Часть вторая. Мужская пора и старость

       Глава 1. Келья заброшенного монастыря

       Очнулся я от ощущения того, что меня волокут по земле. Слегка приоткрыв здоровый глаз (на большее у меня просто бы не хватило сил) я уткнулся взглядом в два полустёртых полушубка двух неизвестных мужиков, волокущих меня по снегу через густую, лесную чащу.

       Низкорослые, коренастые неизвестные, глухо переговариваясь в треть голоса, были одеты как крестьяне, чье хозяйство не приносило им высокого достатка.

Помимо коричневых полушубков, покрытых яркими заплатами, люди были облачены в простые, растоптанные лапти, из которых, по самое колено ногу плотно оплетали теплые онучи разных цветов, грубо обвязанные веревками.  

Видавшие виды меховые штанины, шерстью наружу, делали их образ слегка дикарским и запущенным. На головах виднелись измятые черные собачьи шапки, которые от времени имели неопрятный, бесформенный вид.

       В толстой веревке, зажатой в четырех руках мужчин, я узнал один из брошенных монголами арканов, который пригодился спасителям для того, чтобы вызволить меня из каменного плена. Предусмотрительные и опытные, незнакомцы, соорудили нехитрую волокушу из нескольких связанных плащей, один из которых, по иронии судьбы, явно принадлежал погибшему Евпатию, использовав накидку достойнейшего мужа нашего Отечества, и орудия степняков  для доставки меня к неизвестному месту назначения.

       Где было это место? Куда меня волокли? Высокие пики лесных гигантов махали мне промороженными верхушками на фоне солнечного голубого неба, стряхивая на лицо целые охапки снежных искр. Тропа была узкой, заросшей, отчего голые ветви деревьев неровным потолком неторопливо пролетали над головой, разрубая своей плотью далекие, редкие, белые облака

 Немногочисленные снегири, радуясь короткому, теплому зимнему деньку весело щебетали, покачиваясь на рябинах, весело встречая идущую пару мужиков своими трелями.

Пташки нисколько ни боялись присутствия людей, в чем я воочию убедился, когда один из неизвестных спасителей (искренне хотелось верть в это на тот момент), мимоходом почесал алое брюшко маленькой птахе, от чего она даже не шелохнулась и не сорвалась в недосягаемую вышину от наглого человека.

Сфокусировав мысли на ушных раковинах, по-прежнему пребывающих в повышенном тонусе, я, отвлекшись от далеких звуков, наконец-то смутно стал разбирать русскую речь:

- Тяжел, щегол! – один из мужиков раздраженно крякнул, усиливая тягу, - вымотался я, Феофан! Ой, вымотался! Сил нет. А еще с полверсты осилить нать!

- Полно тебе, Сергий! Да ради доброго дела сил жалко? Эва полегло народу в поле и в хоромах разрушенных… вот там то и намаемся. Почитай полтыщи наших схоронить придется… Монголы своих прибрали.

- Верно, верно… - согласился со своим соратником Феофан, - а что делать, что делать? – сокрушенно повторил он одно и тоже выражение дважды и, переведя дух, продолжил, - знамо судьбинушка у нас такая покойникам последнюю честь отдавать. Сколько веков уж одно и то же! Рубятся люди, все насытиться кровушкой не могут. Но вот что-что, а живого я вообще не чаял найти после позавчерашней рубки! Да еще и там, где некому бывать не надобно…

- К живому присмотреться треба! – еще более понизил речь Сергей, да так, что стало практически невозможно разбирать слова, - ты на него посмотри. Чудо-юдо какое-то! Дыра в груди, размером с пещеру, а заросла на глазах. Да и будет ли витязь русский, по своей воле в гроб к древним залезать? То-то и оно – мужик отпустил одну из рук, набожно перекрестившись, - зло пошло по Руси! Чую, выпустил этот щегол покойничка то…  В его ли теле он пребывает или в чужом – один Господь ведает теперича. Но мы долг христианский выполним, да все разведаем. О! – с искренним облечением воскликнул спаситель, - за разговором и дорога пролетела! Домовой, отворяй ворота! Прибыли.

Сами по себе растворились скрипучие створки, богато покрытые мхом, открывая проход во двор, опоясанный невысоким, скорее декоративным тыном, в котором кое-где не хватало бревен, завалившихся и истлевших на земляной насыпи вала.

Моему полураскрытому взору предстала большая, и что чудно – каменная церковь из нескольких башен, с обвалившимися куполами, с узкими окнами-бойницами и широким провалом без дверей, ведущим внутрь промороженного, древнего помещения.

Огромное, гладкое зеркало, направленное в небо на конце широкой трубы, высовывалось наружу из раздвоенного купола центральной башни, устремив блестящее око в неведомые дали.

Невольно сложилось впечатление, что далеко не сразу подобное сооружение стало объектом христианского культа, а раньше использовалось совершенно в иных целях.

Особо не заморачиваясь моими ощущениями, два чудаковатых спасителя проволокли мое тело по ступенькам вверх, чем вызвали острый приступ боли в поврежденном позвоночнике.

Стараясь не выдать себя, я терпел столько, сколько позволило мне мое бедовое состояние и, едва черный провал развалившихся дверей поглотил меня, окунув в затхлое пространство огромного зала, как из моих побелевших уст вырвался постыдно-жалостливый стон.

- Феофан! Чу! Очухивается!

- Пущай очухивается. Мы на своей земле. Здесь наша сила. Тут мы сможем и атланта к ответу призвать, не то, что гиперборейца изломанного!

- В том то и чудо, что изломанного. Рана на груди заросла, а кости нет!

- Что чудо то, Сергий? Он так землю протряс, что, почитай лет десять будет восстанавливать кристалл души. Иссякла сила то. На рану еще хватило регенерации (мне было дико слушать из его уст столь витиеватое слово), а на спинку не хватило-то!

Мне пришлось изобразить беспамятство, чтобы до поры до времени не выдать окончательное  возвращение в этот мир. План мой был прост и основан на наблюдениях: раз они до сей поры терпели вес моего тела, пытаясь донести меня до места собственного обитания, и при всем при этом не сделали зла, вытащив из плена древней усыпальницы, то им что-то нужно от меня. Следовательно, чем больше я разузнаю о своих неведомых благодетелях, подслушивая их беседы якобы в беспамятном состоянии, тем больше буду вооружен в дальнейших разговорах.

- Мается, - жалостливо сказал Сергей, чью личность я уже определял по более низкому и хриплому голосу, и манере слегка растягивать гласные.

- А то! – ответил ему более бойкий и быстрый Феофан, - Столько урона на себя принять. Был бы не ведун – сразу бы склеился, - поддакнул он своему товарищу.

- Да какой он ведун! – неожиданно вмешался третий, писклявый и тонкий голос, похожий на далекий шепот ребенка, - так еще, ведунчик. Не вырос еще. Тряс то землю не он, а его род. Да и сила в нем не ваша, не людская.

- А давно ли ты не человеком стал? – рассмеялся в ответ Сергий, - веков пятнадцать как домовых числишься всего и все, забыл свое начало?

- Забыл! Не нужно он мне, - возмутилось потустороннее существо, - меня первые люди здесь бросили, как недоношенного. Мамка с батькой предали. С сего момента нет родства мне с человеком! И вы не помогли!

- А кто мы, Дома, чтобы вмешиваться в людские судьбы?

- С ним то вмешались!

- А он, почитай, уже не совсем человек. Нужен он нам.

Не в силах побороть собственное любопытство, в ходе диалога, я слегка приоткрыл глаз, настолько тонко завуалировав движение дрожанием полусомкнутых ресниц, что мой наглый порыв не был замечен.

Тонкая, бледная тень неторопливо летела из мрака в мою сторону, при приближении оформляясь в образ полупрозрачного, низкого, обнаженного ребенка, навеки скрученного трескучим морозом в неестественных изломах тела – очевидно хранителя этой псевдо-церкви.

Теперь фальшивость христианской святыни была фактически подтверждена. Домовой (а это был он) никогда бы не смог обитать в святых местах православных и древних капищах, а посему купола на башнях были лишь необходимой маскировкой для тайного общества потрепанных бродяг. К тому же на них я не видел привычных крестов.

К тому же если двое мужчин смогли присмирить домового и заставить прислуживать себе, то передо мной, безусловно, стояли два не слабых мага, способных на многое. Следовало быть очень осторожным.

- Дома, будь добр, не терзай разговорами, - взмолился между тем Феофан, - перемести гостя в келью. Да глаз с него не спускай. Его еще проверить треба.

- Дома будь добр, Дома будь добр! – возмутилось потустороннее существо, - и после смерти мне покоя нет.

Домовой склонился над моим телом, и легко хлопнул в ладоши. Мне показалось, что на секунду неведомая сила приподняла меня над полом и вновь опустила на него. Но я ошибался.

Вновь провернув операцию с дрожанием ресниц, я понял, что вместо холодной парадной, оказался в небольшой, но уютной каменной келье, с узкой бойницей окна, закрытого тонким, прозрачным листом, похожим на зеркало без отражения.

Новый хлопок и израненная спина мягко коснулась твердой перины, удобно поддерживая поврежденную плоть.

- Дома следи! Дома смотри… достали – вздохнул домовой, - уйти хочу… навсегда… еще пятнадцать веков по договору осталось и отпустят колдуны. Пятнадцать веков… - сокрушенно шептал себе под нос мертвый ребенок.

 

Притворяться более не было сил. Вдоволь отоспавшись несколько суток, я решил сдаться, слабо пошевелив онемевшими руками. Ног не чувствовал совершенно. Оно и понятно – принять такой урон на позвоночный столб и не иметь возможности восстановиться...

Домовой, которого местные жители скромно называли именем Домы, тут же выполнил поручение своих властителей, хлопком переместив последних в мою келью, едва заметил моё «пробуждение».

- Очнулся! Давно? – спросил меня Феофан, увлеченно рассматривая мои зрачки.

- Еще с лесу. Речь обрел. Только сейчас.

- Оно и понятно. Не перетруждайся – чудаковатого вида отшельник сунул мне под мышку странное, холодное приспособление из стекла, - мы за тобой присмотрим и здоровье поправим, но за наше добро ты нам без утайки расскажешь все, что произошло в том злополучном склепе с момента извлечения кинжала. Хорошо?

- Хорошо, - выдохнул я, расслабленно откинувшись на свежие простыни, контрастирующие с затхлым духом каменной горницы.

Рассказывать пришлось долго. Маги-отшельники выпрашивали меня о мельчайших подробностях достопамятного дня, заодно и тестируя мои ответы при помощи странного, гудящего аппарата, с холодными липучками на нитках, опутавших тело.

Внимательно наблюдая за показаниями прибора, отшельники о чем-то тихо переговаривались друг с другом и, убедившись в праведности моих ответов, приняли мою версию произошедшего, благо, что я и не стремился обмануть своих спасителей.

- Ох и набедокурит Сет по миру, - сокрушенно качал головой Феофан, обсуждая со своим товарищем сложившееся положение, - силен еще был атлант.

- Силен, - соглашался с ним Сергей, - но нам по уговору нельзя было его добивать. Только следить и охранять. Доохранялись…

- Полно сокрушаться! Что с больным то делать? Случай клинический. Сил у Гамаюна трохи остались, разве что сердцу не заглохнуть. Вливать в кристалл свои силы бессмысленно. Собственную плоть быстро только душа лечит. А мы скелетный столб полностью не восстановим.

- Полностью с тобой согласен, коллега. В моей практике с подобными случаями я не сталкивался без малого, сорок тысячелетий!

- Все совсем печально? – вмешался я в разговор двух хранителей древних знаний и по их глазам понял все.

Мне показалось, что отныне и до конца своей длинной жизни я буду прикован к кровати в келье древнего народа, без права и возможности прогуляться на своих ногах по дивным просторам отеческой земли.

 

Феофан суетился надо мной, стараясь придать  немеющему телу наиболее удобное положение. Перед этим, древний старик плотно спеленал низ туловища тканями, обосновав свои действия тем, что только полная статичность членов и туловища будет способствовать восстановлению подвижности и чувств.

- Почему я не могу восстать, Феофан? – я практически отчаялся, все больше переставая чувствовать жизненные токи в холодных конечностях, - я же залечил грудь. Почему костяной столб внутри меня не может зарасти также легко?

- Эх, Гамаюнушко, - сокрушался на то древний лекарь, - черный кинжал оружие весьма не простое, а древнее и страшное, - он, не отвлекаясь от дела, заковал большую часть туловища в неподвижный мешок, растягивая конечности над пространством кровати, - лезвие пронзило не только плоть, но и душу. Как говорили древние – астральное тело. Рубец в середине твоего тонкого тела обширен и нарушает множественное течение сил. Что-то еще работало в момент ранения, что-то прекратило со временем. Скажи спасибо, что еще жив, остался, Гамаюн! Мы приняли тебя. Здесь ты в безопасности.

- Не о безопасности я кручинюсь, Феофан! – я всколыхнулся остатками чувств, заставляя белый короб затрещать по швам, - неужто это навсегда? Неужто ничего нельзя сделать?

- Можно, Гамаюн, можно. Человеческий дух еще и не такое может. Но время надобно…

- Много?

- Леток этак пятьдесят – шестьдесят если все будет хорошо, благо ты стареешь не так, как обычные люди, благодаря силе своего противника.

- Пятьдесят?! Да это целая жизнь! А как же Варвара? Как мама?

- Отпусти их, Гамаюн, то не твоя, теперича кручина. Подобное колыхание духа к хворям и ведет. Пока не совладаешь с собой, так и останешься калекой навсегда. Соберись! Есть у меня одно лекарство для покоя! – Феофан только что закончил работу, утирая выбеленные руки чистой тряпкой, которую угодливо подсунул своему хозяину домовой, - а ну ка Дома! Перенеси ка больного, вместе с кроватью к телескопу.

- К телескопу? – с трудом повторил я незнакомое слово.

- К нему самому, - улыбнувшись, согласился со мной Хранитель.

 

Это изобретение древних переворачивает воображение! О Владимир! О, дорогие потомки! Ваше счастье, если вам хотя бы раз удалось взглянуть в бесконечные глубины космоса.

Едва Дома телепортировал меня в просторную палату, расположив кровать так, чтобы окуляр огромной трубы находился, как раз напротив моих глаз, как опытный Сергий, ожидавший моего визита, подложил небольшую подушку под мою голову.

Далее, древний хранитель расположился за большим столом полным странных, светящихся светлячков, замерших каждый на своем месте, и легкими движениями рук опустил массивную трубу мне на голову, погрузив сознание в далекие просторы холодных звезд.

Космос поглотил меня, вынудив позабыть о печали. На короткий момент созерцания для меня не существовало более ни хвори, ни страшных потрясений последних месяцев.

Тысячи светил величаво бороздили тьму, освещая пространство диковинными протуберанцами энергий. Сотни тысяч малых шаров, разных цветов и размеров неслись по своим орбитам, пронзая пространство вечным танцем траекторий. Холодные, мертвые астероиды, в вековом молчании, бездвижно висели на фоне млечного пути.

Это было прекрасно. Это было необычно. Впервые в жизни я почувствовал себя не более чем ничтожной частицей, в сравнении с вечным великолепием звезд. И это новое увлечение астрономией всецело поглотило меня, скрасив долгие годы немощи и телесной деградации.

Воодушевленный раскрывшимся космосом я воспрянул духом и пообещал, что, во что бы то ни стало вновь стану сильным и здоровым. Я искренне верил, что обнаружу способы вернуться в прежнее состояние, ведь главное продолжать поиски, ни смотря на неудачи!

Пятьдесят лет по меркам простого человека – срок непосильный для разума, запертого в безвольном теле. Этот срок необходимо было сократить, во что бы то ни стало, однако я предательски мало знал о процессах, протекающих внутри кристалла души. 

Не знал я, но явно знали Феофан и Сергий.

Спасители с радостью отметили моей приподнятое настроение, знаменующее начало новой борьбы. Они, совершенно не медля, едва прозвучали первые вопросы про космос и про кристалл, с удовольствием предоставили полный доступ к невероятно обширной библиотеке обсерватории (именно так на самом деле назывался «монастырь» древних людей).

Старик Ульв, если бы был жив в эту пору, то всё же непременно умер в припадке зависти, узнав в какую редкую и уникальную читальню проник его сын!

Чего тут только не было... То Феофан, то Сергий подносили мне всё новые и новые фолианты из сумрака стеллажей наполненных под завязку, пахнущего бумагой и пылью. Они с энтузиазмом подбирали для меня литературу, необходимую для изучения, пока, наконец, по моему растерянному взгляду не осознали, что я попросту не умею читать на языке древних.

- Вот же я тетеря! – хлопнул себя по лбу Феофан, - как же я сразу не понял! Прости, Гамаюн. Мы здесь с братом Сергием очень и очень давно и редко ходим дальше соседних деревень. Раньше, в былые времена язык древних хоть худо-бедно знали, а теперича, значит, позабыли совсем. Не хорошо.

Вздохнув, древний человек распахнул ближайший фолиант, указывая тонким пальцем на рисунки, на которых был запечатлен ариец со странными точками и образованиями внутри большого тела:

- В этих книгах, Гамаюн, вся необходимая тебе информация, однако, чтобы её получить, нужен ключ. Нужен инструмент. И это – понимание чужого, древнего и сложного языка. Но не бойся, не смотря на сложность задачи, мы с братом – Сергием с радостью обучим тебя.

- Спасибо, Отче! – искренне поблагодарил я жителя обсерватории, - но не сочтите за грубость, ни ты Феофан, ни ты Сергий, следующий вопрос, ибо любопытство гложет и изъедает меня изнутри. Кто же вы, собственно, такие и как сюда попали?

- Любопытство – это хорошо! Любопытство нам любо! – почти хором ответили мои спасители и учителя, многозначительно переглянувшись друг с другом.

Они почти на минуту замолчали (что бывало крайне редко в последующем общении, ибо живая манера Феофана и Сергия, быстро говорить, практически не оставляла времени для пауз). Наконец, Сергий утвердительно прикрыл глаза, будто бы соглашаясь с доводами Феофана и, получив одобрение, последний легко приоткрыл завесу тайны происхождения:

Давно это было, Гамаюн. Так давно, что ныне сказкой казаться будет. Раньше, еще до появления в этих землях первого, современного человека, на просторах единого первоконтинента обитал великий народ, сгубивший сам себя. И звались они...

- Атланты? – невольно перебил я вопросом рассказ Феофана, обоснованно опасаясь, что повествование уведет последнего в неведомые дали истории, так и не приоткрыв самой сути.

- Да, они! Откуда проведал? – удивился изрядно перебитый рассказчик.

- Да об этом вскользь Сет упоминал в усыпальнице, когда со мной говорил. Отец приучал меня развивать внимательность и выуживать в потоке слов необходимые вещи.

- И не зря приучал, как видишь! Хвалю, - улыбнулся Сергий и подхватил прерванный рассказ своего коллеги (именно сим странным термином любили называть они друг друга впоследствии, но значение его, по сей день мне неведомо).

- Так вот, - наконец продолжил историю Сергий, - когда Атланты царствовали над миром, то сам мир был иным. И дело даже не в расположении континентов (Больших участков суши, на котором мы живем, дорогие мои читатели. Звучит невероятно, но помимо нашего континента, есть еще далекие земли, оторванные большим морем, преодолеть которое под силу только опытнейшим мореплавателям. Об этом я рассказывал Владимиру и об этом ведаю вам, дабы исключить непонимание некоторых слов в повести). Атланты обладали величайшей силой технологий, объединенных с познаниями в магии. Именно они построили эту обсерваторию, и именно они оставили те разрушенные строения в поле, которые русский человек, много позже, стал величать на свой лад Берендеевыми палатами.

- Хорошо, но почему, коль они были столь развиты, почему же сгинули они со свету?

- Война, - вздохнул Феофан, - тотальная, междоусобная, братоубийственная война, первая и последняя в их истории, с использованием оружия такой силы, что оно не только могучий народ извела смертью, но и природу практически уничтожила! Еле восстановилась, родимая...

- Ой, не уходи снова от темы, - перебил коллегу Сергий, - моему товарищу только волю дай, век будет теории строить, а к сути так и не придет, - подтвердил мои догадки второй древний обитатель обсерватории, - Мы в этих местах родились. Не конкретно в этом здании, конечно, но в палатах Берендеевых. Там лаборатория была особая. Когда раса пра-людей поняла, что дни её сочтены. Когда война окончилась победой одной фракции над другой, умирающие победители поняли, что оставляют после себя фактически пустыню и на остатках технологий создали несколько гибридных геномов, от которых и пошагал по планете новый человек гиперборейской расы.

(Сложно это все... может потомкам будет яснее. Я как мог, дословно, воспроизвел в памяти все витиеватые слова, услышанные из уст «коллег», дабы повесть моя не была ложной. Суть – то я уловил. Но до конца ли? Не ведаю).

- Были удачные опыты, были не очень, - продолжил историю Феофан, - но всем применение нашлось в новом мире. Вот и мы с Сергием из самых первых опытных образцов. В нас создатели такого понамешали, что живём уже который век, службу несём на посту, нам даденном, а размножиться не можем, ибо нет в нас начала, способного потомство зачать.

- Эво как!- несказанно удивился я услышанному, и чуть по другому вгляделся в образы своих собеседников.

- Вот тебе и эво! – беззлобно хмыкнул Сергий, - это уже потом в вашей конструкции кое-чего поправили, чтоб вы землю физически заполняли и род ваш продолжался. Но срок жизни сократили изрядно. До века, не более, при неправедном образе жизни. Теперь ваше бессмертие заключается в потомстве. Мы-то свой срок, рано или поздно, доживем и бесследно со свету сгинем, ну а вы будете жить в детях и внуках своя.

- Доживем, если Сет до нас не доберётся раньше, - вздохнул Феофан, - упустили мы супостата...

- Упустили, - вздохнул в тон товарищу Сергий, - но ничего! Мы просто так не сдадимся. Чай, не лыком шиты!

- Так ваше предназначение заключалось в том... – начал догадываться я о роли моих спасителей в этой истории, выводя суть из запутанных речей.

- Да. Мы вроде как бессменные стражники, что были поставлены здесь гробницу Сета охранять. Только со временем расширили свои роли науку атлантов медленно, но верно познавая. Может оттого глаза и замылились, что целое сражение в Берендеевых палатах проглядели, в сторону мороком не отвели, - подвёл печальный итог Феофан.

- А я вам, зачем нужен? Чего возитесь со мной как с дитём малым?

- Любые знания непременно требуют передачи, - улыбнулся Сергий на мои, излишне эмоциональные вопросы, - нужно, чтобы и гиперборейцы владели тем, чем владели атланты. С освобождением Сета мы в большой опасности. По нам он ударит первым, когда накопит достаточно сил и средств для этого. Он одержим жаждой отомстить нашим ушедшим хозяевам и будет тщательно уничтожать любое упоминание о победителях.

- А если эти знания, доставшиеся людям, позже и нашу расу сотрут?

- Могут, - как-то излишне легко согласился Сергий, - а могут и в статус Богов вознести. Тут уж от человека многое зависит. От его отношения и разумения. Любое знание само по себе нейтрально ведь. Опасным или неопасным его делает носитель оного. Ну, так что, согласен обучаться?

- А у меня есть выбор? - я улыбнулся, указывая руками на неработающие ноги.

- Выбор есть всегда, а вот шанс предоставляется, порой, раз в жизни. Глубо было бы не воспользоваться, - не скрывая радость, Феофан по-дружески хлопнул меня по плечу, радостно встречая моё согласие, - ну что же! Впервые за жизнь, времени у нас не так много, а посему начнём уроки немедля!

- Уроки? Хорошо, начнем же, дорогие учителя! – не без внутреннего удовольствия наградил я новых наставников лестным прозванием, - только вы мне еще вот что скажите, почему за стенами об-сер-ва-то-рии, - с трудом вывел я новое для уст слово, - вы речь ведете, будто простолюдины неотесанные, а внутри сего здания, будто мужи учёные из самого стольного града Киева?

Сергий и Феофан вновь переглянулись и почти хором ответили без промедления:

- Да привычка это...

После чего продолжил речь уже один Сергий:

- То ли места так влияют, то ли еще чего, но выходя в мир, мы словно слабнем, как слабнут наши интеллектуальные и магические способности. Видимо хитрые атланты сделали так, чтоб мы, превосходя обычного человека по всем пунктам, не подмяли под свою руку города и села, в желании стать властителями. По мне так очень предусмотрительно, ибо природа человека непредсказуема.

- Иными словами, - подхватил Феофан, - в стенах обсерватории и близ них мы почти что Боги во плоти, но чем дальше удаляемся от места постоянного обитания, тем меньше в нас остается силы. О, кстати! – спохватился мой новый наставник, пресекая дальнейшие расспросы с моей стороны, - у меня ведь подарок для тебя припасён! Дома! - позвал он явиться маленького домового, - неси накидку!

Ворчащий домовой явился немедля в помещение библиотеки с алым, выстиранным плащом в руках.

Как величайшую реликвию перенял я плащ самого Евпатия Коловрата из рук домашней нежити. В носу, от наплыва недавних воспоминаний предательски защипало.

С тёплой улыбкой наставники наблюдали за моей невольно реакцией:

- Знал я, что по нраву придется накидка. Твой лидер был знатным воином, коль даже монголы почтили его память, накидав огромный курган над телом павшего витязя, - поделился со мной наблюдениями Сергий, - поэтому носи его с гордостью и помни, чтоб надеть его на плечи вновь, тебе придется, для начала, самостоятельно встать с кровати. Поэтому полно лясы точить. Начнем же путь к знаниям немедля!

 

Глава 2. Годы заточения

И потянулись года, наполненные усердным трудом над огромными фолиантами.

Не вижу смысла описывать столь большой, но малоинтересный период подробно, ибо последующие десять лет прошли в смиренном обучении (больше, конечно, в самообучении, особенно с того момента, как я освоил язык пралюдей) и в борьбе с лютым недугом души и тела.

Знания, полученные за десятилетие, я постарался изложить как можно более подробно в другой книге и передать их в целости и сохранности последователям Алого Ордена (в особенности прямым потомкам рода Самославов). Упомяну оные здесь только верхами.

Древние тексты раскрывали передо мной всё глубже и глубже окружающий мир. Невероятно сложный мир! Моё сиюсекундное безумие в Берендеевых палатах оказалось вовсе не безумием, а действительностью, судя по богатому описанию многообразного великолепия окружающих нас, параллельных Вселенных. 

Кто их только не населял! В каких точках они только не соприкасались (как правило, в «местах силы») впуская в ткани нашего пространства – времени тварей столь странных, что служили они начинанием тем ужасающим легендам разных народов, передаваемых из уст в уста сквозь многие поколения.

Где – то в иных измерениях мир был плоским, буквально как лист бумаги, где-то подобен нашему, но иногда, встречались очень сложные описания таких мест, где само время было подвластно для управления существам, их населяющим, что делало структуру этих вселенных весьма и весьма сложным для понимания явлением.

Спустя какое-то время я лучше стал разбираться в кристаллической структуре души. Лучше понимать энергии, текущие в мерцающей глубине.

Мне даже удалось научиться телепортации, без помощи домового, однако столь экстравагантный способ перемещения истребовал столь большое количество сил, что на долгое время истребил те крохи здоровья, собираемого мной по крупицам. Поэтому, переместившись из кельи в келью, я надолго отбил у себя желание практиковаться в этом направлении.

На ошибках учатся. Информация в своем первозданном виде пуста и непродуктивна. Только обращая знания в практику, мы получаем понимание пройденного материала и я старался практиковаться всё свободное время, непременно выделяя час-другой в ясную, погожую ночь для созерцания звёзд.

До кучи, подробно изучив историю атлантов и узнав, что гордый и сильный народ смог при жизни построить целые города в космическом пространстве, я силился определить их расположение в границах Солнечной системы, дабы узрев их, понять теплиться ли в колониях жизнь или они мертвы, как и все сооружения древних, встреченные мной на Земле, на протяжении короткой жизни.

Воистину, срок нашей жизни есть издевательство над нашей любознательной природой! Стоит только надкусить плод знаний, как уже пора увядать, с куском истины во рту... Только поколения людей, смогут поглотить знание до конца и, переварив, воспроизвести качественно новую жизнь. Только поколения...

К слову, следует упомянуть, что определить наличие жизни в космосе и обнаружить вышеупомянутые колонии мне не удалось совершенно, а поэтому я смею возложить данный труд и на ваши плечи, мои дорогие потомки.

Простите за отступление. Продолжим тему, касающуюся истории.

Оружие, сгубившее атлантов, было ужасающей мощи. Благо, что человечество с воинственным характером своим, присущим нашей расе, не достигла столь значительного технологического взлета, иначе, то или иной князь, получив оное оружие в самоличное распоряжение, непременно бы испробовал небесный огонь или красный луч на своём беззащитном соседе. Поэтому, помятуя о печальном опыте пралюдей к прогрессу следует относиться внимательно, с оглядкой на прошлое, дабы вновь не навредить ни себе, ни природе!

Учителей своих я видел чрезвычайно редко, ибо они всегда были заняты изучением чего-либо, в своих, так называемых, лабораториях.

Чрезвычайно редко, являясь, в гости на чашку – другую душистого отвара, величаемого «чаем». В это время наши разговоры чаще всего сводились к текущему положению дел на Руси, или касались достижений и успехов в тех или иных опытах или практиках.

Тем мне менее мне удалось узнать,что Феофан больше всего интересуется изучением природы и даже выводит у себя в лаборатории разнообразных существ и тварей земных, небесных и морских, что я невольно давался диву с тех историй, в которые меня посвящал мой добрый наставник.

К слову, природой, древний ученый, читал и потусторонних существ да духов, признавая последних неотъемлемой частью всего сущего, отчего и создания у него получались гибридными, смешанными и, увы, практически нежизнеспособными.

Сергий, разделяя любовь Феофана ко всему живому, однако предпочитал посвящать своё время изучению обширных образований, таких как лесов, полей, доступных в дневном переходе, рек и озёр. Он считал эти природные массивы чуть ли не живыми существами, как и земные минералы, которые извлекал из недр, посредством глубокой штольни, вырытой им самолично.

Особенно я любил те редкие дни (чаще всего в праздники зимнего и летнего солнцестояния), когда мы, все вместе, собирались в большой обеденной зале, включая домового Дому и любили спорить часами о том, или ином явлении во Вселенной, причём с каждым годом мне удавалось всё достойнее держать речь перед очами двух ученых мужей.

Иногда случались и конфликты, ибо не во всем я был согласен со своими наставниками, которые почему-то старались совершенно не вмешиваться в жизнь простых смертных.

Ярким примером тому послужила история, случившаяся весной 1241 года, когда небольшой отряд монголо-татар, загнал к нам в парадную с десяток перепуганных мирян.

Своим неожиданным появлением и странной внешностью (за годы лежачего положения я буквально слился со своей койкой в единое целое) я напугал мирян еще больше, размазав ненавистных захватчиков по стенам, чем вызвал неблагодарное бегство спасенных прочь. После чего имел весьма неприятный разговор с Феофаном:

- Зачем ты их спас? – чуть ли не с угрозой спросил меня он, едва последний татарин, мучаясь, испустил дух.

- Людям русским помогал.

- Этим что ли? – указал рукой вслед убегающим Феофан.

- Да!

- А эти чем хуже? – грозно спросил наставник, теперь уже указывая на поверженных монгол.

- Но их никто не звал в наши земли!

- Звал! Грозный хан Бату. А до него Чингиз – хан. И они поработили Русь и часть Европейских стран не по своей воле. Природа у них такая. Ты же-бы не стал винить волка за загнанную добычу?

- Волка? Нет! Но Русичи не добыча! Они бы погибли на месте, у меня на глазах!

- Но погибли бы сопротивляясь! У них было право на отпор! А если бы и погибли, то на, то была бы их судьба! Это естественный отбор и не ты его придумал. И даже не атланты.

- Как же чудно и непонятно ты судишь меня, наставник!

- Не чудно, - вздохнул, успокаиваясь, Феофан, - а по законам природы. Поживи с моё, может и поймешь. Все имеет последствия. Любое вмешательство.

Кстати, коль я невольно упомянул дату в повествовании, продолжу в том же ключе.

Иногда, либо Феофан, либо Сергей ходили на большую дорогу, притворяясь малоимущими странниками, дабы выведать последние, грустные вести с большой земли.

Каждый раз, когда добрые хранители передавали мне без утайки очередную новость о падении того или иного княжества или стольного града, мое сердце обливалось кровью и сжималось в провалившейся груди, но особо доставляли страдания известия о монгольском чудо-багатуре, который мог один взобраться на стену, мановением руки распахнуть ворота и в честном бою погубить множество славных, русских витязей, бросивших ему вызов.

Сет в образе Урянгутая, став за два года похода, за свои заслуги, приближенным к хану человеком, успел покомандовать туменом, под своими знаменами похоронив несколько городов, но, насытившись игрой в солдатики, предпочел в конечном итоге вернуться в столицу Золотой Орды к хану Менгу в 1238 году, для того, чтобы издалека тайно распоряжаться ресурсами и силами верховного кагана, через свои советы и подсказки.

В этот же год монгольское нашествие ослабило ход, и разоренные княжества вздохнули с облегчением, наблюдая как грозные захватчики воротили морды коней в сторону диких степей, откуда и пришли.

Обложив тяжелой данью выживших Россиян Северо – Восточной Руси и оставив в счастливом неведении князей Руси Южной, Орда вернулась на следующий год (в 1239) и за два года разбив остатки наших войск, покорив мать-городов Русских - Киев, на третий год похода (в 1242) нескончаемым потоком зла вылились на просторы Европы в царства Польское, Моравийское, Венгерское и Хорватское, успев даже померяться силами с прославленными немецкими рыцарями, с ног до головы облаченных в броню, попросту расстреляв последних из своих длинных луков и добив в болоте неповоротливых воинов.

В этом походе Сет не принимал участие, к тому времени превратившись в серого руководителя огромной орды, которая, с его подачи, с 1243 года стала называться «Золотой»

Все эти годы, нескончаемой вереницей по направлению в степь текли и текли русские невольники – ремесленники, умельцы, крепкие мужчины, пригодные к тягловой работе, красивые женщины и дети, уже обритые на монгольский манер.

В ту же сторону двигались и нескончаемые караваны скрипучих арб, набитых награбленным добром – добыча грозных монгольских поработителей.

Едва последний степняк покинул пределы моей страны, как пришло понимание последствий совершенного – мы на много веков откатились назад, подрубленные в самом корне. Мне не хватит красноречия, чтобы достойно передать, насколько вымотана за годы боев была моя земля – смерть большинства князей и их дружин лишила Русь защиты и профессиональных воинов, мужчин практически выбрали, оставив разоренные деревни и города полупустыми, да и то, большинство спасшихся являлись женщинами и детьми, заблаговременно попрятанными в леса.

В одночасье исчезли десятки уникальных ремесел, были нарушены все политические связи. По большому счету, пребывая под гнетом Ордынским, Россия, в 1242 году как никогда более, была близка к полному вымиранию и истиранию из скрижалей истории, и это ни смотря на то, что мы достойно сражались на протяжении всего времени небывалых нашествий (за один взятый Киев враг потерял до двухсот тысяч сабель. Нереальная цифра по нашим временам).

Пользуясь нашим бедственным положением, не дремали и прочие враги. В 1240 году, жарким летом высадился на берегах далёкой Невы, что протекает в княжестве Новгородском. Враг, величавший себя шведами, был крепко бит мал<