воины воистину отважны и не раз подтверждали делом столь лестное мнение о них! Штурмовать стены? Пожалуйста. Громить врага в открытом поле? Без проблем! Они прошли через горнило многочисленных сражений, и не боятся армий живых людей. Но с темными силами совладать.увы, не в силах, - горестно ответил мне старый, одноглазый и абсолютно лысый монгол, который, по слухам, царящим в лагере, совсем недавно получил суровый нагоняй от вышестоящих ханов за его нерасторопность и непотребства, творящиеся у него под носом.

       - Так почему, уважаемый человек, ты считаешь, что именно тёмные силы пришли в этот район, и перекрывают дальнейший путь?

       - Дело в том, - продолжил знатный монгол, положив прямо на ковер свой кусок дикой птицы (у военачальника совершенно не было аппетита из-за обилия нервов), - что даже если сотня нукеров отправляется в злополучные места, как попадая в непроглядный туман, в первую же ночь бежит обратно, трясясь от ужаса! В ночи им мерещиться всякое...

       - Что же? Не томи, Баир...

       - Будто бы из полога тумана, вокруг костров начинают носиться тени не то людей, с волчьими головами, не то волков, при человеческих телах. И ладно бы они просто ходили вокруг да около, порождая байки и домыслы. По утру, любой отряд, посланный на поимку, не досчитывался одного – двух бойцов. Даже опытный шаман, присланный из Каракорума мне в подмогу, отправившись один на разведку, попросту исчез в проклятой долине, не избавив от напасти.

       - Чудеса... – я неглубоко вздохнул, чувствуя предельную сытость, и отпил прямо из горлышка слабого, кислого вина из крутобокого кувшина.

       Неожиданно я понял, как дальше должен действовать, чтобы начать зарабатывать серебро:

       - Слушай, Баир! – я начал тут же притворять план в жизнь, ибо слова и мысли не должны разниться с делом, - а что будет, если кто-то решит твою проблему? Ты человек богатый, знатный. На какую плату он может рассчитывать?

       - О достопочтенный хан! – чуть ли не со слезами в голосе ответил мне страдающий тысяцкий, - если бы такой смельчак нашелся, то я бы лично подарил ему десяток отборных коней из личного табуна, ибо не сносить мне головы, если я не решу проблему в ближайший месяц!

       - А если бы этого человека интересовали не кони, но серебро? Такое имеется?

       Наконец-то Баир понял, на что я прозрачно намекаю, и совершенно иначе взглянув на меня, быстро изменил поведение из расслабленного и расстроенного, на деловой, практичный лад, после чего медленно сказал:

       - Имеется в достатке. И я заплачу за труды умельца щедро и сполна. Но еще одно говорят выжившие люди, - он доверительно нагнулся ко мне, приблизив свои мясистые, жирные губы к уху, после чего зашептал, - эти человеко – волки...

       - Оборотни, - поправил я его.

       - Эти оборотни не просто так людей режут, - легко подхватил Баир новый термин, который я вычитал в книге описаний потусторонних существ, еще пребывая в немощи, - не только для еды! Есть у них толика разума в волчьих головах, а посему уже несколько лет эти оборотни собирают многие сокровища у павших путников и сносят в особую яму, откуда они пропадают уже безвозвратно. Поэтому, коль сильный незнакомец все-таки бы победил волков, то моё серебро ему было бы уже не столь значимо, а понадобились бы кони, чтобы увести сокровища оборотней.

       Баир смешно подмигнул мне оставшимся глазом и, отвалившись на спину, с удовольствием впился зубами в отложенный кусок куропатки. Он понял кто перед ним. Слухи по степи разносились быстро, пусть, даже если зарождались за сотни километров от этого лагеря. Сказ о сильном, русском ведуне, очевидно, давно привлек внимание тысяцкого, и теперь он смог сопоставить два и два:

       За дорогой княжной твоей я присмотрю как за собственной дочерью, о, достопочтенный хан! За стариком Ярополком тоже. Ночь близиться, а дорога предстоит дальняя. Когда начнешь?

       Оценив деловую хватку своего нового знакомого, я решительно встал на ноги, являя решимость немедленно действовать. Баир всё понял правильно:

        - Дружинниками своими не рискуй. Незачем им гибнуть в чужих степях, прибереги для дома. Поэтому с тобой я отправлю два десятка отборных, опытных нукеров. Они храбры настолько, что даже тёмные силы не способны смутить в них решимость исполнить приказ. С ними я брал Владимир, Торжок и Киев, а поэтому они верны мне как единокровные братья. Будут верны и тебе.

       Он звонко свистнул, призывая ближайшего слугу и давая необходимые распоряжения. После чего добавил:

       - Будь же осторожен, достопочтенный хан! Моя голова и сейчас висит на волоске и мне не простят, если столь знатный путник сгинет в нескольких десятках километров от моего лагеря. Будь осторожен!

       - Буду! – коротко пообещал я, направляясь к выходу, где за откинутым пологом юрты я видел, как быстро слуги снаряжают коней в дорогу.

        Я ненадолго заглянул к Ярополку, объяснив необходимость срочного отъезда и, оставив их в лагере на несколько дней я, в сопровождении воинов Баира, отправился навстречу неизвестности.

       Я не хотел брать с собой Кану, поэтому не стал тревожить её доброе сердце лишними волнениями. Но не учёл гордый нрав половецкой княжны.

       Спустя какой-то десяток километров, я заметил внутренним взором уже хорошо знакомый кристалл, осторожно двигающийся вслед за нами на приличном отдалении.

       Приказав монголам ждать на месте, я спешился, и с тяжким вздохом, скрытно отправился назад, чтобы спустя пару сотен метров, нос к носу столкнуться со своей своенравной половчанкой, которая, как и всю дорогу, досюда, осторожно ехала по следу в мужском стиле, презирая женскую манеру сидеть в седле полубоком.

       - Я же приказал оставаться в лагере! – огорошил я княжну своим появлением из придорожных кустов.

       Говорил я очень и очень тихо и спокойно, что на самом деле обозначало чуть ли не крайнюю стадию возмущения.

       - Приказал! – лишь слегка потупилась под моим грозным взором Кана, не ожидавшая столь скорой встречи со своим мужем, - но это ваши женщины ждут дома своих воинов из дальних походов. В традициях моего народа уклад другой. Мы следуем за своими мужчинами всегда и везде, пусть даже дорога лежит в само адово пекло!

       - Ну, а коли дети появятся, тогда что? Бросишь их и сломя голову кинешься вслед за мной?

       - Дети иное, - на секунду задумалась княжна перед ответом, - дети заботы требуют. Подле них останусь, чтобы от беды защитить!

       - Хоть на том спасибо, Кана, - я не мог долго злиться на свою женщину, а поэтому быстро сменил гнев на милость, - что – ж, горе луковое. Держись тогда подле меня и не думай шага в сторону ступить! Договорились?

       - Как скажешь, свет очей моих!

       - Ярополк-то как тебя отпустил? Он вообще в курсе твоего отъезда?

       - Стар он уже, твой Ярополк. Спит в юрте, напившись кумыса, и видит уже третий сон. А я юрту гостевую Баира слегка подрезала и ушла через новую дверь, что совершенно не красит твоих дружинников! – весело рассмеялась своей проказе половецкая княжна, - но я ему записку оставила, чтобы не волновался!

       - И на том спасибо, - в свою очередь рассмеялся я, взяв под уздцы лошадь Каны.

 

       Первая ночь прошла без приключений, ибо мы, выехав ближе к вечеру, отдалились всего ничего от военного лагеря Баира. Однако уже следующий день дал понять, что с окружающей местностью что-то явно не так.

       Ближе к границам Руси, пусть редко, но стали появляться небольшие рощицы, чаще всего окружавшие какой-либо водоем. Заброшенная дорога и привела нас один такой оазис, с голубым озером в середине, вокруг которого разрослись на пару километров тополя, да березы.

       Очевидно, что когда дорога использовалась по максимуму, на это удобном для стоянки месте, предпочитали оставаться на ночь многочисленные купцы, проезжавшие по короткому пути. Остановились и мы, ибо я приметил одну странность.

       И без того редкие, немногочисленные деревья были скручены странной проказой, которая нарушала жизненный ток в их изломанных болезнью, стволах и ветвях. Поразила она их не сразу, ибо до определенного момента энергии в них текли ровно, выпрямляя кроны к солнцу, что давало необходимый рост, но с десяток лет назад, здесь что-то произошло и верхушки лесных жителей росли абы как. Поражало и полное отсутствие листвы, не смотря на разгар лета.

       Оборотни, какими я их знал по книгам, любовно составленным хранителем обсерватории и любителем всего живого, Феофаном, не могли этого сотворить, ибо в зверином состоянии являлись не более чем опасными животными, любящими плоть.

       Эти существа, похожие на людей телом, но при этом покрытые густой шерстью и с чисто волчьей головой, делились, как правило, на два вида. Первый – это те, кто обращался в лютого зверя только при свете колдовской, полной луны. Второй – это те, кто больше никогда не возвращался к сущности человека, абсолютно забыв свою изначальную суть. Творить магию, а тем более влиять на место обитания столь пагубным образом они не могли, а поэтому вариант известных науке оборотней исключался полностью.

       Поразмыслив, задумчиво глядя на закат, я пришёл к выводу, что здесь имеет место быть странное, малоизученное явление, называемое в науке атлантов «переплетением миров». Это явление было не грозным в своей сути, но крайне непредсказуемым для обычного мирянина, которого могло затянуть по ту сторону прохода помимо его воли.

       Но я был ведуном. И ведуном высшей марки, а поэтому понимал, что странные существа, выходящие из тумана, это материализующиеся гости иного мира.

       Вернувшись к нукерам, я приказал им собирать большой костер, пока не наступила тьма, строго – настрого указав далеко не уходить и друг – друга из виду не упускать, а сам, оставив драгоценный плащ в лагере, чтобы не изорвать о многочисленные, колючие кусты, произраставшие между кособоких деревьев, в сопровождении Каны и двух самых сильных воинов, принялся продираться сквозь цепке ветви, дабы изучить окружающую местность до наступления темноты.

       Сильно исцарапавшись колючками и промокнув до нитки под небольшим дождём, мы, спустя полтора часа вернулись в лагерь, в то время, когда сумерки, с уходом солнца, стали потихоньку подниматься из земли вместе с первыми языками зловещего тумана.

       Кстати, следует упомянуть, что столь привычное, природное явление часто является знаком аномального места, особенно если туман начинает появляться в несвойственный ему час. Не ранним утром, а, например, поздним вечером, как тогда, на стоянке, в месте переплетения миров.

       Результатами нашей небольшой, исследовательской прогулки, являлся ряд следующих наблюдений.

       Первое. Оборотни, пусть и иногда, но являлись в наш мир из портала, причем не призраками и миражами, как это чаще всего бывает в менее сильных местах, а полностью во-плоти, о чём ярко говорили клочки серой, длинной шерсти, во множестве наблюдаемые нами в кустах шиповника.

       Второе. Иных следов практически не было, и лишь в нескольких болотистых участках местности я обнаружил несколько отпечатков продолговатых, когтистых лап, с глубоко вдавленной, специфической пяткой, что выдавало прямохождение существ, оставивших след, который превосходил ногу самого крупного из нас в полтора раза.

       Это еще раз подчеркивало особенность пришедших в наш мир существ, ибо обычные оборотни всегда ходили на четырех лапах, забывая человеческую манеру ходьбы.

       Распаляя любопытство, сознание уже рисовало образы неведомых противников, которые представлялись плечистыми, рослыми полуволками – полулюдьми, которые нападали организованно, так как имели разум, способный к логическим действиям.

       Третье. Кости животных. Их было очень и очень много. И на многих костях имелись отпечатки больших клыков волко – людей.

       Данные наблюдения не добавляли отваги нукерам, однако их молчаливый, суровый и седой десятник именем Джебэ буквально излучал спокойствие, чем привлёк мое внимание:

       - Что, совсем мон<