Исчезновение охранника, показания которого были ключевыми в расследовании

 

Он лжет как очевидец.

Старая русская поговорка

 

И февраля 1919 года, спустя четыре дня после того, как Соколов был назначен следователем, агент уголовного розыска по фамилии Алексеев в Перми, в 200 милях к северо-западу от Екатеринбурга арестовал главного свидетеля. Он послал подробное сообщение о том, что арестованный большевик показал и повез пленника в Екатеринбург. Арестованный служил охранником в Доме Ипатьева. Вот часть того, что он сказал о той ночи, когда Романовы исчезли: «Когда я вошел в комнату, где находилась царская семья, все они уже были расстреляны и лежали на полу в разных положениях. Около них было масса крови, причем кровь была густая — «печеночная». Все, за исключением сына царя Алексея, были, по-видимому, уже мертвы. Алексей еще стонал. Юровский еще раза два или три при нем, Медведеве, выстрелил в Алексея из револьвера. Вид убитых настолько повлиял на него, Медведева, что его начало тошнить, и он вышел из комнаты.

Видел он, Медведев, что таким образом расстреляны были: бывший император Николай II, супруга его Александра Федоровна, сын Алексей, его четыре дочери, доктор Боткин и прислуга: повар, официант, горничная».

Эти слова были, предположительно, произнесены Павлом Медведевым, 31-летним фабричным рабочим, бывшим Начальником внешней охраны в Доме Ипатьева. Люди в Екатеринбурге помнили его как высокого и общительного человека, с отличительными рыжими усами. Его рассказ, если это правда, окончательно определяет судьбу Романовых. Три других охранника также свидетельствовали о расстреле императорской семьи, но они рассказывали только то, что слышали от других.

Поскольку Медведев был единственным человеком, который действительно видел тела расстрелянных, он стал основным свидетелем Соколова, к словам которого следует отнестись серьезно.

Мы привели здесь большую часть из того, о чем Медведев рассказал 12 февраля 1919 года арестовавшему его Алексееву. Хотя в своей книге Соколов представил рассказ Медведева как рассказ человека, на которого не оказывалось никакого давления, в действительности это был рассказ арестованного человека арестовавшему его полицейскому. Приводим здесь его рассказ, как он содержится в материалах следствия, опуская только то, что не относится к расстрелу: «16 июля 1918 года, по новому стилю, под вечер, часов в 7, комендант Юровский приказал ему, Медведеву, отобрать у всех караульных, стоявших на постах при охране дома, револьверы. Револьверов у охраны дома было всего 12 штук, все они были системы «наган». Собрав револьверы, он доставил их коменданту Юровскому в канцелярию при доме и положил на стол. Еще утром в этот день Юровский распорядился увезти мальчика, племянника официанта, из дома и поместить в караульном помещении при соседнем доме Попова. Для чего все это делалось, Юровский ему не говорил, но вскоре после того, как он доставил Юровскому револьверы, последний ему сказал: «Сегодня, Медведев, мы будем расстреливать все семейство», и велел предупредить команду караула о том, что, если команда услышит выстрелы, то не тревожилась бы. Предупредить об этом команду он предложил часов в 10 вечер. В указанное время он, Медведев, команду предупредил об этом, а затем снова находился при доме.

Часов в 12 ночи комендант Юровский начал будить царскую семью. Сам Николай И, все семейство его, а также доктор и прислуга встали, оделись, умылись и приблизительно через час времени все 11 человек вышли из своих комнат. Все они на вид были спокойные и как будто никакой опасности це ожидали. Из верхнего этажа дома они спустились вниз по лестнице, ведущей из ограды дома. Сам Николай II на руках вынес сына Алексея.

Спустившись вниз, они вошли в комнату, находящуюся в конце корпуса дома. Некоторые несли с собой подушки, а горничная несла две подушки. Затем комендант Юровский приказал принести стулья. Принесли три стула. К этому времени в «Дом особого назначения» уже прибыли два члена Чрезвычайной следственной комиссии, один из них, как он узнал впоследствии, был Ермаков, как звать его не знает, родом из Верх-Исетского завода, и другой, ему совсем неизвестный. Первый из них, Ермаков, невысокого роста, черноватый, на вид лет 30, бороду бреет, усы черные, говорит — «прирыкивает», второй роста высокого, белокурый, на вид 25–26 лет.

Комендант Юровский, его помощник и эти два лица спустились в нижний этаж, где уже находилась царская семья. Из числа охраны находились внизу в той комнате, где была царская семья, 7 латышей, а остальные три латыша были тоже внизу, но в особой комнате.

Револьверы были розданы Юровским уже и находились у семи латышей, бывших в комнате, двух членов следственной комиссии, самого Юровского и его помощника: всего было роздано по рукам 11 револьверов, а один револьвер Юровский разрешил взять обратно ему, Медведеву.

Кроме того, у Юровского при себе был маузер. Таким образом, в комнате собралось всего 22 человека: 11 подлежащих расстрелу и 11 человек с оружием, которых он всех назвал.

На стулья в комнате сели супруга Николая И, сам Николай II и сын его Алексей, остальные стояли на ногах около стенки, причем все время были спокойны. Юровский, спустя несколько минут, вышел к нему, Медведеву, в соседнюю комнату и сказал ему: «Сходи Медведев, посмотри на улице, нет ли посторонних людей, и послушай выстрелы, слышно будет или нет». Он, Медведев, вышел за ограду и тотчас по выходе услыхал выстрелы из огнестрельного оружия и пошел обратно в дом сказать Юровскому, что выстрелы слышны.

Когда вошел в комнату, где находилась царская семья, то они все уже были расстреляны и лежали на полу в разных положениях. Около них была масса крови, причем кровь была густая — «печеночная». Все из них за исключением сына царя Алексея, были, по-видимому, уже мертвы. Алексей еще стонал. Юровский еще раза два или три при нем, Медведеве, выстрелил в Алексея из нагана, и тогда он стонать перестал. Вид убитых настолько повлиял на него, Медведева, что его начало тошнить, и он вышел из комнаты.

Затем Юровский тогда же приказал ему бежать в команду и сказать, чтобы команда не волновалась, если будут слышны выстрелы. Когда он пошел в команду, то еще в доме последовало два выстрела, а навстречу ему попали бегущие из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последние, встретясь с ним еще на улице у дома, спросили его: «Что, точно ли застрелили Николая И? Вместо него, чтоб другого не застрелили, а то тебе отвечать приведется, ты принимал его».

На это он им ответил, что лично видел, что они застрелены, т. е. Николай и его семья, и предложил им идти в команду и успокоить, чтобы охрана не волновалась. Видел он, Медведев, что таким образом расстреляны были: бывший император Николай II, супруга его Александра Федоровна, сын Алексей, четыре дочери, доктор Боткин и прислуга: повар, официант, горничная. У каждого было по несколько огнестрельных ран в разных местах тела, лица у всех были залиты кровью, одежда у всех также была в крови.

Покойные, видимо, ничего до самого момента расстрела о грозящей им опасности не знали. Сам он, Медведев, участия в расстреле не принимал.

Когда он, Медведев, вернулся к Юровскому в комнату, то Юровский приказал ему привести несколько человек из охраны и перенести тела убитых на автомобиль. Он созвал больше 10 человек из караульных, а кого именно, теперь не упомнит. Сделали носилки из двух оглоблей от саней, стоявших во дворе около сарая. К ним привязали веревкой простыню и таким образом перенесли все трупы в автомобиль.

Со всех членов царской семьи сняли, у кого были на руках, когда они были еще в комнате, кольца, браслеты и двое золотых часов. Вещи эти тут же передали коменданту Юровскому. Сколько было снято с умерших колец и браслетов, он не знает.

Все одиннадцать трупов тогда же увезли со двора на автомобиле. Автомобиль с трупами был особый грузовик, который был доставлен во двор под вечер. На автомобиле этом с трупами уехали два члена следственной комиссии, один из коих был Ермаков, а другой, вышеописанных примет, ему неизвестный. Шофер на этом автомобиле был, кажется, Люханов, по фамилии. Человек он среднего роста, коренастый, на вид более 30 лет, лицо бугревистое (угреватое). Трупы убитых были положены на автомобиль на серое солдатское сукно и сверху прикрыли тем же сукном. Сукно было взято в том же помещении дома, где оно хранилось куском.

Куда были увезены трупы, он, Медведев, достоверно не знает и никого об этом тогда не расспрашивал.

После увоза трупов из дома, комендант Юровский приказал позвать команду и вымыть пол в комнате, где был произведен расстрел, а также вымыть кровь во дворе, на парадном крыльце двора и где стоял автомобиль, что и было сделано охранниками.

Когда это все было сделано, Юровский ушел со двора в комендантскую в доме, а он, Медведев, удалился в дом Попова, где жили караульные, и до утра из дома не выходил».

Рассказ допрашиваемого Медведева выглядит убедительным. Это воспоминание человека, который видел состояние места преступления, сразу же после расстрела, и видел трупы. Следствие, проводимое по делу Романовых, получило уже подобное свидетельство, правда более слабое.

В октябре 1918 года, прежде, чем Соколов занял должность, и задолго до того, как появился Медведев, следователь Сергеев допросил другого бывшего охранника по имени Михаил Летемин. Летемин сам в Доме Ипатьева ночью 16 июля не был, но ему рассказали о произошедшем, когда он утром пришел на дежурство. Рассказал ему Андрей Стреко-тин, который утверждал, что во время его дежурства мимо него прошла семья, и видел сцену расстрела между полуночью и четырьмя часами утра.

Летемин усомнился в рассказанном, сказав, что должно быть много пулевых отверстий в комнате, больше, чем их было. Стрекотин ответил: «Почему много? Горничная царицы спряталась за подушку, в которую попало много пуль…» Летемин сказал, что должно быть много крови, но ему ответили, что кровь ночью вымыли.

У нас также есть показания двух других охранников, Филиппа Проскурякова и Анатолия Якимова, которые были допрошены позже Медведева в 1919 году. Проскуряков рассказал, что он напился с другом ночью 16 июля, и Медведев посадил их под арест в баню, которая находилась через дорогу, чтобы они протрезвели. В 3 часа ночи пришел Медведев, разбудил и приказал идти в Дом Ипатьева. В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма и пахло порохом. В задней комнате, с решеткой в окне, которая рядом с кладовой, в стенах и в полу были пулевые отверстия. Там, где в стенах и полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь. По приказу Медведева он и другие охранники вымыли полы, чтобы уничтожить следы крови. Информация о том, что расстреляна вся семья Романовых, была получена Летеминым от Медведева и Стрекотина.

Четвертое свидетельство было получено от Анатолия Якимова, болтовня которого явилась источником самого первого рассказа о расстреле, еще в июле 1918 гола. Тогда он рассказал своей сестре, которая передала это своему знакомому, который в свою очередь рассказал человеку по имени Горшков. Горшков передал ее слова и.д. прокурора Кутузову.

30 июля 1918 года через две недели после исчезновения Романовых следователь Сергеев определил это свидетельство как «сфабрикованное». Арестованный семь месяцев спустя, Якимов рассказал эту историю снова, на этот раз следователю Соколову. Он сказал, что в ночь убийства он был разбужен в 4.00 двумя товарищами, Клешневым и Дерябиным. После того, как проснулись другие охранники из внешней охраны, они взволнованно рассказали, что во время своего дежурства они видели всех Романовых, которых вели расстреливать. Рассказ Якимова интересен тем, что он содержит детали, в частности он уточняет, как размещались в расстрельной комнате члены императорской семьи.

В показаниях охранников есть много несоответствий, в частности они слишком подробны, чтобы им безоговорочно верить. Они отличаются, например, в том, кто и что говорил перед тем, как началась стрельба; они расходятся в показаниях, говоря о времени, когда происходили эти события, сколько прошло времени с полуночи до рассвета.

Один из свидетелей говорит, что для некоторых членов императорской семьи были принесены стулья, в то время, когда другой определенно говорит, что все при расстреле стояли.

Иногда свидетельства становятся настолько противоречащими друг другу, что возникает вопрос, а были ли свидетели там вообще, и сколько реальных фактов содержится в их свидетельствах.

Один пример — описание горничной Демидовой. Проскуряков описывает ее как «лет 40, высокая, худая, смуглая». Якимов, однако, описывает ее «высокой и крепкой блондинкой, в возрасте от 30 до 35…»

Конечно, нельзя ожидать, чтобы у охранников была фотографическая память, но, в конце концов, была только одна девица, и свидетели видели ее ежедневно, в течение нескольких недель.

Иногда, свидетельства могут казаться подозрительными, если свидетели очень хорошо помнят подробности. Описание Якимовым сцены убийства — слишком подробное для человека, который услышал эту историю несколько месяцев назад, будучи разбуженным рано утром, от двух взволнованных охранников, наблюдавших за этой сценой через разные окна.

Суд, если бы он состоялся, должен был бы рассмотреть и свидетельства и противоречия в показаниях. И это заняло бы не одну неделю.

Но есть одно, решающее обстоятельство — ни один свидетель не видел лично сцену убийства, только Медведев утверждал, что он видел трупы. Предполагая, что свидетельства были «изготовлены», как в случае с шифрованной телеграммой, следует тщательно рассмотреть источники этих свидетельств, и прежде всего показания Медведева. Если мы обратим внимание на время появления этих свидетелей, мы увидим, что они появились один за другим в то же время, что и подозрительная телеграмма — когда Сергеева отстранили от Дела, а Соколов только, что был назначен.

До февраля 1919 года у следствия было только показание Горшкова, прошедшее через четверо рук (который сказал, что все члены семьи были убиты наверху в столовой), и неубедительная версия, рассказанная Летеминым (который не был в Доме Ипатьева ночью и сомневался относительно рассказанного ему на следующий день).

Единственный свидетель, показания которого, действительно, заслуживают внимания, Медведев, неожиданно появляется 11 февраля 1919 года, и затем Проскуряков, и позже Якимов, следуя один за другим в течение марта и апреля. Все трое были арестованы тем же самым старательным агентом уголовного розыска Алексеевым.

Свидетельство Медведева появилось в материалах уголовного дела в самое подходящее время, как раз после того, как генерал Дитерихс прекратил гражданское следствие и забрал материалы следствия и вещественные доказательства.

Новые материалы, большинство из которых не опубликованы, рассказывают о подозрительных обстоятельствах, сопровождающих эпизод с Медведевым, и заставляют предположить, что в его рассказ или вмешались белогвардейские чиновники, арестовавшие и допрашивающие его, или же Он полностью выдуман.

Во-первых, как Медведев попал в руки белогвардейцев? Это — очень необычная история. Можно было бы предположить, что, будучи так глубоко связанным с убийством Романовых, Медведев должен был держаться как можно дальше от белогвардейцев, которые могут ему за это отомстить. Однако белогвардейское следствие утверждало, что он поступил как раз наоборот.

В декабре 1918 года, сражаясь за большевиков под Пермью, Медведев был послан к мосту через реку, стоящему на пути продвигающихся белогвардейцев. Из ранее неопубликованного рассказа производившего арест полицейского Алексеева: «Они [большевики] взяли его к Камскому мосту через реку Каму под Пермью. Они показали ему устройство, предназначенное для взрыва моста… Он остался там, пока правительственные войска не заняли Пермь, что случилось 24 декабря… Накануне этого дня вечером ему пришло письменное приказание взорвать мост. Часа в 4 дня пришел комиссар, приказавший ему взорвать мост, дав это приказание под расписку.

Правительственные войска уже приближались к мосту со стороны правого берега и уже начали стрелять с моста по убегавшим красноармейцам… Он, Медведев, в это время сидел в своем сарае, и ничего не предпринимал, решив не взрывать мост и перейти на сторону правительственных войск. Пробыв в избушке минут 20, он вышел из нее с детонатором в руке и имевшимся при нем наганом. Было уже темно.

Его обнаружили часовые белогвардейцев, находящиеся на мосту, окликнув: «Кто идет?». Он ответил, что красноармеец. Они приказали, чтобы он подошел к ним… в числе других добровольно сдавшихся красноармейцев, его отправили в казармы близ Перми. В этих казармах он пробыл с неделю и его в числе других послали в 139-й эвакуационный пункт в санитарную команду… По поводу расстрела бывшего императора Николая II и его семьи он рассказал на эвакуационном пункте одной сестре милосердия в перевязочном отделении, как ее звать и фамилию не знает — рыженькая она, одна находилась в том отделении».

Таким образом, Медведев, один из усердно разыскиваемых преступников, участие которого в убийстве Романовых было почти бесспорным и грозило ему расстрелом, в случае, если его поймают, решил сам сдаться своим заклятым врагам, и, сделавши это, он, ничего не боясь, болтал обо всем, что знал. И все же, именно так это и случилось, согласно материалам белогвардейского следствия.

Сотрудник уголовного розыска Алексеев, послал свое длинное сообщение, сразу же после того, как допросил Медведева, а затем отправился искать медсестру, о которой тот говорил. Подходящей под описание оказалась Лидия Гусева. При очной ставке с Медведевым она созналась в том, что упомянутый выше разговор имел место.

Алексеев послал телеграмму следователю Сергееву в Екатеринбург, чтобы тот подготовил специальную камеру для изоляции Медведева. Он добавил, коротко: «У меня есть важная информация».

Итак, Медведев, названный в официальной корреспонденции как «убийца царя», возвратился снова в Екатеринбург, на сей раз в оковах. Следователь Сергеев, уже уволенный, ожидающий Соколова, который должен был его заменить, провел второй допрос заключенного. Николай Остроумов, помощник прокурора в Екатеринбурге, позже рассказал об этом допросе так, что читающий это ясно представлял картину происходящего:

«При допросе присутствовали всего три человека — он сам, Сергеев и Медведев. Было, странное, страшное и незабываемое чувство. Медведев, белый как полотно, сидящий на стуле перед столом, за которым сидел Сергеев. Сознание того, что он умрет, было написано на его лице. Он знал, что ничто его не спасет от наказания за цареубийство. Медведев, низким взволнованным голосом, рассказывал о том, как был убит император, императрица, больной царевич Алексей, великие княжны, и их слуги…»

Это кажется убедительным при первом прочтении. Но мы должны понять, что рассказ Остроумова, написанный десятилетие спустя, был частью письма, предназначенного для того, чтобы убедить сторонников подлинности Анастасии, появившейся в Германии в двадцатых годах, в том, что настоящая великая княжна была убита в Доме Ипатьева. Ка(к мы дальше покажем, противники «Анастасии» в этом деле не всегда были последовательны. В письме содержатся намеки на нависшую над Медведевым смертельную опасность и о том, что он действительно готовился к смерти.

Его смерть не менее подозрительна, чем его предательство. Свидетельство о его смерти в материалах следствия отмечено датой — 25 марта 1919 года, после того, как Сергеев, его допросил; причиной смерти называют сыпной тиф.

На первый взгляд это весьма вероятно — в области в то время действительно была эпидемия сыпного тифа. Но генерал Дитерихс, который, должен был точно знать, почему он лишился главного свидетеля обвинения, сказал в 1920 году, что Медведев умер «от сердечного приступа» в течение трех дней после того, как Сергеев его допросил.

Сердечный приступ в возрасте 31 года?

Можно было бы не обращать большого внимания на это, но другие свидетели утверждают, что разговоры о болезни Медведева просто скрывали его более мрачный конец. Сэр Томас Престон сказал нам в 1971 году, что Медведев сознался в своем участии в преступлении «под пыткой». Николай Белоцерковский, бывший начальник Военного контроля в Екатеринбурге, находясь за рубежом, сказал другу в изгнании, что Медведев умер после того, как «я его бил слишком сильно». Конечно, обе стороны в гражданской войне использовали пытку, но насильственная смерть Медведева не имела никакого смысла, если он был действительно свидетелем убийства.

Французский офицер Ласье, французский парламентский представитель, который ездил по Сибири с французской военной миссией, был в Екатеринбурге спустя несколько недель после смерти Медведева, рассказывал о своих подозрениях. Ему сообщили распространенную версию, и позже он недоуменно писал: «Согласитесь, очень подозрительным является то, что этот проклятый сыпной тиф появился и лишил историков как настоящих, так и будущих, единственного свидетеля исторического события, которое до сих пор не разгадано?»

Француз не был одинок в своих сомнениях. Серьезную информацию об истории со смертью Медведева мы получили из «черного мешка» с документами, которые мы нашли в Комитете по безопасности, в письме от прокурора Иорданского его начальнику Никандру Миролюбову, прокурору в Казани.

Отстраненный от следствия военными, Миролюбов внимательно следил за делом со стороны гражданской судебной власти. Иорданский сообщил ему о смерти Медведева только спустя три дня: «… спешу поделиться с Вами весьма прискорбным сообщением. Несколько дней тому назад заболел сыпным тифом заключенный в тюрьму по царскому делу Медведев и 25 марта, находясь уже в тифозном бараке, умер.

Перед тем, как поместить его в тюрьму, камера была приготовлена по особым моим распоряжениям. Несмотря на то, что заболевания не было, была произведена особая обработка, т. к. в самой тюрьме по другим камерам было много заболеваний… Медведев умер 25 марта, между тем о смерти его было сообщено н(начальником) тюрьмы лишь 29 марта за № 10, о болезни же его я не был осведомлен.

Поэтому невольно возникает мысль, не было ли в данном случае какое-либо злоупотребление, и не скрылся ли он при содействии кого-либо. Но это лишь голое предположение. С этой целью я дал официальное поручение начальнику] произвести подробное дознание, дав ему по этому поводу личные указания и затребовав метрическую запись о смерти его.

Между тем, усматривая неправильность действий со стороны начальника тюрьмы, через тюремного инспектора я потребовал от него объяснений о причине несообщения мне или судебному следователю Соколову о положении Медведева и о замедленности донесения о смерти его.

Неприятно еще то, что, хотя он и был допрошен обстоятельно по тем данным, которые имелись в деле, но его нужно было допросить вторично, уже по тем материалам (протоколам осмотров вещественных доказательств), которые были введены в дело следователем Соколовым».

Есть ли хотя бы малейшее сомнение? Письмо содержит подтверждение роли Медведева, как об этом рассказал следователь Сергеев, или написал Остроумов, утверждающий, что он присутствовал при допросе.

Но, как ни странно, Соколов сам внес сомнения в значимости его показаний для следствия. В Екатеринбурге Соколов сказал французскому офицеру Ласье, может быть опрометчиво, о чем он позже, возможно, сожалел: «Увы, свидетель умер от сыпного тифа, не продвинув следствие дальше». Чего стоит теперь полное признание Медведева, предположительно полученное при втором допросе, протокол которого находится в материалах белогвардейского следствия?

Возникает даже вопрос, был ли заключенный действительно Медведевым. Согласно генералу Дитерихсу, Медведев назвался Бобиковым, когда его арестовали. Не были сделаны фотографии не только Медведева, но и других допрошенных охранников — странное упущение в следствии, которое тщательно фотографировало вещественные доказательства и имело фотографа.

В итоге, у нас есть только сообщение Алексеева, темной фигуры, арестовавшей Медведева, подтверждающее подлинность его признаний. Если это был Медведев, о чем он действительно говорил следователю? Старший американский офицер разведки в Сибири, майор Слаутер сказал, что преступник сначала «притворялся сумасшедшим».

В марте 1919 года Соколов знал о существовании Медведева и стремился увидеть его как можно быстрее. Но Медведев умер, или, возможно, был убит. У местных белогвардейцев не было никакой причины убивать свидетеля перед прибытием Соколова, поскольку он, единственный из свидетелей говорил, что он лично видел истекающие кровью трупы всей семьи Романовых.

Если они его действительно убили, то есть только одна причина для этого. Он говорил не то, что кому-то требовалось, и должен был быть ликвидирован прежде, чем появится Соколов. Если бы военные зашли так далеко, что попытались заменить материалы следствия другими, не поддающимися проверке, то отстранение Сергеева только помогло бы этому.

Подозрения прокурора Иорданского относительно Медведева в следствии Соколова рассматривались как удовлетворение «требований поиска правды». Однако, предательство Медведева, и подозрительная смерть не позволяют считать его показания ключевыми в расследовании. Второй столб расследования Соколова рухнул.