Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...
Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...
Топ:
Основы обеспечения единства измерений: Обеспечение единства измерений - деятельность метрологических служб, направленная на достижение...
Особенности труда и отдыха в условиях низких температур: К работам при низких температурах на открытом воздухе и в не отапливаемых помещениях допускаются лица не моложе 18 лет, прошедшие...
Интересное:
Лечение прогрессирующих форм рака: Одним из наиболее важных достижений экспериментальной химиотерапии опухолей, начатой в 60-х и реализованной в 70-х годах, является...
Инженерная защита территорий, зданий и сооружений от опасных геологических процессов: Изучение оползневых явлений, оценка устойчивости склонов и проектирование противооползневых сооружений — актуальнейшие задачи, стоящие перед отечественными...
Аура как энергетическое поле: многослойную ауру человека можно представить себе подобным...
Дисциплины:
2018-01-05 | 417 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Ц. Флорес
ПАМЯТЬ* Определение
Память с точки зрения психолога не является психической способностью — свойством или функцией психики, - которую можно было бы познать с помощью изощренной интроспекции. Термин "память" позволяет объединить совокупность деятель-ностей, включающих в себя как биофизиологические, так и психические процессы, осуществление которых в данный момент обусловлено тем, что некоторые предшествующие события, близкие или отдаленные во времени, существенным образом модифицировали состояние организма.
Генезис любого акта памяти включает в себя, по существу, три фазы: а) фаза запоминания, когда индивид запечатлевает определенный материал в зависимости от требований ситуации; иногда эта фаза сводится к мгновенному перцептивному акту, однако она может характеризоваться также более или менее сложной деятельностью, которая проявляется при последовательных повторениях и приводит к постепенному усвоению материала; б) фаза сохранения, охватывающая более или менее длительный период времени, в ходе которой запоминаемый материал сохраняется в скрытом состоянии; в) наконец, фаза реактивации и актуализации усвоенного материала, вызывающая мнемические процессы, доступные наблюдению.
Объектом непосредственного изучения психолога являются лишь процессы, относящиеся к первой и последней фазам. Что касается процесса сохранения, то о нем можно судить только на основании наблюдений за мнемическими действиями, в которых он выражается.
Различают grosso modo (лат. - в общих чертах) три крупных категории мнемических процессов: первая категория касается процессов воспоминания, которые включают в себя воспроизведение материала, усвоенного в предшествующей ситуации (например, воспроизведение наизусть стихотворения, текста, теоремы, рядов слов, чисел, иностранных слов, рисунка или, наконец, пути, пройденного когда-то), и различные формы сообщений о зрелище или событии, участником или свидетелем которых был индивид.
|
Вторую категорию составляют процессы узнавания, предполагающие идентификацию субъектом ситуации, в которой он действовал в прошлом, или, в более общей форме, перцептивно-мнемическую идентификацию объекта, который был ранее воспринят и в данный момент присутствует в перцептивном поле.
Третью категорию составляют процессы повторного заучивания, которые позволяют судить о наличии процесса сохранения материала на основании уменьшения числа повторений.
Разумеется, деятельности, характеризующие воспоминание, узнавание и повторное заучивание, объединяет то, что они зависят от мнемических средств, которые, в свою очередь, находят свое выражение в этих деятельностях. Тем не менее, как мы увидим, указанные деятельности соответствуют иногда совершенно различным психологическим ситуациям: действующие в каждом случае процессы и переменные, которые могут изменять эффективность этих процессов, не всегда одинаковы в разных ситуациях. Однако эти различия, помимо специального интереса, который они представляют, служат источником ценной информации для психолога; поскольку эти процессы являются относительно самостоятельными, в каждом из них находят свое специфическое проявление определенные аспекты влияния прошлого опыта.
* Экспериментальная психология. Вып. IV / Под ред. П.Фрес-са, Ж.Пиаже. М.: Прогресс, 1973. С. 210-211.
А. Бергсон
ДВЕ ПАМЯТИ*
Узнавание образов. -Память и мозг
1. Две формы памяти. - Я хочу выучить наизусть стихотворение и с этой целью сначала прочитываю его вслух стих за стихом, а затем повторяю несколько раз. С каждым новым разом я подвигаюсь вперед, слова связываются все лучше и лучше и, наконец, сплачиваются воедино. Тогда я знаю свой урок наизусть; и говорят, что я помню его, что он запечатлелся в моей памяти.
|
Теперь я пытаюсь дать себе отчет в том, как урок был выучен, и вызываю в своем представлении те фразы, которые я, одну за другою, прошел. Каждое из последовательных чтений встает перед моим умственным взором в своей индивидуальной особенности; я снова вижу его вместе со всеми теми обстоятельствами, которые его сопровождали и в рамку которых оно все еще остается включенным; оно отличается от всех предыдущих и всех последующих чтений уже самим местом, занимаемым им во времени; одним словом, каждое из таких чтений снова проходит передо мною, как определенное событие моей истории. И тут опять-таки говорят, что эти образы - мои воспоминания, что они запечатлелись в моей памяти. В обоих этих случаях употребляются одни и те же слова. Обозначают ли они, однако, тот же самый предмет?
Знание стихотворения, которое я запомнил, выучив наизусть, имеет все признаки привычки. Как и привычка, оно приобретено посредством повторения одного и того же усилия. Как и привычка, оно потребовало сначала расчленения, потом восстановления целостного действия. Наконец, как всякое привычное упражнение моего тела, оно включено в механизм, который весь целиком приходит в движение под влиянием начального толчка, в замкнутую систему автоматических движений, которые следуют друг за другом всегда в одинаковом порядке и занимают всегда одинаковое время.
Напротив, воспоминание какого-либо определенного чтения, например, второго или третьего, не имеет ни одного из признаков привычки. Его образ, очевидно запечатлелся в памяти сразу, ибо другие чтения, по самому определению, суть отличные от него воспоминания. Это как бы событие моей жизни, для него существенна определенная дата, а следовательно, невозможность повторяться. Все, что присоединили к нему позднейшие чтения, могло явиться лишь изменением его первоначальной природы; и если мое усилие вызвать в памяти этот образ становится тем легче, чем чаще я его повторяю, то самый образ, рассматриваемый в себе, конечно, уже с самого начала таков, каким он останется навсегда.
* Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти / Под ред. Ю.Б.Гиппенрейтер, В.Я.Романова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. С. 61-75.
|
Быть может, скажут, что эти два вида памяти — воспоминание отдельного чтения и знание урока -различаются между собой лишь количественно, что последовательные образы, возникающие при каждом чтении, накладываются друг на друга и что выученный урок есть просто составной образ, являющийся результатом такого наложения. Бесспорно, что каждое из последовательных чтений отличается от предыдущего, между прочим, тем, что урок оказывается лучше выученным. Несомненно, однако, и то, что каждое из них, рассматриваемое именно как новое прочитывание, а не как все лучше и лучше усвояемый урок, абсолютно довлеет себе, пребывает в том виде, в каком оно раз осуществилось, и образует вместе со всеми сопровождающими обстоятельствами несводимый момент моей истории. Можно даже пойти дальше и сказать, что сознание вскрывает глубокую разницу, разницу по существу, между этими двумя родами воспоминания. Воспоминание такого-то чтения есть представление и только представление; оно дается интуицией моего духа, которую я могу по желанию удлинить или укоротить; я произвольно отвожу ему ту или другую длительность; ничто не препятствует мне охватить его сразу, как окидывают одним взглядом картину. Напротив, припоминание выученного урока, даже когда я ограничиваюсь повторением его про себя, требует вполне определенного времени, а именно ровно столько времени, столько нужно для того, чтобы выполнить, хотя бы только мысленно, одно за другим все те движения, которые необходимы для произнесения соответствующих слов; следовательно, это уже не представление, это действие. И в самом деле, урок, после того как вы его раз выучили, не носит уже на себе никакой отметки, выдающей его происхождение и позволяющей отнести его к прошлому; он составляет принадлежность моего настоящего в таком же смысле, как, например привычное умение ходить или писать; он скорее изживается, "проделывается", чем представляется; — я мог бы принять его за врожденную способность, если бы вместе с ним в моей памяти не возникал ряд тех последовательных представлений-чтений, посредством которых я его усвоил. Но представления эти независимы от урока, и так как они предшествовали его усвоению и воспроизведению, то урок, раз выученный, мог бы также обойтись и без них.
|
Доведя это основное различие до конца, мы можем представить себе две теоретически самостоятельные и независимые друг от друга памяти. Первая регистрирует в форме образов-воспоминаний все события нашей повседневной жизни, по мере того как они развертываются во времени; она не пренебрегает никакой подробностью; она оставляет каждому факту, каждому движению его место и его дату. Без всякой задней мысли о пользе или практическом применении, но просто в силу естественной необходимости становится она складочным местом для прошлого. Благодаря ей наш разум, или лучше сказать, рассудок, получает возможность узнать какое-нибудь уже испытанное раньше восприятие; к ней мы прибегаем всякий раз, когда в поисках известного образа поднимаемся по склону нашей прошлой жизни. Но всякое восприятие продолжается в зачаточное действие; и по мере того как однажды вос-
принятые нами образы закрепляются, выстраиваясь один за другим вдоль этой памяти, продолжающие их движения видоизменяют организм, создавая в нашем теле новые предрасположения к действию. Так складывается опыт совершенно нового рода, который отлагает в теле ряд вполне выработанных механизмов, выполняющих все более и более многочисленные и разнообразные реакции на внешние раздражения, дающих совершенно готовые ответы на непрерывно растущее число возможных запросов. Мы сознаем эти механизмы в тот момент, когда они вступают в действие, и это сознание всех прошлых усилий, скопившихся в настоящем, все еще есть память, но память, глубоко отличная от охарактеризованной выше, всегда устремленная к действию, пребывающая в настоящем и не видящая ничего, кроме будущего. От прошлого она удержала только разумно координированные движения, представляющие собой накопленные усилия; она обретает эти прошлые усилия не в отражающих их образах-воспоминаниях, а в том строгом порядке и систематическом характере, которыми отличаются движения, выполняемые нами в настоящее время. По правде говоря, она уже не дает нам представления о нашем прошлом, она его разыгрывает; и если она все-таки заслуживает наименования памяти, то уже не потому, что сохраняет образы прошлого, а потому что продолжает их полезное действие вплоть до настоящего момента.
Из этих двух памятей, из которых одна воображает, а другая повторяет, последняя может замещать собой первую и зачастую даже создавать ее иллюзию. Когда собака встречает своего хозяина радостным лаем и ласкается к нему, она, без сомнения, узнает его; но едва ли такое узнавание предполагает возникновение прошлого образа и сближение этого образа с текущим восприятием. Не состоит ли оно, скорее, просто в том, что животное сознает ряд тех особых положений, которые занимает его тело, и привычка к которым выработалась у него под влиянием близких отношений к хозяину, так что в настоящий момент они чисто механически вызываются в нем самым восприятием хозяина? Остережемся идти слишком далеко по этому пути! Даже у животного смутные образы прошлого, быть может, выдвигаются из-за текущего восприятия; мыслимо даже, что прошлое животного все целиком потенциально отпечатывается в его сознании; но это прошлое не может заинтересовать животное настолько, чтобы отделиться от настоящего, которое его к себе приковывает, а потому акты узнавания должны им, скорее, переживаться, чем мыслиться. Чтобы вызвать прошлое в форме образа, надо иметь способность отвлекаться от настоящего действия, надо уметь придавать цену бесполезному, нужна воля к грезам. Возможно, что один только человек способен к усилию этого рода. Но и мы, люди, восходя таким образом к прошлому, находим его всегда ускользающим, как бы бегущим от нашего взора, словно эта регрессивная память встречает сопротивление в другой памяти, более естественной, которая, двигаясь вперед, влечет нас к действию и к жизни.
|
Когда психологи говорят о воспоминании как о сложившейся привычке, как о впечатлении, все глубже и глубже внедряющемся в нас посредством по-
вторения, они забывают, что огромное большинство наших воспоминаний касаются таких событий и подробностей нашей жизни, к существу которых относится обладание определенной датой, а следовательно, невозможность когда-либо воспроизводиться. Воспоминания, приобретаемые умышленно посредством повторения, редки, исключительны. Напротив, регистрирование нашей памятью фактов и образов, единственных в своем роде, осуществляется непрерывно, во все моменты нашей жизни. Но мы скорее, замечаем такие воспоминания, которые сознательно усваиваются нами, ибо как раз они нам наиболее полезны. А так как усвоение этих воспоминаний путем повторения того же самого усилия похоже на уже известный нам процесс приобретения привычки, то мы, естественно, обнаруживаем склонность выдвигать воспоминания этого рода на первый план, рассматривать их как образец всякого воспоминания, т. е. видеть и в самопроизвольном воспоминании то же самое явление в зачаточном состоянии, как бы приступ к уроку, который предстоит выучить наизусть. Но как же не заметить, что существует коренное различие между тем, что должно создаваться посредством повторения, и тем, что по самому существу своему не может повторяться? Самопроизвольное воспоминание является сразу совершенно законченным; время ничего не может прибавить к этому образу, не извращая самой его природы; он сохраняет в памяти свое место и свою дату. Наоборот, усвоенное нами воспоминание выходит из-под власти времени, по мере того как урок все лучше и лучше выучивается; оно становится все более и более безличным, все более и более чуждым нашей прошлой жизни. Итак, повторение отнюдь не может иметь результатом превращение первого воспоминания во второе; его роль состоит просто в том, чтобы все полнее и полнее использовать те движения, в которые продолжается воспоминание первого рода, сорганизовать их в одно целое и построить таким образом механизм, создать новую телесную привычку. Но такая привычка есть воспоминание лишь постольку, поскольку я припоминаю, как я ее приобрел; а припоминаю это лишь постольку, поскольку обращаюсь к моей самопроизвольной памяти, которая датирует события и заносит каждое из них в свой список только один раз. Таким образом, из тех двух видов памяти, которые мы только что разграничили, первый является, так сказать, памятью по преимуществу. Память второго рода — та, которую обыкновенно изучают психологи, — есть скорее привычка, освещаемая памятью, чем сама память <...>
Покажем, как при усвоении чего-либо обе памяти идут рука об руку, оказывая друг другу взаимную поддержку. Повседневный опыт показывает, что уроки, вызубренные при помощи двигательной памяти, повторяются автоматически; но из наблюдения патологических случаев явствует, что автоматизм простирается здесь гораздо дальше, чем мы обыкновенно думаем. Замечено, что душевнобольные дают иногда разумные ответы на ряд вопросов, смысла которых они не понимают; язык функционирует у них наподобие рефлекса *. Страдающие афа-
* Здесь и далее автор ссылается на ряд работ, выполненных специалистами разного профиля. В данном издании эти ссылки не приводятся. (Примечание редакторов-составителей.)
зией, не способные произвольно произнести ни одного слова, безошибочно вспоминают слова мелодии, когда ее поют. Они в состоянии также бегло произнести молитву, ряд чисел, перечислить дни недели или названия месяцев. Таким образом, механизмы, крайне сложные и достаточно тонкие для того, чтобы произвести иллюзию разумности, могут, раз они построены, функционировать сами собой, а следовательно, обыкновенно подчиняются только начальному толчку со стороны нашей воли. Но что происходит в то время, как мы их повторяем? Когда мы упражняемся, стараясь, например, выучить урок, то не присутствует ли невидимо в нашей душе с самого начала тот образ, который мы хотим воссоздать при помощи движений? Уже при первом повторении урока наизусть смутное чувство какого-то беспокойства дает нам возможность узнать, что мы только что сделали ошибку, словно предостерегающий голос слышится нам в таких случаях из темных глубин нашего сознания.
Сосредоточьте же ваше внимание на том, что вы испытываете, и вы почувствуете, что полный образ здесь, перед вами, но неуловим, как настоящий призрак, который исчезает в тот самый момент, когда ваша двигательная активность пытается фиксировать его очертания. Во время ряда новейших опытов, предпринятых, впрочем, для совершенно иной цели, пациенты заявляли, что испытывают впечатление именно такого рода. Перед их глазами в течение нескольких секунд держали ряд букв, предлагая удержать последние в памяти. Но, для того чтобы помешать им подчеркнуть наблюдаемые буквы движениями, соответствующими их произнесению, от испытуемых требовали непрерывного повторения одного и того же слога в течение того времени, пока они созерцали образ. В результате явилось своеобразное психологическое состояние, при котором людям казалось, что они находятся в полном обладании зрительного образа не будучи, однако, в состоянии воспроизвести хотя бы малейшую его часть: в тот момент, когда они могли бы это сделать, строчка к их величайшему изумлению исчезала. Говоря словами одного из них, "в основе этого состояния было представление целого, своего рода всеохватывающая сложная идея, между отдельными частями которой чувствовалось невыразимое словами единство".
Это самопроизвольное воспоминание, которое, несомненно, скрывается позади воспоминания приобретенного, может обнаружиться, если на него внезапно падает луч света; но оно ускользает при малейшей попытке схватить его посредством умышленного припоминания. Исчезновение ряда букв, образ которых, как казалось наблюдателю, он удерживает в памяти, происходит тогда, когда наблюдатель начинает повторять буквы: "это усилие как бы выталкивает остальную часть образа за пределы сознания". Проанализируйте теперь те приемы, которые рекомендует воображению мнемотехника, и вы найдете, что задача этого искусства как раз и состоит в том, чтобы выдвигать на первый план стушевывающееся самопроизвольное воспоминание и предоставлять его, подобно воспоминанию активному, в наше рас-
поряжение; для достижения этого надо прежде всего подавить все бессильные потуги действующей или двигательной памяти. Способность к умственной фотографии, говорит один автор, принадлежит, скорее, подсознанию, чем сознанию; она с трудом повинуется призывам воли. Чтобы упражнять ее, надо развить в себе такие привычки, как, например, уменье сразу удержать в памяти различные сочетания точек, даже не помышляя о сосчитывании их: необходимо до известной степени подражать мгновенности этой памяти, если мы желаем подчинить ее себе. И все-таки она остается капризной в своих проявлениях; а так как те воспоминания, которые она приносит с собой, носят на себе печать грез, то сколько-нибудь систематическое вмешательство ее в нашу духовную жизнь редко обходится без глубокого расстройства умственного равновесия.
<...> Резюмируя предыдущее, мы скажем, что прошлое, как мы это и предвидели, может, по-видимому, накопляться в двух крайних формах: с одной стороны в виде утилизирующих его двигательных механизмов, с другой стороны, в виде индивидуальных образов-воспоминаний, которые зарисовывают все события, сохраняя их собственные очертания, их собстшенные краски, их место во времени. Первая из этих двух памятей действительно ориентирована в согласии с требованиями нашей природы; вторая, предоставленная самой себе, избрала бы скорее противоположное направление. Первая, приобретенная при помощи сознательного усилия, остается в зависимости от нашей воли: вторая, совершенно самопроизвольная, обнаруживает такую же капризность при воспроизведении, как и верность в сохранении образов. Единственная правильная и надежная услуга, которую вторая память оказывает первой, состоит в том, что первая может лучше сделать свой выбор при свете образов, доставляемых второй, - образов, которые предшествовали положению вещей, похожему на настоящее, или следовали за ним: в этом заключается ассоциация идей. Это единственный случай, когда память ретроспективная правильно подчиняется памяти повторяющей. Во всех других случаях мы предпочитаем построить механизм, который позволяет нам по мере надобности заново нарисовать образ, ибо мы прекрасно чувствуем, что не можем рассчитывать на его самопроизвольное появление. Таковы две крайние формы памяти, если рассматривать каждую из них в чистом виде.
Заметим тотчас же: истинную природу воспоминания не удалось до сих пор распознать только потому, что исследователи берут обычно его промежуточные и до известной степени нечистые формы. Вместо того чтобы сначала разделить эти два элемента - образ-воспоминание и движение, - а потом поискать тот ряд операций, посредством которого им удается, потеряв кое-что из своей первоначальной чистоты, слиться друг с другом, - вместо всего этого рассматривают лишь смешанное явление, возникающее как результат их срастания. Будучи смешанным, явление это одной своей стороной представляет двигательную привычку, другой своей стороной — образ, более или менее сознательно локализованный. <...>
О переживании образов. -Память и разум
<...> Идея бессознательных психических состояний встречает в нас обыкновенно энергичное сопротивление, и это потому, что мы привыкли считать сознательность существенным признаком психических состояний, так что, по господствующему мнению, психическое состояние не может перестать быть сознательным, не переставая вообще существовать. Но если сознательность есть лишь характерный признак настоящего, т. е. действительно переживаемого, т. е. действующего, то недействующее, даже выходя из сферы сознания, вовсе не обязательно должно в силу этого прекратить всякое вообще существование. Другими словами, в области психики сознание должно бы быть синонимом не существования, а только реальных действий или непосредственной дееспособности, и, если мы ограничим таким образом объем этого понятия, нам уже не так трудно будет представить себе бессознательное, т. е. в сущности бездеятельное психическое состояние. Как бы мы ни представляли сознание в себе, т. е. в том виде, какой оно имело бы, если бы проявлялось без всяких ограничений, неоспоримо, во всяком случае, что у существа, выполняющего телесные функции, сознание имеет своим главным назначением руководить действиями и освещать выбор.
Оно бросает поэтому свет на факты, непосредственно предшествующие решению, и на все те из прошлых воспоминаний, которые могут с пользой организоваться вместе с ним; все прочее остается в тени. Мы в новой форме встречаем здесь ту беспрестанно возрождающуюся иллюзию, которую мы преследуем с самого начала этого труда. В сознании, даже связанном с телесными функциями, хотят видеть способность, практическую лишь в отдельных случаях, существенною же своей стороной обращенную в сторону умозрения. А так как оно действительно не имело бы никакого интереса упускать какие-либо имеющиеся в его распоряжении сведения, если бы было поглощено чистым познанием, то, исходя из этого предположения, нельзя понять, как может сознание отказывать в своем свете чему-либо такому, что еще не окончательно для него потеряно. Откуда следует, что сознанию принадлежит по праву лишь то, чем оно владеет фактически, и что в его области все реальное актуально. Но отведите сознанию его действительную роль, - и говорить, что прошлое, раз воспринятое, исчезает, у вас будет не больше оснований, чем предполагать, что материальные предметы перестают существовать, когда я перестаю их воспринимать.
Остановимся несколько на этом последнем пункте, ибо здесь центр всех трудностей и источник всех недоразумений, окутавших проблему бессознательного. Идея бессознательного представления вполне ясна несмотря на распространенный предрассудок; можно даже сказать, что мы постоянно употребляем ее и что нет понятия, более привычного здравому смыслу. Ведь все допускают, что образы, действительно присутствующие в нашем восприятии, не исчерпывают собой всей материи. Но, с другой стороны, чем же может быть невоспринимаемый матери-
альный объект, невоображаемый образ, как не своего рода бессознательным психическим состоянием? За стенами вашей комнаты, которую вы воспринимаете в настоящий момент, есть соседние комнаты, затем остальная часть дома, наконец, улица и город, где вы живете. Для данного вопроса не имеет значения та теория материи, которой вы придерживаетесь: реалист вы или идеалист, но когда вы говорите о городе, об улице, о других комнатах дома, вы, несомненно, имеете каждый раз в виду некоторое восприятие, отсутствующее в вашем сознании и, однако, данное где-то вне его. Восприятия не создаются по мере того как их принимает в себя ваше сознание. В какой бы то ни было форме, но они должны были существовать и раньше, а так как, по предположению, ваше сознание их тогда не обнимало, то как же иначе могли они существовать, если не в бессознательном состоянии? Почему же существование вне сознания представляется нам ясным, когда дело идет об объектах, — темным, когда мы говорим о субъекте? Наши восприятия, действительные и потенциальные, располагаются вдоль двух линий — горизонтальной АВ (рис. 1), которая содержит объекты, одновременно данные в пространстве, и вертикальной CI, по которой размещаются наши воспоминания в порядке их следования во времени. Точка на пересечении двух линий — единственная, действительно данная нашему сознанию. Почему мы не колеблемся допустить реальность линии АВ всей целиком, хотя она остается невоспринимаемой, в то время как на линии CI только настоящее I, действительно воспринимаемое, представляется нам реально существующим? В основе этого коренного различения двух рядов, временного и пространственного, лежит столько смутных или неудачных идей, столько гипотез, лишенных всякого познавательного значения, что мы не сможем сразу дать их исчерпывающего анализа.
В |
А
Рис. 1
<...> Прежде всего, объекты, разместившиеся вдоль линии АВ, представляют, в наших глазах, то, что нам предстоит воспринять, тогда как линия CI содержит лишь то, что уже было воспринято. Но прошлое не имеет для нас более интереса; оно исчерпало свое возможное действие и не сможет восстановить своего влияния иначе, как заимствуя жизненность у настоящего восприятия. Напротив, непосредственное будущее состоит в надвигающемся действии, в еще не издержанной энергии. Не воспринимаемая часть материальной вселенной, чреватая обе-
щаниями и угрозами, имеет, следовательно, для нас такую реальность, которой не могут и не должны иметь актуально не воспринимаемые периоды нашего прошлого существования. Но это различие, совершенно соотносительное с практической пользой и материальными нуждами жизни, принимает в нашей голове типичную форму различия метафизического.
В самом деле, мы показали, что объекты, расположенные вокруг нас, представляют на различных ступенях то действие, которое мы можем оказать на вещи и которое они могут оказать на нас. Шансы на успех такого возможного действия отмечаются как раз большей или меньшей отдаленностью соответственного объекта, так что расстояние в пространстве служит мерою близости обещания или угрозы во времени. Итак, пространство доставляет нам сразу схему нашего ближайшего будущего; и, так как это будущее должно истекать беспредельно, пространство, его символизирующее, имеет своим свойством оставаться беспредельно отверстым. Поэтому-то непосредственный горизонт, данный нашему восприятию, неизбежно представляется нам окаймленным новым, более широким кругом, существующим, хотя и не воспринимаемым; этот последний круг подразумевает в свою очередь второй, его охватывающий, и так далее до бесконечности. Поэтому наше действительное восприятие, поскольку оно протяженно, должно быть всегда лишь содержимым по отношению к некоторому более обширному и даже безграничному опыту, который его объемлет, и этот опыт, не присутствующий в сознании, ибо он выходит за границы достигаемого этим последним горизонта, тем не менее представляется действительно данным. Но, в то время как мы чувствуем себя практически связанными с этими материальными объектами, которые мы возводим таким образом в реальности настоящего, наши воспоминания, напротив, поскольку они в прошлом, суть мертвые грузы, которые мы влечем за собой и от которых мы всегда предпочтем вообразить себя освобожденными.
Тот же самый инстинкт, в силу которого мы беспредельно разверзаем перед собой пространство, побуждает нас замыкать за собой время, по мере того как оно истекает. И, в то время как реальность, поскольку она протяженна, представляется нам бесконечно более широкой, чем рамки нашего восприятия, в нашей внутренней жизни, наоборот, лишь то кажется нам реальным, что начинается в настоящий момент, - все остальное практически уничтожено. А потому, когда воспоминание снова оказывается перед сознанием, оно производит на нас впечатление какого-то выходца с того света, загадочное появление которого должно быть объяснено особыми причинами. В действительности связь этого воспоминания с нашим теперешним состоянием совершенно подобна связи между невоспринимаемыми и воспринимаемыми объектами, и бессознательное играет в обоих случаях аналогичную роль.
Но нам чрезвычайно трудно представлять себе вещи таким образом, ибо мы составили привычку подчеркивать различие и, наоборот, затушевывать сходства между рядом объектов, одновременно выстроившихся в пространстве, и рядом состояний, последовательно развертывающихся во времени. Члены
первого ряда подчинены совершенно определенным условиям, так что появление каждого нового члена можно заранее предвидеть. Так, выходя из комнаты, я уже знаю, каковы те другие комнаты, через которые я сейчас пройду. Напротив, мои воспоминания появляются передо мной, по-видимому, в порядке, очень капризном. Итак, порядок представлений необходим в одном случае, случаен — в другом; и именно эту необходимость я, так сказать гипостазирую, когда говорю о существовании объектов вне всякого сознания. Если я не вижу никакого затруднения в том, чтобы предположить всю данную совокупность не воспринимаемых мною объектов, то это потому, что строго определенный порядок этих объектов придает им характер цепи, в которой мое наличное восприятие есть не более как одно звено: это и сообщает свою актуальность всей остальной цепи. Но, присматриваясь ближе, мы видим, что наши воспоминания образуют цепь такого же рода, и что наш характер, всегда наличный при всех наших решениях, есть как раз действительный синтез всех наших прошлых состояний. В этой сгущенной форме наша прежняя психическая жизнь существует для нас даже больше, чем внешний мир: мы всегда воспринимаем лишь ничтожную часть этого последнего и, наоборот, утилизируем всю совокупность нашего пережитого опыта. Правда, он находится в нашей власти лишь в сокращенном виде, а наши прежние восприятия, рассматриваемые как отдельные индивидуальности, по-видимому, совершенно исчезли и появляются вновь лишь по прихоти своей фантазии. Но эта видимость полного разрушения и возрождения по капризу зависит просто от того, что действующее сознание принимает в каждый данный момент только полезное и немедленно отбрасывает все излишнее. Всегда устремленное в сторону действия, оно может материализовать лишь те из наших прежних восприятий, которые организуются вместе с настоящим восприятием, соперничая с ним из-за влияния на наше окончательное решение. Для того чтобы я мог проявить свою волю в данной точке пространства, мое сознание должно преодолеть один за другим те промежутки и те препятствия, совокупность которых образует то, что я называю расстоянием в пространстве. Наоборот, для того чтобы осветить это действие, сознанию полезно перепрыгнуть через промежуток времени, отделяющий настоящее положение от аналогичного прежнего; и так как оно, таким образом, переносится туда одним прыжком, вся промежуточная часть прошлого ускользает из его власти. Итак, те же самые причины, которые заставляют наши восприятия в строгой непрерывности располагаться в пространстве, приводят к тому, что во времени наши воспоминания освещаются прерывисто. Невоспри-нимаемые объекты в пространстве и неосознаваемые воспоминания во времени не образуют двух коренным образом различных форм бытия, лишь потребности действия в одном случае направлены в сторону, противоположную той, в которую они направлены в другом. <...>
Существуют, сказали мы, две глубоко различные памяти. Одна, фиксированная в нашем теле, есть ни что иное, как совокупность рационально построенных механизмов, обеспечивающих надлежащий ответ на каждый возможный запрос. Она приводит к
В |
Рис. 2 |
тому, что мы приспособляемся к настоящему положению вещей и что испытываемые нами воздействия сами собой продолжаются в реакции, то законченные, то только зачаточные, но всегда более или менее целесообразные. Скорее привычка, чем воспоминание, она разыгрывает наш прошлый опыт, но не вызывает его образа. Вторая есть истинная память. Совпадая по объему с сознанием, она удерживает и выстраивает в последовательный ряд все наши состояния, по мере того как они совершаются, отводит каждому факту его место и, следовательно, отмечает его дату, действительно движется в прошлом, а не беспрестанно возобновляющемся настоящем, как это делает первая память. Но, установив глубокое различие между этими двумя формами памяти, мы не показали, как они связаны между собой. Над телами с их механизмами, символизирующими накопленные усилия прошлых действий, память воображающая и повторяющая как бы парит в воздухе. Однако если мы никогда не воспринимаем ничего, кроме непосредственного прошлого, если наше сознание настоящего есть уже воспоминание, то два разделенных нами феномена должны самым тесным образом сплавиться между собой. В самом деле, рассматриваемое с этой новой точки зрения, наше тело есть не что иное, как неизменно возрождающаяся часть нашего представления, часть, всегда теперешняя, или скорее такая, которая в каждый данный момент только что прошла. Будучи само образом, тело не может служить складочным местом для образов, часть которых оно составляет; вот почему химерична всякая попытка локализировать прошлые или даже настоящие восприятия в мозгу: не они находятся в мозгу, а он в них. Но тот особенный образ, который сохраняется среди других и который я называю моим телом, составляет, как мы уже сказали, в каждый данный момент поперечный разрез через поток вселенского становления. Это, следовательно, место прохода полученных и отраженных движений, линия соединения вещей, которые воздействуют на меня и на которые воздействую я, одним словом, носитель чувственно-двигательных процессов. Если я изображу в виде конуса SAB совокупность накопленных в памяти воспоминаний (рис. 2), то основание этого конуса А В, покоящееся в прошлом, будет оставаться неподвижным, в то время как
|
|
Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначенные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...
Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...
Типы оградительных сооружений в морском порту: По расположению оградительных сооружений в плане различают волноломы, обе оконечности...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!