Историки забудут реальные события

Всеобщая паника людей, которым приказали срочно покинуть свои дома, их страх перед опасностями войны, их бездумный бег в никуда — об этом пишет в своих воспоминаниях и Консуэло, жена Сент-Экзюпери. «Удаляешься от врага, бежишь неизвестно куда, и у тебя возникает ощущение ещё большей опасности. И тут мной тоже овладела паника, которая уже охватила сорок миллионов французов, получивших приказ оставить свои дома, свои родные деревни и бездумно, как животные, из последних сил идти в никуда. <…> В суматохе невозможно было думать о бомбардировках, которые немцы обрушивали на нескончаемый поток людей, хлынувший на поля и дороги Франции.

Каждый считал, что знает, куда идёт, но если бы они дали себе труд задуматься хоть на минуту, они бы тут же и остановились, потому что это иллюзия — верить, будто, перемещаясь, миллионы людей найдут на новом месте еду и кров. Но они продолжали двигаться вперёд, как скот на бойню. Мы слышали вопли раненых во время бомбардировок — немецкие самолёты расстреливали нас практически в упор».

Известный французский публицист Андре Жиро[15] в своей статье «Гамелен», напечатанной в 1941 году в американском журнале «Foreign affairs», задаётся вопросами: «Забудем, что французский генеральный штаб недооценил германскую стратегию, хотя давно уже было известно, что немцы рассчитывают прорваться и предполагают пустить вперёд авиацию и танки… Все же трудно объяснить, почему генеральный штаб опрометчиво отказался от обороны и очертя голову бросился в контратаку?

Почему пренебрегли обороной Мааса — этих исторических «ворот во Францию»? Почему во время передышки между сентябрём 1939 года и маем 1940 года укрепления типа линии Мажино не были продолжены от Монмеди до Северного моря? И почему там не расположили постоянные, специально обученные для этой службы, войска? <…> Почему делались такие недостаточные попытки для освобождения французской и английской армий от многотысячной волны беженцев, которые, в конце концов, парализовали военные передвижения, подобно тому, как лилипуты парализовали гиганта, сковав его мириадами крохотных цепей. Даже самые выдающиеся военные авторитеты едва ли рискнут полностью ответить на такие вопросы».

Многие передовые французы, в их числе и Сент-Экзюпери, связывали поражение Франции с преследованием французской буржуазией своих экономических выгод, со страхом перед большевизмом, массовым рабочим движением, с надеждами сохранить свои классовые привилегии, благодаря гитлеровской оккупации. Представитель богатой французской буржуазии Шарль Моррас назвал поражение Франции и гитлеровскую оккупацию «божественным сюрпризом».

Сент-Экзюпери отразил реалистично и честно горькую правду своего времени в «Военном лётчике». Но кому и когда была по душе горькая правда?! Особенно если она связана с многочисленными жертвами соотечественников, если ради собственного благополучия пренебрегли интересами целого народа, отдав его на растерзание врагу. «Какую замечательную схему построят впоследствии историки! Каких только осей они не придумают, лишь бы придать смысл этой каше! Они уцепятся за слова какого-нибудь министра, за решение какого-нибудь генерала, за совещание какой-нибудь комиссии и из этой вереницы призраков создадут исторические беседы, на кого-то возложат ответственность, кого-то объявят весьма дальновидным. <…> Историки забудут реальные события. Они выдумают каких-то здравомыслящих людей, связанных таинственными нитями с миром, в котором всё для них было ясно, способных на глубокие обобщения и на важные выводы по всем правилам картезианской логики».

 

«Честные» условия перемирия

Гитлер победоносно шёл вперёд, используя в дополнение ко всему своё мощное оружие — пятую колонну. Ниже приведена цитата Гитлера из книги Германа Раушнинга «Говорит Гитлер. Зверь из бездны»: «Мы будем иметь друзей, которые помогут нам во всех вражеских государствах. Мы сумеем заполучить таких друзей. Смятение в умах, противоречивость чувств, нерешительность, паника — вот наше оружие… Через несколько минут Франция, Польша, Австрия, Чехословакия лишатся своих руководителей. Армия останется без генерального штаба. Все политические деятели будут устранены с пути. Возникнет паника, не поддающаяся описанию. Но я к этому времени уже буду иметь прочную связь с людьми, которые сформируют новое правительство, устраивающее меня».

Французский писатель Андре Моруа пишет об этом в книге «О тех, кто предал Францию»: «Поскольку агенты Гитлера занимали крупные государственные посты во Франции, германское военное руководство знало о каждом шаге, который решало предпринять французское или английское правительства…»

14 июня 1940 года войска вермахта вошли в Париж. Объявив столицу свободным городом[16], французское правительство бежало в глубокий тыл, в Бордо — город на юго-западе страны. Премьер-министр Франции, Рейно, ушёл в отставку, передав власть в руки 84-летнего маршала Петена. Дух французской армии был сломлен.

Спустя два дня после падения Парижа маршал Петен призвал французов прекратить военные действия и запросил у немцев перемирия. Те, кто верил в Петена, кто был на его стороне, ведь он — герой Вердена[17], и у французов нет причины не доверять ему, были уверены, что он сумеет заключить с немцами перемирие на честных условиях.

22 июня 1940 года между Францией и Германией было подписано соглашение о перемирии. Французское правительство согласилось на оккупацию немцами значительной части своей территории, на передачу Германии своего военно-морского флота, на демобилизацию почти всей армии Франции. Таковыми оказались в действительности «честные» условия перемирия.

Французы, потеряв в Первой мировой войне полтора миллиона человек, с ужасом думали о новой войне. Потому весть о перемирии с немцами основная масса населения страны восприняла с облегчением. Люди надеялись на лучшее.

Демаркационная линия[18] разделила Францию на две зоны: северную, оккупированную, и неоккупированную южную, в которой установился режим Виши (от названия курортного города Виши — на юго-востоке Франции, где обосновалось правительство во главе с Петеном). Вдоль линии стояли немецкие посты с плакатами: «Halt! Demarkationslinie»[19].

 

ГЛАВА 15. БУРБОНСКАЯ ГОРЬКАЯ ПОЛЫНЬ [20]

……………………………………………………………………………….

    ГЛАВА 16. Я НЕ МОГУ ОСТАВАТЬСЯ В СТОРОНЕ

    Всем нам было за него страшно

Антуан де Сент-Экзюпери, капитан запаса, получил мобилизационное предписание явиться 4 сентября 1939 года на военный аэродром Монтодран, в Тулузе. После обязательного медицинского обследования комиссия признала его негодным к полётам (следствие аварии в Гватемале). К тому же, в его 39 лет он был уже стар для военного лётчика.

Антуан, узнав о решении комиссии, был вне себя. Он утверждал, что может летать, что должен воевать, настаивал на зачислении его в действующую армию. За Сент-Экса вступился его старый друг, генерал авиации Даве. Он уверял, что Сент-Экзюпери — старый «небесный волк», и его большой опыт пилотирования важнее его физической формы.

За Сент-Экзюпери вступился и его друг, доктор Пелисье. Он заявил, что для полётов, в первую очередь, необходимо мужественное, а не физически сильное сердце, как у альпийского стрелка. Аргументируя свою мысль, он привёл примеры из жизни, в частности, напомнил одноглазого лётчика Вилли Поста, благополучно совершившего кругосветный перелёт. «Он, видите ли, не удовлетворял какой-то формуле, где объём груди делится на рост и умножается еще на какую-то взятую с потолка постоянную величину», — возмущался доктор Пелисье, ознакомившись с заключением комиссии относительно Антуана.

Тем не менее, Антуану запретили летать и предложили работу инструктора в Тулузе по обучению штурманов и лётчиков тяжёлых бомбардировщиков и то лишь потому, что не хватало кадров. Но это, безусловно, не устроило Сент-Экзюпери. Он настаивал на допуске к полётам.

Друзья Сент-Экса[21], зная, что он никогда не увиливал от опасности, был мужественным и решительным, волновались за его жизнь, и, в свою очередь, пытались отговорить его от полётов. «…Все мы чувствовали, что потерять такого человека — это утрата куда более тяжкая, чем просто гибель пилота, и всем нам было за него страшно», — пишет друг Антуана по эскадрилье, Лелё Жан-Марсель.

Но Сент-Экс был настойчив. В ноябре 1939 года он пишет в письме другу: «…Я не могу остаться в тылу и не принять на себя свою долю риска… Это большая интеллигентская гадость утверждать, что надо уберечь тех, кто представляет собой какую-то ценность… Я обязан участвовать в этой войне. Всё, что я люблю, — под угрозой. В Провансе, когда горит лес, все, кто не сволочь, хватают вёдра и лопаты. Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне».

Единомышленник и друг Сент-Экзюпери, известный французский дипломат и драматург Жан Жироду, назначенный комиссаром в управление пропаганды, предложил ему работу в своём ведомстве. Сент-Экзюпери отклонил его предложение: «Я не понимаю интеллигентов, которые смотрят на себя, как на банку с вареньем, они берегут себя на полке пропаганды, чтобы быть съеденными после войны».

Сент-Экзюпери предлагали работу и в CNRS — национальном центре научных исследований, основанном в 1939 году. Но и от этого предложения Антуан отказался. Он отклонял все попытки друзей и просто любящих его творчество людей, оградить его от участия в боевых действиях, от огромного риска погибнуть. «Быть человеком, — пишет он в „Планете людей“, — это и значит чувствовать, что ты за всё в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хоть она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали товарищи. И знать, что, укладывая камень, помогаешь строить мир».

В письме к Х, от 26 октября 1939 года Антуан пишет: «Отчаянно умоляю тебя: воздействуй на Шансора, чтобы меня направили в истребительную авиацию. <…> К Дора насчёт перевода в истребители не обращайся, пока не будут исчерпаны другие возможности. <…> Я могу многое сказать о нынешних событиях. Но сказать только как солдат, а не как турист. Для меня это единственная возможность высказаться…»

И в следующем письме к Х, написанном в начале ноября 1939 года он снова обращается с просьбой: «Я не прошу ни чинов, ни пособия. Я прошу, чтобы меня послали на фронт, в истребительную авиацию. Для меня это жизненная необходимость. И пусть это трудно, пусть даже безумно сложно, я всё равно не испытываю угрызений совести от того, что прошу: это первая моя к тебе просьба о столь большой услуге».

 

Я – как все

Проявив невиданное упорство, Антуан добивается своего назначения в действующую армию. Вот что пишет по этому поводу его друг, Дидье Дора: «Я узнал, что наперекор официальному запрету врачей (он так и не оправился после тяжелой аварии, которую потерпел в Колумбии) он добился, чтобы его направили в авиагруппу 2/33. Как и многие другие, я уговаривал его отказаться от службы в авиации; но он не стал меня слушать. Тогда я обратился к генералу Вюймену, начальнику генерального штаба Военно-воздушных сил, с просьбой перевести Сент-Экзюпери в службу связи, которой руководил я. Получив этот приказ, Сент-Экзюпери его просто-напросто разорвал».

3 ноября 1939 года Антуана зачисляют в состав разведывательной авиагруппы 2/33. Она базируется в Орконте — небольшом городке, расположенном в 178 километрах восточнее Парижа, в провинции Шампань.

С базы в Орконте авиагруппа 2/33 делает частые разведывательные полёты в тыл врага. Экипажи группы гибнут один за другим. После тренировочных полётов Антуан, как остальные лётчики авиаотряда, вылетает на разведку в тыл врага. «Презираю сторонних наблюдателей…, которые ничего не вкладывают в свою деятельность, — пишет Антуан в письме к Х в середине декабря из Орконта, — Я обрел то, что должен был обрести. Я — как все. Мерзну, как пес. Боюсь, как все. Страдаю от ревматизма, как все. И возможность выбора у меня не больше, чем у остальных».

Находясь на протяжении полугода в Орконте (с кратковременными перебросками авиагруппы в город Лан, северо-восточнее Орконта, и обратно), Антуан ничего не знает о своих родных и сильно тревожится за них. Не все его письма доходят до матери. Родные, в свою очередь, тоже волнуются за Антуана. И следующее письмо матери он пишет в надежде, что оно найдёт её:

 

«Орконт, 1940 год.

Дорогая мама!

Пишу вам, держа листок на коленях: мы ожидаем бомбёжки, которая всё никак не начнётся. Постоянно думаю о вас <…> И, разумеется, дрожу от страха за вас… О своей жизни не пишу, да и писать о ней нечего: опасные полёты, еда, сон… Я чудовищно недоволен тем, чем занята наша эпоха. Чтобы снять с совести бремя, мало примириться с опасностью и подвергаться ей. Единственный освежающий родник — кое-какие воспоминания детства: запах свечей в новогоднюю ночь. Сейчас в душе пустыня, где умираешь от жажды… До свидания, мамочка. Крепко обнимаю. Ваш Антуан»

Незадолго до начала Второй мировой войны во Франции создали перспективный, добротный самолёт-разведчик «Блок-174». Его можно было использовать и как бомбардировщик. Но к началу боевых действий таких самолётов было недостаточно, кроме того, пилоты французских ВВС не успели их освоить. В авиагруппу 2/33 самолёты «Блок-174» поступили в марте 1940 года.

Французские лётчики начали воевать с немцами на «Потезах», в том числе, двухмоторных самолётах «Потез-63», уступающих по скорости и огневой мощи немецким «Мессершмиттам». Параллельно, в спешном порядке, они осваивали скоростной, хорошо вооружённый самолёт «Блок-174». (Свой первый боевой вылет, 29 марта 1940 года, Сент-Экзюпери сделал на самолёте «Блок-174».) Но эти модернизированные самолёты становились небоеспособными на высоте 10 тысяч метров, где температура опускалась до 50 градусов ниже нуля. На сильном морозе у них заклинивало пулемёты. Дело не сдвигалось с мёртвой точки, пока Сент-Экзюпери, не выдержав, взялся сам устранить проблему.

Он направился в Национальный совет Парижа, встретился с профессором Фернандом Хольвеком и рассказал ему суть вопроса. Последующие испытания привели к выводу, что заклинивание пулемёта происходило из-за конденсата, образующегося в стволе уже после первых выстрелов. Влага быстро превращалась в лёд, который и заклинивал пулемёты. Необходима была другая смазка — поглощающая конденсат. В течение двух недель проблему устранили. «Удивительный и незаурядный человек ваш Сент-Экзюпери! — повторял Хольвек… — Полный поразительных идей, которые нам, специалистам, по каким-то причинам, похоже, не приходят на ум»[22].

    На всю Францию нас осталось пятьдесят экипажей дальней     разведки

Боевые вылеты продолжались без остановки. Авиабазу пополняли уцелевшими самолётами с разбомбленных аэродромов. Для увеличения эффективности использования самолётов «Потез-63» их надо было прикрывать истребителями, обеспечить которыми авиагруппы не было никакой возможности. «Потезы» не имели брони, и экипажи лётчиков на них, становясь лёгкой добычей для противника, гибли один за другим.   Катастрофически не хватало запчастей, и даже из-за небольших поломок и повреждений самолёты выходили из строя. Меняя место базирования, неисправные самолёты попросту бросали на прежнем месте. Линия фронта быстро приближалась к Орконту, и часть 2/33 перебазировалась под Париж, в Орли.

Несмотря на возраст и состояние здоровья, Сент-Экзюпери вылетая на задания, успешно их выполняет. Он и его товарищи ведут фоторазведку, проникая глубоко в тыл врага, рискуя при этом своей жизнью. После очередного боевого вылета капитан Антуан де Сент-Экзюпери, пилот авиасоединения дальней разведки 2/33, был награждён орденом «Военный крест».

В книге Жоржа Пелисье читаем о том, что 2 июня 1940 года главнокомандующий военно-воздушными силами Франции, генерал Вюймен, объявил Антуану де Сент-Экзюпери благодарность в приказе по армии: «Пилот соединяет в себе самые высокие интеллектуальные и моральные достоинства, постоянно вызывается исполнять наиболее опасные задания. Блестяще выполнил два задания по фоторазведке. 22 мая 1940 года, атакованный мощным массированным огнем зенитных орудий, продолжал выполнять задание и повернул обратно лишь после того, как самолёт был серьёзно поврежден. Являет всему подразделению пример чувства долга и самоотверженности».

Лётчики Франции воевали с немцами, значительно превосходящими их по силе. Французы несли большие потери. «Конец мая, отступление, разгром. В жертву приносят экипажи, словно стаканом воды пытаются затушить лесной пожар. Где уж думать о потерях, когда все идёт прахом. На всю Францию нас осталось пятьдесят экипажей дальней разведки. Пятьдесят экипажей по три человека, из них двадцать три — в нашей авиагруппе 2/33. За три недели из двадцати трёх экипажей мы потеряли семнадцать», — пишет Сент-Экзюпери в «Военном лётчике».

 

Боевые вылеты Антуана де Сент-Экзюпери в 1940 году (выписка    из журнала полётов разведгруппы 2/33) [23]:

Мая

Экипаж: капитан де Сент-Экзюпери, пилот; лейтенант Дютертр, наблюдатель; сержант Мо, стрелок; на «Блок-174», №24.

Разведка на средней высоте под прикрытием истребителей и, по возможности, фотосъёмка.

Маршрут: Орли, Мо, там соединиться с истребителями, затем Компьень, Розьер-ан-Сантер, Брисюр-Сомм, Альбер, Аррас, Дуэ и обратно. За Мо сопровождение из 9 «Девуатен-520», время не установлено. В Компьене облачный фронт. Высота: 300 м.

Альбер: самолёты стоят перед ангарами, видны траншеи. Сразу за Альбером очень активный зенитно-пулемётный огонь. Пролетели в окрестностях Бапома. Вдали виден Аррас в огне. Не долетая до Арраса, вошли в грозовой фронт и потеряли истребителей. Вышли из грозового фронта на высоте 200 метров и обнаружили большое скопление наступающих танков противника фронтом в 3 км. Юго-западнее Арраса атакуют в направлении Арраса. Очень сильный зенитный огонь. Самолёт повреждён, пробит маслобак. Возвращение и приземление в Орли.

Продолжительность полёта: 1 час 40 мин. на переменной высоте от 300 до 50 м.

Мая

Экипаж: капитан де Сент-Экзюпери, пилот; лейтенант Азамбр,      наблюдатель; рядовой 2-го класса Блондель, стрелок; на «Блок-174», №22.

Аэрофоторазведка на большой высоте.

Маршрут: Орли, Тернье, Перон, Амьен, Абвиль, Орли.

Задание по аэрофоторазведке полностью выполнено, происшествий     не было.

Продолжительность: 2 час. 30 мин. Высота: 9600 м.

Июня

Экипаж: капитан де Сент-Экзюпери, пилот; лейтенант Дютертр,     наблюдатель; сержант Пере, стрелок; на «Блок-174», №53.

Аэрофоторазведка на большой высоте.

Маршрут: Суасон, Лан, Вервен, Ирсон, Ле-Като, Камбре, Перон, Руа,        Мондидье.

Задание полностью выполнено. Высота: 10 000 метров.

Продолжительность: 2 час. 30 мин.

Июня

Экипаж: капитан де Сент-Экзюпери, пилот; лейтенант Азамбр, наблюдатель; сержант Лендю, стрелок; на «Блок 174», №53.

Аэрофоторазведка на большой высоте.

Маршрут: Шато-Тьерри, Суасон, Ла-Фер, Сен-Кантен, Гиз, Ла-Капель,      Вервен, Лан, Реймс.

Полёт выполнялся на высоте 9200 метров при продолжительности 2      час. 5 мин.

Аэрофотоснимки представляют большой интерес.

    Переброска в Алжир, демобилизация

По свидетельствам офицера в Шартре писатель Андре Моруа пишет в книге «О тех, кто предал Францию»: «Все время, чуть не каждые два-три дня, мы меняем свои посадочные площадки. Нелётный персонал должен следовать за нами поездом или на грузовиках. Ожесточенные бомбардировки железнодорожных линий сильно сократили число поездов, а шоссейные дороги запружены беженцами. В результате, люди часто прибывают на посадочную площадку уже после того, как мы перебрались на – другую. Наши команды, и без того переутомленные продолжительными полетами, должны сами заправлять машины и набирать новый запас бомб. У нас часто нет даже соответствующих инструментов, чтобы подготовить бомбы, вынутые из ящиков. Никто не может при таких условиях интенсивно бомбардировать противника».

С наступлением немцев, авиачасть 2/33 отступает всё дальше вглубь страны. Лётчики, вымотанные беспрестанными вылетами, почти не отдыхают. Экипажи гибнут один за другим. Авиасоединение 2/33 перебрасывают под Бордо, а затем, в соответствии с секретным приказом, — в Алжир[24]. Пилоты авиагруппы, не имея никакой информации о своих родных и близких, оставшихся во Франции, находятся в постоянном волнении за них. До отлёта в Алжир Антуан успевает отправить письмо матери:

 

«Бордо, июнь 1940 года.

 

Дорогая мамочка!

Мы вылетаем в Алжир. Обнимаю вас так же сильно, как люблю. Писем не ждите, так как переправлять их не будет возможности, но помните о моей любви к вам. Антуан»

Военных самолётов не хватает для переброски всего авиасоединения: лётный состав, наземные рабочие, материальная часть. Сент-Экс с друзьями Ошеде и Лякордэром нашли на аэродроме в Бордо гражданские самолёты. Антуан садится за штурвал огромного «Фармана», в который набилось столько народа, что это грозило падением в полёте. Но Сент-Экзюпери благополучно дотянул машину до Алжира. В Алжире лётчики узнали о подписании перемирия Франции с Германией. В обстановке полная неразбериха. Кто-то настаивает на продолжении войны с фашистами. Ни у одного из военачальников нет чёткого плана действий и ясного видения происходящих событий.

После накала смертельной опасности в боевых вылетах, когда уже погибло множество экипажей, лётчики эскадрильи 2/33, готовые воевать дальше с врагом, оказались ни у дел. «…Девять месяцев подряд моя авиагруппа непрерывно летала над Германией и только за время немецкого наступления потеряла три четверти лётного состава», — пишет Сент-Экзюпери в «Письме заложнику».

По правилам перемирия самолёты авиагруппы должны были разоружить, что и было сделано. 31 июля 1940 года личный состав авиачасти 2/33 демобилизовали.

    Глава 17. Я ГОТОВ БЫТЬ ПУТЕШЕСТВЕННИКОМ, НО НЕ                                                ЖЕЛАЮ БЫТЬ ЭМИГРАНТОМ
……………………………………………………………………………………………………

       Глава 18. АМЕРИКА
 …………………………………………………………………………………………………..

       Глава 19. Я УПРЯМО ДЕЛАЮ ТО, В ЧЁМ ВИЖУ СВОЙ ДОЛГ

…………………………………………………………………………………………………………..

    Глава 20. ДЕ ГОЛЛЬ СЕГОДНЯ МНЕ НРАВИТСЯ НЕ                             БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВЧЕРА

 

    Между двух огней

Осенью 1943 года Франция напоминала ядовитый гадюшник: заговоры, интриги, ожесточённая вражда между французами. Деголевцы искали малейшую зацепку, чтобы заподозрить человека в одобрении политики Петена. Петеновцы, в свою очередь, оговаривали и обвиняли голлистов. Бывшие вишисты массово переходили в стан де Голля[25]. Он вырисовывался победившей стороной, перехватившей власть у правительства Виши. Французские колонии постепенно выходили из подчинения Петена и переходили на сторону де Голля. В ноябре 1943 года де Голль возглавил Французский комитет национального освобождения (ФКНО).

После смены режима Виши последовали аресты его министров, начались ожесточённые столкновения из-за мест в новом правительстве. Атмосфера заговоров и взаимной ненависти наполнила Алжир (колония Франции). Голлист, генерал Леклерк, настаивал на поголовной чистке «предателей». Так он называл всех, кто не примкнул к деголевцам в 1940 году. Среди них был и Сент-Экзюпери. Под «чисткой» Леклерк подразумевал массовые расстрелы.

О своём отношении к де Голлю Сент-Экзюпери пишет в письме американскому издателю Куртису Хичкоку: «Де Голль сегодня мне нравится не больше, чем вчера. Он несёт угрозу диктатуры, национал-социализма… Когда национал-социализм где-то в другом месте умирает, едва ли разумно восстанавливать его для Франции. Я сильно обеспокоен поведением этих людей, их стремлением устроить резню среди французов[26] <…> Вы печально улыбнётесь, узнав, что со мной обращались как с фашистом, из-за моего отказа стать на сторону де Голля».

Размышления Сент-Экзюпери о сути голлизма мы находим и в его письме, отправленном некоему генералу Х, в декабре 1943 года: «Вкратце, что такое «голлизм»? Группа частных лиц (это всё были частные лица) сражается вне Франции, которая побеждена и должна спасать сама свое существование… Генерал такого иностранного легиона мог бы в своей борьбе рассчитывать на меня. Но эта группа частных лиц выдает себя за самое Францию… Эта группа хочет извлечь для себя выгоду из приносимой ею жертвы, хотя эта жертва меньше, чем жертва Франции (не говоря о том, что из истинного самопожертвования выгод не извлекают).

Из того, что она участвует в борьбе за пределами Франции, представляя собой самый обычный иностранный легион, эта группа намерена извлечь такую выгоду, как управление завтрашней Францией!… Это бессмыслица, потому что завтрашняя Франция должна возродиться (если ей вообще суждено возродиться) из собственной плоти. Из той плоти, которая дала узников, заложников, детей, умерших с голоду. Это тоже главное.

Их ассамблея? Недурно разыграно. Но это спектакль, и этот спектакль смешон. Они думают, что они — Франция, а должны бы понимать, что они — из Франции, а это совершенно разные вещи! <…>

— Очень, очень милый человек, но придётся его расстрелять…

— За что?

— Он причина того, что в Соединённых Штатах не признают генерала де Голля…

— В самом деле? Как лестно! Как я горд собой! О люди… Этот толстый дурень С.:

— В Бразилии вас хотели расстрелять!

— Вот как? Дурнем он был всегда, а вот растолстел недавно. <…> Я ещё тогда, в Соединенных Штатах, был вне себя от ярости: он в своих выступлениях цитировал «Военного летчика» в перевранном виде! Он извлекал из моей книги аргументы в пользу своей рыхлой и тупой политики!… Что бы вы не имели в виду, всякие мерзавцы начинают за вас цепляться и размахивать вами. Все дезертиры, все банкроты, отсиживающиеся в Южной Америке, объявили себя голлистами. Это придавало им весу. Улитки-коллаборационисты ссылались на «Военного летчика», безбожно перевирая его…»

Книга Сент-Экзюпери «Военный лётчик» была запрещена Петэном, и не принята деголевской «Свободной Францией». «Для меня весьма удивительно, что известная атмосфера полемики может исказить столь простой текст. Мне совершенно безразлично, что алжирские тыловики что-то бормочут и толкуют о моих скрытых намерениях. Намерения, которые они мне приписывают, так же похожи на мои намерения, как я на Грету Гарбо. Плевать я хотел на их мнение, если даже оно приведет к запрещению моей книги в Северной Африке», ─ пишет Сент-Экзюпери в письме генералу Х., в декабре 1943 года.

    В сущности, мне даже убивать их не хочется

Де Голль знал, что Сент-Экзюпери не пожелал присоединиться к американской фракции голлистов, когда находился в Америке. Будучи человеком авторитарным и злопамятным, де Голль не простил этого писателю. Противостояние между ними усиливалось, делая их непримиримыми противниками.

Но и фашистская политика Петена, безусловно, вызывала в писателе отторжение. «Все тянули его за рукав, чтобы перетащить на свою сторону и обогатить тем самым свой лагерь», — справедливо замечает Тома Фресс в книге «9 жизней Антуана де Сент-Экзюпери».

Читаем в том же письме Сент-Экзюпери, отправленном в декабре неизвестному Х: «Меня упрекают, почему я не осуждаю то-то и то-то — ну, разумеется, я это осуждаю. Но и другую крайность — тоже. А заодно и их самих!… И я категорически отказываюсь превозносить этого, чтобы угодить тому. Раз они жрут из одного корыта, значит, в обоих есть низость. <…>

В истории с Ложье[27] меня бесит бесчестье. Не люблю бесчестья. Мерзко подумать, что меня посадят в тюрьму как пособника палачей. Это полностью противоречит истинным моим убеждениям. Сесть в тюрьму за приверженность к своей религии, пожалуй, и не обидно. Но поплатиться тюрьмой за чужую — это уж из ряда вон. <…>

Здесь объявился Ж. и произвёл на меня изрядное впечатление, хоть я терпеть не могу… Всех этих королей наркотиков, преступного мира, чёрного рынка. Но зримый успех клеветы, поверхностных суждений и оговора всегда очень впечатляет. Ну как, скажите… объяснить ему, что я ненавижу вишистский режим, который у него с языка не сходит, куда сильнее, чем он? Куда глубже и упорней. <…> Я понимаю, что всякий, кто прислушивается к голосу рассудка, покончил бы с собой во время разбирательства, не дожидаясь, пока его поджарят, обезглавят и распнут. Но рассудок всегда вызывает негодование у страсти: друг друга им не понять… В сущности, мне даже убивать их не хочется. Я пожимаю плечами; мне очень горько».