Необходимость кардинального методологического переворота и переоценки философских ценностей

3. Социальная философия в поисках новых Проектов развития:

а) теории модернизации и трансформации общества;

б) «общество всеобщего риска»;

в) концепция «качественного иного будущего»;

г) экономическая философия как «доктрина нравственной экономики».

1. Мировая ситуация начала ХХI столетия. Привычный мир ушедшего века, насыщенный бурными событиями, на наших глазах стремительно трансформируется, преображается коренным образом. Мы смотрим в лицо новому историческому времени.

Сейчас уже ясно, что без раздумий «в масштабе человечества» нельзя продуктивно анализировать ни одной локальной задачи на ином уровне: континента, страны, региона, города и т. д. Любые кризисы в экономике или политике преуспевающих или отстающих стран, глубинные или поверхностные по сути дела, есть проявление общего кризиса, сотрясающегосейчас человеческую цивилизацию. Политики и экономисты разных направлений все чаще приходят к выводу, что сейчас наступает всеобщий кризис современной мировой цивилизации, охвативший ее отношения с Природой, мировую экономику, политические отношения и культуру, и особенно самого человека.

Мир на изломе, на перепутье. Мир устремлен к новому глобальному порядку. Впереди развилка истории, ставящая перед настоятельной необходимостью выбора дальнейшего пути. Подобными формулами заполнены ученые труды и средства массовой информации.

Характеризуя глобальную ситуацию конца века, следует отметить, что человечество, будучи сущностно единым, вместе с тем представлено неисчерпаемым многообразием динамичных социокультурных форм. В современном мировом пространстве циркулируют высочайшие достижения общечеловеческого прогресса. Они выражены в успехах высокой технологии, эффективном промышленном и сельскохозяйственном производстве, разветвленной информационной сети, мире утонченного искусства. В то же время в ряде регионов земного шара сохраняются реликтовые, архаические образования, сотни и сотни миллионов людей не имеют возможности пользоваться благами цивилизации, влачат существование аутсайдеров.

Еще недавно мы жили в так называемом «двухполюсном» мире. В социально-экономическом и идейно-политическом отношении противостояли друг другу страны развитого рыночного хозяйства (капитализма) и те, которые именовались странами социалистического содружества. А рядом с ними вела свою жизнь большая часть населения Земли, подпадающая под расплывчатую неопределенную характеристику – «третий мир». Распад «социалистического содружества» и глубокие озадачивающие изменения, происходящие в нашем Отечестве, резко изменили всю панораму мирового сообщества. Все предлагаемые сценарии событий разыгрывались вокруг идеи соперничества. Оценивалась и переоценивалась мощь двух лагерей, как военная, так и экономическая, как политическая, так и духовная.

Вдруг, как гром с неба, самопроизвольный распад и деградация одной из конфронтирующих сторон, распад нашей страны. Нет былого СССР. Есть аморфная, глубоко коллизионная, еще не определившаяся квазимеждународная конструкция, именуемая СНГ. Россия, Отчизна наша фактически уже не рассматривается как равноправный партнер в мировом сообществе.

Такой конфигурации мировых центров, какая сложилась к концу XX столетия, всерьез никто из сколько-нибудь видных политиков и прогнозистов не предсказывал и не предусматривал. Характеризуя сложившуюся ситуацию, известный немецкий политолог Ральф Дарендорф с растерянностью говорил: «Как будто огромный ураган разрушил весь политический пейзаж, уничтожив все ориентиры».

Центры силы стремительно расползлись, возникает многополярность, на первый план выходит то противостояние, которое условно можно было бы обозначить «Север-Юг». Это противоречие между относительно небольшой группой высокоразвитых стран с устойчивой политической системой, освоивших новейшую информационно-компьютерную технологию, с высоким уровнем благосостояния и, с другой стороны, с основной массой стран, живущих в рамках индустриальной, а то и прединдустриальной технологии, с массовой бедностью, бурным ростом народонаселения, нестабильностью внутренней жизни.

О характере противостояния «Золотого миллиарда» и пяти миллиардов остального мирового населения можно судить по таким данным. В последнее десятилетие XX в. 20 % наиболее богатых стран получали около 85 % мирового дохода, а на долю остальных оставалось всего лишь 15 %, при этом на долю их беднейшей части всего полтора процента.

«Сытый север» и «голодный юг», который не может обеспечить своих жителей не только едой и кровом, но и духовной пищей. Индия дает миру треть всех неграмотных. Китай — четвертую часть, США и Канада тратят на

образование в расчете на душу населения в 90 раз больше, чем многие африканские страны.

Это соотношение никуда не денешь, от него не уйдешь. В этой связи на Конференции ООН по окружающей среде и развитию (июнь, 1992) тогдашний премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брундланд говорила: «Человеческая история достигла водораздела, за которым изменение политики становится неизбежным. Более миллиарда человек, не могущих удовлетворить основные потребности, наши собственные дети и внуки и сама планета Земля требуют революции. Она грянет. Мы знаем, что у нас есть возможность предотвратить опасность, хаос и конфликты, которые в противном случае неизбежны». Что и говорить, слова произнесены веские и суровые, правдивые и ответственные.

Однако проходят годы, а ничего существенного не происходит. Грозные предупреждения, тревожные прогнозы еще не вывели основную массу политиков да и рядовых людей из состояния, которое можно было бы назвать метким русским словом «авось». Авось пронесет, рассосутся сами по себе беды и печали, не грянет гром.

Не случайно возникающие ныне пестрые концепции глобального развития подчас характеризуются как поиск «стратегии выживания».

2. Необходимость кардинального методологического переворота и переоценки философских ценностей. В итоге радикальных преобразований, осуществленных вXX в., обнаруживается, что Россия как бы возвращается к тем исходным рубежам, с которых она и начинала свои радикальные преобразования.

Возникает вопрос: а не попали ли мы в цивилизационную ловушку? Не обрекли ли мы себя на «вечное возвращение», о котором пророчествовал Фридрих Ницше?

Специфическим символом круговращения российского духа становится Храм Христа Спасителя. В XIX в. его строил весь народ, его украшали лучшие художники. В 30-е годы XX в. он был взорван. На его месте появился бассейн, в котором купались москвичи и гости столицы. В 90-е годы бассейн был засыпан. На его месте воссоздан Храм Христа Спасителя. Круг замкнулся. Спрашивается, ради чего был проделан этот круговой путь, есть ли в нем какой-либо смысл, или это движение, мотивированное теоретическими и идеалистическими истинами, никакого смысла не имело?

Тогда встает вопрос и о природе истин, которым придавался высокий научный статус. Это затрагивает те основания, на которых выстраивалась стратегия решения ключевых проблем общественной жизни, влиявших на судьбы миллионов людей. Посмотрим на факты. В конце 20-х - начале 30-х годов в общественной науке развернулась дискуссия о путях развития сельского хозяйства в стране. Были приведены убедительные экономические и научно-технические аргументы, согласно которым коллективное ведение сельского хозяйства имеет неоспоримые преимущества перед частным, а именно: возможности специализации, разделения труда, применения мощной техники и рационального ее использования, эффективного внедрения научно-технических достижений. И вместе с тем сплошная коллективизация, казалось бы, имеющая столь сильную теоретическую предпосылку, привела к резкому падению сельскохозяйственного производства.

В 90-е годы в стране вновь развернулась дискуссия о путях развития сельского хозяйства. И теперь было убедительно доказано, что индивидуальное ведение сельского хозяйства имеет неоспоримые преимущества перед коллективным, а именно: личная заинтересованность, гибкость в использовании технических и иных средств, при этом приводились ссылки на мировой опыт, прежде всего на опыт фермерских хозяйств США, которые наглядно демонстрировали свое превосходство. Однако массированное внедрение идеи частного хозяйства, вытесняющего коллективные формы производства, вновь привело к резкому спаду производства сельскохозяйственной продукции. И в первом, и во втором случаях реформы мотивировались определяющей ролью экономического детерминизма. Однако странным образом экономический детерминизм придавал прямо противоположную направленность политической стратегии. И в этой связи следует отметить, что отставание противоположных позиций можно проследить не только в эволюции взглядов эпигонов, но и вполне самостоятельных российских теоретиков. Это значит, что цивилизационная ловушка действует на уровне методологии, порождая круговое движение теоретической мысли.

Для того чтобы выбраться из этой ловушки, необходимо разобраться с методологией научного знания, сделать переоценку философских ценностей.

К настоящему времени Россия прошла две фазы большого историко-культурного (цивилизационного) цикла: антирыночную (социалистическую) и рыночную. Для того чтобы прогнозировать грядущее, нужно оценить то новое, чем нагружена новейшая рыночная фаза. Основатели рыночной теории постоянно подчеркивали, что рынок есть процедура открытия экономически эффективного поведения в условиях редкости благ, не являющихся бесплатным даром природы. Судя по всему, сегодня рынок работает в каком-то новом историко-культурном контексте, сообщающем рыночному отбору совсем не тот смысл, какой ему придавали классики политической экономики. Речь идет уже не об относительной редкости благ, создаваемых трудом, а об абсолютной редкости планетарных ресурсов, которых — в этом и состоит новое прозрение века — «на всех не хватит». Иными словами, понятие «рынок» несет новый социал-дарвинистский смысл после открытия «пределов роста», постулированных в нашумевших докладах «Римского клуба». Теория прогресса исходила из того, что ресурсы носят исторический характер: каждый новый технологический переворот, совершаемый на основе новых фундаментальных открытий, дает человечеству качественно новые ресурсы взамен прежних, начавших иссякать в рамках прежнего способа производства. Иными словами, главным ресурсом цивилизации теория прогресса признавала творческую способность человека, вооруженного Просвещением для новых взаимодействий с природой.

С некоторых пор акцент сместился в духе пассивного экономического потребительства: при недопущении мысли о новом способе производства («конец истории») не допускается и мысль о качественно новых ресурсах — они признаны наличными и конечными (дефицитными). Одновременно пораженным в статусе выступает и сам человек: он уже — не творец, а потребитель. А поскольку планетарные ресурсы признаны раз и навсегда ограниченными, то дальнейшая человеческая история стала мыслиться как безжалостная конкуренция потребителей. В этой мальтузианской картине мира понятие рынка несет качественно иное содержание: рынок выступает как процедура выбраковки человеческой массы, отлученной от дефицитных благ цивилизации. Речь идет уже не о конкуренции производителей, предлагающих неравноценные формы экономического поведения, а о конкуренции потребителей, представляющих неравноценный (по социал-дарвинистским признакам) человеческий материал.

Тем самым высвечивается планетарный геополитический смысл «рынка»: рыночный естественный отбор в открытой глобальной экономике должен лишить права на самостоятельное пользование дефицитными ресурсами планеты тех, кто по современным идеологическим стандартам признан «менее достойным». Выбраковка недостойных может осуществляться по разным критериям: экономическим – неумение «недостойных» пользоваться ресурсосберегающими технологиями, политическим — «недостойные» используют ресурсы в агрессивных милитаристских целях, идеологическим — «недостойные» создают режимы, нарушающие права человека и т. д. Но во всех случаях «рынок» навязывает недостойным один и тот же императив: свернуть собственное производство, а также собственные научно-технические и образовательные программы для того, чтобы фактически передать имеющиеся на их территории ресурсы в пользование более благонамеренным и достойным. Здесь-то и обнаруживается истинное назначение пресловутых «секвестров» (сокращений бюджетных ассигнований).

Секвестры науки, культуры и образования призваны не только лишить население новой мировой периферии статуса производителей, самостоятельно использующих планетарные ресурсы на своих национальных территориях, но и понизить его в человеческом достоинстве: превратившись в безграмотных, «нецивилизованных» маргиналов, данное население лучше подтверждает презумпции глобального расизма.

Ясно, что новая картина мира, в которую погружает нас современный «рыночный либерализм», является дестабилизационной: она чревата опаснейшим расколом человечества на избранных и неизбранных, отлучением неизбранного большинства от цивилизованного существования и, как следствие, глобальной гражданской войной. Глобальное рыночное общество сегодня работает как сегрегационная система, бракующая «не адаптированное к рынку большинство человечества». Выход из этого тупика один — возвращение к модели Просвещения на новой основе. Модель Просвещения, в отличие от мальтузианской модели, интерпретирует человека не как алчного потребителя благ, а в первую очередь как их творца-производителя. Она предполагает, что по мере того, как человек вооружается новым научным знанием, его роль как творца богатства (главной производительной силы) выступает на первый план и доминирует над его потребительскими ролями. В этой просвещенческой оптике только и может найти себе алиби современный гуманизм, который, в отличие от новейшего социал-дарвинизма, страшится не избытка лишних ртов на планете, а недооценки человека в его роли творца и созидателя.

Кроме того, и современный глобальный экологический кризис требует кардинального методологического переворота: знание об общем (общих основаниях бытия тех или иных объектов) должно предшествовать процедурам утилитарного использования отдельных свойств вещей. Иными словами, для того, чтобы сохранить уникальные природные гео- и биоценозы, надо несравненно больше знать о мире, нежели это требуется для того, чтобы поставить нам на службу отдельные полезные — в кратко срочной перспективе — свойства вещей.

Сберегающее знание, которое предстоит ускоренно нарабатывать человечеству, требует несравненно большей фундаментальной глубины, чем прежнее преобразующее, проектное знание. Фундаментальная наука, выступающая с этим новым призванием, получает такую легитимитацию, какую ей не смог дать даже прежний прометеев проект, не говоря о уж рыночном проекте, в принципе нечувствительном к вопросам долгосрочной, стратегической перспективы.