Глава 5 часть 1.Поиски путей.

 

- Вот ведь ерунда! - бубнил я себе под нос. - Что, вообще, происходит?

Шла уже сорок пятая минута, как я взгромоздился верхом и что-то у меня не клеилось. Я был на молодой кобыле Лейси. Мы неспешно работали в бочке, когда мне пришла в голову мысль попробовать на ней осаживание. Я попросил ее остановиться с шага, что она с готовностью исполнила. Я натянул повод. Ясно же, что для осаживания надо натянуть повод. Вначале я потянул, как мне представлялось, легонько. Но она не осадила. Я усилил давление. Ответа не последовало.

Несколько минут я понемногу усиливал давление и в конце концов уже даже откинулся назад, для увеличения рычага. По моим прикидкам, там должно было получаться не менее тридцати килограмм силы на трензеле - почти весь мой тогдашний вес. Кобыла, получается, давила мне на руки с той же самой силой.

Это продолжалось еще некоторое время, потом у меня начали болеть руки да и вообще, мне это надоело. Пришлось бросить эту затею. Я намотал повод на рожок своего ковбойского седла и посмотрел на руки, которые порядком болели от поводьев. Я потер руки, думая: "Вот ведь, кобылья дочь. Рот у тебя просто каменный."

- Как дела? - внезапно услышал я голос Старика из-за спины.

Застигнутый врасплох, я перестал тереть руки, взял повод и повернул кобылу в его направлении.

- Нормально, - пробубнил я. - Все хорошо.

- Как тебе кобыла?

- Неплохо, - сказал я, выдавив из себя улыбку и погладив кобылу по шее.

- Я видел, - кивнул он. - Так над чем вы работали?

- Работали?.. - Я поймал себя на том, что непроизвольно тер свои руки, пытаясь погасить чувство жжения в ладонях. - Ну мы тут... Я думал попробовать...

- Заставить ее постоять на месте?..

- Что?

- Постоять, - сказал он, ставя ногу на нижнюю планку ограды. - Я заметил, что вы стояли на одном месте довольно долго. Ты работал над тем, чтобы заставить ее стоять на месте?

- Ну... Да... Вроде того...

Старик задумался и слегка кивнул. Он плавно потер подбородок рукой и облокотился обоими локтями на верхнюю перекладину ограды бочки.

- Думаю, она поняла. - сказал он, немного кивнув.

- А, что?

- Кобыла. - Он равнодушно показал на лошадь. - Думаю, она стоит на месте очень неплохо.

- А, да. - Согласился я со знанием дела. - Делает успехи.

- Тогда стоит поработать над чем-нибудь еще. А то кажется, что она только и делает, что стоит на одном месте.

- Ага. - Согласился я. - Пожалуй, можно поработать над переходами.

- Думаю, можно. - Он снова дотронулся рукой до подбородка. - Но было бы лучше, если бы ты поучил ее осаживанию.

- Осаживанию?

- Ну, да. Стоит, пожалуй, позаботиться о том, чтобы она умела выполнять осаживание перед работой над переходами.

- Ну, не знаю... - меня просто передернуло от такой идеи. - Не уверен, что она сложена для осаживания.

- Да? - Тень улыбки скользнула по его обветренному лицу. - Но попробовать все же стоит, как думаешь? Не узнаешь, пока не попробуешь.

- Ну... Я уже, вроде как, пробовал... Но не похоже, чтобы это ей сильно нравилось...

- Понятно. - он снова кивнул. - Но давай еще разок попытаемся. Ты как?

- Можно. - Небольшие нотки сарказма попали в эту фразу. - Но я все же не думаю, что ей понравится.

Я последний раз потер руки, подобрал повод и начал понемногу усиливать давление на трензель. Я подержал повод натянутым еще несколько секунд, пока мои намятые руки не начали снова болеть. Я убрал давление и посмотрел на Старика.

- Видите, - сказал я, - ей это не особенно нравится.

Старик немного кивнул и пошел ко входу в бочку, что находился на другой ее стороне. Он открыл ворота, прошел через них и плавно их за собой закрыл. Подойдя к нам, он первым делом потрепал Лейси по шее, затем попросил, не мог бы я еще раз попробовать. Я согласился, попытавшись, тем не менее, показать своим видом, что считаю затею безнадежной.

Я снова подобрал повод и натянул его. И снова Лейси навалилась мне на руки и вытянула шею.

- Хорошо. - Сказал Старик. - Похоже, я знаю, в чем проблема.

Ну вот. Наконец то он заметил то, что я пытаюсь до него донести. Кляча не хочет осаживать. Самое время это понять. Честно говоря, я был немного удивлен. Обычно на то, чтобы разобраться что к чему у него столько времени не уходило.

- Не возражаешь, если я попробую? - спросил он.

- Нет, - сказал я в легком изумлении. - Совершенно не возражаю.

С этими словами я начал было слезать с лошади, но Старик сказал мне оставаться верхом. Он мягко взял в руки повод стоящей рядом с ним лошади. Мне свои руки девать было некуда и я положил их на бедра. Он начал мягко убирать провисание повода, но затем немного подотпустил. Подождав пару секунд он снова принялся убирать провисание повода. И снова за этим последовала внезапная остановка натягивания и отдавание повода. Он проделал это еще три раза, а на четвертый я почувствовал, как Лейси перенесла вес на задние ноги. Старик еще раз повторил свои действия с прикладыванием и устранением давления и Лейси мягко подобрала нос и практически незаметно сдвинулась назад. Один шаг, другой, а затем и третий - все спокойно и легко.

Старик расслабил руки и Лейси прекратила осаживать. Он опустил поводья и слегка похлопал кобылу по шее. Следующий раз он взял повод только через несколько минут. Когда он снова приложил легкое давление, кобыла поколебалась несколько секунд, ровно столько, чтобы я начал верить, что прошлый раз это была просто случайность, и начала осаживать. На этот раз она шагала немного быстрее но даже мягче, чем в прошлый.

Когда она прошла метра три, Старик снова оставил поводья и погладил Лейси.

- Я думаю, что она не так уже и против осаживаний, - сказал он. - Поработай еще немного над этим с ней. Просто не пытайся так сильно тянуть и запомни, что она осаживает не от трензеля. Трензель только для того, чтобы ты мог чувствовать ее рот. - Сказал и вышел за ограду, оставив меня в недоумении по поводу того, что только что произошло.

Пока я наблюдал за тем, как он скрывается за конюшней, в моих ушах звенели его слова. Что значит, что я "осаживает не от трензеля"? Ерунда какая-то. Конечно же, она осаживает от трензеля. Для этого он и нужен во рту. Или нет?

Мы прошагали еще несколько кругов, но я так и не попросил осаживания. Слова Старика привели меня в замешательство и я никак не мог понять, что именно они значили. То, что он сказал меня практически парализовало и уж точно удерживало меня от того, чтобы еще раз попробовать.

Позже, когда я уже отвел Лейси на пастбище на остаток дня, я вернулся в конюшню и начал прибивать новые доски в деннике, примыкавшем к амуничнику. Вот уже несколько дней я занимался тем, что менял подгнившие доски и сегодня намеревался завершить это, если мне не найдется более срочного дела.

Думаю, мне оставалось забить еще самое большее три гвоздя, когда в проходе показался Старик. Он несколько секунд простоял на одном месте, как будто бы наблюдал за моей работой, а затем достал из кармана пачку сигарет. Я успел забить два гвоздя, когда я начал понимать, что вряд ли он стоит, чтобы насладиться моим плотницким мастерством. Я ощутил кожей, что он пришел для того, чтобы у меня была возможность задать мучавший меня вопрос про неиспользование трензеля для осаживания Лейси.

- Ну как? - спросил он, и зажег сигарету.

- Да нормально всё, - сказал я, забивая последний гвоздь.

Я посмотрел на него, повернувшись, чтобы положить гвозди и молоток, после чего взял доску и приладил ее на место. Она замечательно встала, но тут я понял, что мои гвозди с молотком лежат от меня в добрых трех метрах. Надо было положить доску и дойти за инструментом. Других вариантов не было.

Я не хотел выглядеть в глазах старика, как идиот, который забыл взять инструмент, и сделал вид, что просто примерял доску. Я приложил ее и начал смотреть, как она подходит. Прошло значительное время, пока я решил, что можно делать вид, что я удовлетворен, как доска (которая была специально отрезана для этого места) подходит к дыре. Так что я вытащил доску из ее места и положил на пол. Затем я взял горсть гвоздей и молоток с видом, будто изначально планировал так поступить. Я зажал несколько гвоздей между губами, как поступают _настоящие_ плотники и запихнул молоток за пояс. После этого я спокойно приложил доску на ее место и начал прибивать ее к стене.

Старик при этом не сдвинулся с места. Он просто стоял, как будто наблюдать, как я прибиваю доску было самым важным делом на сегодняшний день. Прибивание доски не заняло много времени, но по окончании стало очевидно, что Старик никуда не уйдет, пока я не сформулирую вопрос, которого он ожидал.

- Лейси сегодня была хороша, - между прочим упомянул я, разглядывая результат своего труда.

- Похоже что у нее хорошо получается. - добавил он, выпустив клуб дыма. - Как она осаживала после моего ухода?

- Ну... Вообще-то... Нам не подвернулось удобного случая попробовать.

- Вот как?

- Да, - сказал я с оттенком смущения в голосе. - Похоже я совсем не понял, что Вы имели в виду, когда сказал, что я не должен использовать трензель.

Я поднял глаза на старика. На его лице играла легкая улыбка. Он затянулся табачным дымом, слегка кивнул и показал мне пойти за ним в амуничник.

Я положил молоток на груду досок и последовал за ним через дверь только для того, чтобы увидеть, как он рассматривает висящие уздечки. Он протянул руку и взял одну старую кожаную уздечку с обычным трензелем. Кожаный повод был немного путаный. Он крепился к кольцам трензеля потайными винтами. Он немного покопался, пока расправил поводья, затем передал мне уздечку с трензелем, в то время как повод оставил у себя в руках.

- Возьми трензель в руку, - сказал он. Дым от сигареты при этом пузырями вырывался из его рта, заставляя его немного скосить глаза, - а узду надень на руку.

Я положил уздечку на выпрямленную правую руку так, что налобный ремень оказался над локтем, а трензель зажал в кулаке.

- Хорошо. Закрой глаза и скажи мне, когда почувствуешь, как я тяну за повод.

Я закрыл глаза и стал ждать. Через несколько секунд я ощутил движение трензеля, не ничего не сказал, потому что это было не то, что называется словом "тянул".

- Ничего не чувствуешь? - спросил он.

- Нет.. То есть, да. Ну, вроде.

- Определись.

- Да. Думаю, да. Я что-то почувствовал.

- Ладно, хорошо. - Я почувствовал, что трензель вернулся в расслабленное положение. - Теперь, когда почувствуешь что-нибудь на трензеле, сделай шаг в сторону давления. Понял?

Я кивнул и начал ждать того, что он потянет. Я ощутил легчайшее движение. Я едва его почувствовал, но точно знал, что оно там есть. Как только я его почувствовал (конечно, я хотел быть хорошим учеником), я шагнул вперед, по направлению к давлению.

- Очень хорошо. - даже с закрытыми глазами я слышал улыбку в голосе Старика. - Давай еще разок.

Я снова расслабился и приготовился ожидать движение трензеля. В этот раз давления было еще меньше, но, желая показаться хорошим учеником, я двинулся в сторону давления в момент, как только его почувствовал.

- Замечательно, - снова похвалил он. - А теперь скажи мне вот что. - Я открыл глаза и посмотрел на него. - Я тянул тебя за трензель?

- Тянул? - Я был немного озадачен. - Нет, не тянул.

- Ты ощущал, что тебе приходится сдаться давлению?

- Нет.

- Тебе было легко сделать то, что я тебя просил?

- Да, сэр. - я почувствовал озарение - Мне было действительно легко.

- Ну... - сказал он, снимая оголовье с моей руки и аккуратно вешая его на место - Мне тоже было легко.

С этим и словами он сделал последнюю затяжку и покрутил сигарету между пальцев так, что огонек остался без табака и затух. Остаток табака отправились на землю вместе с остатками бумаги, которыми он был обернут. Старик втоптал своим сапогом это все в землю и вышел в дверь.

Глава 5, часть 2.

 

На следующий день я взял Лейси, почистил ее, поседлал, надел ей повод и вывел в бочку на нашу ежедневную тренировку. Оба мы были в хорошем расположении духа, как я сейчас вспоминаю. Не прошло и двух минут, как я был верхом и начал нашу обычную работу. Шагом, полувольт направо, полувольт налево, остановка на несколько секунд и повтор с начала. Минут через десять я решил, что пришло время попросить ее осадить.

Лейси остановилась неплохо и спокойно стояла, когда я начал постепенно выбирать провисание (в ковбойской езде повод провисший) повода. Я очень хотел быть мягким и спокойным, как Старик вчера, когда демонстрировал мне осаживание и когда работал со мной на конюшне.

Вначале ничего похожего на ответ от кобылы я не почувствовал, хотя и использовал очень легкое давление. Я готовился увеличивать давление, но внезапно меня поразила мысль. Когда старик дал мне почувствовать давление на трензеле в моем кулаке, он заставил меня закрыть глаза. Мне показалось, что это было важной частью этого опыта, хотя я и не понимал, в чем эта важность могла заключаться. Может быть, мне не надо было видеть, когда он начал работать, а быть может, что закрытые глаза должны были усилить чувствительность. Как бы то ни было, мне тогда показалось, что это был очень важный момент и тогда я сел глубоко в седло, чуть набрал повод и закрыл глаза.

Внезапно для себя я ощутил в поводе то, что раньше проходило мимо моего внимания. В поводе было немного связи, чуть-чуть податливости, легкое подергивание трензеля, небольшие толчки носа, едва заметная сдача в затылке. Все это я почувствовал за несколько секунд. Я отдал повод, затем снова начал набирать его, чтобы ощутить другой широкий диапазон движений через повод. И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Пока я пытался дешифровать все эти движения, что я чувствовал через повод, я почувствовал нечто совершенно другое. Лейси перенесла вес назад! Нет, не сильно. Более того, если бы я ждал этого движения, я никогда не почувствовал бы его. Я смог это почувствовать, только потому, что мои глаза были закрыты.

Немедленно я отпустил то незначительное натяжение, что я прикладывал, открыл глаза и потянулся вперед, чтобы погладить лошадиную шею. Я посидел без движения несколько секунд и снова попробовал. Закрыв глаза, я выбрал провисание повода и когда ощутил контакт со ртом, просто подождал. Думаю, прошло не более шести секунд, когда я почувствовал значительное количество очень легких ответов от кобылы. Менее, чем через десять секунд я ощутил новое смещение веса назад и снова перестал прикладывать давление. Я проделал это еще три раза, когда, практически безо всякого давления на трензеле, она сделала несколько шагов назад!

Я был шокирован, что кобыла осадила при столь незначительном давлении, так что просто бросил повод. Я хотел поделиться восторгом со Стариком, но его нигде не было видно. Восстановив самообладание, я вернулся к работе с Лейси по той же программе. Менее чем через пять минут она осаживала на пять, десять, пятнадцать шагов за раз, с таким легким давлением, что я едва верил, что это вообще возможно. Но поверьте моему слову, так оно и было.

Позже тем же днем я взахлеб рассказывал Старику, чего мы сегодня достигли с Лейси, но, как обычно бывало, он ничем не обнаруживал какого-либо восхищения. Он сидел, терпеливо слушая, что я говорил, время от времени слегка кивая головой, но, похоже, совершенно не разделял моего восторга. Мне помнится, он дождался, когда я закончу и закурил сигарету. Откинувшись на спинку кресла и глядя на пастбище, он выпустил первый клуб дыма.

- Каждый раз, когда ты пытаешься силой победить лошадь, - сказал он низким, безэмоциональным голосом, - они всегда будут тянуть в ответ. Идея в том, что даже в этих битвах лошадь все равно пытается понять, что же ты хочешь. Грустно, что ты в этот момент занят этой борьбой и ни за что не почувствуешь этих попыток. Похоже, что ты, наконец, прекратил в себе эту битву.

В тот момент для меня это были просто слова. Я не видел в них большого смысла. Может, потому, что был сильно молод, или потому, что меня тогда больше захватывало то, что тогда произошло между мной и Лейси. Как бы то ни было, прошло много лет, пока я понял, ЧТО мне сказал тогда Старик.

Глава 5, часть 3.

 

Меня попросили как-то поработать одного мерина. Этот мерин никак не хотел делать подъемы. Я работал его уже более часа и не достиг вообще ничего. «Почему все так сложно?» Это было все, о чем я мог думать на тот момент.

Это был довольно молодой конь. Его начали работать всего полтора месяца назад, но в моей практике это был единственный конь, до которого доходило на столько туго. Выглядело так, как будто он вообще ничего не понимал. Наоборот. Чем больше я старался его выслать вперед, тем меньше он на самом деле двигался. Работа стабилизировалась на том, что мы очень медленно ходили по маленькому вольту, если вообще двигались.

Владелица стояла возле ограды все то время, пока мы работали и выглядела очень подавленной тем, что я ничего с ним не могу сделать. Я не мог ее в этом винить. Я сам уже был весьма расстроен. Я начинал уже думать, что нет никакой возможности заставить его делать, что я хочу. Я уже попробовал все, что я знал. Я сжимал его шенкелями, я бил его пятками, шлепал его чомбуром. Я двигал поясницей, с расчетом, что стоять на месте ему будет некомфортно. Я попробовал все, что мог придумать, но ничего не сработало. Чувство огорчения начало меня захватывать. И что того хуже это чувство начало сменяться каким-то первобытным желанием ЗАСТАВИТЬ эту лошадь ответить, чего бы то не стоило. Я очень не люблю такое состояние, но я никак не мог от этого отделаться.

Я решил взять паузу. Я слез с коня и передал его хозяйке.

- Все, насовсем? - безысходность сквозила в ее словах.

- Пока нет. - сказал я. - передохну пять минут.

- Я его и от прошлого берейтора таким же забрала. - в ее словах слышалось отвращение – Он утверждал, что подъемы стали лучше, но на деле стало только хуже. Может, стоить одеть шпоры? Тот тренер был в шпорах.

- Я стараюсь обходиться без них без крайней необходимости. - Я потрепал мерина по лбу.

- Не понимаю, почему каждый раз с ним приходится воевать. Ему было бы намного проще просто делать то, что от него хотят, но он даже не пытается!

Тут меня как громом ударило. Ее слова будто бы перевернули мое восприятие мира. Это было как раз то, что говорил мне Старик много лет назад. Слова про битвы с лошадьми всплыли у меня в голове и теперь стояли огненными буквами перед глазами. Понятно, почему ничего не получалось. Блин! Я все это время потратил на то, чтобы с ним драться. Даже если он пытался сделать то, что я от него хотел, у меня не было ни единого шанса понять это. Я делал очень многое одновременно и времени на то, чтобы чувствовать уже не оставалось. Я ждал, что он сделает подъем СРАЗУ. Поступая так, я пропускал то, что в конце концов могло сделать подъем возможным – его попытку.

Я взял пару минут на то, чтобы перевести дыхание и потом снова вывел мерина на средину круга и сел верхом. На этот раз я был готов совершенно изменить подход. Вместо того, чтобы пытаться заставить его отвечать на мои посылы, я хотел позволить ему попытаться определить правильный ответ. И что еще более важно, я был готов слышать, что мне будет предлагать конь. Я собирался взять то, что он мне был готов предложить и продолжать с этой точки.

После того, как я сел верхом, я попросил мерина двинуться вперед тем, что чмокнул губами и чуть-чуть приложил ногу к его бокам. На этот раз я почувствовал кое-что, чего я не чувствовал ранее. Это было как бы волна импульса на шаг или два. Не очень большая, надо сказать. Как будто что-то вытолкнуло его снизу-сзади. После одного-двух шагов импульс иссяк. Я позволил ему пройти по инерции еще пару шагов и снова приложил немного ноги и снова чмокнул губами. И снова его как бы подхватила волна, пронесла несколько шагов и иссякла.

Меня осенило, что, возможно, эти небольшие импульсы и были как раз теми его попытками, которые я искал. Если это были как раз они, на что я надеялся, возможно, я смогу из них сложить подъемы, как я когда-то сделал осаживание с Лейси много лет назад. Я должен был наградить эту попытку устранением давления и снова выслать его до того момента, как волна импульса иссякнет.

Я попросил еще немного движения вперед, прижав шенкеля и чмокнув, и снова я почувствовал волну. Как только я почувствовал увеличение его движения вперед, я убрал давление, но на этот раз я приложил другое давление до того, как иссяк импульс. Почти мгновенно я почувствовал другую волну и, столь же быстро, убрал давление. Он чуть ускорил шаг и поддерживал его три или четыре шага, на момент, когда я ощутил небольшое уменьшение импульса. Я снова приложил шенкеля и чмокнул, он снова расширил аллюр и я снова убрал давление. Так продолжалось несколько следующих минут. Я раз за разом прикладывал давление, его шаги становились быстрее и он все дольше мог поддерживать движение более быстрым аллюром.

Я не заметил, как медленный шаг, который казался единственным вариантом, через очень небольшое время перерос в размашистое, импульсивное движение вперед. Все тело мерина двигалось более свободно. Он был более сфокусирован на работе и заметно больше желал двигаться. Кроме того, мне больше не приходилось даже прикладывать шенкеля. Я просто чмокал, когда мне казалось, что немного уменьшился импульс. Этого было достаточно, чтобы он снова увеличил свой аллюр.

Мы продолжали двигаться быстрым шагом несколько кругов, когда я решил попробовать переход в рысь. Я сделал, как в самом начале - немного приложил шенкель и чмокнул губами. Я ощутил большой толчок от лошади и без промедления отпустил давление. До момента, когда он мог затормозиться, я быстро повторил посыл и получил другой, даже больший толчок. Снова устранение давления и еще один, более мягкий посыл, и мерин перешел из быстрого шага в небыструю рысь. Он двигался спокойно, прорысив метров десять-пятнадцать, когда я снова ощутил, что он собирается увеличивать импульс. Но это был совсем другой импульс. Вместо плавного, сфокусированного движения, что мы имели на шагу, это было тяжелое, беспокойное движение.

Ощущение было на столько некомфортное, что я решил перевести его обратно так быстро, как только мог. В конце концов, если у него проблемы с тем, чтобы нести меня на рыси, заставлять его означало только усугублять проблемы. Так что я расслабился в седле, очень легко подобрал повод, и попросил шаг. Мерин глубоко вздохнул, опустил голову и перешел в быстрый шаг.

Мы прошли шагом примерно половину круга, когда я снова попросил переход в рысь. В этот раз я чмокнул, но не стал прикладывать шенкель. Он ускорился, но не в рысь, так что в следующий раз вместе с чмоком я приложил шенкеля. В этот раз он поднялся в рысь без раздумий. Через десять-пятнадцать метров, до момента, как он устанет, я попросил его снова перейти в шаг, и он снова принял тихое и расслабленное состояние.

Минут через пять таких повторов, он смог поддерживать рысь более длительные периоды времени. Скоро я смог высылать его в рысь с очень легкого посыла, иногда даже просто чмоком, делать переход всего за пару шагов. Я давал ему порысить столько, столько ему было комфортно. С каждым подъемом, казалось, он больше и больше уверялся и во мне и в себе и вскоре мы рысили целый круг вокруг бочки без отрицательных эмоций.

Хотя он был весьма расслаблен на рыси сам по себе, но легкость подъемов меня действительно поразила. С того момента, как я перестал с ним драться и начал награждать его усилия, он стал очень сильно хотеть угадать, что я от него прошу. И битва и замешательство, казалось, испарились, и появилась совершенно новая лошадь.

Это было действительно воодушевляющее событие для меня не только из-за того, что мы сломали лед и научились подниматься в рысь, но из-за того, КАК мы это сделали. Мы начали с полуторачасового боя, расстроившего и его и меня, а потом за пару десятков минут начали выполнять мягкие спокойные подъемы. Это было чересчур хорошо, чтобы быть правдой, но так оно и было. Эта лошадь "одним взмахом копыта" изменила мой взгляд на то, как и почему лошади отвечают на посылы, которые мы им даем. Это был, действительно, просветляющий опыт.

Глава 5, часть 4.

 

Несколько лет назад меня попросил друг помочь обучить его арабского мерина делать менки в воздухе. У этого мерина было выездковое прошлое, и раньше он спокойно делал менки. Однако прошло уже более года с момента покупки, а мой товарищ так и не смог заставить его сделать ни одной.

Когда они вышли, мне стало ясно, что друга что-то гложет. Ему не нравилось работать с этой лошадью. Мерин вызывал у него весьма грустные чувства.

- Похоже, меня здорово надули, - сказал мне приятель. - Я пытаюсь сделать менку с момента покупки, но чертовски упертый. Ни одной мне так и не сделал.

- Хорошо. Давай взглянем. Возможно, он просто не понимает, что ты от него требуешь.

- Не понимает он, как же! Все он прекрасно понимает. Он просто не хочет ничего делать.

- Давай уже начнем, а там поглядим, как пойдет.

Он сел в седло и сразу же начал рысить. Затем, почти без промедления он перешел в галоп и начал нарезать круги вокруг манежа. Сначала я подумал, что он просто разогревает лошадь. Но вскоре понял, что это не так. Он выходил на центральную линию ездой налево, потом внезапно переносил вес направо и дергал повод в том же направлении, в стремлении поменять ногу. Застигнутый врасплох и совершенно выведенный из равновесия конь вздергивал голову и немедленно вываливался из галопа в рысь. Это разозлило парня, который впился мерину в бока шпорами. Конь дёрнулся, сделал небольшую свечку, но все же поднялся с правой.

- Ну вот! Видишь! - Крикнул мне товарищ с той стороны манежа. - Он просто не хочет менять ноги.

Да, такое мнение могло существовать. Но был и другой взгляд на ситуацию. Он был в том, что у лошади не было возможности сделать менку, когда ее так бесцеремонно сбивали с баланса. Еще одна вещь была мне совершенно очевидна, хотя я и наблюдал за ними всего ничего. Лошадь была не только хорошо тренирована. Выглядело, что она очень сильно желает «выслужиться». Конь хотел сделать переход даже после того, как всадник его практически свалил с ног.

Я попросил друга начать по-новой, но плавнее. Я считал, что лошадь сделает менку, если он будет нормально сидеть в седле и немного изменит команду. Это я ему попытался объяснить. На его лице было написано, что он не очень-то понимает, что я хочу и зачем. Я сказал, что им обоим надо пропустить через себя саму идею смены ног, вместо того, чтобы выпрыгнуть в середину манежа и надеяться на лучшее. Весьма для меня неожиданно товарищ согласился с идеей и вскоре он снова был в седле.

Первым делом требовалось достичь того, чтобы они были «на одной волне». Я попросил, чтобы они начали рысить на большом вольте, сначала в одном направлении, а затем, пересекая середину манежа, в другом. Должна была получаться большая восьмерка на рыси с центром в середине. Каждый раз, когда они пересекали центр и меняли направление, я просил друга переложить лошадь, но настолько мягко, как он только может. Так, как если бы он просил бы сделать менку, но на рыси. Вначале его переложения были большие и дерганые. Он прикладывал много внешней ноги и висел на поводе. Однако чем больше он работал, тем мягче становились его перекладывания. Через некоторое время он уже не висел на поводе, и его тяжелая работа ногой изменилась до небольшого переноса веса.

Когда стало ясно, что он готов двигаться переходить на галоп, я попросил его подняться, но двигаться только по часовой стрелке. Он мягко попросил лошадь подняться, и лошадь ответила совершенно спокойно, поднявшись с правой ноги и спокойно начав двигаться по вольту. Они сделали порядка четырех кругов, когда я попросил его следующий раз, когда они пересекут центр манежа, перевести в рысь, сделать мягкое переложение и поменять направление. Потом, когда они двигались налево, я попросил их подняться в галоп, что они сделали без усилий. Я попросил их выполнять это в разных направления еще несколько раз и каждый раз переходить в рысь при пересечении середины, перекладывая «как бы на менку» и затем поднимая с правильной ноги.

Через пятнадцать минут такой работы, начало происходить нечто совершенно необычное. Когда они, двигаясь по часовой стрелке, подходили к середине, конь начинал смещаться в направлении движения против часовой стрелки. Всадник поправил мерина и продолжил двигаться по часовой стрелке. Однако, в следующий раз, проходя через центр, мерин еще раз начал клониться по направлению к противоположному движению. В этот раз всадник натянул поводья и остановил коня.

- Вот ведь блин! Видишь, как он вываливает плечо? Уносит меня с круга.

- Хм. Может он не просто уносит тебя с круга, может это что-то еще?

- В смысле?

- Ну, - предположил я, - мы же готовим его к менке сейчас. Может, он пытается нам сказать, что он готов к ней?

- То есть… Ты хочешь мне сказать… Что валить плечо это такой способ сказать, что он может сделать менку?

- Не знаю. Но давай разрешим ему попробовать. Заодно и выясним.

Было видно, что всадник весьма сомневался в моих словах. Я, должен признаться, сам сомневался. Тем не менее, это было очень необычно, чтобы лошадь, которая спокойно двигалась в одном направлении на галопе, внезапно тянула в другое без каких-либо причин. Это просто не имело никакого смысла.

Как бы то ни было, человек начал все упражнение снова. Через несколько минут он поднялся в галоп и ехал ездой направо. Примерно через три круга, в момент, когда они проезжали центральную линию, мерин начал тянуть влево. В этот момент, человек легко сделал постановление влево и просто от этого мерин сменил ногу, и сделал это без отставания. Они проехали еще один круг и в момент, когда они пересекали цента, человек слегка потянул повод направо и его лошадь поменяла ногу направо.

И вот что интересно в этой истории. Лошадь не только пыталась сделать то, о чем ее просят, но и пыталась показать нам, что знает, чего мы хотим. И более того, он даже пытался сказать нам, КОГДА он готов сделать это! Если бы мы смотрели на то, что он хочет двигаться против поворота и просто сказали бы "валит плечо", мы бы пропустили все его усилия объяснить это нам.

Много людей научены искать плохое в том, что делают лошади. Им иногда очень сложно искать хорошее. В этом кроется проблема. Ведь даже если наша лошадь пытается делать все возможное, чтобы угодить всаднику, мы, может, никогда этого и не увидим. Мы не замечаем небольших вещей, из которых потом строятся большие свершения. Мы часто сразу ищем больших свершений, таких как идеальная менка или скользящая остановка и при этом пропускаем основное. Пропускаем попытку лошади сказать, что она понимает наши запросы.

Лошади очень чувствительные животные. Даже небольшое встряхивание уха, расслабление челюсти или подергивание мускула - все это что-то, да значит для них. Очень часто только эти незначительные сигналы указывают на самое сердце больших свершений, которые мы ждем. Но, когда мы их проглядели, уже никогда не сможем сказать, были ли они или нет. Как следствие этого, мы становимся расстроенными от того, что лошадь нас не понимает, а лошадь расстраивается, что мы ее не понимаем. А это очень разрушает доверие.

Мне кажется, что если мы будем искать, находить и затем награждать эти маленькие попытки, мы откроем совершенно новую дверь к коммуникации. А это, в итоге, поможет нашим лошадям найти в нас надежных лидеров, которым можно доверять.

И я полагаю, что они все это предложат нам. Надо только дать им такую возможность.