С Рождеством, Ванни. Не знаю, что бы я делал без тебя последние несколько месяцев.

Люблю тебя.

З.»

— Я не собираюсь покупать подарки, поэтому купи себе новую обувь для марафона, ты меня слышишь? Когда я приеду домой, тебе лучше бы уже иметь их при себе. И не смей покупать себе что-то другое вместо этого, — приказал он.

— Спасибо, — пробормотала я, еще раз обнимая его. — Обещаю, я что-нибудь куплю. Когда ты возвращаешься?

— Я останусь до Нового Года. Мой дедуля не очень хорошо себя чувствует, поэтому я хочу провести с ним некоторое время, — подмигнул он мне. — И пару дней назад мне написала милашка, с которой я встречался в старшей школе, что хочет увидеться с Большим Техасом, если я буду в городе.

Я хихикнула. Большой Техас. Она точно не собиралась обращаться с ним как с нормальным человеком.

— Что произошло с девушкой, с которой ты здесь общаешься?

Зак издал странный звук.

— Она немного ку-ку.

— Тогда повеселись дома.

— Повеселюсь, — он наклонился и поцеловал меня в щеку. — Если тебе станет одиноко, поезжай к Диане, слышишь меня?

— Со мной все будет хорошо, — не в первый раз я провожу Рождество в маленькой компании. Я знала, что выживу. Когда он развернулся и пошел к двери, я шлепнула его по заднице.

— Езжай осторожно и передавай от меня привет маме.

Зак улыбнулся мне через плечо и ушел, а я осталась дома одна.

 

***

 

Я закрыла дверь гаража с легкой улыбкой на лице, у меня в руке был подарок Эйдену на Рождество, и я разрывалась между чувством недовольства и волнения из-за маленького сокровища, которое ожидает завтрашнего утра.

До этого я пробежала шестнадцать километров, и меня это утомило, но недостаточно. Я испекла сахарное печенье в форме елочек, карамельные палочки, и это отвлекло меня на пару часов, а затем я услышала дверной звонок, и почтальон вручил мне четыре коробки, адресованные мне. И, как маленький ребенок, я открыла их.

Мои приемные родители, Диана, ее родители и мой младший брат прислали мне подарки, обернутые по-разному. Я получила в подарок акварельные краски, цветные карандаши, несколько пар нижнего белья — от единственного человека, который купил бы мне это, — хорошие часы и пижаму.

Младший брат написал на открытке «Скучаю по тебе». Он проводил праздники с семьей товарища по команде во Флориде.

Я отправила им подарки еще две недели назад, даже маме и ее мужу отправила подарочную корзину. К счастью, от них я не ожидала подарка в ответ, в противном случае, была бы очень разочарована. От этих подарков я ощущала себя любимой и одинокой, и даже не была уверена, как, черт побери, я могу ощущать эти две противоречивые эмоции.

Эйден был дома с обеда, и я заметила, что он в странном настроении. Он вел себя очень тихо, тренировался и собирал пазл за уголком для завтрака, пока я пекла печенье, а потом ушел наверх, сказав, что вздремнет.

Я оставалась внизу достаточно долго, чтобы убедиться, что Эйден уснул, а потом уехала за подарком для него. К счастью, когда я приехала домой, он все еще спал, и я оставила подарок в гараже, уверенная, что Эйден никуда не уедет и не испортит свой сюрприз.

Потом я включила телевизор, чтобы скрыть возможные звуки, доносившиеся из гаража, села на пол и взяла краски, которые прислали приемные родители.

И с тех пор я каждый час проверяла гараж. Когда я шла по дому с пакетом в руке, свет уже был везде выключен, а моя спина болела от того, что я долго просидела, согнувшись.

У подножия лестницы я прислушалась, но везде было тихо. А почему и нет? Несмотря на то, что сейчас канун Рождества, ему надо встать рано и связаться со штаб-квартирой команды, чтобы проверить расписание тренировок, потому что в последнее время его часто беспокоила поясница.

В прачечной я опустила на пол корзину. Я уже уложила внутрь два одеяла, наполнила бутылку водой и прислонила ее к двери, а еду положила в маленькую миску, прикрепленную к двери.

Я позволила маленькому проказнику выйти на лужайку перед домом и ждала, пока он погуляет и пописает. Через решетку на меня смотрела милая мордочка, и я засунула внутрь пальцы, чтобы почесать ему носик.

Гараж был изолирован, и я знала, здесь не холодно, но мне все равно не хотелось оставлять его здесь. Но и к себе в комнату я не могла его забрать, потому что знала, он будет лаять.

Я оставила для него свет включенным и вернулась на кухню, открыла коробку с печеньем и умыкнула две из них.

Выключила свет везде, кроме как над кухонными шкафчиками, налила себе стакан воды и пошла наверх. В своей спальне я взяла одежду, чтобы принять душ, потому что чувствовала себя измотанной.

Под струями воды я провела времени больше, чем обычно, и вылезла из ванны, говоря себе, что не должна быть такой индивидуалисткой.

Я только открыла дверь ванной, когда услышала:

— Ван?

— Эйден?

Ладно, это глупый вопрос. Кто еще это может быть? Я вышла в коридор с грязной одеждой под мышкой. Его дверь была открытой. Обычно, когда он ложился спать, то закрывал ее, поэтому, думаю, когда поднималась наверх, я этого не заметила.

Он сидел, облокотившись на спинку кровати, прикроватная лампочка освещала часть комнаты. Половина его тела была скрыта одеялом, вторая половина, к несчастью, прикрыта футболкой с брендом одного из рекламодателей, с которыми он работал. Эйден задумчиво смотрел на меня.

— Ты в порядке? — спросила я, прислонившись плечом к дверному проему.

— Да, — ответил он так искренне, так легко, что я понятия не имела, что с собой делать.

Хм.

— Что делаешь? — телевизор был выключен, книга лежала на тумбочке.

— Думаю об игре на прошлой неделе, и что бы я мог сделать иначе.

Из всего возможного, почему именно это пробилось под мои ребра и схватилось за сердце?

— Конечно, ты занимаешься именно этим.

Эйден приподнял свое большое мускулистое плечо, и его взгляд опустился на мою суперскую сексуальную фланелевую пижаму с длинными рукавами, которая была застегнута на все пуговицы.

— Собираешься спать? — спросил он и посмотрел мне в глаза.

— Я не так уж сильно устала. Возможно, посмотрю телевизор.

Даже в приглушенном свете я заметила, что его щека дернулась.

— Посмотри его со мной, — спокойно предложил он.

Погодите. Что?

— Ты не устал?

— Я долго спал. И теперь не скоро смогу уснуть, — объяснил он.

Я улыбнулась и почесала стопу о край ковра в его комнате, который переходил в деревянный пол.

— Уверен, что больше нет игр, о которых тебе надо подумать?

Эйден посмотрел на меня с кислым взглядом на лице.

Он пригласил меня посмотреть с ним телевизор. Какой еще ответ может быть, кроме:

— Ладно.

К тому времени, как я вернулась в его комнату, после того как бросила в корзину для белья свою грязную одежду, он уже перелег на одну половину кровати и включил свой телевизор размером около ста сантиметров, который стоял на одном из его комодов.

А сам он лежал на кровати, скрестив руки за головой, и наблюдал, как я захожу в его комнату, лишь слегка ощущая неловкость.

Я натянуто ему улыбнулась и продолжала смотреть в глаза, пока приподнимала одеяло и забиралась под него, и ждала, будет ли он жаловаться. Но этого не произошло. На его королевского размера кровати между нами осталось расстояние в два шага. Я приподняла подушку к изголовью и со вздохом опустилась на нее.

— Ван?

— Хмм?

— Что не так?

Подтянув одеяло к подбородку, я заморгала, уставившись в потолок.

— Ничего.

— Не заставляй меня спрашивать снова.

И от этого я почувствовала вину. Так легко забыть о том, как много он обо мне знает.

— Я в порядке. Просто у меня сегодня какое-то депрессивное настроение, может, это гормоны или еще что. Вот и все, — я сжала руки. — Это глупо. Я люблю Рождество.

Между нами повисла тишина, прежде чем он спросил:

— Ты не едешь к маме?

— Нет, — уже после того, как ответила, я поняла, как пренебрежительно прозвучали мои слова. — Мои сестры проводят Рождество с ней. Сейчас она замужем, и у нее есть приемные дети, которые тоже приедут. Она не одна, — и даже если бы она осталась одна, я бы все равно не поехала. Я могу быть честна сама с собой.

— Где твой брат?

— Со своими друзьями.

— Твоя подруга? Диана?

Из-за его занятости мы немного времени проводили вместе и говорили друг другу лишь «привет» и «пока», и в одно и то же время смотрели телевизор.

— Она со своей семьей, — после того, как ответила, я поняла, как прозвучали мои слова. — Клянусь, обычно я в порядке. Просто не в духе, вот и все. Что насчет тебя? Ты в порядке?

— Последнее десятилетие я провожу Рождество в одиночестве. Так что ничего особенного.

Из всех людей, с кем я могла бы провести праздники, я с тем, чья история очень похожа на мою.

— Полагаю, положительная сторона в том, что если ты не хочешь, тебе больше не нужно проводить их в одиночестве, — не уверена, зачем произнесла следующие слова, но я сделала это. — По крайней мере, пока мы застряли вместе.

Почему это прозвучало так жалко?

— Я застрял с тобой, не так ли? — спросил он обманчиво мягким голосом.

Он пытался сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше?

— На следующие четыре года и восемь месяцев, — я улыбнулась ему, даже если ощущала внутри невероятную грусть, как будто песок застрял в песочных часах.

Его голова дернулась назад. Это движение было крошечным, очень крошечным, но оно было.

Или мне показалось?

Прежде чем я смогла решить, показалась мне его реакция или нет, Здоровяк резко спросил:

— Ты расскажешь мне, наконец, что сделала твоя сестра, чтобы разозлить тебя?

Конечно, он спросил. А почему бы и нет? Не то чтобы я держала все это в секрете. Просто не люблю об этом говорить. С другой стороны, если и есть в мире человек, с которым я могу поговорить о Сьюзи, это Эйден. Кому он расскажет?

Но суть в том, что даже если бы у него и был человек, кому он мог бы рассказать, он — самый надежный человек, которого я знаю.

Не уверена, когда это произошло, но я не собиралась задумываться об этом, особенно не в канун Рождества, когда он пригласил меня в свою постель, и впервые за долгое время я не чувствовала себя такой одинокой.

Немного поерзав на матраце, я подперла голову рукой и просто выложила все.

— Когда мне было восемнадцать, она сбила меня машиной.

Эти невероятно длинные ресницы опустились на его щеки. У него покраснели уши?

— Автомобильная авария? — его голос был хриплым. — Ты рассказывала, что человек, который наехал на тебя...

Он моргнул так медленно, что я подумала бы, что с ним что-то не так, если бы не знала его лучше.

— Это была твоя сестра?

— Да.

Эйден посмотрел прямо на меня, в морщинках в уголках его глаз залегло недоумение.

— Что произошло? — озвучил он вопрос.

— Это длинная история.

— Для тебя у меня есть время.

— Это, правда, длинная история, — настаивала я.

— Хорошо.

Этот парень. Мне пришлось вытянуть шею, подготавливаясь к этому чертовому шторму.

— У всех моих сестер есть проблемы, но Сьюзи всегда отличалась. У меня проблемы с гневом, я знаю. Удивительно, правда? Никаких проблем нет лишь у моего младшего брата. Думаю, когда мама была беременна нами, она пила, или, может, наши отцы были мудаками, не уверена.

Почему я рассказывала ему об этом?

— В любом случае, между нами всегда все было плохо. У меня нет ни одного хорошего воспоминания, связанного с ней. Ни одного, Эйден. Вот примерный список: она приходит и бьет меня по лицу без причины, кричит на меня, дергает за волосы, ломает мои вещи без каких-либо причин... ну и такое прочее. Я долго не давала сдачи, пока не устала от ее хрени. Тогда я как раз стала выше, чем она, и решила, что с меня довольно. Тогда она уже пила и принимала наркотики. Я знала, что она употребляла уже некоторое время. Но меня это не волновало. Я устала быть ее грушей для битья.

— Ну, в тот раз она надрала мне задницу. Она столкнула меня с лестницы, и я сломала руку. Мама была... не знаю, где она была. Мой младший брат испугался и позвонил 911. Приехала машина скорой помощи и отвезла меня в больницу. Врачи, медсестры или кто-то еще звонили моей матери. Она не отвечала. Не знаю, где она была, как и не знали мои сестры и брат. Наконец, из больницы позвонили в Службу защиты детей, и они забрали меня, они забрали всех. Не знаю, сколько у мамы ушло времени на то, чтобы понять, что мы все пропали, но ее лишили родительских прав.

— Следующие четыре года я провела с приемными родителями и младшим братом. Пару раз я видела маму, но это все. Сразу после этого я уехала в колледж, она начала звонить и спрашивать, что я собираюсь делать летом, и говорила, что хотела бы увидеться со мной. Не знаю, о чем, черт побери, я тогда думала. У нее была стабильная работа, поэтому я поехала... и лишь когда оказалась там, то поняла, что она живет не одна. А со Сьюзи и моими старшими сестрами. За все эти годы я не видела ни одну из них.

— Тогда я должна была знать, что лучше бы мне остановиться в другом месте. Родители моей подруги Дианы все еще жили по соседству, но она чем-то занималась на тех выходных, поэтому дома ее не было, а я не хотела оставаться там без нее. Мои приемные родители сказали мне, что их дом всегда будет моим домом, то есть, мой младший брат до сих пор жил с ними. Но по какой-то глупой причине я хотела дать шанс своей матери. Мы — Сьюзи и я — начали ругаться в ту же секунду, как я приехала, я должна была знать. Как только я ее увидела, то поняла — она под чем-то. Я пыталась поговорить с мамой об этом, но она отмахнулась от меня и сказала, что Сьюзи изменилась.

— Серьезно, это был мой второй вечер там, я проходила мимо маминой комнаты и увидела, как она роется в ее шкафу. Мы начали спорить. Она обозвала меня кучей ужасных слов, начала бросаться в меня вещами и задела меня вазой. Я едва заметила, как она схватила мою сумку с кухонного стола, как она уже выбежала из дома с чем-то, что украла до этого. Я так злилась, Эйден. Когда я думаю об этом сейчас, это так глупо, и еще глупее то, что я все равно побежала бы за ней, даже если бы знала, что случится. Она села в машину, а я начала кричать на нее через окно, пока она выезжала на дорогу. Я не хотела, чтобы она проехалась по моим пальцам, поэтому встала перед машиной, когда она неожиданно завела ее и надавила на газ.

Тревога и печаль сковали мои легкие, пока я продолжала рассказывать ему о том, что произошло.

— Я помню ее лицо, когда она сделала это. Помню все. Я не отключилась, пока не приехала скорая, что произошло, когда она выехала на дорогу и бросила меня там. Диана рано вернулась домой и была в своей спальне, когда это произошло, она слышала наши крики. К счастью, она вышла как раз перед тем, как Сьюзи сбила меня, и вызвала 911. Доктор потом сказал, что, к счастью, мое тело было повернуто правильно, и что она задела лишь одно колено, а не оба.

Сколько раз я говорила себе, что пережила это? Тысячу? Но предательство до сих пор жалило меня в миллион различных чувствительных мест.

— К счастью. К счастью, моя сестра сбила меня машиной и ранила лишь одно колено. Ты можешь в это поверить?

Что-то раздулось в моем горле и поднялось к глазам. Некоторые называют это слезами, но не я. Я не собиралась плакать из-за того, что произошло. И мой голос уж точно не надламывался от эмоций.

— У меня разорвалось сухожилие. Мне пришлось пропустить целый семестр в колледже, чтобы прийти в себя.

Здоровяк смотрел на меня. Его ноздри слегка раздувались.

— Что произошло после того, как она сбила тебя?

— Она исчезла на несколько месяцев. Не все мне верили, когда я говорила, что она сделала, даже если у меня был свидетель. Уверена, когда это произошло, она была пьяна — вероятно, поэтому она украла деньги, чтобы достать то, что ей было нужно. Мама хотела, чтобы я простила ее и двигалась дальше, но... как она могла просить меня сделать подобное? Она знала, что Сьюзи сделала. Она и у мамы украла деньги. Она сделала этот выбор, ты знаешь? И даже если она была под кайфом, это все равно был ее выбор принять что-то и украсть у людей, которых она должна была любить. Ее выбор привел ее к этому моменту. И я не могу жалеть ее.

Не могу. Прощение — добродетель, или, по крайней мере, это то, что мне говорили, но я не очень ее чувствовала.

— После я уехала и осталась у своих приемных родителей. Я ни в коем случае не собиралась оставаться по соседству у Дианы. Мой приемный отец заставил меня вести его бухгалтерию, быть его секретарем и заниматься всякими подобными делами, чтобы я смогла хотя бы заработать себе на комнату и пропитание, потому что я не хотела жить за чужой счет. Потом, когда мне стало лучше, я вернулась обратно в колледж.

— Что произошло с твоей сестрой? — спросил Эйден.

— После того, как она меня сбила, я несколько лет ее не видела. Знаешь, что убивает меня больше всего? Она даже не извинилась передо мной, — я пожала плечами. — Может, это делает меня немного хладнокровной, но...

— Это не делает тебя хладнокровной, Ван, — твердо прервал меня Виннипегская Стена. — Человек, которому ты должна была доверять, ранил тебя. Никто не может винить тебя за то, что после этого ты не хочешь обниматься с ней. Я и за меньшее не прощал людей.

От этого я с горечью фыркнула.

— Ты удивишься, Эйден. До сих пор это для меня болезненная тема. Никто, кроме моего младшего брата, не понимает, почему я злюсь. Почему я не могу просто забыть об этом. Я понимаю, что они по какой-то причине никогда не любили меня, но я до сих пор чувствую себя преданной из-за того, что они защищали Сьюзи, а не меня. И я не понимаю, почему. Или что я такого сделала, что они воспринимают меня, как врага. И что я должна делать?

Эйден нахмурился.

— Ты талантливый, хороший человек, Ванесса. Посмотри на себя. Я не знаю, какие твои сестры, но не верю, что они и вполовину так хороши, как ты.

Он перечислял мои качества так вежливо, и они не казались мне комплиментом. Скорее, они походили на утверждения, и я не знала, что с ними делать, особенно потому, что я понимала — Эйден говорил подобное не для того, чтобы я почувствовала себя лучше. Он не из тех, кто поощрял, даже если чувствовал себя обязанным это делать, а вел себя так, только если очень этого хотел.

Но прежде, чем я смогла хорошо все это обдумать, он неожиданно выдал признание, к которому я оказалась не готова.

— Возможно, я не лучший человек для того, чтобы давать семейные советы. Я не разговариваю со своими родителями двенадцать лет.

Я сразу уцепилась за эту тему, предпочитая говорить о нем, а не обо мне.

— Я думала, что ты переехал к дедушке и бабушке, когда тебе исполнилось пятнадцать?

— Так и было, но дедушка умер, когда я был выпускником старшей школы. Они приехали на похороны, узнали, что он оставил все бабушке, и мать сказала, чтобы я сам заботился о себе. С тех пор я их никогда не видел, — ответил Эйден.

— Твой отец ничего не сказал?

Эйден заерзал на кровати, спускаясь с подушки чуть ниже на матрац.

— Нет, тогда я был уже на десять сантиметров выше него, и на двадцать семь килограммов тяжелее. Да и когда я жил с ним, он заговаривал со мной лишь тогда, когда хотел наорать на кого-то.

— Прости, что говорю о твоем отце, но как по мне, так он мудак.

— Он был мудаком, уверен, что он до сих пор им и является.

Это заинтересовало меня...

— Это из-за него ты не материшься?

Эйден, не любящий врать, ответил:

— Да.

И в этот момент я поняла, как мы с Эйденом похожи. Сильное чувство привязанности, ладно, может, нечто большее, чем привязанность — я могла быть взрослой и признаться в этом — сжало мое сердце.

Я смотрела на Эйдена и сдерживала сочувствие, которое чувствовала, и просто цеплялась за кипящий гнев, пока рассматривала его шрам.

— Как он сделал это с тобой?

— Мне было четырнадцать. Прямо перед тем, как я достиг своего всплеска роста, — он откашлялся, смотря в потолок, подтверждая, что он знает о том, что я знаю. — Он очень много выпил и злился на меня за то, что я съел последнюю баранью отбивную... он толкнул меня в камин.

Я собиралась убить его отца.

— Ты поехал в больницу?

То, что Эйден фыркнул, застало меня врасплох.

— Нет. Мы не... он бы не позволил мне поехать. Поэтому рана так плохо заживала.

Ага, я опустилась на подушке чуть ниже, не в состоянии смотреть на него. Вот что он чувствовал? Стыд и гнев?

И что надо говорить после подобного? Есть ли вообще подходящие слова? Поэтому я просто лежала и, кажется, вечность задыхалась от неуверенных слов, повторяя про себя, что у меня нет причин плакать.

— Твой отец такой же большой, как и ты?

— Больше нет, — Эйден грубо рассмеялся. — Нет. Он весит около семидесяти двух килограммов, рост метр восемьдесят. По крайней мере, таким он был в последний раз, когда я его видел.

— Хм-м.

Секунду он двигался на кровати, а потом внезапно произнес:

— Я уверен, что он не мой настоящий отец. Моя мама блондинка, как и он. Они оба среднего роста. Дедушка и бабушка тоже блондины. Мама как-то работала с одним парнем, который всегда хорошо ко мне относился, когда я приходил к ней на работу. Мои родители часто ругались, но я думал, это нормально, так как отец всегда искал, с кем бы подраться. Не важно, с кем, — я не могла не заметить сходство с парнем Дианы. — Моя бабушка единственная, кто признался мне, что мама изменяла отцу.

Я задавалась вопросом: они все еще вместе или нет?

— Кажется, это унизительный опыт для них обоих.

Он кивнул, его дыхание замедлилось, и он посмотрел на телевизор.

— Да, но теперь я вижу, что они были так несчастны друг с другом, и не могли быть счастливы со мной, не важно, что я делал, и поэтому мне легче жить своей жизнью. Самое лучшее, что они для меня сделали — отказались от родительских прав и отдали меня бабушке и дедушке. Я им ничего не сделал, и для меня оказалось лучше так, как все произошло. Все, что у меня есть, это благодаря бабушке и дедушке, — он повернул голову и посмотрел мне в глаза. — Я не собирался тратить свою жизнь впустую, потому что меня вырастили люди, которые ничего не смогли совершить в своей жизни. Все, что они сделали, это показали мне, каким человеком я не хочу быть.

Почему мне казалось, будто он говорил о моей матери?

Некоторое время мы просто лежали, никто не произносил ни слова. Я думала о моей маме и обо всех ошибках, которые совершила за эти годы.

— Иногда я задаюсь вопросом, почему, черт побери, до сих пор пытаюсь поддерживать с ней отношения. Если я не звоню ей, она звонит мне, где-то два раза в год, если только ей что-то не нужно, или она чувствует себя плохо из-за того, что делала в прошлом или не делала. Знаю, ужасно так думать, но это так.

— Ты сказала ей, что мы поженились?

Я усмехнулась.

— Помнишь тот день, когда мы ходили к твоему адвокату, и ты ответил на ее звонок? Она звонила, потому что кто-то рассказал ей; они узнали мое имя, — я усмехнулась снова, на этот раз со злобой.

— Когда я ей перезвонила, первое, что она спросила — когда я достану ей билеты на одну из твоих игр. Я сказала, чтобы она никогда не спрашивала меня об этом, и она стала так защищаться... Клянусь Богом, даже сейчас я думаю о том, что не хочу никогда быть похожей на нее.

Я сдала ладони в кулаки, но потом заставила себя расслабиться. Я успокаивала себя, пытаясь отпустить гнев, который так часто просыпался во мне.

— Как я сказал, я не знаю твою мать и даже не хочу с ней знакомиться, но ты все делаешь правильно, Ван. В большинстве случаев даже лучше, чем правильно.

Ладно. В большинстве случаев. От его выбора слов я улыбнулась в потолок, успокаиваясь еще больше.

— Спасибо, Здоровяк.

— Угу, — ответил он, прежде чем перейти сразу к делу. — Не хочу повторяться, но я знаю, сколько ты должна по студенческим займам.

Я перекатилась набок и посмотрела на него. Наконец-то.

— Мне было интересно, поднимешь ли ты когда-нибудь эту тему, — пробормотала я.

Здоровяк тоже повернулся, чтобы смотреть мне в лицо; лицо не выражало никакого гнева от недавних воспоминаний.

— О чем, черт побери, ты думала?

Я вздохнула.

— Не все из нас получили стипендию, хвастун.

— Но есть более дешевые колледжи, в которые ты могла бы поступить.

Эх.

— Ага, но я не хотела ни в один из них, — ответила я и поняла, как глупо это прозвучало. — И да, сейчас я немного об этом жалею, но что я могу поделать? Дело сделано. Я была упрямой и глупой. И я никогда не делала того, что хотела, понимаешь? Я просто хотела уехать.

Эйден недолго обдумывал мои слова, потом подпер голову кулаком и спросил:

— Кто-нибудь о них знает?

— Ты шутишь? Ни в коем случае. Если кто спрашивал, я говорила, что получила стипендию, — наконец-то я кому-то об этом призналась. — Ты первый человек, которому я в этом признаюсь.

— Ты даже Заку не говорила?

Я уставилась на него.

— Нет. Мне не нравится рассказывать всем, что я идиотка.

— Только мне?

Я показала ему язык.

— Заткнись.

 

***

 

Не важно, сколько мне лет, первое, что приходило мне на ум каждое утро двадцать пятого декабря, это — Рождество. Под елкой не всегда оказывались подарки, но после того, как я научилась не ждать ничего, магия этого дня не исчезла.

Мое волнение не сдерживало и то, что утром я проснулась не в своей комнате. Я лежала на своей стороне кровати, натянув одеяло до подбородка. Передо мной был Эйден. Кроме его макушки я видела лишь сонные карие глаза. Я улыбнулась ему.

— С Рождеством, — прошептала я так, чтобы мое утреннее дыхание не ударило ему прямо в лицо.

Стягивая одеяло со своего носа, он сладко зевнул.

— С Рождеством.

Я собиралась спросить, когда он проснулся, но было очевидно, что совсем недавно. Он потер глаза и снова беззвучно зевнул. А потом вытянул руки над головой и потянулся. Эти длинные, загорелые руки с туго натянутыми мышцами доставали до изголовья кровати, его бицепсы увеличивались в размере, пока он вытягивал пальцы, как большой, ленивый кот.

И я не могла не пялиться, пока он не поймал меня.

А потом мы просто смотрели друг на друга, и я знала, мы оба думаем об одном и том же: о предыдущей ночи. Не о длинном разговоре о наших родителях — и об абсолютной честности между нами — а о том, что произошло после.

Фильм. Чертов фильм.

Не знаю, о чем, черт возьми, я думала, и я чертовски хорошо осознавала, что была сонной, когда спросила, не хочет ли он посмотреть мой любимый детский фильм. Я смотрела его сотни раз. Сотни. Он дарил мне ощущение любви и надежды.

И я была идиоткой.

И Эйден, будучи хорошим человеком, который позволял мне почти все, чего я хотела, ответил:

— Конечно. Но я, вероятно, засну во время просмотра.

Он не уснул.

Если я что и узнала этой ночью, так это то, что не существовало невосприимчивых людей в тот момент, когда Литтлфут (Примеч: «Земля до начала времен» (англ. The Land Before Time) — американо-ирландский приключенческий мультипликационный фильм, выпущенный в США 18 ноября 1988 года компанией Universal Picture) терял свою маму. Не существовало. Когда начался мультфильм, Эйден лишь слегка закатил глаза, но когда я спустя время посмотрела на него, он внимательно наблюдал за происходящим.

Когда настал этот ужасный, жуткий момент в мультфильме «Земля до начала времен», мое сердце до сих пор не научилось справляться, и я чувствовала себя так грустно, что икала громче, чем обычно. Мое зрение помутнело. Я задыхалась. Слезы текли из моих глаз, как мощная Миссисипи. Время и десятки просмотров не закалили меня для этого момента.

И когда я вытирала лицо и пыталась напомнить себе, что это всего лишь фильм, и маленький динозавр не потерял свою любимую маму, я услышала всхлип. Всхлип, который исходил не от меня. Я не очень осторожно повернулась и увидела его.

Я заметила блестящие глаза и то, как он сглотнул, и его горло дернулось. Затем я заметила косой взгляд, который он бросил на меня, пока я справлялась с собственными эмоциями, и мы смотрели друг на друга. В тишине.

Здоровяк не справился с этим, и если и было во Вселенной особенное время для просмотра этого мультика, то это было оно.

Я смогла лишь кивнуть ему и подняться на колени, а потом я наклонилась и обняла его руками за шею, приговаривая успокаивающим голосом:

— Я знаю, Здоровяк. Я знаю, — даже если в этот момент на глаза мне снова навернулись слезы и, возможно, из моего носа текли сопли.

Но самое удивительное то, что он позволил мне это. Эйден сидел и позволял мне обнимать его, позволял прижиматься щекой к его макушке и говорить, что все нормально. Может, это произошло, потому что мы только что обсуждали неправильные отношения с нашими семьями, или потому, что то, что ребенок теряет маму, самое печальное, что может произойти в мире, особенно когда это невинное животное, не знаю. Но мне было чертовски грустно.

Он засопел — у любого другого человека этот звук был бы похож на сопение — и я обняла его крепче, прежде чем вернулась на свою половину кровати, и мы продолжили просмотр фильма. Потом он повернулся и посмотрел на меня своими глубокими карими глазами:

— Останься сегодня здесь, — пробормотал он.

Хотела ли я возвращаться в свою комнату? Не тогда, когда я лежала в самой удобной постели, в которой когда-либо спала, свернувшись под теплым одеялом. Что я собиралась делать? Изображать недотрогу? Я не настолько глупа. Поэтому я осталась, и в какой-то момент Эйден выключил свет, оставил включенной лишь лампу в ванной, и мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Если бы я не знала Эйдена лучше, то подумала бы, что он стыдился того, что настолько расстроился из-за мультфильма, но я его знала. Он ничего не стыдился.

Но он не сказал, что ему нужно пространство, и не попросил меня встать с постели.

Сейчас мы смотрели друг на друга, и оба знали, о чем думал другой. Но ни один из нас не собирался ничего говорить вслух.

Я медленно улыбнулась, будто ничего не понимала.

— Спасибо, что позволил мне спать здесь, с тобой.

Он вроде как пожал плечами, но так как его руки все еще находились над головой, я не могла сказать точно.

— Ты не занимаешь много места, — он снова зевнул. — Ты не храпишь. Ты не беспокоила меня.

Не знаю, что это обо мне говорило, но я чувствовала, что мои мысли очистились, и я отлично отдохнула. Но, в основном, я ощущала себя нетерпеливой, как маленький ребенок.

— Ты хочешь получить свой подарок сейчас или позже? — спросила я, чертовски хорошо зная, что хотела отдать ему его сейчас. У меня кружилась голова, и то, что я, вероятно, была более взволнована, чем он, довольно затруднительно, но...

Кого это волновало? Если он его не захочет, я оставлю его себе. Я буду вместо него чертовски сильно любить щенка, которому только восемь недель.

— Лучше позже, — ответил Эйден как настоящий взрослый, а не как маленький ребенок, который с нетерпением ждет возможности открыть подарки рождественским утром.

На мгновение я ощутила необычайное разочарование. Но всего на мгновение, а потом приняла решение.

— Очень плохо. Не выходи из комнаты. Я вернусь через секунду.

Я выпрыгнула из постели и практически побежала в прачечную вниз по лестнице. Я достала золотистого щенка из клетки и выругалась, когда поняла, что он покакал и лежал на всем этом. Вообще-то, кажется, он катался в своих экскрементах.

— Черт возьми.

Я все равно поцеловала его головку и побежала наверх, чтобы искупать его, и остановилась в своей комнате только чтобы взять миску, которую купила для него, и она лежала в ящике моего комода с прошедшей недели, когда я внесла за него задаток. Я же не могла подарить Эйдену обкакавшегося щенка, не правда ли?

Когда я оказалась в ванной, я крикнула:

— Дай мне пятнадцать минут, Здоровяк.

Закатав рукава, я еще пару раз поцеловала его мягкую головку и ждала, пока вода согреется. Когда все было готово, я взяла медовый шампунь для щенков и стала его намыливать.

Учитывая, что раньше я никогда не купала щенка, это оказалось намного сложнее. В нем было слишком много энергии. Он пописал в ванную. Прыгал на край ванной, пытаясь выбраться или забраться на меня, я не была точно уверена.

Шампунь оказался повсюду; я чувствовала его даже на своем лице. Мой топ полностью промок, и все равно это самый счастливый момент в моей жизни. Эта мордочка просто убивала меня.

Почему у меня никогда раньше не было собаки? Только для меня?

— Что ты делаешь? — спросил голос позади меня.

Я замерла, мои руки были опущены в ванную; одной я удерживала щенка, который встал на задние лапы, а передними держался за край, и его мордочка виднелась через край, и другой я тянулась к крану, чтобы выключить воду. Посмотрев через плечо, я нахмурилась, и схватила полотенце, которое оставила на унитазе.

— Я сказала тебе ждать в своей комнате, — пробормотала я, слегка разочарованная, что он испортил сюрприз. Но я лишь взглянула в эти выразительные большие глаза на этой прелестной мордочке, и забыла обо всем.

Я влюбилась.

И огромная часть меня не хотела отдавать щенка, но я знала, что должна.

— Что это? — ворчливый голос Эйдена стал немного громче и более, более любопытным.

Обернув полотенце вокруг мокрого, почти неряшливого на вид шарика невинности, я притянула его к себе и встала, прижала его к себе в последний раз, прежде чем повернуться к мужчине, который стоял в дверях. Глаза Эйдена были так широко распахнуты, как никогда.

Его руки висела по бокам, и он сжимал пальцы. Он переводил взгляд своих темных глаз с комочка на моей груди к моему лицу, и снова вниз. Кончики его ушей покраснели, когда он снова спросил:    

— Что это?

Я вытянула малыша вперед.

— С Рождеством, Здоровяк.

Мужчина, известный как Виннипегская Стена, взял замотанный в полотенце комочек и просто смотрел на него.

Должна ли я была купить ему что-то другое? Я приобрела для него еще пару маленьких подарочков, но это самый главный. Тот, из-за которого я дрожала в волнении.

— Если он тебе не нравится...

Игривый лай щенка заполнил воздух. А я наблюдала, как на лице Эйдена четыре разные эмоции сменяют друг друга. Замешательство, узнавание, удивление и восторг.

Он поднес щенка к своему лицу.

Эйден так долго смотрел на ретривера, что я начала думать, что восторг на его лице мне лишь привиделся. Но я знала — он любил животных, и однажды в интервью он сказал, как сильно хотел собаку, но пока решил подождать, когда у него не появится больше свободного времени, чтобы быть хорошим хозяином.

Но чем дольше я ждала и наблюдала, не уверенная, чего ожидать, тем сильнее удивилась, когда он прижал мягкий желтый комочек к местечку под подбородком и обнял его руками, как ребенка,

Вот черт. К этому я не была готова. Мое тело не было готово к тому, что Эйден будет держать щенка как ребенка.

Черт, черт, черт.

— Ванесса... — выдохнул он, отчего ситуация стала только хуже.

— С Рождеством, — повторила я хрипло, разрываясь между улыбкой и плачем.

Он моргнул, а затем заморгал сильнее, касаясь свободной рукой маленьких, идеальных черт на невинной мордочке.

— Я не знаю, что сказать, — пробормотал Эйден, его взгляд опустился на щенка. Он наклонил подбородок вперед и, клянусь, притянул щенка еще ближе к себе. — Я никогда... — он сглотнул и посмотрел на меня, наши взгляды встретились. — Спасибо тебе. Спасибо.

Я плачу? Я, правда, плачу?

— Пожалуйста, — я, вроде как, улыбнулась. — Я знаю, ты сказал, что у тебя нет времени на отношения, но ты не можешь не найти время для него. Посмотри на него. Я полюбила его, как только увидела. Когда ты зашел, я уже собиралась вести себя так, будто купила его для себя.

Он быстро кивнул, слишком быстро для того, чтобы мое сердце смогло с этим справиться.

— Да, ты права. Я смогу найти время, — Эйден облизнул губы и пронзил меня взглядом, от которого я снова застыла на месте. Это самое сладкое, самое открытое выражение, которое я когда-либо видела на его лице. — Я начинаю понимать, что ты всегда можешь найти время для того, что важно для тебя.

Несколько часов спустя мы сидели в гостиной на полу, с новой любовью всей жизни Эйдена, и я думала о том, что это лучшее Рождество в моей жизни. Мы провели весь день со щенком, что удивило меня. Полагаю, я ожидала, что Эйден заберет его и исчезнет, чтобы самому насладиться своим новым «ребенком», но на деле все произошло совсем не так.

<