New Farben Order. История синтеза нового мирового порядка

 

Перетолчин Дмитрий Юрьевич – аналитик

Оглавление

 

1. Пятый элемент                                                                      92

2. Новые Ост-Индские компании                                         98

3. Союз двух, трёх, четырёх...                                            120

4. Рождение «IG Farben»                                                      138

5. «Сообщество интересов»
Варбургов, Рокфеллеров и Шрёдеров                         155

6. «Черное золото» алхимиков из «IG Farben»               169

 

Пятый элемент

 

«Новая эпоха требует не только нового рационального (хотя и постнаучного) знания о мире и человеке, знания, формирующегося вокруг и по поводу иных объектов, чем “рынок”, “гражданское общество” и т.п., но и некой идейной (хотя и постидеологической) системы, которая придаёт социальный смысл новому рациональному знанию о мире».

А.И. Фурсов «“Биг Чарли”, или о Марксе и марксизме: эпоха, идеология, теория»

 

Удивительно, но о немецком концерне «IG Farben­industrie», оказавшем на историю XX века и нашу современность такое огромное влияние, почти ничего не известно широкому кругу. Как удалось остаться в тени истории корпорации, разбор участия которой в преступлениях, совершённых во время Второй мировой войны, судьям Нюрнбергского процесса пришлось выделить в отдельное судопроизводство? Ответ на этот вопрос мог бы претендовать на отдельную книгу или целое исследование, ставящее ряд неожиданных вопросов. К примеру, часто ли встречается объяснение исторических событий с точки зрения центров сил, являющихся мировыми финансовыми центрами? Классическая история, не обладая инструментами финансового анализа, просто выпускает их из внимания, события же зачастую объясняются стечением обстоятельств или личными ошибками её субъектов. Как, к примеру, приход Гитлера к власти объясняется недальновидным выбором немецкого народа, желающего твёрдой руки. А ведь понятия «фюрер» и «фюрерство» родились в осевой компании концерна – «Bayer», которой принадлежало 42% акций. В политику оно попало уже как производное от управления в промышленной сфере.

Сегодня история капитализма осталась неописанной, потому что без анализа мировых финансовых центров невозможно осмысление такой истории. Кто является её субъектом? К сожалению, по-прежнему нет даже понятийного аппарата, с помощью которого можно было бы провести такой анализ. Карл Маркс это делал инструментами начала XIX века, но в начале XX в. мир был уже совершенно другим. Карл фон Клаузевиц первым определил, что «война есть продолжение политики иными средствами»; в свете описываемых событий важно, что он был прусским генералом, описавшим войну с точки зрения ресурсного противостояния. Однако не является ли политика, в свою очередь, инструментом экономики, а война – лишь неконкурентным методом раздела рынков, где субъектами и выступают корпорации? А так как экономика капитализма из-за необходимости расширения рынка может быть только экспансивной, то её крайним средством и является война, продолжающая логический ряд элементов, начатый политикой и экономикой. Попечители иностранной собственности не зря определили «IG Farben» как «коммерческое оружие» (commercial warfare), и история концерна является примером сказанному. Поэтому участники Нюрнбергского процесса призывали сделать историю картеля общим достоянием, дабы она не могла повториться.

Однако когда в 1978 г. «Bayer» открывала своё представительство в СССР, во главе её стоял бывший командир танкового полка Бруно Каль, кавалер одной из высших наград Третьего Рейха – Рыцарского Креста и Дубовых Листьев к нему. Не стоит ли считать именно эту дату датой начала падения СССР? Ведь именно «Bayer» проводила в лагерях Третьего Рейха эксперименты на людях, одним из направлений которых в «IG» был контроль над рождаемостью. Сегодня «Bayer CropScience» входит в тройку держателей 90% патентов генно-модифицированных растений. При этом ежегодно 26 сентября «Bayer» проводит Всемирный день контрацепции, но СМИ стараются не ворошить прошлое и настоящее одного из основных рекламодателей. Историческая наука, переведённая на гранты, мало чем отличается от СМИ, власть денег корпораций позволяет им не давать изучать себя как субъектов капитализма. Свою историю Второй мировой войны сразу после её окончания заказал наиболее весомый зарубежный партнёр Третьего Рейха – Standard Oil. Параллельно Нюрнбергскому процессу в США шли заседания Американской исторической ассоциации. Одно из них, посвященное «Проблемам написания истории крупных предпринимательских объединений», в 1947 г. возглавлял Чарльз Мур, председатель правления филиала шведской фирмы SKF, основного поставщика подшипников для Третьего Рейха. Ранее, кстати, компанию возглавлял родственник Геринга – Гуго фон Розен. Поэтому целенаправленных исследований об участии корпораций в создании Третьего Рейха почти не существует.

Однако история корпораций как исторических субъектов по-прежнему актуальна; изучают ли с этой точки зрения другого «ценного» рекламодателя – Google? «IG Farben» можно в полной мере считать его прообразом с поправкой на технологические уклады. Интернет-поисковик между прочим, особо не афишируя, приобрёл восемь ведущих компаний-производителей робототехники, включая Boston Dynamics, чей робот военного назначения «BigDog» завоевал популярность на видеохостинге «YouTube», который также принадлежит Google. Поглощениями компаний в Google заведует основатель стартапа Android – Энди Рубин, в прошлом инженер немецкой компании Carl Zeiss. Его коллега, эксперт в области искусственного интеллекта Питер Норвиг занимается тестированием искусственных нейронных сетей, которыми, вероятно, снабдят военных роботов из Boston Dynamics. Google не только обслуживает закрытые интранет-сети для ЦРУ и является владельцем data-центров по всему миру, но и дополнительно запатентовал систему «распределения заданий множеству робототехнических устройств». Один из сооснователей компании Сергей Брин считает её миссией «нести свободную информацию людям в странах с авторитарными режимами», но, обладая такими возможностями, ограничится ли интернет-поисковик донесением информации?

В одном из последних интервью Жорес Алфёров напомнил, что «создание транзистора знаменовало наступление постиндустриального времени, времени информационного общества. Оно привело к изменению социальной структуры населения планеты». Ещё один из проектов Google – развитие использования автомобилей без водителей. Процесс роботизации начинался с роста простой механизации производства, который в течение XIX века увеличил производительность труда на порядок, сделав невостребованными большую часть рабочих вместе с их семьями. Реакция господствующего класса была разной, далеко не всегда такой, как её описывает классическая марксистская теория. Укладывая весь ход исторического процесса в противостояние классов, реальной картины мира не построить. Парадокс, но то, что в сознании широкого круга принято называть «социализмом», внедрено немецкими промышленниками в XIX веке: от медицинского страхования до пенсионного обеспечения. Участие в прибыли предприятия – частая практика для рабочих конца XIX – начала XX века. За разделение дополнительной прибыли между всеми участниками предприятия выступал Вальтер Ратенау, убитый, как водится, террористами. Такая же судьба постигла подхватившего лозунг «Разделим наше богатство» Хьюи Лонга в США.

Только в СССР была реализована социально ориентированная концепция устройства общества в условиях роста производительности. Фашизм же, с его сегрегацией и жёсткой регламентацией потребления при требовании максимальной отдачи от низшей касты, стал другим ответом на вызов со стороны лишних для рыночной экономики людей. Придатками к машинам, существующим в промышленном подземном аду, рисовал рабочее сословие в фильме «Метрополис» режиссер Фриц Ланге, которому Геббельс предлагал возглавить всю киноиндустрию Третьего Рейха. Создателям последнего казалось очевиднее выстроить систему концентрационных лагерей и контролировать рождаемость. Поэтому советский проект не был пустой идеолого-идеалисти­ческой концепцией, как его пытаются зачастую выставить. Американский социолог Баррингтон Мур писал: «Революции рождаются не столько из победного крика восходящих классов, как считал Маркс, сколько из предсмертного рёва тех слоёв, над которыми вот-вот сомкнётся волна прогресса». Кому адресован тот рёв? Следует процитировать еще одного нобелевского лауреата. Норберт Винер предупреждал: «Вспомним, что автоматическая машина... представляет собой точный эквивалент рабского труда. Любой труд, конкурирующий с рабским трудом, должен принять экономические условия рабского труда». «Мы также знаем, что промышленников трудно чем-либо сдержать, когда дело доходит до извлечения из промышленности всех прибылей, которые только можно оттуда извлечь, чтобы затем предоставить обществу довольствоваться крохами» – писал основатель науки, из которой появился тот же Google.

Владелец концентрационных лагерей «IG» – прямой участник социальной инженерии Третьего Рейха. Как позднее вспоминал А. Шпеер, «Гиммлер хотел превратить лагеря в огромные фабрики», услугами которых пользовались BMW, Nestle, Kodak, Volkswagen и, конечно, Farben. Суть процесса в общем выражена словами Муссолини о том, что «фашизм отрицает в демократии абсурдную общепринятую ложь о политическом равенстве». Ещё точнее высказался Гитлер: «Будущее не принадлежит коммунистическому идеалу равенства». По словам американского конгрессмена Гомера Боума, «Farben – означало Гитлер и Гитлер – означало Farben». Концерн больше других корпораций вкладывался в партию фюрера; получается, концерн вкладывался в ликвидацию равенства? Странно, но аналогичные взгляды высказывали нобелевские лауреаты по экономике Фридрих фон Хайек, считавший, что «эволюция не может быть справедливой», и Милтон Фридман, который «не сторонник справедливости». По отношению к массам платформы либеральных экономистов и фашистов сходятся: мир не для всех. Так может ли быть, что и заказчик у них один?

В. Ньюбольд определяет государство как «организованных собственников». Такие контролирующие персоналии есть у каждого предприятия; могут ли быть субъектами истории они или семейные кланы? Pater familia, те самые оплоты частной собственности в контексте римского права – будут ли они когда-либо рассмотрены классической наукой как субъекты истории, будут ли рассмотрены их цели и мотивация, степень влияния на события? То, без чего невозможно построить реальной картины мира. Можем ли мы считать мировые войны между государствами противостоянием именно таких организованных собственников? Или, в контексте СССР, – их противостояние концепции советского государства, отрицающего собственность для pater familia. Факт отсутствия частной собственности адвокаты Третьего Рейха считали оправдательным в ответ на обвинения в грабеже оккупированных территорий, критерием права и преступления для них была только такая собственность – собственность pater familia.

Может ли в основе утилизирующей лишнее население мировой войне быть осевым четвёртый элемент – социальный? Но тогда победа СССР была шансом для человечества, победой социального проекта против антисоциального, политики равенства против программ эвтаназии и сегрегации «ненужных» масс по расовому признаку. Ещё одним направлением инвестиционного интереса Google стало радикальное продление жизни в рамках проекта «Calico». С учётом того, что современная геномика добралась до изучения конкретных белков, отвечающих за старение, эта задача для компании Брина может оказаться по силам, тем более что в её активах уже есть хранитель ДНК-данных компания Google Genomics. В целом это не может не породить новый процесс социальной инженерии, связанной с отбором искусственных долгожителей.

Не стоит забывать, что одним из первых «научных» сторонников сокращения населения был Томас Мальтус, преподаватель закрытого университета первой транснациональной компании – Ост-Индской. У «IG Farben» также были свои исследовательские центры в виде системы институтов кайзера Вильгельма. Google объединяет с этими компаниями способность трансформировать технологическое превосходство в военное и экономическое и наоборот. «Чем сегодня занимается фундаментальная наука, завтра может стать предметом прикладных разработок, а послезавтра основой для новых типов оружия» – так описывали ситуацию на «круглом столе» в октябре 2015 г. «Цивилизационное развитие и вооружённые конфликты будущего».

Именно технологии являются ключевым фактором истории капитализма, а точнее, политики его экспансионизма. Поэтому неслучайно в Советской России в 1917-1919 гг. открылось 33 новых вуза. Контроль над знаниями обеспечивает контроль над развитием в целом. Американский исследователь «чёрных дыр» Митио Каку считает, что уже совсем скоро образование будет базироваться на устройствах типа Google Glass, которые будут рисовать вашу картину мира в прямом и переносном смысле. Кроме того, в настоящее время Google совместно с NASA основали в США Singularity University. Но заинтересован ли Google в том, чтобы потенциальные конкуренты обладали реальной картиной мира, тем более если в качестве конкурентов воспринимаются целые социальные слои, требующие своей доли общественного блага? Недаром в США Союз обеспокоенных учёных (Union of Concerned Scientists) уже стал беспокоить Закон о свободе информации, позволяющий проводить общественные расследования на основании запросов конкретной информации.

Почти каждая известная сегодня компания появлялась на основе оригинального технологического решения или изобретения. По сути корпорации и есть экономическое воплощение научных решений или целых прорывов, что характеризует важность доступа к знаниям. В Венеции смертная казнь грозила всякому, кто раскроет секрет технологии производства венецианских зеркал. О том, что всё меньше информации дают нам «артиллерийские журналы последнего десятилетия», сетовал английский автор В. Ньюбольд в начале прошлого века: «несмотря на тесное переплетение военно-промышленных фирм и общность интересов капиталистов-промышленников, официальные секреты» не спешат раскрываться. Технологическое превосходство является инструментом экспансии, неважно, экономической или военной, потому что по сути это экспансия контроля над вашим развитием, распространяющаяся на территории или социальные слои. То, что наука становилась основным орудием после Первой мировой войны, отмечал анализировавший её английский офицер Виктор Лефебр: «Тенденция современной войны в перемещении инициативы в сферу тыла. Штаб не может не принимать в расчёт разработки техников или научных лабораторий, внезапное введение которых в кампанию может иметь большее влияние на результат, чем массив миллиона человек с их вооружением и снаряжением для внезапного нападения. В этом плане использование новых военных технологий может всколыхнуть противостоящие формирования больше чем изощренно устроенная атака». Успехом будущих войн полковник английских химических войск считал новые неожиданные решения промышленных предприятий. Именно ноу-хау создают экологические ниши для корпораций и их собственников, в которых как грибы начинают расти капиталы, мицелий которых зачастую разрастается далеко за пределы государства. Демографические циклы в концепции С. Нефедова обеспечены ёмкостью воспроизводства в рамках экологической ниши «carrying capacity». Теперь жизнь обеспечивается не биологическими, а экономическими нишами, которые дают технологии и создаваемые ими рынки. Битва за технологическое превосходство и есть битва за жизнь в условиях так называемой рыночной экономики, в которую предложено вписываться всем: государствам, социальным слоям. И здесь знания о мире и его законах становятся ключевым элементом истории.

Доступ к знаниям и информации – основной критерий стратификации общества. Идея обеспечения гегемонии социальной верхушки за счёт знаний последовательно развивается Бертраном Расселом в книге «Научное мировоззрение» («Научные правители будут давать одно образование обычным мужчинам и женщинам, и другое тем, кто должен унаследовать научную власть») и более поздней книге «Влияние науки на общество» («доступ к ней [науке] будут иметь представители исключительно правящего класса»). Показательно, что, согласно докладу Американской академии науки и искусства госинвестиции в сфере высшего образования в США в последние десять лет резко сократились, из 15 обследованных штатов 11 стали больше тратить на содержание тюрем, чем на образование; тенденция понятна.

Отличительной особенностью знания как движущего элемента истории в том, что оно не может устанавливаться участниками социального процесса с помощью договорённостей, как определяются правила экономики или социальных конструкций. Научное понимание природы окружающего мира, механизмов его функционирования, способное быть трансформированным в технологию, и есть осевой, определяющий остальные пятый элемент, движущий историю капитализма. Для создания реальной картины мира должна появиться история капитализма не только как история войн «организованных собственников», их политического и экономического противостояния, но и как история социальных преобразований, а самое главное, как история технологической мысли, порождающей остальное лишь как инструмент того, что мы называем капитализмом. Данное исследование является попыткой показать историю капитализма XX века через историю консорциума химических корпораций Германии, определивших не только её историческую судьбу, но и оказавших столь значительное влияние на нашу современность.

 

Ранее всенародно осмеянная забава эксцентричных алхимиков-чудаков и любителей стала важным средством в двигателе всех изменений: война, политический переворот и новые идеи в экономике, философии, науке и технологии – всё, что трансформировало общество с тех пор, как началась научно-техническая революция.

Д. Джеффрейс «Синдикат дьявола. “IG Farben ” и создание гитлеровской военной машины»

 

Новые Ост-Индские компании

 

Историю о том, как химия и война, переплетаясь, создавали узор исторической картины прошлого века, лучше было бы начинать с предыстории, с описания отравленных стрел архаичных племён, с «греческого огня», применение которого описано Плинием Старшим, или с использования дыма горящей серы в Пелопоннесской войне. Однако предметом данной работы является не описание примеров изобретательности человеческого ума, а то, как его обладатели сформировались в научно-финансовое сообщество, в котором химия стала не только решать военные задачи, но и формировать их, а вскоре и вовсе определять историю XX века целиком.

Примечательно, что центры, производящие главный «нерв войны» – деньги, накладываются на центры, связанные с производством самого известного военного химического продукта – пороха, представляющего собой смесь угля, селитры и серы. Вплоть до XIX века сера в основном добывалась в вулканических районах Сицилии, и логично предположить, что к её поставкам имели отношение знаменитые банковские дома Венеции. В перенесённом «венецианцами» в Голландию финансовом центре была основана Ост-Индская Компания, по подобию которой в Англии развилась такая же корпорация – будущий правитель Индии. Доколониальные власти страны в лице шаха Аурангзеба пытались запретить продажу селитры христианам. До конца XVIII века индийская селитра питала большинство европейских войн, а Ост-Индская компания была основным мировым поставщиком этой «души» пороха, разместив склады на Коромандельском побережье; sel petrae была одним из основных товаров Ост-Индской компании [2]. Ещё одним был опиум; окончательный контроль над наиболее прибыльными районами производства опиума в Бенаресе, Бенгалии и Бихаре был установлен в 1765 г. [21].

Когда управление Индией сконцентрировалось в Лондоне, о британской столице заговорили как о новом мировом финансовом центре, а добыча селитры стала уделом низшей касты колонизированных индийцев, сделавших свою Родину «кровавым алмазом» британской короны, источником того, без чего не могла произойти ни одна война. Если в 1660-х гг. ежегодный экспорт селитры из Индии составлял 600 тонн, во время войны за испанское наследство он вырос до 2 тыс. тонн [2].

В России при Петре I производство пороха некоторое время принадлежало английскому коммерсанту А. Стелсу на монопольной основе; согласно указу, прочим царь «делать порох не велит» [343]. В период наполеоновских войн мировой экспорт селитры составлял уже 20 тыс. тонн [2], за период 1811-1813 гг. из Англии в Россию поступило 1100 тонн пороха, по завышенной, кстати, цене, что составило до 40% всего использовавшегося в войне пороха [58]. Именно поэтому

«Англия существует до тех пор, пока она владеет Индией. Не найдется ни одного англичанина, который станет оспаривать, что Индию стоит охранять не только от действительного нападения, но даже от одной мысли о нём» [59].

лорд Джордж Керзон, 1889 г.

 

До середины XIX века источником селитры становилась земля в местах, где она пропитывалась человеческими и животными отбросами, так чтобы «пощипывать язык, подобно хорошим специям». Из этой земли селитру выпаривали по рецептам, не менявшимся с ранних трактатов средневековья до Гражданской войны в США, когда ограниченность поставок заставила южан оборудовать в отхожих местах специальные «селитряницы» [2].

Ни одна война не могла продолжаться без пороха, а рынок химически связанного азота контролировался Англией, основным поставщиком которого со временем стала чилийская селитра [27]. Как указывает Стивен Боун, «единственный коммерчески значимый природный источник органических нитратов, способный удовлетворить растущий во всём мире спрос на взрывчатку и азотные удобрения, находился в Южной Америке, то есть практически на противоположной стороне земного шара от основных рынков потребления в Европе».

В начале XIX Александр Гумбольдт, путешествуя по Южной Америке, выяснил, что перуанский климат, один из самых засушливых в мире, позволил скопиться на береговой линии огромным, толщиной до 50 метров залежам птичьего помёта, который местное население называло «уано», а англичане читали как «guano». Инки использовали его для удобрения полей и во избежание конфликтов места добычи разделили между провинциями [2], так что стратегическое значение гуано было известно давно.

В 1822 г. по рекомендации Гумбольдта английское горное общество направило студента Парижского горного института Жана Батиста Буссенго в армию генерала Симона Боливара, у которого он дослужился до полковника, изучая в своей походной лаборатории чилийскую селитру и гуано. Буссенго выявил связь количества азота в Урожае кукурузы с количеством азота, внесённого в почву [302; 303], определив азот как главный источник плодородности и подтвердив его стратегическую значимость.

Поэтому тот факт, что рождение современного Перу после того, как Антонио Сукре, начальник штаба Боливара, вторгся на территорию испанской колонии в 1824 г. [28; 29], практически совпадает с началом промышленной торговли перуанским гуано вновь появившейся «свободной страны», весьма примечателен. Особенно с учётом того, что лицензию на торговлю дали лишь «небольшому числу доверенных фирм», а к середине XIX века это право сосредоточилось в руках британской компании Энтони Гиббса. Англичане всё ещё оставались главными контролёрами пороха, а значит, и мировых войн.

Отсюда и исследовательский пыл французов и американцев, бороздивших Тихий океан в поисках островов с залежами гуано. Одними из них стали острова Чинна, где добыча азотосодержащего продукта была уделом пойманных дезертиров, осуждённых, чернокожих рабов и обманом заманённых китайских кули, которых французские, испанские и британские суда вывезли на острова более 100 тыс. человек. Любой попавший на остров становился невольником и не имел права покидать его в течение пяти лет, но двадцатичасовой рабочий день мало кто выдерживал в течение такого срока на производстве, где дышать из-за аммиачной пыли было почти невозможно. «Они ходят почти голые, не имея ни куска ткани, чтобы прикрыть наготу, живут хуже псов» – такую картину увидел американский журналист Джорж Вашингтон Пек. Он и другие пассажиры торговых кораблей наблюдали харкающих кровью, прикованных к тачкам, покрытых ядовитой едкой пылью невольников, многие из которых предпочитали отравиться опиумом или кинуться со скал, поэтому потребность в новых рабочих никогда не убывала. В 1862 г. несколько перуанских судов вывезли на острова Чинча всё мужское население острова Пасхи. Благодаря усилиям французского священника вернулись лишь несколько выживших, тут же заразив подхваченными болезнями оставшихся на острове женщин и детей, после чего население острова практически вымерло.

После того как в 1846 г. английский химик Хиллс запатентовал способ превращения нитрата натрия в нитрат калия, производство нитратов переместилось в районы залежей хлористого калия в Германии, ставшей источником селитры во время Крымской войны. Однако необходимый в процессе, но сложный в изготовлении йод был слишком дорогим компонентом. В 1857 г. Ламонт Дюпон, глава компании «Dupon», открыл способ приготовления пороха из «каличе», горной породы, известной в Индии как «канкар» [2; 30].

Теперь внимание военных подрядчиков по иронии судьбы снова переместилось в богатую каличе Южную Америку, а добытая там чилийская селитра позволила американцам устроить у себя гражданскую войну. Историками было замечено, что «прибыли, полученные ранее за счёт торговли гуано, теперь вкладывались в удобрение-конкурента, каличе». В результате уже Уильям Гиббс, глава «Antony Gibbs & Sons» возвёл себе в Лондоне особняк, названный «чудом возрождения готики». Попытка перуанского правительства в 1875 г. национализировать предприятия по добыче каличе привела к тому, что продукт вдруг резко подешевел на бирже, так и не принеся правительству существенного дохода. А буквально через четыре года в ответ на увеличение налога на предприятие Гиббса Боливией войска Чили сначала оккупировали порт Антофагасту, развязав войну с Боливией и Перу, в результате забрав права почти на все месторождения каличе. Это сделало Чили, а фактически британский капитал мировым монополистом селитры на пике мирового спроса.

В 1830 г. французский учёный Теофиль Пелуз, экспериментируя с азотной кислотой, обнаружил у неё взрывчатые свойства, а его итальянский ученик Асканио Собреро экспериментировал с раствором серной и азотной кислоты с добавлением селитры, который был известен ещё древним алхимикам как aqua fortis, в результате выделив нитроглицерин и сделав азот самым важным военно-стратегическим ресурсом [2]. В 1846 г. химики Христиан Шёнбейн и Рудольф Бёттгер выработали способ получения нитроцеллюлозы, горение которой было бездымным; скорость его была в 500 раз быстрее, с выделением втрое большего количества газообразных, чем чёрный порох. Это сразу оценили военные и промышленники [312].

В 1867 г. шведы Ольсен (Ohlssen) и Норбин (Norrbin) запатентовали смесь аммиачной селитры и угля, права на которую первым оценил человек с известной фамилией Нобель, приобретя их. В 1879 г. Нобель запатентовал введение селитры в нитроглицериновые взрывчатые вещества, так называемый экстрадинамит, мощность которого в течение половины следующего столетия не была превзойдена никаким другим взрывчатым веществом [277].

Историк К. Манро писал: «Можно с уверенностью утверждать, что без открытия и разработки нитратов в Чили производство взрывчатых веществ, каким мы его сейчас знаем, было бы невозможно, а прогресс в горнодобывающих и транспортных отраслях, достигнутый в XIX веке, не состоялся бы» [2]. По-прежнему со времён Ост-Индской компании контроль над нитратами, от снабжения которыми зависел исход войны, оставался за Лондоном. Где-то в этот период на историческую сцену поднимутся немецкие химики и обозначится конфликт между держателями сырья из Англии и держателями технологий из Германии. Дело в том, что в середине XIX века шерсть окрашивали мурексидом – солью пурпуровой кислоты, сырьём для которой было как раз гуано, поставляемое из Перу [347].

То, что современная химия появилась из средневековой алхимии, ни для кого не секрет, но вот то, что общественное мнение, объявив «эксцентричных алхимиков-чудаков» таковыми, их явно недооценило, – тоже факт. К примеру, доктор Вальтер Герлах в 1924 г. в одной из франкфуртских газет открыто писал о научной алхимии, призывая финансировать изучение подобных явлений [3]. При этом нельзя недооценивать Герлаха как учёного: профессор Франкфуртского университета (1921-1925 гг.), лауреат Нобелевской премии по физике, специализировавшийся на магнитном спине, резонансе и гравитации, он являлся одним из руководителей германского атомного проекта «Uranverein» («Урановый клуб») и другого, также «определяющего исход войны» (Kriegsendscheideidend), под кодовым названием «Колокол» [3; 4]. В своё время Герлах являлся руководителем лаборатории физики «Farbenfabriken Elberfeld», относящейся к концерну «Bayer-Werke AG», о котором далее и пойдёт речь.

Другой известный химик, почётный член АН СССР с 1932 г. Фриц Хабер (Fritz Haber) хотя и не употреблял термин «алхимия», в те же годы целых пять лет занимался секретным проектом по добыче золота из морской воды [5]. Тогда у него не вышло, а вот в 2007 г. у современной компании «Swiss Ecole Polytechnique» вышло: доработанная парижской «Magpie Polymers» технология использования пластиковой смолы позволяет получать от 50 до 100 граммов драгоценного металла из 9 кубометров воды [6]. Преподавателем Хабера, кстати, был Август Вильгельм Гофманн (August Wilhelm von Hofmann), президент Лондонского химического общества и основатель Германского [7], президентом которого он избирался 14 раз подряд с 1868 по 1892 г. [8]. Все эти люди будут иметь непосредственное отношение к сообществу, которое Г.Д. Препарата в книге «Гитлер, Inc.», говоря об «IG Farben», опишет так: «Объединение стояло как индустриальный колосс... возвышавшийся над всей мировой химической промышленностью... Немного нашлось бы университетов, которые могли бы поспорить с этим гигантом по числу лауреатов Нобелевской премии».

Еще одним учеником Гофманна был Уильям Генри Перкин (William Henri Perkin) [1], прадед которого по преданию был как раз алхимиком. В преддверии пасхальных каникул 1856 г. восемнадцатилетний юноша выслушал задачу от Гофманна: «Вот если бы синтезировать хинин. Попробуйте добиться этого окислением анилина или толуидина; их можно выделить из каменноугольной смолы». Задача была на тот момент крайне актуальна, потому что хинин – наиболее эффективное средство от малярии, жизненно необходимое для колонизации Африки и Азии. Монопольным поставщиком хинина на тот момент являлась Перу. Альтернатива её плантациям появится в Индонезии и Индии только в конце XIX века [286]. На нашу территорию, кстати, семена всё ещё тщательно охраняемого хинного дерева доставит из Перу академик Н.И. Вавилов лишь в 30-х годах прошлого столетия [287].

Это не единственный пример запоздалой реакции на научные события или вовсе её отсутствия в России. Достаточно отметить, что первый патент, или, как его тогда называли, «привилегия» на красители был выдан у нас неким Суханову и Беляеву ещё в конце 1749 г. [286]. При этом русскоязычный термин «краситель» как соответствующий «духу русской научной и технической терминологии» появился лишь перед Первой мировой войной усилиями будущего основателя научной школы красителей в СССР Александра Порай-Кошица [352].

Вопрос красителей зачастую являлся настолько стратегическим, что в XIV веке между Италией и Швейцарией разразилась «шафранная война», причиной которой стали всего лишь 800 фунтов шафрана. Однако то, что в Европе вызывало войны и вызовет потрясения всего XX века, в России оставалось без внимания: в 1840 г. в Петербурге будущий академик Юлий Федорович Фрицше перегонкой природного индиго с едким натром получил маслянистую жидкость, которую назвал анилином. Через два года казанский профессор, академик Николай Николаевич Зинин, впоследствии первый президент Русского химического общества, получил тот же анилин восстановлением нитробензола. Гофманн отзывался о его работе так: «Если бы Зинин не сделал ничего больше, кроме превращения нитробензола в анилин, то его имя и тогда осталось бы записанным золотыми буквами в истории химии». Но в то время для «золотых букв» Академия наук использовала исключительно иностранные языки и работы Зинина перевели и издали только в военном 1943 г. Как знать, стал бы этот год военным, если бы наука в России была более востребованной и для перевода работ Зинина не потребовалось сто лет, за которые на анилиновых красителях появилась и развилась немецкая химическая промышленность, превратившаяся в агрессивную экономическую и политическую силу [286].

 

«... за последние 300 лет в России возникло огромное множество удивительных технических и научных идей, из которых эти люди не смогли извлечь практически никакой экономической выгоды» [340].

Лорен Грэхэм, историк науки Массачусетского технологического института

 

Трудно сказать, как вообще развивалась бы мировая история, если бы к научным открытиям Зинина, как, впрочем, и ко всем русским научным открытиям «эти люди» отнеслись бы с должным вниманием. В 1853 г. Зинин провел исследование нитроглицерина как взрывчатого вещества для нужд Крымской войны [312] и нашёл метод безопасной транспортировки нитроглицерина, поделившись идеей с соседом по даче Альфредом Нобелем [306], что дало для последнего возможность заниматься развитием промышленного производства нитроглицерина [2].

В этот судьбоносный для истории химии 1856 год, когда Гофманн объяснял задание своему ученику, в России варшавский профессор Якуб Натансон химически выделил красный краситель фуксин. Однако опять же по нерасторопности его изобретение так и осталось незамеченным и легло под сукно [286]. В 1858 г. его начал производить французский химик И. Верген (Emmanuel Verguin), продавая в Россию по астрономической для того времени цене 700 рублей за килограмм [291; 307]. Совсем по-другому сложилась судьба у аналогичного изобретения в прижимистой Англии.

Всё время каникул Перкин по заданию своего учителя проводил эксперименты в комнате на верхнем этаже своего дома в восточном Лондоне, пока однажды не обратил внимание, что продукты окисления анилина, превращенного во влажную смесь со спиртом, окрашивают тряпку, которой он вытирал стол, в ярко-фиолетовый цвет. Результат настолько понравился Перкину, что он продолжил создавать образцы вместе со своим другом Артуром Курчем и братом Томасом. Их эксперименты показали, что новое вещество красит шёлк так, что цвет сохраняется даже после стирки и воздействия солнечных лучей.

Увлечение живописью и фотографией подтолкнуло Перкина послать небольшую партию красителя владельцу красильной фабрики в шотландском городе Перт Роберту Пуллару. Ответ был крайне оптимистичным: «Если использование Вашего открытия не очень удорожит товар, то оно – одно из ценнейших изобретений последнего времени. Этот цвет требуется для самых разнообразных товаров. До сих пор получение такого тона на хлопчатобумажных тканях обходилось чрезвычайно дорого, а на шелковых вообще не удавалось».

В тот же год предприимчивый юноша понял, что мог бы расширить производство фиолетовой субстанции и начать продавать её как краску. Он попрощался с Королевским колледжем и Гофманном и подал заявку на патент. Через год после увольнения из колледжа, в июне 1857 г., в Гринфорд-Грин в Хэрроу на северо-западе Лондона при участии его отца, имевшего опыт в строительстве, появилась небольшая фабрика по производству красителя [1; 286]. Поначалу товар не находил сбыта, так как предприниматели просто бойкотировали новый продукт из-за боязни испортить ткани и нежелания рисковать, до тех пор пока «анилиновый пурпурный» не появился во Франции, где краситель на языке этой законодательницы мировой моды по названию цветка мальвы стал модным «мовеином», наконец по полной загрузившим фабрику Перкина. «Рано