В церкви, в ожидании свадебного поезда

 

 

— Ну, Кузя, отворяй с Богом!

Кузя, которому было лет за семьдесят, отпер большой замок на железной двери, раскрыл ее, и мы вошли во внутренность церкви. Миром, покоем, святой тишиной повеяло на нас.

Церковь была маленькая, бедная. Тут не сверкали золотом и драгоценными камнями скромные ризы икон, тут не было нарядных копров, серебряных паникадил... Но зато тут была масса воздуха, света.

Лучи солнца врывались через окна и заливали храм золотыми потоками.

¾ Ну, Кузя, приготовляй, — обратился к псаломщику батюшка. Путилин посмотрел на часы.

¾ Да, теперь надо скоро ожидать.

¾ Мне-то не долго облачиться... Скажите, барышня, вы, конечно, по доброй воле идете под венец? — вдруг обратился старенький священник ко мне.

Я, твердо памятуя приказание моего друга, молчал.

¾ Вы не удивляйтесь, батюшка, что невеста молчит... Сами понимаете, волнение... тревога... утомление... А только Сметанина идет, безусловно, по доброй воле. Да, впрочем, кто же таким роман­тическим образом, уводом, венчается не по любви?..

¾ Это вы точно сказали, господин полковник, — мягко, тихо рас­смеялся старый батюшка. — А вы, извините, как полагаете, почему я решился на такое венчание?

¾ Чрезвычайно добро и любезно с вашей стороны... хотя и рискованно, — пробормотал Путилин.

¾ Вы, может, полагаете, что я на деньги польстился? Нет, полковник, из-за денег я не пошел бы на это дело. А вот случай был со мной один в моей долгой священнической службе.

Лицо симпатичного иерея омрачилось.

¾ Какой же случай, батюшка?

¾ А такой, изволите видеть. Вот как бы теперь, к примеру сказать, обратился ко мне один молодой человек. «Повенчайте, — говорит, — ради Бога, нас, батюшка, без бумаг невесты. Свадьба, — говорит, — уводом. Мы любим друг друга, а родители невесту мою за другого прочат». Я наотрез отказался. Ни за что, говорю, нипо­чем! Он аж в слезы. «Что ж, — говорит, — нам делать? Так взять жить — ее только ославишь, сраму предашь; ждать — за другого волоком потащут в церковь. С деньгами да с бумагами в порядке — кто же не окрутит?» Так я и отказался. Ушел мой бедный молодой человек, а через неделю я в газете прочитал, что он застрелился. Поверите ли, оторопь, жуть, тоска взяла меня. Мой, думаю, ведь это грех. Повенчал бы я их, ничего этого не случилось. Долго мучился я и тогда же решил, что ежели ко мне когда кто иной еще обратится с такой же просьбой, уважить сию просьбу, обвенчать. И вот-с, спустя столько-то лет случай и выходит с вашими знако­мыми. Я даже обрадовался: грех старый сниму с души. А денег мне не надо: нам со старухой моей попадьей жить немного осталось, хватит...

Путилин, человек чрезвычайно добрый, чувствительный, был растроган рассказом старого священника и с чувством пожал ему руку.

¾ Вот какие светлые личности попадаются среди духовенства, — бросил он мне. — Позвольте, я слышу топот лошадей. Кажется, едут.

¾ И то, и то!.. — засуетился симпатичный батюшка. — Что ж, встречу бедокуров!

И с этими словами он засеменил старческими ногами к выходу из храма.

 

ТРИ НЕВЕСТЫ И... ДВА ЖЕНИХА

 

 

Путилин, схватив меня за руку, потянул назад, шепнув:

¾ Тут вот выступ притвора... Спрячемся здесь. Любопытно послушать их объяснение. Играть уж комедию — так до конца!

Не прошло и нескольких секунд, как послышались шаги, звон шпор, раздались голоса:

¾ Ну, батюшка, вот и мы!

И вслед за этим веселым, звучным мужским голосом раздался трясущийся, вздрагивающий голос батюшки:

¾ Позвольте, а кто же эта вот девица в подвенечном уборе?

¾ Как кто? Моя невеста, батюшка! — удивленно воскликнул другой мужской голос.

¾ Как-с ваша невеста? — заикнулся старый священник.

¾ Очень просто, моя невеста. Да что с вами, батюшка?

¾ Позвольте, сколько же невест-то всего? Три, значит? Голос священника дрожал. В нем слышались не только изумле­ние, но и испуг.

¾ Как — три? Откуда вы взяли третью? Вот моя невеста, вот невеста моего приятеля. Вы простите меня, батюшка, я вас не по­нимаю.

В голосе офицера звенело несказанное удивление.

¾ Нет-с, вы уж дозвольте мне вас не понять! — взволнованно проговорил престарелый иерей. — Я еще по милости Божией из ума не выжил и до трех считать не разучился и трех невест на двух женихах повенчать никак не могу-с...

¾ Il est devenu fau! Он сошел с ума! — с отчаянием в голосе воскликнул по-французски один из прибывших.

¾ Эта невеста — раз, та невеста — два, а эта девица — уже три. Как ни считайте, выходит три.

¾ Да какая та невеста?.. О ком вы говорите? — звякнули шпоры.

¾ Та-с, которая приехала сейчас с вашим приятелем. Ваша невеста.

¾ Что! Что такое?! Моя невеста приехала с моим приятелем?! Да вы... вы, извините, с ума сошли, батюшка! Вот моя невеста, она стоит перед нами.

¾ Коля, ради Бога, что это значит? — послышался испуганный женский голос.

¾ Да, с вашим приятелем, Путилиным... Девица Сметанина, — продолжал батюшка.

¾ С Путилиным?! — послышались испуганные возгласы.

¾ Да-с.

¾ С каким Путилиным?

¾ С полковником гусарским...

¾ Нет, батюшка, вы ошибаетесь: не с гусарским полковником, а с начальником Санкт-Петербургской сыскной полиции! — громко про­говорил Путилин, выходя из-за прикрытия.

Его внезапное появление было подобно неожиданному удару грома. Громкий крик испуга, изумления вырвался из четырех уст: двух офицеров гусарского полка и двух барышень в подвенечных нарядах.

¾ Ах! — прокатился и замер под высокими церковными сводами этот крик.

Барышни пошатнулись и, наверное бы, упали, если бы их не подхватили офицеры. Бедняжка-священник остолбенел, замер, за­стыл.

Первым опомнился высокий, стройный офицер. Он сделал шаг по направлению к Путилину и гневно крикнул:

¾ Что это за мистификация, что это за маскарад? Кто вы, мило­стивый государь, и по какому праву вы одеты в этот мундир?

¾ Кто я вы уже слышали: начальник сыскной полиции Путилин, а по какому праву я в мундире, я не обязан вам давать ответа. Я имею право наряжаться так, как мне угодно для пользы дела. А вот мне было бы интересно знать, по какому праву вы изволили облачиться в какой-то плащ, ворваться в церковь и похи­тить невесту... с усами? — отчеканил гениальный сыщик.

Офицер растерялся, опешил.

¾ Так как вы предпочитаете невест с усами, господин Неведомский, то я и захватил для вас таковую. — С этими словами Путилин вывел меня за руку и сорвал вуаль с моего лица, которое в эту трагическую минуту было, по всей ве­роятности, в высокой степени глупо. ¾ Рекомендую, девица Сметанина, ваша невеста с усами и даже с бородой!

Раздался новый крик испуга и изумления. Батюшка, взглянув на меня, затрясся.

¾ Свят, свят, свят! — дрожащим голосом вырвалось у него. Нет слов описать выражение лиц нашей странной группы, того столбняка, который овладел всеми, за исключением меня и Путилина.

¾ Ну-с, господа, что же мы будем теперь делать? Как мне прикажете поступить со всеми вами? По закону я могу вас не арестовывать, — обратился Путилин к офицерам, — так как это — дело вашего военного начальства... Но ваших невест я обязан арестовать вследствие заявления их родителей.

Обе невесты плакали.

¾ И вы это сделаете? — вырвалось у обоих офицеров-женихов.

¾ Я обязан.

¾ Честное слово, мы этого не допустим!

¾ Вы окажете сопротивление? Но не забывайте, господа, что это уже явится тяжким преступлением, за которое вас по головке не погладят.

Взбешенные офицеры были белее полотна.

И вдруг, к моему глубокому удивлению, Путилин громко и весело расхохотался.

¾ Вы еще смеетесь?! — рванулся один из женихов, Неведомский.

¾ Ну да! И знаете, почему? Потому что я нашел счастливый выход для всех вас.

¾ Какой?

¾ У вас шаферов нет?

¾ Вы продолжаете издеваться, господин Путилин?

¾ Я вас спрашиваю: у вас шаферов нет?

¾ Нет.

¾ Ну, так вот позвольте нам с доктором заменить их вам. Живо к аналою, господа, живо! Батюшка, пожалуйте!

¾ Как-с?.. Венчать?! — пролепетал не могущий все еще прийти в себя священник.

¾ Господин Путилин! Да неужто? Вы не шутите?! Правда? Оба офицера радостно бросились к Путилину и схватили его руку.

¾ Да что же с вами поделаешь теперь? Не везде ведь найдется такой добрый, милый батюшка... Бог с вами, валяйте, но только помните, что о моем шаферстве — ни гугу никому, а то мне нагорит по шапке!

Оба офицера душили моего благородного друга в своих мед­вежьих объятиях.

¾ Спасибо вам! Ах, дорогой господин Путилин! Голубчик!..

¾ Ну, ну, довольно, хорошо! Пустите... А знаете ли вы, что из-за вас Путилин первый раз в своей жизни оскандалился.

¾ Как так?

¾ Очень просто. Родителям ваших невест я обещал разыскать сих барышень и вернуть их им.

¾ Да вы ведь и разыскали! — радостно-возбужденно ответил офицер.

¾ Разыскать-то разыскал, да вернуть-то уж их я не смогу. Теперь это уж ваше дело будет.

И вот через несколько минут у аналоя началось необычайное венчание первой пары: шафером был Путилин, выследивший и на­крывший «преступников-похитителей»!

Так же повенчали и вторую пару.

После венчания Путилина окружили и пристали к нему с рас­спросами.

¾ Иван Дмитриевич, дорогой, как это вы унюхали?

¾ По обстановке решил сразу, что похищение — романического свойства, по дерзкой смелости и отваге предполагалось, что сделано это людьми военными. У вас, молодая моя красавица, в кармане вашей юбочки записку нашел. Ах, какая вы неосторожная барынька! Разве можно такие записки не уничтожать? Ай-ай-ай!

Путилин вынул розовый листок бумаги и прочел:

 

«Голубка моя! Посылаю тебе наши гусарские усы. Другого выхода нет, следят за тобой так, что выкрасть тебя можно только из церкви. Поступи, как я тебя учил. Пробудешь немного у меня, потом поедем Кол. Свя­щенник согласился. Целую тебя, твой Владимир Н.»

 

¾ Ах! — закрыла лицо руками «молодая».

¾ Ну-с, имея в руках сие, остальное узнать было не так трудно, — весело смеялся Путилин. — А вот вас тут захватить еще я не ожидал, — обратился он к другой повенчанной паре. — Я пока выследить успел только ваших друзей, а на вас точил еще зубы.

 

 

 

ПРЕТЕНДЕНТ НА БОЛГАРСКИЙ ПРЕСТОЛ (Корнет Савин)

ГРАФ ТУЛУЗ ДЕ ЛОТРЕК В КОНСТАНТИНОПОЛЕ

Прежде чем начать повествование о замечательном деле «претендентства корнета Савина на Болгарский пре­стол», деле, в котором гениальный авантюрист столк­нулся с гениальным сыщиком и где оправдалась пого­ворка «нашла коса на камень», скажем несколько слов о корнете Савине.

По своему общественному положению, по дерзкой отваге, по изумительному блеску выполнения своих смелых «похождений», по полету фантазии из всех русских авантюристов, бесспорно, первое место принадлежит корнету Савину.

Свою славу он распространил далеко за пределы своего отечества, прогремев за границей.  

Блестящий офицер, молодой, красивый, ловкий, с ума сводивший женщин одним взглядом, лихой танцор, безукоризненно владеющий несколькими иностранными языками, он «свихнулся» с прямой дороги и покатился по наклонной плоскости.

Пытаясь сначала стоять только на грани гражданского и уголовного права, он перешагнул в область уголов­щины.

Тут и началось! Одна безумно-смелая авантюра следовала за другой, и скоро послужной список экс-корнета обогатился массой громких деяний, не только изумлявших, но даже и восхищавших наше и заграничное общество «чистотой работы» и, я бы сказал, аристократич­ностью ее.

Если можно вообще в бездне человеческого падения найти красоту, то этой уголовно-преступной красотой обладал в полной мере Савин. Поистине, он был велик и в падении!

Но едва ли не самым замечательным в характере этой недюжинной личности являлась его уверенность в своем самозванстве.

Он мало-помалу так претворял в себе свою ложь, так свыкался с ней, что потом не на шутку начинал верить в нее, не отделяя вымысла от правды.

Это любопытное явление в области гипноза, самооб­мана было отмечено многими прозорливцами духа человеческого.

Так, у Гоголя есть замечание, что в знаменитой сцене вранья перед городничим и его присными Хлестаков искренно верит в ту ерунду, которую несет о «лабардан» и тридцати тысячах курьеров.

У Пушкина растрига Гришка Отрепьев увлекается до того, что опять-таки искренно считает себя русским царевичем Димитрием.

Были моменты, когда Емелька Пугачев, «со рваными ноздрями», в состоянии длительного «аффекта лжи», говорил сам себе, что он -подлинный император Петр Федорович...

Константинополь — гордая столица Блистательный Порты, был залит горячими, яркими лучами солнца. Как красив, дивно хорош был он, купаясь в этом море света, со своими высокими, белоснежными минаретами, со своим очаровательным видом на Босфор.

В роскошном отеле нарядного европейского квартала, где помещаются иностранные посольства, консульства, вот уже несколько дней проживал молодой богатый знатный граф Тулуз де Лотрек со своей супругой.

До сих пор существовал закон, что жены приобретают новые фамилии и титулы по мужу, а вот граф Тулуз де Лотрек взял да и изменил этот старый обычай, ибо... сделался графом «по жене».

— Как?! — удивитесь вы. — Да разве это возможно?

— Возможно, — отвечу я вам, — так как граф Ту­луз де Лотрек был никто иной, как экс-корнет Савин. А Савину, как известно, никакие законы не писаны, он сам создавал их.

Сманив безумно влюбившуюся в него графиню Ту­луз де Лотрек с ее миллионами, он решил, что, бу­дучи теперь ее «супругом», он имеет право не только на ее деньги, бриллианты, но и на ее титул.

По гостиной отельного отделения, убранной с комфортом и изысканной роскошью, нервно ходила графиня, мо­лодая, очень красивая женщина.

«Граф», наш знаменитый корнет Савин, сидел в кресле, заложив нога за ногу. Одной рукой, поигрывая своим страшным бичом (этот бич был из какой-то особенной кожи и с ним Савин не расставался почти никогда), другой, держа си­гару, он невозмутимо спокойно глядел на свою взволно­ванную супругу.

Ирония, насмешка сверкали во взгляде его удивительных глаз.

— Итак, мы взволнованы?

— Я попросила бы тебя обойтись без насмешек! — резко выкрикнула графиня.

— Ого!

— Да, да! Ты должен знать причину моего волнения.

— А именно? — прищурился Савин.

— Я совершенно не понимаю, зачем, для чего мы торчим здесь, в этом отвратительном Константинополе. Вместо того, чтобы пребывать теперь на каком-ни­будь курорте, мы вдыхаем отравленный пылью воздух, жаримся, как в пекле в этой раскаленной духоте.

Графиня нервно комкала кружевной платок.

— Ах, вот в чем дело? — усмехнулся Савин.

— А ты этого не знал? — вспыхнула графиня.

— Знал, слышал, мой ангел, но я уже говорил тебе, что мне необходимо пробыть здесь еще несколько дней.

— Да зачем? Зачем?

— Это мое дело. Я не обязан отдавать отчета.

— В таком случае и я не обязана исполнять всех твоих прихотей. Я уеду одна.

— Что?

Медленно, точно тигр, собирающийся к прыжку, под­нялся с кресла Савин...

Голова гордо откинулась назад, в глазах мелькнули огоньки гнева.

— Что? — повторил он, подходя к графине. — Это с каких же пор ты решила не подчиняться моей воли?

Та под этим пристальным, властным взглядом по­терялась, как-то съежилась, пригнулась. Точно птичка под взглядом удава.

Любуясь ее смущением, довольный своей победой, Савин начал уже другим, ласково вкрадчивым голосом:

— Ах, женщины, женщины, все-то вы на один покрой! Ну, давай мириться, Лили.

Он обнял ее и властно притянул к себе. Она, с глазами полными слез, но и восхищения, прижалась к его широкой, сильной груди своей красивой головкой.

— Слушай же, моя капризница, слушай внимательно, что я буду тебе говорить. Скажи: ты хотела бы сделаться княгиней?

— Графиня удивленно посмотрела на своего супруга.

— Что такое? Княгиней? С какой стати? Какой княгиней?

Савин тихо рассмеялся.

— Ты думаешь, что графский титул не стоит менять на княжеский? Я был бы согласен с тобой, если бы тот княжеский титул, который я хочу предложить тебе, был обыкновенный, заурядный... Но дело в том, что моя коро­на будет поважнее простых графских и княжеских.

— Я тебя не понимаю...

— Сейчас поймешь. Ты должна войти вместе со мной на престол.

— Что? — даже отшатнулась от Савина-»графа» на­стоящая графиня.

— Да, на престол.

— Ты с ума сошел? На какой престол?

Несмотря на то, что графине не были тайной гениальные проделки ее супруга, который с циничной откровен­ностью посвятил ее в них, зная что она все равно пойдет за ним в огонь и воду, несмотря на это она была пора­жена, как никогда.

«Он смеется... Он шутит...» — пронеслось в ее головке.

— Ты спрашиваешь: на какой престол? Изволь, я тебе отвечу: на Болгарский.

— Это... это шутки?

— Нимало. Знай, что я — претендент на Болгарский престол.

— Ты?!

— Я.

— По какому праву? Причем ты и Болгарское кня­жество?

— Скажи, Лили, ты католичка?

— Да.

— Историю папства хорошо знаешь?

— Знаю.

— Так вот скажи, как мог пастух сделаться па­пой? А такой случай был. Итак, если пастух мог за­нять папский престол, то почему русский корнет, сде­лавшись графом Тулуз де Лотрек, не может взойти на престол Болгарского княжества? Ведь ты пойми: в насто­ящее время престол этот свободен. А раз он свободен отчего мне его не занять? Черт возьми, это было бы чрезвычайно глупо отказаться от такого удобного и приятного помещения!

Графиня глядела на своего самозванного супруга широко раскрытыми глазами. А Савина словно волна какая-то подхватила. Он преобразился, горел, пылал жаром своей не­обузданной фантазии.

— О, Лили, моя верная подруга, какая блестящая, славная будущность открывается нам! Я — коронованный князь болгарского народа, я — в дружбе и сношениях с венценосцами всего мира.

— Но... как же это все устроится? — лепетала в величайшем смущении графиня.

— Все, все устроится! Вот для этого-то я и нахожусь в Константинополе. Теперь ты понимаешь? Теперь ты соглас­на ждать и задыхаться в жаре? Пойми, что мы отсюда пойдем прямо в Болгарию.

И многое еще говорил «будущий» болгарский князь, а по­ка — наглый самозванец, авантюрист величайшей марки.