Осень 1993: «Бить в центр с размаху, желательно в зубы и желательно ногой»

 

Разумеется, "акумам" такая "реформа" не нравилась и они пытались сопротивляться.

К сожалению, это сопротивление возглавила не Церковь (причины этого см. в главе VIII), а компартия, сыграв на том, что до "реформ" людям жилось лучше. 30 ноября 1992 года Конституционный суд вынес по "делу КПСС" компро­миссное решение: запрет Ельциным высших структур КПСС и КП РСФСР соответствовал конституции; но первичные организации партии имеют право действовать в соответствии с законом. На этой основе 13-14 февраля 1993 года про­шел "восстановительный" съезд компартии РФ. Так, опираясь на старые структуры по всей стране и на недовольство народа, коммунисты стали ведущей оппозици­онной силой в ельцинской России.

Многие советологи увидели в этом опасность коммунистического реванша. Но как заметил политолог А.С. Ципко: «Следует учесть, что свобода от коммунизма была приобретена путем утраты собственной страны – СССР, то есть исторической России, путем утраты значительной части государственного суверенитета, экономической и духовной безопасности. Именно по этой причине антикоммунизм и антисоветизм сейчас крайне непопулярны в России. Это очень трудно понять на Западе... Трагедия состоит в том, что у нас сейчас нет политической силы, имеющей право судить моральным судом и коммунистов, и созданный ими режим». Ведь пришедшие к власти демократы «начали творить собственные преступления, призывать к гражданской войне с законно избранным парламентом, откровенно оправдывать социальный дарвинизм, коррупцию... Парадокс состоит в том, что победа над коммунизмом привела в целом в ухудшению морального климата в России, к снижению способности негодовать по поводу преступлений большевиков»[700].

Свою лепту в дискредитацию противников коммунизма вносили и антикоммунисты, подобные Новодворской, которая призвала к американской военной оккупации России и заявила:

«Я ненавижу эту державу, кровожадную, как хорек, шершавую, как наждак, ограниченную, как Устав караульной службы... я ненавижу ее шесть веков, и мою ненависть к этой вечной зоне вместе со мной не похоронят, она будет летать над Россией... Держава Российская потерпела фиаско. Не потому, что была слаба, а потому, что была подла. Она историческая клякса, нонсенс... СССР казался таким прочным, а где теперь? РФ тоже не из базальта. Ну-ка, скажи, поверит в эту прочность еврейское неверие мое?»[701].

На этом фоне КПРФ и стала выглядеть "меньшим злом" в глазах среднего человека. Конечно, это произошло и из-за того, что новые правители, начиная с Ельцина, сами были видными номенклатурщиками и потому не были заинтересованы в раскрытии порочности и антирусской сути богоборческого режима компартии, против которого ведь боролись не только враги России (маскируя этим свои подлинные антирусские цели), но и многие русские патриоты.

В то же время КПРФ в качестве главной оппозиционной силы оказалась для "реформаторов" и выгодным "козлом отпущения" за нараставшую разруху (мол, во всем виновато предшествующее правление коммунистов, которые и сейчас мешают реформам), и пугалом для интеллигенции (КПРФ вернет тоталитаризм), на фоне которого Ельцин старался сам выглядеть "меньшим злом"; это также позволяло подверстывать под КПРФ и всю патриотическую оппозицию для ее дискредитации.

Наиболее заметной некоммунистической оппозиционной организацией в первое время был "Гражданский союз", созданный в июне 1992 года представителями директорского и депутатского корпуса (во главе с А.И. Вольским и вице-президентом А.В. Руцким); они пытались изменить курс "реформ" переубеждением "реформаторов", но, поняв нереальность этого, ГС через несколько месяцев сник.

Более решительными в своих программах были небольшие патриотические организации:

– как немонархические: Российский Общенародный Союз депутата С.Н. Бабурина, Русский Общенациональный Союз И.В. Артемова, Национально-Республиканская партия Н.Н. Лысенко, Конституционно-демократическая партия депутата М.Г. Астафьева и Н.А. Нарочницкой;

– так и православно-монархические: Союз православных братств игумена Кирилла (Сахарова); Союз "Христианское возрождение" В.Н. Осипова, Российское Христианское Демократическое (с 1995 года Державное) движение конституционного монархиста депутата В.В. Аксючица и др.

Все они были самодеятельными группами энтузиастов, не имевших церковной поддержки и возможности влиять на ход политических событий, но дававших в основном правильные политические оценки, а монархисты к тому же способствовали распространению русской идеологии.

Прежние же круги "Русской партии" не нашли в себе единства и сил для превращения в политическую структуру; кто-то пытался по-прежнему добиваться частных уступок от уже новых властей, многие примкнули к КПРФ, создав совместно в октябре 1992 года Фронт национального спасения (сразу же запрещенный), а православная низовая часть влилась в новые, упомянутые выше патриотические организации. В феврале 1992 года они провели Конгресс гражданских и патриотических сил, на котором было создано Российское Народное Собрание. Но без финансовых средств дальнейшего развития оно не возымело.

Не дремала и госбезопасность: работа Конгресса была едва не сорвана скандальным поведением незвано появившейся "Памяти" (Д.Д. Васильева); кроме того, уже неделю спустя возникла параллельная структура с той же аббревиатурой РНС: "Русский Национальный Собор" под руководством отставного генерала КГБ А.Н. Стерлигова.

Подконтрольная органам госбезопасности "Память" продолжала играть роль пугала для Запада, которым демократы выбивали себе поддержку и кредиты. Например, мэр С.-Петербурга А. Собчак в январе 1992 года, выступая перед американскими бизнесменами, предупредил, что «если помощь России не активизируется, Запад рискует потерять демократический режим в республике: его сметет голодный народ... Нынешняя ситуация в России провоцирует рост влияния национал-патриотов, ортодоксальных коммунистов и военно-промышленного монстра. Эти силы имеют влияние в армейской, милицейской и чекистской среде и... могут прийти к власти»[702]. Один из борцов против антисемитизма показывает и другое назначение "Памяти": ее акции «вызвали массовую эмиграцию напуганных граждан еврейского происхождения»[703] – Израиль должен быть ей благодарен.

Видимо, в это же время демократические спецслужбы устанавливают контроль над "Русским Национальным Единством" по той же схеме и в тех же целях, что и ранее с "Памятью". Отколовшийся от "Памяти" вождь РНЕ Баркашов надеялся получить ту же крышу (Баркашов: «Если есть честные люди в КГБ, симпатизирующие нам, сие можно только приветствовать. Не открою особого секрета, если скажу, что наши приверженцы есть и в КГБ, и в МВД, и, конечно, в армии»[704]), а демократической власти было нужно более серьезное "русское пугало" (в РНЕ шли наиболее смелые патриоты). Видимо, поэтому в РНЕ были введены приветствие вскидыванием вверх руки и стилизованная свастика, лишь осложнявшая взаимоотношения с народом, и эта организация долгое время терпелась властями.

"Русскому Национальному Собору" предназначалась иная роль, с претензией на серьезное собирание сил по примеру Минина и Пожарского, – разумеется, под контролем спецслужб и часто в опоре на их кадры. Конечно, к этим замыслам не имеют отношения многие уважаемые люди, которые поначалу искренне поверили генералу Стерлигову.

Разумеется, КГБ и преемственные от него органы РФ работали не только на патриотическом фланге. В частности, и это утверждал не только Калугин, с помощью КГБ[705] была создана "Либерально демократическая партия России"  В. Жириновского, которому, судя по названию партии и по национальности лидера (ранее он был активистом еврейских структур "Шалом"), поручалось контролировать либерально-демократический фланг. Жириновский ранее подавал заявление на им­миграцию в Израиль, в 1983 году получил вызов, но не поехал, а занялся неформальной политикой в России – при покровительстве КГБ. Будучи способным политиком-популистом, в 1992 году он осознал безперспективность либеральной демократии в России и решил делать карьеру в опоре на оппозиционно-патриоти­ческие настроения униженного русского народа.

Во всяком случае, несмотря на то, что в ЛДПР было много евреев (как признал Жириновский в интервью израильской газете "Маарив": «Евреи в России находятся в особом положении. Ленинская партия на 90 % состояла из евреев, и 90 % моей партии тоже евреи»[706]), она превратилась в подставной канализатор народного патриотизма для его слива в поддержку Ельцина. Не исключено, что лидер ЛДПР сохранил и закулисные контакты с международным еврейством (в "Шаломе" в компетенцию Жириновского входили и международные связи), которому по-прежнему было нужно пугало "русского империализма" как для заселения Израиля эмигрантами из России, так и для обоснования антирусской политики США в посткоммунистическое время.

Эта провокационная деятельность различных псевдопатриотов усугублялась личными амбициями многих патриотических лидеров, что так же препятствовало объединению патриотических сил. Безспорным объединяющим авторитетом для всех них могла быть только Русская Православная Церковь. Но ее возглавление предпочитало привычный симбиоз с новыми правителями, которые и сами захаживали на патриаршии богослужения показаться перед телекамерами со свечкой – так в русском языке появилось новое значение слова "подсвечник".

Политическим выразителем общего народного сопротивления стала законодательная власть Съезда народных депутатов и его постоянного парламента – Верховного Совета. КПРФ имела на Съезде около трети голосов, но суть его сопротивления заключалась не в возвращении к коммунизму, а в прекращении Великой криминальной революции. Да и во фракции КПРФ многие депутаты были не убежденными коммунистами-марксистами, а прагматиками.

Уже в начале декабря 1992 года VII Съезд народных депутатов РФ осудил "шоковую терапию", не продлил особые полномочия Ельцина по проведению реформ и потребовал смены главы правительства (по предложению президента, утвердили Черномырдина, о котором ушедший в отставку Гайдар сказал Ельцину: «Черномырдин будет поддерживать реформы. И сложившуюся команду не разгонит»[707] – так и вышло). Тем не менее Ельцин назвал Съезд «реакционной массой» и призвал провести референдум о доверии президенту и Верховному Совету. Депутаты назначили референдум на апрель, а до тех пор призвали всех руководствоваться существующей законностью.

Чубайс пишет о том времени: «Я готовился к аресту всерьез и основательно, с уничтожением документов»[708]. И Ельцин не был уверен в нужном исходе референдума. Поэтому 20 марта 1993 года он выступил по телевидению с "Указом об особом порядке управления страной", не признавая полномочий парламента. Председатель Конституционного суда Зорькин и вице-президент Руцкой осудили этот указ как неконституционный. Съезд народных депутатов попытался снять Ельцина с должности, на что тот решил ответить арестом съезда, как пишет в своей книге Коржаков: «Так что, если бы даже импичмент состоялся, президент бы власть не отдал»[709]. Но для вынесения импичмента необходимых двух третей голосов не набралось – часть депутатов уже была куплена и уклонилась от голосования.

В эти дни и президент США призвал "россиян" поддержать Ельцина, назвав его «первым свободно выбранным правителем за 1000 лет российской истории»[710], – видимо, в американской школе ученикам не говорили ни о древнерусском вече, призывавшем князей на правление, в том числе Рюрика, ни о том, как в 1613 году Всероссийский Земский Собор призвал на царство Михаила Романова.

25 апреля 1993 года состоялся референдум по четырем вопросам, для утверждения каждого требовалось 50 % от проголосовавших. В голосовании приняли участие 64 % избирателей. Из проголосовавших доверие Ель­цину выразили 58,5 %, его "реформы" одобрили 52,9 %, сочли необходимыми досрочные выборы президента 49,5 % (при 3,35 % недействительных бюллетеней, скорее всего испорченных при подсчете голосов, чтобы не набралось 50 %) и за перевыборы депутатов проголосовали 67,2 %. Если же считать от общего числа избирателей, то Ель­цин получил доверие 37,6 % при 25,2 % голосов против и 37,2 % не участвовавших в голосовании, а политику Ельцина поддер­жали 34 %; за переизбрание пре­зи­дента высказались 32,6 %, за переизбрание парламента – 41, 4 %; – и это при мощнейшей про­паганде СМИ в пользу Ельцина! Если учесть и не голосовавших русских в "ближнем зарубежье", то он получил поддержку менее трети народа. А если бы проголо­совали и они, предан­ные Ельциным, картина была бы еще ближе к истине.

Референдум выявил не столько преимущество Ельцина перед парламентом, сколько раскол в обществе. Тем не менее Ельцин объявил, что народ выразил ему поддержку, и вновь пообещал: «1993 год станет годом стабилизации экономики»[711]. Но обещание было явно несбыточным. Поэтому мысль о разгоне парламента не оставляла президента.

12 августа он заявил на совещании с представителями СМИ: «Нам надо готовиться к решительной схватке, которая наступит в сентябре... Выборы должны обязательно состояться осенью этого года. Если сам парламент не примет такого решения, за него это решение примет президент!»[712].

Затем Ельцин посетил элитные дивизии, надавав офицерам обещаний по зарплате, повышению в чинах и т.п. Еще ранее президент купил высшее армейское руководство, защитив его от обвинений в явной коррупции, а обвинителя – главного госинспектора РФ Ю.Ю. Болдырева – уволил.

Какими циничными методами дискредитации Верховного Сове­та готовилась "горячая осень", хорошо видно из многих секретных документов ельцинской команды, попавших позже к Руцкому и опубликованных им[713].

Между тем разрушительность политики Ельцина была очевидна, и все больше депутатов примыкало к оппози­ции. Поэтому на предстоявшем в ноябре 1993 года Х Съезде народных депутатов, учитывая катастрофические результаты "реформ", была неиз­бежна отставка правительства, не исключалось и отстранение от должности самого президента. К осени Вер­ховный Совет наметил меры и по преодолению информацион­ной монополии ельцинской ко­манды: учредил Федераль­ный Совет по обезпечению свободы слова в государственных СМИ, принял по­правки к закону о печати.

Если бы соблюдались существовавшие законы, это противостояние между Верховным Советом и "реформаторами" привело бы к мирной смене власти и курса реформ. Но демократы в своем грабеже зашли так далеко, что законные процедуры для них стали неприемлемы – ведь многим пришлось бы лично предстать перед судом.

В частности, данные о коррупции и.о. премьер-мини­стра Гайдара, первого вице-премьера Шумейко, госсекретаря Бурбулиса, главы Госкомимущества Чубайса, министра финансов Б. Федорова и других высших должностных лиц были переданы вице-президентом Руцким в марте 1993 года сначала президенту с грифом "Секрет­но", однако Ельцин не реагировал. Затем они были оглашены на заседании Верховного Совета РФ. Решением ВС была создана комиссия Генпроку­ратуры для проверки, которая в конце августа за подписью первого заместителя Генерального прокурора РФ Н.И. Макаро­ва подтвердила большинство фактов[714]. В ответ Ельцин отстранил Руцкого от дел и организовал на него клеветнический компромат (который лишь значительно позже был разоблачен в суде).

Ельцинской команде, спасая себя, не оставалось ничего иного, как перейти в упреждающую контратаку в виде государственного переворота, который и был совершен в сентябре–октябре 1993 года и после которого ни один из генпрокуроров к упомянутым фактам коррупции высших лиц государства не возвращался; все они сохранили свои незаконные состояния и место у власти (например, Шумейко стал председателем верхней палаты нового парламента).

Переворот начался 21 сентября 1993 года указом Ельцина "О поэтапной конституци­онной реформе в РФ": президент отменил действующую конституцию (на которой ранее приносил присягу), распустил парламент (чего не имел права делать) и назначил на декабрь выборы нового парламента и референдум по новой конституции (а на июнь 1994 года – выборы президента, но затем об этом даже не вспоминал). Конституционный суд признал этот указ незаконным. 23 сентября открылся чрезвычайный Х Съезд народных депутатов, который, действуя на основе существовавшей конституции (ст. 121, пп. 6, 10, 11), отрешил Ельцина от должности президента и утвердил вместо него вице-президента Руцкого. Новый президент призвал все структуры власти выступить в защиту законности, но Ельцин заранее обезпечил верность и подконтрольность высшего военного командования; в целом армия сочувствовала депутатам, но бездействовала, не смея нарушить уставную дисциплину. К тому же Ельцин приказал отключить правительственную (защищенную от подслушивания) связь у Конституционного суда и у всех военачальников, чтобы они не могли обсудить создавшееся положение. Началась война указов президента и парламента, отменявших решения друг друга.

"Белый дом" (так по инерции продолжали называть Дом Советов, в котором остался Верховный Совет РФ, а правительство Ельцина после августа 1991 года заняло комплекс на Старой площади, где ранее размещался аппарат ЦК КПСС) был оцеплен ельцинскими вооруженными частями милиции, были отключены связь, электричество, вода, запрещен подвоз продовольствия. Однако многим людям удавалось просачиваться в здание через оцепление.

Протестуя против "шоковой терапии", люди с раз­ных концов страны съезжались защищать законодательную власть. Несмотря на то, что телевидение всячески старалось дискредитировать Верховный Совет и собравшийся чрезвычайный Съезд, защитники "Белого дома" ви­дели даже в таком непрофес­сио­нальном парламенте защиту народа от разрушительных "реформ".

Ельцин при этом постоянно называл съезд и Верховный Совет последними «остатками коммунистической советской власти», которая мешает движению в лучшее будущее. Однако тоталитарный режим КПСС лишь пропагандно назывался "советской властью", выборная система советов была декоративной ширмой для всевластия партаппарата. В ходе крушения власти КПСС эта ширма превратилась в действительную законодательную власть избранных советов, пусть во многом и некомпетентную, пеструю по составу. Отождествлять ее в 1993 году с коммунистической властью – это было повторение демократами коммунистической демагогии уже с иной целью: для маскировки подлинного смысла тогдашнего противостояния в обществе.

И если уж говорить о причастности к власти КПСС, то сам Ельцин был долголетним секретарем обкома, даже кандидатом в члены Политбюро, его министр госбезопасности Голушко – нача­льником КГБ Украины; госсекретарь и вице-премьер Бурбулис препода­вал марксизм-ленинизм в вузах; идеолог реформ и фактический глава правительства Гайдар (внук известного большевика-садиста*) руководил отделом в главном теоретическом журнале КПСС "Комму­нист", а затем в глав­ной газете КПСС "Правда"; следующий премьер Черномырдин был членом ЦК КПСС. Даже в 1995 году, по данным Института социологии РАН, администрация Ельцина на 75 % и правительство РФ на 74,3 % состояли из бывшей партийной номенклатуры[715]. Единственным членом ельцин­ского правительства, не состоявшим ранее в КПСС, был ми­нистр внешних экономических связей С.Ю. Глазьев – и он же стал единственным министром, осудившим действия Ельцина и поддержавшим Верховный Совет.

Да и в числе депутатов, помимо коммунис­тов, были другие фракции, даже группа христианских демократов. В здании парламента в эти дни была устроена церковь, в которой три священ­ника (один из юрис­дикции Зарубежной Церкви) крестили, исповедовали и причащали людей. («Как жаль, что из двух тысяч человек, находящихся в стенах Верховного Совета, действительно молящихся не набралось более пятидесяти», – вспоминает один из них. – «Наверное, если бы весь Дом молился так, как молились во времена Минина и Пожарского, исход этого "смутного времени был бы другой»[716].) Защищать "Белый дом", конечно, пришли и люди с красными флагами, но это ничего не меняет в сути обострившегося кри­зиса в стране.

Депутат А.Н. Грешневиков свидетельст­вует: «Пер­вым флагом, поднятым над баррикадами возле Верховного Совета, был флаг монархистов. Черно-желто-белый цвет вскоре уступил красному. Красные знамена принес Анпи­лов, лидер "Трудовой России"... Неистовый. За ним пришли на барикады сотни людей – и нам нельзя было не принять его поддержку», надо бы «привлечь все политические силы, не согласные с государственным переворо­том», однако «наши коллеги подошли к Анпилову и попросили его уменьшить количество знамен»[717]. Прибыли казаки с шашками, возле здания была сооружена походная часовня. (Из патриотических организаций лишь "Память" поддержала ельцинский путч, затем потребовала расправы над "мя­теж­никами".)

На защиту прибыло и РНЕ Баркашова, однако при всей жерт­венности этих молодых людей, их нарукавная символика (с вплетенной свас­тикой) была удобным поводом для дискредитации всех защитников. Бывший генерал КГБ Н.С. Леонов пишет об этом: «Баркашов и его "воинство", неизвестно кем субсидируемое, каждый раз выскакивает на политическую арену... в момент, когда это выгодно властям, чтобы завести пластинку о фашистской угрозе в стране... пришить своим оппонентам ярлык "фашистов"»[718].

Возможно, для подобных случаев властям были нужны и красные экстремисты Анпилова, лидера которых также подозревали в провокационных действиях (попытка "захвата штаба ВС СНГ"), о чем один из руководителей обороны Дома Советов замечает: «Вопрос лишь в том, сознательный он провокатор или человек, кото­рого просто ловко используют»[719], но скорее всего их тоже использовали втемную. И "фашистов", и "неистовых красных" постоянно показывали по западному и по российскому телевидению в оправдание ельцинской расправы с "коммуно-фашистским" мятежом.

Этот "мятеж" был расчетливо спровоцирован как необходимый повод для расстрела парламента. Вот как об этом вспоминал позже начальник Московского уголовного розыска Ю. Федосе­ев: 3 октября «cвоими действиями по "зачистке" Октябрьской и Смоленской площадей мы привели сторонников Верховного Совета в бойцовское состояние, мало­численные кордоны на пути их шествия только раззадорили манифестантов... легкость деблокирования "Белого дома" под­толкнула поднять лежащую у ног победу... А дальше вдолб­ленный с детства стереотип – почта, телефон, телеграф, отож­дествлявшийся с останкинским телецентром... Из Останкина шла дезинформация о штурме телецентра. Хладнокровную бойню мастера провокации выдавали за бой и даже за героическую оборону... Нам было заявлено, что катастрофы нет, что президент контролирует ситуацию, что через час-полтора в Москву прибудет такое количество войск, которое позволит стабилизировать обстановку»[720].

Для имитации захвата "боевиками" телецентра по распоряжению Черномырдина прекратили вещание, после чего началась расправа; тогда военнослужащими дивизии внутренних войск им. Дзержинского (какая символика!) было убито около 150 безоружных людей, включая десятки журналистов. Спецслужбами Ельцина в сотрудничестве с зарубежными коллегами были также провокационно использованы десятки снайперов, стрелявших с крыш (в том числе посольства США) и в мирных граждан, и в ельцинские войска – для их озлобления против "мятежников" (эти факты не могли игнорировать даже некоторые демократические СМИ[721]).

В расстреле парламента 4 октября, помимо правительственных военнослужащих, участвовали «вооруженные группы, которые совсем никому не подчинялись. Они просто стреляли во все стороны»[722], – читаем даже в парижской (американской) "Русской мысли". Эти группы, одетые в гражданское или полувоенную форму без знаков различия, прежде всего расстреляли походную часовню перед "Белым домом", а затем в основном добивали раненых.

Исходя из внешнего вида этих боевиков, защитники парламента называли их "Бейтаром" (под этим названием во многих странах действуют военизированные молодежные отряды еврей­ской "самообороны", организованные ли­дером сионизма В. Жаботинским еще в 1920-е годы; название происходит от крепости Бетар – последнего оплота антиримского восстания еврейского "мессии" Бар-Кохбы). По данным полковника-разведчика И. Иванова, в Москве нечто подобное было создано в начале 1990-х годов при содействии мэрии и банка "Мост" Гусинского, президента Российского еврейского конгресса. Во время октябрьских событий штаб "бейтаровцев" находился в мэрии[723], затем они участвовали в разгроме редакций оппозиционных изданий.

Это было не удивительно, ибо еврейские структуры рассматривали Верховный Совет как источник опасности для своих планов, о чем Л. Радзиховский позже лукаво напишет как об опасности лично евреям: мол, тогда «была абсолютно реальна угроза еврейских погромов – впервые в истории Москвы... Бешеная пена антисемитизма фонтаном била с любого митинга "парламентской оппозиции", юдофобская вонь разила на 10 шагов от любой кучки "сторонников ВС России"...»[724]. Традиционное для еврейских публицистов обвинение в "погромах" оставим на совести автора, но требования Верховного Совета о расследовании всех махинаций с приватизацией, несомненно, были «реальной угрозой» для награбленных капиталов вышеперечисленных олигархов – почему и их охранные структуры также были использованы для разгрома законодательной власти.

Число жертв на стороне Ельцина составило около 20 военнослужащих, погибших в основном от своих же (главным образом от упомянутых снайперов-провокаторов; не известен ни один военнослужащий, погибший от пуль защитников парламента, – приходит к выводу Иванов). Число убитых противников ельцинских "реформ", по разным оценкам – от 1000 до 1500 человек; демократическая организация "Мемориал" собрала данные о гибели 829 человек. Данные о потерях были засекречены властью, которая официально объявила о гибели лишь 150 человек. Очевидцы заявили, что тела погибших тайно вывозились из "Белого дома" и сжигались в крематории. Тогдашний генеральный прокурор В. Степан­ков подтвердил, что 5 октября в здании парламента при­бывшие туда следователи «не обнаружили ни одного трупа». И во­обще, по его мнению, «увиденное сильно отли­чалось от той картины, на которой "Белый дом" предстает как источник угрозы, начиненный массой оружия... даже пер­вый визуаль­ный осмотр свидетельствовал: бой вела толь­ко одна сторона. Такую ситуацию я затрудняюсь назвать боем»[725]. Степанков был тут же уволен.

Но и назначенный ему на смену демократ А. Казанник (в 1989 году уступивший Ельцину свое место в Верховном Совете), заявил: «Допросив тысячу военнослу­жащих, мы получили следующие доказательства... события 4 октября надо квалифицировать как преступление, совершенное на почве мести, способом, опас­ным для жизни многих, из низменных побуждений»[726].

К сожалению ни подобной откровенной оценки происходящего, ни должного пастырского голоса, называющего добро и зло своими именами, со стороны руководства Русской Православной Церкви в эти дни народ опять-таки не услышал, несмотря на коллективные призывы к патриарху. Правда, Синод в те дни провозгласил: «Властью, данной нам от Бога, мы заявляем, что тот, кто поднимет руку на беззащитного и прольет невинную кровь, будет отлучен от Церкви и предан анафеме»[727]. Невинная кровь пролилась, но никакой анафемы "подсвечникам" не последовало. Это нанесло серьезный ущерб авторитету Церкви.

Предпринятая 1 октября Церковью попытка примирительных "переговоров" в Свято-Даниловом монастыре была на руку ельцинской стороне, поскольку обсуждали не антиконституционный указ Ельцина, а необходимость разоружения Верховного Совета[728]. Разумеется, такие переговоры не могли достичь примирения, они использовались командой Ельцина для маскировки уже готовившейся расправы.

В своих воспоминаниях Ельцин потом признáет, что заранее планировал путч, считаясь с применением силы (для этого и ездил летом по элитным диви­зиям) и с тем, что это «может стать спичкой, поднесенной к бочке пороха». Еще до роспуска парламента он «по­просил Ерина, Грачева, Голушко, Барсукова... найти возмож­ность занять Белый дом». Из его слов очевидно, что он планировал провокацию: «Я видел нашу тактику в следующем. Да, мы можем принять жесткие, решительные, адекватные меры, но только в ответ на агрессивные противо­законные действия Белого дома»[729], на которые и надо было подтолкнуть его защитников.

Огромную помощь в этом оказало Ельцину телевидение. Телеведущий Н. Сванидзе, в передаче к десятилетию событий, привел свое признание из эфира 1993 года: «Мы спровоцировали их на попытку военного переворота». И добавил: «Но ни от одного слова из тех я бы не отказался»[730].

Разумеется, депутаты не могли победить в таком навязанном им неравном противоборстве в контролируемой Ельциным столице, – даже если закон был на их стороне. Этим преимуществом они воспользоваться не сумели, хотя могли бы продлить свое сопротивление, собравшись в одном из городов центральной России, чтобы оттуда призвать все местные власти страны сопротивляться государственному перевороту. Ведь многие региональные власти не признали ельцинского указа и за это были "запрещены" Ельциным. Очень важна была позиция Конституционного суда: в согласовании с ним уже было собрано оппозиционное Ельцину совещание представителей субъектов федераций, создавшее свой коллективный орган. Поэтому и воинские части в таких регионах могли бы скорее проявить лояльность своим губернским властям, с которыми постоянно сотрудничают в местных делах, чем решиться на марш в Москву на столкновение с ельцинскими элитными дивизиями.

Символично, что в числе первых, поздравивших Ельцина с переворотом, были Шеварднадзе (ранее захвативший власть в Грузии свержением законного президента) и Дудаев (который поступил подобным же образом с Верховным Советом Чечено-Ингушетии). Дудаев телеграфировал Ельцину: «Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавле­нию коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевше­го своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию... Примите, господин Президент, уверения в моем высоком уважении»[731].

Все происходившее более подробно описано, с указанием фактов и свидетельств провокации, в книге "Тайна России". Напомним лишь одно важное заявление президента РФ Ельцина об этом перевороте, сделанное 14 января 1994 года на пресс-конференции в связи с визитом в Москву президента США Клинтона: «Мы находимся в гуще российско-американской совместной революции» [732].

Действительно, решение о разгроме своего оппозиционного парламента Ельцин принял совместно с западными лидерами, что позже признал в своей книге[733]; госсекретарь США также признал, что именно с этой целью глава российского МИДа Козырев прилетал 13 сентября в Вашингтон[734]. И, разумеется, как и в августе и в декабре 1991 года, "путчем" ими было названо не это очередное преступление демократической мафии Ельцина, а попытка сопротивления Верховного Совета, который действовал на основе существовавшей конституции.

       Надо напомнить, что российский парламент мешал Западу и во внешней политике: он передал в Конституционный суд материалы к денонсации Беловежских соглашений как ратифицированных незаконно (только Съезд народных депутатов СССР или референдум, а не Верховный Совет, могли в декабре 1991 года распустить СССР). Верховный Совет также признал незаконной передачу Хрущевым Крыма Украине в 1954 году (это решение ВС осудили и Ельцин, и представитель РФ в Совете безопасности ООН, и западные лидеры). Своекорыстные и наглые действия Запада по отношению к России, проамериканская политика Козырева и ослабление российской армии свели к нулю шансы ратифи­кации Верховным Советом договора о сокращении вооружений СНВ-2 как не выгодного для России в изменившейся ситуации. Все это угрожало не только власти Ельцина и его команды, но и антирусским планам вли­ятельных кругов Запада, почему они и одобрили заранее переворот.

Эта «российско-американская совместная революция» выявляет подлинный масштаб Великой криминальной революции. Ее символично оттеняют еще две картинки: 1) присутствие президента РФ на открытии в Москве американской закусочной "Макдональдс"[735]; 2) выступление 26 сентября на Красной площади демократа М. Ростроповича, прилетевшего в дни переворота в Москву поддержать Ельцина концертом вместе с Нацио­нальным симфони­ческим оркестром США, после чего музыкант с женой пошли в гости к Ельцину, где «рассказывали забавные исто­рии»[736].

 

+ + +

 

Ельцин сразу же решил легализовать свою победу "волеизъявлением народа" – выборами нового парламента, воссоздаваемой Государственной Думы, и принятием новой конституции на одновременном референдуме.

Выборы проводились в очень неблагоприятных для подавленной оппозиции условиях произвола, тем не менее не оправдали надежд демократической власти, ибо ельцинская партия "Вы­бор России" набрала лишь 15 % голосов. Большинство мандатов получили оппозиционные партии, но из них КПРФ – лишь 12,4 % голосов. Самую крупную "оппозиционную" фракцию создала ЛДПР "русского националиста" Жириновского в качестве единственной из допущенных на выборы партии некоммунистических патриотов (23 %). Эти цифры свидетельствуют об изжитости коммунистических идей к тому времени и о поддержке народом русской национальной идеологии.

Беда была в том, что на роль национального лидера выдвинули провокатора. Была заранее достигнута договоренность: Жириновский одобряет разгон парламента, а Ель­цин допус­кает его к выборам как единственного "патриота", чтобы канализи­ровать национально мысля­щих избирателей на поддержку сложившегося режима. Этот маневр с "подставным канализатором патриотизма" предотвратил и создание влиятельной русской партии. Вследствие этого КПРФ вскоре вновь укрепит свою популярность главной оппозиционной структуры, – что также было выгодно власти.

С этих пор именно Жи­риновский вместо "Памяти" стал на Западе символом "русского империализма", который ввергнет мiр в войну, если Запад не будет поддерживать Ельцина; лидер ЛДПР укреплял эту свою репутацию во время зарубежных поездок хулиган­скими выходками и братанием с европейскими националистическими партия­ми, принимавшими его по наивности за "русского патриота".

В проходившем одновременно конституционном "блиц-криге" – референдуме, по официальным данным, участво­вало 53 % избирателей и 58 % из них проголосовали за конститу­цию. Эта конституция как по способу ее принятия, так и по содержанию является важным документом Великой криминальной революции против русского народа.

– Конституция стала следствием переворота в сентябре–октябре 1993 года с расстрелом парламента; ее целью была "легитимация" этого переворота и наделение президента РФ безконтрольной властью. Фактически это было установлением единоличной диктатуры Ельцина*.

 – Конституция не была подготовлена согласно существовавшему законодательству. Президент самовольно утвердил текст без согласования с Конституцион­ным сове­щанием и опубликовал за месяц до референдума. В ходе предвыборной думской кампании критика конституции была за­пре­щена под угрозой отстранения кандидатов от теле­эфира; все избирательные структуры, включая пред­се­да­теля Центральной избирательной комиссии, в нарушение своих полномочий призывали одобрить конституцию.

– Процедура проведения референдума не соответствовала существовавшему закону. Ельцин своим указом установил нор­му всего лишь 50-процентной явки избирателей на рефе­рендум и подачи 50 % голосов "за" от числа явившихся (а не от об­ще­го числа