Слово Григорию Распутину: посещение воспитательного дома

«Посетил Петербургский Воспитательный дом для подкидышей и незаконнорожденных.

Умилительно и тепло. Слеза обливает грудь при взгляде на слабые творения, беспомощные, кроткие, а на личике светится у каждого благодать. Точно звёздочки с неба, мерцают в колыбельках детские глаза, и как жаль, что мало кто знает и редко кто ходит в этот дом, где человечество поднимается.

Надо ходить сюда, как и в больницы, где оно угасает. Господи, спаси и сохрани нас, грешников.

Сила, моща народная и красота духовная в них, вот этих самых колыбелях. Их нужно посещать. На них стоит смотреть.

Эти дети — буйство неукротимой плоти, от греха; от того, что мы зовём грехом и что все боятся. Да, грех! А Господь милостив!

Жаль, что здесь далеко от своего дома остаются плоды любви и тёмного буйства, лучшая, крепкая завязь населения. Но как хорошо смотрят за ними!

Какая ласка у этого доктора Конева: двадцать лет он здесь, сроднился с Воспитательным домом; в лице у него святое, когда говорит об уходе за младенцами и как уменьшилась их смертность. С детьми он пребывает, и в лице уже нет греха; плоть освободилась от буйства, и он — родитель всем беззащитным крошкам. Их моют — любуешься, до того хорошо и праведно. Уход и чистота у кормилиц малюток. И такая же простота и серьезность, как у самого доктора — верно, он из народа. Народ проще, спокойнее, чем высшие. И к мамкам чувствуешь больше веры, чем к поставленным над ними.

Власть портит душу человека, обременяет её, а тут нужна не власть, а любовь. Кто это поймет — благо ему в жизни.

Воспитательный дом устроен в благо великою женщиною — Царицей Екатериной, которая понимала, что такое любовь, и сама почувствовала много. Царственное сердце у ней было и царственный ум. Она показала, что спасать нужно не нас — это не нужно. А юность. Ангельскую душу, когда вся она ещё в парении к Небу, видит его и ангелов раскрытыми. Нас же враг одолевает. Каждого одолевает, и отбиваться от него редко кто может. Не у всякого — сила. Помогать нужно друг другу отбить нечистого от самой колыбели. Радостно, что видишь такую заботу около чужих и неизвестных детей.

Ни от кого об этом доме до сих пор не слышал — жаль, — и редкий знает, какой дивный цветник душевный являют малютки в Воспитательном, какая чистота, свежий воздух. Боялись и боятся слова «подкидыш». Воспитательным домом пугают. Но ведь тут простота, здоровье, столько сердечности. Дети спасают от гибели и матерей, которые кормят своей грудью, подбадривают. А главное — поучаются умному уходу за детьми деревенские простые бабы.

Они здоровы, да неопытны. Умны, да не утончились. Для них здесь школа мудрой и разумной жизни.

Нужно устроить несколько воспитательных домов наподобие петербургского и в других местах.

Два святых убежища, пусть даже великолепных и богатых, на всю Империю... Мало. Поучительно, но для избранных немногих. Великую жатву любви нельзя собирать в далёкие житницы. Из-за этого пропадает множество всходов, гибнут души, которые сохранились бы на украшенные потомства. Подумать, самые здоровые дети родятся от скрытой любви и потому сильной. Открытое — обыкновенно. Открыто чувствуешь нехотя, рождаешь слабо.

Великая хвала Господу возносится в храме при Воспитательном доме, который великолепен. Сколько же благоухающего фимиама поднимается, когда повсюду воздвигают подобные сады для возвращения детских душ.

Величие и слава государства строятся крепостью духа, любовью к детям, детству. Стройте скорее и больше подобных приютов ангельских. В них нет греха, они не за грех. Грех гнездится в порицании необыкновенного, вот когда отметают чужую душу и тело за то, что они обыкновенны. А мы боимся этого. Почему боимся — когда нужно радоваться и возносить хвалу Творцу и Создателю жизни и всего живущего?»

В МОСКВЕ

По разным делам Распутин нередко бывал в Москве. Здесь он останавливался в доме своей горячей почитательницы Анисьи Ивановны Решетниковой на Большой Царицынской улице, что недалеко от Новодевичьего монастыря. Это была старушка, 78 лет, вдова богатого человека, продолжавшая его дело под фирмой «И.С. Решетников и К°».

Дом Решетниковой был большой, белый, с массивными дверями. Покой Распутина здесь оберегался. Просто так к нему не пускали. На звонок выходил швейцар, «допрашивал» посетителя, затем звал сына хозяйки дома, который со своей стороны тоже учинял допрос.

— Григория Ефимовича многим хочется видеть, и потому здесь домашние стараются сохранить его покой. Вы, может быть, скажете, как ваша фамилия и что вам угодно? Что вас привело сюда и знаете ли вы лично Григория Ефимовича?

После допроса сын владелицы уходил и обычно возвращался с самим Распутиным. Вот как описывает одну из встреч посетивший его в доме Решетниковой.

«Довольно крепкая фигура, выше среднего роста, синяя русская рубашка, подпоясанная ремешком, серые штаны, сапоги бутылками. Длинные волосы гладко примазаны. Кругом лица густая окладистая борода, спускающаяся на грудь. Большие глаза прищуриваются».

«Распутин, — пишет посетитель, — подошел ко мне, пристально посмотрел и протянул руку.

— Здравствуй.

Говорит тихо. Голос вкрадчивый, мягкий, на «о».

— Садись, голубчик, расскажи...

Мы сели рядом на деревянной скамейке в вестибюле, и я начал рассказывать свое дело.

Дело моё, действительно, весьма трудное и казавшееся мне совершенно ненадежным.

Во время моего рассказа Распутин то глядел мне в глаза, то опускал голову...»

По окончании рассказа Распутин говорит: «Надо сделать, надейся, родной. Вот уже осенью увижусь и устрою... А сейчас прощай, когда оборудую, дам тебе знать» — и трижды поцеловал просителя. [127]

25 марта 1915 года Распутин приехал в очередной раз в Москву, сопровождаемый своими постоянными агентами Свистуновым и Тереховым. Ведется параллельное наблюдение и по другим каналам. Из Петербургского в Московское охранное отделение летит срочная депеша:

«25 марта курьерским №1 выехал Москву Григорий Распутин кличка наблюдения «Темный» установить неотступно совершенно секретное наблюдение случае выезда сопровождайте. Телеграфируйте мне №139.

Полковник Глобачев» [128].

Удивительно, но почему-то наблюдение Московского охранного отделения устанавливается только с 27 марта.

Ни на одной странице нет ни одного намека на скандальные события, в которых якобы участвовал Распутин сразу же по прибытии в Москву.

Дело в том, что через два с половиной месяца после этой поездки против Распутина задним числом фабрикуется еще одна, пожалуй, самая гнусная фальшивка. Ее заказчиком был шеф корпуса жандармов, товарищ министра внутренних дел, масон Владимир Федорович Джунковский, бывший московский губернатор в 1905-1913 годах. Конечно, в то время о масонстве Джунковского никто не знал. [129] Джунковский является одним из самых преданных сторонников Великого князя Николая Николаевича, который в это время, находясь на посту Верховного главнокомандующего, рвется к высшей власти. Одним из препятствий на пути к ней является влияние Распутина на Царя. По мнению Николая Николаевича, Распутина надо дискредитировать любыми средствами. Масон Джунковский с этим согласен.

Джунковский восемь лет служил в Москве губернатором, знает людей, обстановку, поэтому недаром театром будущих действий фальшивки становится именно Москва.

Итак, через десять недель после посещения Распутиным Москвы на имя Джунковского поступает письмо от начальника охранного отделения Москвы.

На бланке начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве:

«5 июня 1915 г. № 291834
Совершенно секретно
Личное

Его превосходительству г-ну товарищу министра внутренних дел, командующему отдельным корпусом жандармов (Джунковскому).

По сведениям Пристава 2 уч. Сущевской части г.Москвы полковника Семенова, 26-го марта сего года, около 11 час. вечера, в ресторан «Яр» прибыл известный Григорий Распутин вместе с вдовой потомственного почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой, сотрудником московских и петроградских газет Николаем Никитичем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Вся компания была уже навеселе. Заняв кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя московской газеты «Новости сезона», потомственного почетного гражданина Семена Лазаревича Кугульского и пригласили женский хор, который исполнил несколько песен и протанцевал «матчиш» и «кэк-уок». По-видимому, компания имела возможность и здесь пить вино, так как опьяневший еще больше Распутин плясал впоследствии «Русскую», а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: «Этот кафтан подарила мне «старуха», она его и сшила», а после «Русской»: «Эх, что бы «сама» сказала, если бы меня сейчас здесь увидела». Далее поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести разговоры с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: «люби бескорыстно», — прочие наставления в памяти получивших их не сохранились. На замечания заведующей хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя пред женщинами, и продолжал сидеть в том же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10-15 руб., беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем оплатила и все прочие расходы по «Яру». Около 2 часов ночи компания разъехалась.

Об изложенном, вследствие телеграфного приказания от 31 минувшего мая за N 1330, имею честь донести Вашему Превосходительству.

Полковник Мартынов» [130]

Через два дня тот же полковник направляет Джунковскому еще одну бумагу.

На бланке начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве:

«7 июня 1915 N 300768
Совершенно секретно
Лично

Его превосходительству г. товарищу министра внутренних дел, командующему отдельным корпусом жандармов. В дополнение к донесению моему от 5-го сего июня за N 291834, имею честь представить при сем Вашему Превосходительству одну из собственноручных записок Григория Распутина, из числа розданных им певичкам женского хора ресторана «Яр», при посещении им этого увеселительного заведения 26 марта сего года. Записка написана карандашом на обрывке листа писчей бумаги и крайне неразборчиво по малограмотности ее автора, но, по-видимому, читается так: «Твоя красота выше гор. Григорий».

Полковник Мартынов» [131].

К этой бумаге приложен конвертик с запиской на обрывке листа, почерк которой очень отдаленно напоминает почерк Распутина, а при внимательном рассмотрении мало похожий на него.

И все. Больше поэтому делу никаких документов нет.Только две бумажки и плюс еще разные домыслы Мартынова по поводу событий.

Ни показаний свидетелей, ни протоколов допросов. В документе ссылаются на певичек и служащих ресторана «Яр», но из них никто не допрошен.

Нет показаний ни Решетниковой, ни Кугульского, ни Соедова. Их просто не было.

То есть, кроме рассказа некоего пристава 2 уч. Сущевской части полковника Семенова, который знает это со слов других «неизвестных лиц», нет ни одного свидетельства, ни одного доказательства, кроме «записочки».

Я ее верчу в руках, рассматриваю со всех сторон. Даже если это и не подделка (а скорей всего что подделка, я много видел записок с почерком Распутина, эта самая непохожая), каракули написаны на ней так неразборчиво, что их можно трактовать как угодно. Например, ее можно прочитать и так:

«Твое прошение вышли скорее». Потом опять же, если она изъята у какой-то певички, почему не указана фамилия, почему нет ее показаний?

Дело, еще не расследованное, передается широкой огласке в печати, обрастая там массой еще более фальшивых и неприличных подробностей.

Николай Второй поручает расследовать его и представить отчет. Однако самое тщательное расследование не дало ничего нового. Выясняется только, что нити этого дела тянутся к самому Джунковскому и связанному с ним градоначальнику Москвы генералу Адрианову.

Выступить против Распутина открыто Джунковский решился только 1 июля 1915 г. К этому времени он собрал пухлое досье, в котором полицейские фальшивки, соседствовали со слухами и сплетнями, выдаваемыми за результаты агентурной работы.

В тот день Джунковский делал Царю отчет о событиях в Москве и, когда закончил, вдруг без всякого перехода попросил Царя выслушать его и по другому вопросу.

Как пишет сам Джунковский, услышав это, «Государь несколько изменился в лице, принял серьезное выражение и, пристально посмотрев на меня, сказал «пожалуйста, говорите».

Как утверждал Джунковский, Государь во время доклада не проронил ни слова, все время смотрел ему прямо в глаза и только бледность лица выдавала его волнение. Когда Джунковский кончил, Государь тихим голосом спросил его: «у вас это все изложено, у вас есть памятная записка?» Джунковский ответил утвердительно. «Дайте Мне ее». Джунковский достал из портфеля свою записку и передал Царю, который сразу же положил ее в ящик стола и запер на ключ. Возникла пауза, после которой Джунковский пытался убедить Царя, что записка составлена им лично и в одном экземпляре, копий с нее не имеется, а черновик уничтожен. (Как окажется позднее, это была неправда).

Джунковский также утверждает, что Государь сказал ему: «Благодарю Вас». «Эти слова, — пишет Джунковский, — меня обрадовали и подбодрили — многие до меня, не исключая и лиц Императорской Фамилии, начинали говорить не раз о Распутине, но я был первый, которому Государь дал все высказать, которому не сказал: «прошу не вмешиваться в Мои личные семейные дела» (ГАРФ ф.826, д.56, Л.178).

Опять же со слов самого Джунковского, он якобы стал высказывать Государю свои предположения, что Распутин является объектом, которым пользуются враги государства, для гибели России и династии, и потому он просит разрешение установить строжайшее наблюдение за всеми лицами, посещающими Распутина, и кого он посещает, а особенно за лицами, подающими ему прошения, для передачи на высочайшее Имя (как будто это уже не делалось!). И якобы Государь сказал ему: «Я вас даже прошу это выполнить, но все, что вы будете замечать, вы будете говорить Мне непосредственно, это все будет между нами, я вас очень благодарю». В тот день Джунковский провел у Царя с 10 часов вечера до половины первого ночи и вышел от Него «счастливым и довольным».

Однако веселиться ему было рано. Разобраться с запиской Джунковского о Распутине Царь поручил своему доверенному лицу Н.П. Саблину. Тот допросил Джунковского и попросил его представить свидетелей, которые могли бы все подтвердить.

Самое поверхностное расследование показало, что «факты» Джунковского либо сфабрикованы, либо намеренно искажены. Так при допросе московского градоначальника Адрианова и некоторых других лиц вскрылось, что дело о кутеже в ресторане «Яр» было сфабриковано. Оказались липовыми и другие «факты», приводимые Джунковским.

Поняв, что имеет дело с бессовестным интриганом и лжецом, Царь Джунковского немедленно уволил. В записке Государя так и говорилось: «Настаиваю на немедленном отчислении Джунковского от должностей...» Это произошло 15 августа. Фактически Джунковский исполнял свои обязанности в течение всего августа (ГАРФ, ф.826, д.56, Л.305).

Вместе с Джунковским полетели и его друзья из Царской свиты князь Орлов — начальник военно-походной канцелярии — и его помощник Дрентельн.

А уже 17 августа масон А. И. Гучков направил Джунковскому письмо, где писал: «Всей душой с Вами. Знаю, что Вы переживаете. Но не скорбите, а радуйтесь Вашему освобождению из плена. Вы увидите «они» — обреченные, их никто спасти не может. Пытался спасти их Петр Аркадьевич. Вы знаете, кто и как с ним расправился. Пытался и я спасти. Но затем махнул рукой. Пытались сделать и Вы, но на Вас махнули рукой «(ГАРФ, ф.826, д.56, Л.312).

Позднее градоначальник Москвы генерал Адрианов передал Вырубовой заявление, в котором говорил, что «по лично им произведенному расследованию, неблагопристойности Распутин не производил у «Яра». Однако Распутин даже отказался встретиться с Адриановым, когда тот попросил об этом. «Нужно было в свое время, — сказал Распутин, — когда он был градоначальником, посмотреть, что такое полиция написала ген. Джунковскому». [132]

Фальшивки Джунковского прочитали и Великие князья, и члены Государственной Думы, и много других людей. Бездоказательные бумажки стали средством подрыва престижа царской власти. Джунковский распространяет слух., что царь согласен с его выводами и хочет наказать Распутина. Когда царь во всем разобрался, он Джунковского сместил, а царица стала считать его личным врагом. «Ах, дружок, — писала она царю 22 июня 1915 года, — он нечестный человек, он показал Дмитрию (Великому князю. — О.П.) эту гадкую, грязную бумагу (против нашего Друга), Дмитрию, который рассказал про это Павлу и Ане. Это такой грех, и будто бы ты сказал, что тебе надоели эти грязные истории, и желаешь, чтобы он был строго наказан.

Видишь, как он перевирает твои слова и приказания — клеветники должны быть наказаны, а не Он. В Ставке (т.е. Великий князь Николай Николаевич. — О.П.) хотят отделаться от Него (этому я верю), — ах, это все так омерзительно! Всюду враги, ложь. Я давно знала, что Джунковский ненавидит Григория и что преображ. потому меня ненавидит, что чрез меня и Аню Он проникает к нам в дом».

В РОДНЫХ МЕСТАХ

Влиятельные враги Распутина не оставляют его вниманием даже в родных местах. Джунковский, потерпевший полный провал с делом о «кутеже Распутина» в ресторане «Яр», торопливо ищет новые факты, которые бы подтвердили аморальное поведение Распутина. Лично для него этот вопрос жизненно важен, так как решается судьба его дальнейшей карьеры.

1 июля 1915 года на имя начальника Тобольского губернского жандармского управления Владимира Андреевича Добродеева поступает совершенно секретный приказ товарища министра внутренних дел генерал-майора масона Джунковского об установлении негласного наблюдения, результаты которого докладывать непосредственно Джунковскому [133].

Следует напомнить, что к тому времени возле Распутина в качестве охраны постоянно находились два агента — Даниил Терехов и Петр Свистунов, которые наблюдали за каждым шагом, пили с ним чай, читали ему газеты и книги.

Кроме наблюдения через обычных секретных агентов полиции, Добродеев принимает на тайную службу «для собрания сведений о Распутине» служащую в потребительской лавке в с. Покровском мещанку города Оханска Сергееву Татьяну Михайловну (37 лет, имевшую мужа и троих детей, работавшую «поштучно» по слежке за Распутиным с 1911 года). [134] И предписывает, чтобы надзор был «действительным и было бы вполне ясно определено, с кем и какие сношения он имеет, что он «проповедует», не говорит ли он против настоящей европейской войны». [135] Как мы убедимся ниже, Джунковскому был крайне необходим компромат на Распутина именно по этому последнему вопросу.

Уже 15 июля из Покровского поступает сводка. Унтер-офицер Прелин сообщает, что 21 июня 1915 года Распутин прибыл в Покровское в сопровождении двух агентов — Свистунова и Терехова. В июле у Распутина гостила Патушинская, которая уехала к себе в Ялуторовск 13 июля. «С Распутиным ходила под ручку, называла его отцом». Кроме того, была еще одна дама с маленькой девочкой, которые уехали 12 июля. Кроме того, на несколько часов приезжал еврей из Перми Вульф Янкель Бергер.

Унтер жалуется на то, что Распутин своих гостей не прописывает, «отвечает, что у меня бродяг нет».

«11 июля 1915 г., — сообщает негласный наблюдатель, — пожертвовал своим односельчанам 500 рублей деньгами». «Ничего мужикам своего общества противоправительственного не высказывал». [136]

«21 июля. Добродеев доносит Джунковскому: «Известный Вам крестьянин Григорий Распутин вместе со своим сыном вечером 14 июля пароходом «Иван Игнатов» прибыл из села Покровского в Тобольск, где останавливался в архиерейском доме у епископа Тобольского и Сибирского Варнавы и на другой день вечером 15-го июля на пароходе «Сухотин» выехал обратно в Покровское». [137]

«24 июля. 17 июля Григорий Распутин с сыном вернулся из Тобольска, а 21-го взял двух своих дочерей, выехал на пароходе «Китай» в Тюмень, а дальше поездом в Ялуторовск. Ехал погостить с дочерьми у Патушинских. На пристани Распутина встречали жена отставного капитана Аксенова и мещанка Юдина, у которой Распутин останавливался, приезжая в Ялуторовск. Как всегда, с Распутиным были агенты охраны Терехов и Свистунов. 24 июля Распутин возвратился из Ялуторовска в Покровское». [138]

Полицию интересует личность всех лиц, которые входят в окружение Распутина. Особое их внимание привлекают Патушинские. Завязывается полицейская переписка.

Вот что сообщает полиция: Григорий Иннокентьевич Патушинский, около 30 лет, из мещан, русский, православный, кончил курс Иркутского юнкерского училища, сначала 1914 года городской нотариус. При мобилизации был призван из запаса на военную службу, контора нотариуса была оставлена за ним. Оставлен в Ялуторовске телеграммой Главного штаба при уездном воинском начальнике. До вступления на должность нотариуса проходил воинскую службу в 42-м Сибирском стрелковом полку. [139]

«Совершенно секретно.

По полученным мною сведениям от лица, указанного в предписании, видно, что бывший нотариус Патушинский человек очень воспитанный, корректный и выдержанный; что касается его политических взглядов, то он их не высказывает, по-видимому, «политикой» интересуется мало. Отличаясь слабовольным характером, Патушинский находится всецело под влиянием своей супруги, которая и старается использовать знакомство с Григорием Распутиным — в целях выдвижения супруга по службе; ее же старанием Патушинский оставлен в Ялуторовске, после призыва по мобилизации, и, как слышно, Распутин будто бы обещал выдвинуть Патушинского даже на пост губернатора.

Ротмистр Калмыков». [140]

19 июля у Распутина жили двое гостей из Петрограда: Иван Иванович Добровольский со своею будущей женой Марией Александровной Авчуховой. Когда пришел сельский староста для прописки документов гостей, жена Распутина ответила, что у нас бродяг нет. Добровольский сердито закричал: гнать их в шею. Но тут вышел сам Распутин, догнал старосту, попросил вернуться и предоставил документы гостей для прописки [141].

27 июля 1915 года Распутин был в церкви на обедне, когда ему принесли телеграмму; прочитав ее, он, не дождавшись завершения обедни, покинул церковь и стал немедленно собираться в дорогу. Вместе с сыном и неразлучными с ним Тереховым и Свистуновым Распутин отправляется на лошадях в Тюмень.

31 июля 1915 года на имя Добродеева поступает донос на Распутина.

«При поездке Распутина на пароходе «Комета» 24 июля с. г. из Тюмени в Покровское в разговоре с одним из пассажиров Распутин сказал: «Я говорил Государю, чтобы заключить мир», что слышала тобольская мещанка Семенова — жена бывшего жандармского писаря при Тобольском губернском жандармском управлении».

Добродеев немедленно направляет это сообщение Джунковскому. Тот дает приказ тщательно разработать это дело. Но уже предварительное расследование показывает, что этот разговор скорей всего выдуман. Оказывается, писаря Семенова не существует и в природе, а есть писарь Семен Кряжев, которого по ошибке произвели в Семеновы. Но Кряжев в этом месте давно не живет, правда, у него есть жена, которая, возможно, слышала эти слова, но она тоже в отъезде. Найти ее — требует Джунковский! Ведь если удастся запротоколировать эти слова, значит, появится формальное право расправиться с Распутиным. Документально подтверждается, что Джунковский и тобольский губернатор Станкевич готовятся выселить Распутина из родного села и сослать его в отдаленные места Сибири.

«Примите меры к розыску Кряжевой и в случае розыска допросите ее протокольно: действительно ли она слыхала, как Григорий Распутин сказал (когда, где и кому), что он, Распутин, «говорил ГОСУДАРЮ, чтобы заключить мир».

Товарищ министра внутренних дел и Командующий Отдельным корпусом жандармов Свиты Его Величества генерал-майор Джунковский обращает особое внимание на сношения и всю «деятельность» этого Распутина. Тобольский губернатор действительный статский советник Станкевич, который виделся в Петрограде с генерал-майором Джунковским, сказал мне, что подобные разговоры Распутина, особенно, когда он упоминает имя Его Императорского Величества, не могут быть допустимы и потому в подобных случаях такие разговоры надлежит формально запротоколировать и представить г-ну Начальнику Губернии на предмет высылки его из места родины села Покровского». [142]

Это дело безнадежно затягивается. Идет долгая полицейская переписка. Пока 27 сентября 1915 года начальник Томского губернского жандармского управления направляет в Тобольск письмо, в котором сообщает, что «Параскева Кряжева... при допросе ничего существенного по делу не показала».

Так кончается еще одна, но далеко не последняя попытка скомпрометировать Распутина.

Информация об этом деле, по-видимому, намеренно, как и в случае с рестораном «Яр», просачивается в печать. Некоторые сибирские газеты публикуют целый ряд материалов, судя по всему, срежиссированных из одного места. Чувствуется одна рука, один источник. Прежде всего это газеты «Биржевые ведомости» (гл. редактор М.М Гаккебуш) и «Петербургский курьер». Основным автором по этой тематике был уже известный нам журналист Дувидзон, он же Паганини.

В газете «Ермак» от 30 июня 1915 года наряду с грубыми клеветническими выпадами против Распутина делается отчетливая попытка поссорить его с царем. Как и раньше, без ссылки на конкретный источник говорится о том, что недавно проездом на пароходе из Тобольска «старец» много говорил о политике... «высказывая довольно откровенно мысли о современном положении России и отзываясь об известном высокопоставленном лице в таких дерзких и непозволительных выражениях, за которые почтенного старца следовало бы «выстегать».

Надо только удивляться недальновидности старца, хвастающегося своим значением и силой в то время, когда народ в полном единении со своим царем напрягает все силы в борьбе с могучим врагом».

Следующая публикация (август 1915 года) в этой же газете содержит требование отдать Распутина под суд за его поддержку немецкой партии и различные «темные дела».

«Старец», всегда пользовавшийся покровительством немецкой партии, — пишет газета, — начинает в раболепствующих пред ним кругах вести проповедь о необходимости заключить немедленный мир и жить по-прежнему в добром согласии с Вильгельмом.

Разумеется, при современном настроении общества подобные проповеди Распутина не будут иметь ни малейшего успеха, но уже самый факт таких выступлений ставит на очередь вопрос о необходимости раз и навсегда покончить с этой темной личностью.

Первые шаги в этом отношении уже сделаны печатью.

За Распутиным числится немало дел явно уголовного характера в самых разнообразных учреждениях... (надо)... завершить их преданием Распутина гласному церковному и гражданскому суду». Газета не приводит ни одного конкретного факта. Более того, все обвинения носят открыто клеветнический характер.

Но это только начало новой волны травли. «Сибирская торговая газета» 8 августа 1915 года публикует статейку «О старце».

«Нам сообщают, — говорится в ней, — что «Покровский старец» Гр. Распутин на днях выехал в Петроград, как говорят, хлопотать о своем «друге». Из авторитетных источников передают, что «влияние» старца в известных сферах очень пошатнулось и сводится к нулю. В столице не до «старца». Это, видно, сознает и сам Покровский чудодей: так, он телеграфировал на днях одному из своих «друзей», подпавших под опалу: «Пропал Степан, не до б... там». В этой статье, как и в предыдущей, нет ни одного слова правды, кроме факта поездки Распутина в Петроград.

«Сибирская торговая газета» от 14 августа 1915 года в статье «Григорий Распутин в Петрограде» сообщает выдуманную новость о высылке Распутина из столицы: «Недавно высланный из Петрограда без права выезда из Тобольской губ. (выделено мною. — О.П.), «старец» Григорий Распутин явился в Петроград и разъезжает по улицам столицы со своими поклонницами. Свою квартиру он оставил и поселился временно у одной из своих поклонниц на Каменноостровском проспекте (такого случая никогда не было, как и высылки Распутина из Петрограда. — О.П.).

Передают, будто Распутин был вызван на днях из Тобольска сановным лицом, об уходе которого стали говорить в последние две недели. По слухам, Распутин на днях посетил министра финансов П.Л. Барка и продолжает посещать своего друга, бывшего товарища обер-прокурора Синода П.С. Доманского. Передают, что приезд Распутина совпал с днем отъезда А.Д. — Самарина в Москву. Распутин воспользовался отсутствием Самарина и посетил некоторых членов Синода, которые продолжают принимать Распутина».

С каждой новой публикацией степень клеветнической фантазии становится все ярче и изощренней. «Биржевые ведомости» начинают печатать целую серию статей о жизни Распутина, которые перепечатывают по всей России и, конечно, в Сибири (газеты «Ермак» и «Сибирская торговая газета»). Статьи идут за подписью «Вениамин Борисов», но за ней скрывается все тот же Дувидзон, имя и отчество которого было Вениамин Борисович.

Не утруждая себя доказательствами, газета обещает читателям познакомить их с «биографией этого проходимца, в прошлом которого имеется уголовный элемент».

Познакомим вас с некоторыми выдержками из этого «произведения», которое можно назвать классическим образцом клеветнического жанра.

Итак, слово Дувидзону:

«Нервная, подвижная фигура, с длинной бородой, с лицом «под Христа», с серым неприятным взглядом всегда бегающих глаз, с нарочито грубоватой манерой разговора и подчеркнутым неряшеством — таков внешний облик Распутина. До сих пор он не привык еще обращаться с вилкой и берет пищу пальцами, которые протягивает после еды своим многочисленным поклонницам, а те облизывают их с чувством высшего удовлетворения. Грубость, доходящая до цинизма, внушает великосветскому кружку, среди которого вращается Распутин, благоговение и восхищение.

Григорий Распутин — уроженец и житель села Покровского Тюменского уезда. Село захудалое, бедное, окруженное болотами, глухое и дикое, забытое Богом и людьми. Пишущему эти строки пришлось пробираться туда в телеге, которая местами утопала в грязи выше колес. Жители села Покровского — настоящие сибирские «жиганы», народ, готовый на все, и даже среди них, по своей бедности и моральному уровню, семья Распутиных занимала последнее место.

«Воры они и пьяницы», — говорят в один голос покровцы о Распутиных.

Отец Распутина не раз бывал бит за воровство и озорство.

«Весь род их воровской, — характеризуют Распутиных односельчане. — А про Гришку что сказать? Последний мужик был, слюнявый этакой, гнушались им в селе у нас...»

В этой статье, как и других статьях этого журналиста, что ни слово — то ложь. Запачкано все, что можно запачкать, — от села и односельчан Распутина до его родного отца, да и всего крестьянского рода.

Далее Дувидзон описывает выдуманную им сцену хлыстовских радений.

«Во дворе своего дома в с. Покровском Распутин и его первые поклонники вырыли глубокую яму и поставили в ней обыкновенный железный треножник, заменявший жертвенник.

«И тогда начались моления, — рассказывают покровцы. — Зажгут большой огонь в яме, поставят треножку и молятся на огонь. Помолятся, помолятся и давай прыгать с бабами через огонь. А сгорит костер — срамота пойдет. Вповалку, значит, блудят. Спрашивали мы Гришку: «Что это ты, пьяница, делаешь? А он в ответ: «Не согрешишь, не покаешься, грех, говорит, для покаяния, грех Богу угоден, как и подвиг, без греха нету подвига и покаяния». Так-то Гришка про моления свои толковал. А срам ведь!»

В следующей статье Дувидзон описывает взяточничество Распутина.

«В штаб-квартире Распутина в Тюмени, у сундучника Стряпчева, творилось нечто невероятное... Приема у Распутина добивались сотни людей, знатных, державших в своих руках всю полноту власти.

Но попасть к Распутину было не так просто. Секретари его брали взятки по 200-300 рублей за устройство аудиенции у «самого».

Секретари Распутина делали большие дела, потому что к старцу за заступничеством обращались все.

Существовала даже подробно расписанная такса: сколько с кого брать.

Слухи о делах секретарей дошли до Распутина, и он обратился к... за советом.

— Возьми мою сестру в управительницы, — посоветовал ему епископ.

Совет был принят. Сестра... с этих пор становится у дел Распутина. Она следит за разборкой его огромной корреспонденции, опрашивает посетителей, стекающихся со всех концов России к Распутину, решает, кого можно принять и кого нельзя, и единолично получает мзду, из которой малую толику уделяет секретарям».

Далее Дувидзон печатает массу фантастических выдуманных подробностей о приезде Распутина в Тобольск, о торжественной встрече его местной администрацией, об обеде с губернатором, о плясках Распутина с бабами под граммофон. Рассказываются подробности о жалобах крестьян и горожан на развратное поведение Распутина, которые местной администрацией не рассматриваются из-за боязни поссориться с могущественным старцем.

Опровержения на эту статью начинаются сразу же. Тобольский губернатор А. Станкевич (кстати говоря, враг Распутина) потребовал у «Биржевых ведомостей» и у «Сибирской торговой газеты» печатного опровержения. Он, в частности, писал:

«В № 225 второго изд. газеты «Биржевые ведомости», в статье «Житие старца Распутина», допущен ряд неверных сведений, а также вымыслов:

1) Крестьянин села Покровского Тюменского уезда Григорий Ефимович Распутин никогда на обед к губернатору ни один, ни с кем-либо не приглашался, за последние 3,5 года был в губернаторском доме один раз на приеме — по делам крестьян села Покровского.

2) Соответственно отпадает и весь фантастический рассказ о самом обеде, граммофоне и т.д. (кстати, автор, очевидно, мало знаком с Сибирью; граммофоном сибиряка не удивишь, так как этот инструмент широко распространен по селам).

3) Никаких встреч, тем более торжественных, до участия вице-губернатора включительно, в Тобольске Распутину никогда не устраивалось.

4) Никакой жалобы ни от кого из жителей села Покровского, которые неоднократно по своим делам мне пишут и заявляют устно, в частности, от какого-то «интеллигента» с разоблачением поведения Распутина, я не получал, и соответственно никому за это не делал и не мог делать «внушение с угрозами выжить из села».

Покорнейше прошу все газеты, перепечатавшие означенную статью, не отказать поместить мое опровержение.