Лекция 6 влюбленность и любовь

Магический мир влюбленности

Разговор о любви невозможен без обращения к теме влюбленности, ибо именно с нее начинается путь люб­ви, ее прекрасное путешествие через человеческую жизнь, через годы и расстояния. Что же отличает состояние влюб­ленности от всех иных состояний человеческой души, что делает ее притягательной и опасной, прославляемой и гонимой?

Думаю, первый признак влюбленности — восхищение, второй — индивидуальная, глубоко личностная направ­ленность ее на конкретного человека. Влюбленность — всегда индивидуальный выбор (даже если она приходит десятый раз!), пылкий и требовательный, это маленький фейерверк, которым освещается жизнь.

Влюбленность означает, что именно с этим человеком я ощущаю минуты радости даже в самых трудных, скуч­ных и печальных обстоятельствах. Почему-то считается, что в браке любовь-эрос непременно гибнет (очевидно, по принципу «для лакея нет героя»). Клайв Льюис, изве­стный английский эссеист, кротко и терпеливо уговари­вает своих читателей смириться с тем, что влюбленность уходит, как и молодость, зато остается союз, поддержи­ваемый волевыми усилиями, привычкой. «Влюбленность — вещь хорошая, но не наилучшая»,— а стало быть, можно

Влюбленность и любовь

прожить и без нее. Прожить-то, конечно, можно, толь­ко как? Без влюбленности, без восхищения своей «поло­винкой» брак превращается в выполнение долга, в ру­тинный быт, в лучшем случае во взаимопомощь, потому что даже искренняя дружба несет на себе отпечаток взгляда через волшебные очки. Утеря влюбленности, очарован­ности индивидуальностью близкого человека — может быть, самая тяжелая утрата в семейной жизни, самая страшная брешь, нанесенная ей обыденностью. Страш­ная, но необязательная. Семьи, в которых влюбленность сохраняется всю жизнь, существуют. «Много ли их?» — скептически спросит читатель. Немного. Но ведь на свете вообще немного всего настоящего! Рискну утверждать: по­жизненная влюбленность, превозмогшая испытания по­вседневностью, — вернейший признак истинной и счас­тливой любви.

Замечу, что хотя чаще всего о влюбленности говорят применительно к отношениям мужчины и женщины, сама она как духовный феномен гораздо шире. Можно быть влюбленным в своих родителей или своего ребенка, испы­тывать благоговейный восторг перед учителем, восхищаться и тянуться к другу или подруге. Влюбленность не знает возрастных границ. Это не детская болезнь, с необходи­мостью уступающая место ядреному взрослому здоровью, лишенному всяческих восторгов и иллюзий. Влюбиться способен любой человек, у которого не уснула душа.

Волшебные очки влюбленности — вещица хрупкая, их очень легко сломать, но тот, кто умеет носить их, оказы­вается как бы вне течения времени. Разумеется, влюб­ленность старика или старушки и юноши или девушки отличается рядом нюансов, но, ей-богу, только нюанса­ми. Я знала пожилых людей, способных так светло оча­ровываться и видеть своих избранников так поэтически, что им могли бы позавидовать молодые. И это не были люди масштаба великого Гете, которого часто приводят как пример живости чувств. Обычные наши отечествен-

Лекция б

ные бабули и дедули. Но души их были живыми и юны­ми, не соответствовали бренному телу. В то же время можно быть календарно молодым и совершенно, абсо­лютно мертвым внутренне. Все печальники русской ли­тературы — это люди, не способные влюбиться, оттого и маются, и ищут смерти. Невозможность влюбиться (или быть влюбленным) — свидетельство того, что человек из­нутри покрылся корой, одеревенел, не способен видеть чужую индивидуальность, отличать, выбирать, не может удивляться и не желает тянуться вверх. Повторяю: влюб­ленность — взлет, притяжение высоты, той манящей вы­соты, которой обладает в наших глазах другая личность,

В работе «Очерк теории эмоций» Ж.-П. Сартр гово­рит об эмоциях как о магическом отношении; которое, минуя рациональное поведение, сразу, одномоментно преобразует для нас мир. Так, страх сразу, без посред­ствующих звеньев делает мир страшным, таинственным, грозящим. В свою очередь, радость мгновенно дарит мне те блага, которыми я еще реально не обладаю. Влюблен­ность — не столько понимаемая, сколько чувствуемая, переживаемая реальность и, вслед Сартру, мы тоже мо­жем назвать ее магическим миром, тем более что состоя­ние это бывает не только кратковременным, но способ­но охватывать месяцы и годы. Чем же отличается этот магический мир от привычной повседневной действитель­ности, в которую мы нередко уходим с головой?

Обыденная реальность обладает определенной, давно сложившейся системой значимостей, которые непосред­ственно переживаются человеком. Психологи отмечают, что переживаемые значимости обыденной жизни не пол­ностью совпадают с ценностной структурой личности. Так, в иерархии ценностей человек может справедливо выд­вигать на первый план общечеловеческие интересы, воп­росы мира, моменты творчества, но в своем каждоднев­ном бытии он особенно остро реагирует на положитель­ные и отрицательные мнения о себе людей, переживает

Влюбленность и любовь

бытовые неурядицы и маленькие моменты самоутвержде­ния, т е. то, что непосредственно близко и с чем мы сталкиваемся каждую минуту. Вот эта-то сложная и вза­имоувязанная система устойчивых эмоциональных состо­яний и подвергается резкому изменению при возникно­вении влюбленности. В сложившуюся структуру эмоци­ональных отношений с окружающими людьми, радостей, печалей, мнений вторгается новый фактор, существенно изменяющий смысл всех прежних связей.

Прежде всего, у мира вокруг нас появляется особый центр, реорганизующий нашу прежнюю жизнь. Этот центр — Любимый, тот человек, к которому мы испытываем влюбленность, тот, кем мы очарованы и восхищаемся. Его появление влияет на всю совокупность наших отно­шений с действительностью, как бы далеко ни отстояли от него те или иные сферы нашего внешнего и внутренне­го мира. Влияние любимого похоже на воздействие саха­ра, положенного в чай: весь чай делается сладким. Хотя аналогия эта, быть может, не совсем точна. Те ситуации, события, люди и вещи, которые имеют прямое отноше­ние к Любимому, тесно связаны с ним, обнаруживают себя как особенно «сладкие». Магия Любимого характе­ризуется всепроникновением, он делается и центром, и фоном нашей жизни. Все — в нем, и все — через него. Если это не так, то вряд ли можно говорить о влюбленно­сти. Локализация Любимого в какой-то одной сфере (при­хожу в гости и радуюсь, а на работе начисто не помню!) свидетельствует о каких-то иных отношениях, о чисто сек­суальном влечении, о приятельстве, но только не о люб­ви-эросе в его платоновско-бердяевской интерпретации.

Если продолжать искать аналогию воздействия^Люби-мого на нашу жизнь, то можно сказать, что он выступает как источник света, способного осветить все закоулки бытия и души. Чем ближе к нему — тем ярче свет, и потому непосредственное окружение Любимого выступает как лучший мир.

Лекция б

Вот дорога, по которой ходит Любимый. Она, несо­мненно, лучше всех других дорог, ибо хранит следы его ног, ибо его взгляд каждый день скользит по ее поворо­там, ухабам и деревьям на ее обочине. Это лучшая доро­га на свете, потому что она таит в себе возможность встре­чи. Вот книги, которые читает Любимый, интереснее их ничего не найти. Что за мысли занимают его? Какие идеи уносят вдаль его сознание? Чему посвящены его труды и его досуг? А вот жена моего Любимого. Она не может быть скверной, если он вместе с ней, если он сам по своей воле выбрал ее для себя. Присмотритесь к ней, она красива (даже если некрасива!), потому что он пред­почел ее другим, взгляните на нее его глазами. Можно ли ненавидеть ее, когда она — его часть?

Богат, разнообразен круг Любимого, здесь есть его друг, его ребенок, его мать; есть люди, которым он пишет пись­ма, и люди, которые ходят к нему в гости...

Если же любящий допустил себя до ревнивой ненави­сти, значит, он недостаточно влюблен, значит, влюблен­ность в самого себя в нем сильнее, чем влюбленность в другого!

Лучший мир, который создается вокруг Любимого, происходит из нашего благоговения по отношению к нему. Без взгляда снизу вверх, без восторженности влюб­ленность перерождается во что-то иное. У глубоко чти­мой мною М. И. Цветаевой, поэтессы, воспевающей лю­бовную страсть, есть небольшое прозаическое произве­дение «Флорентийские ночи», созданное самой жизнью, — это реальные письма к реальному человеку. М. Цве­таева пишет письма к возлюбленному, но, на мой взгляд, это письма не о влюбленности и не о любви, а, скорее, о попытке пылкой и волевой женщины вырваться из-под магического влияния человека, которого она в грош не ставит: «Я все знаю, Человек, знаю, что Вы поверхност­ны, легкомысленны, пусты, но Ваша глубокая звериность затрагивает меня сильнее, чем другие души... Будьте пу-

Влюбленность и любовь

сты, сколько Вам угодно, сколько Вы сможете: я — жизнь, которая не страдает пустотой». Это письма о себе, а не о нем и не о них как единстве, письма-маята, письма к ничтожному. Истинная же влюбленность не может со­держать неуважения к Любимому, напротив, она всегда помещает его на высокую ступень.

Я пишу о сладости и возвышенности влюбленности и думаю, что читатель вправе спросить, не лишает ли нас свободы спонтанное изменение мира во влюбленности? Не оковы ли это, не рабство ли? И потом, хорошо, если влюбленность взаимна, а если нет? Что за радости в од­носторонней очарованности, в положении, когда психо­логически ты находишься только внизу?

Вряд ли на эти вопросы есть однозначные ответы. Что касается свободы, то, думаю, любое человеческое отно­шение определенным образом ограничивает нас, но та­кие ограничения мы воспринимаем как благо, а не как зло. Мы так или иначе зависимы друг от друга, и это вполне по-человечески. Сложнее обстоит дело с безот­ветностью. Во-первых, я не думаю, что возвышая Люби­мого, влюбленность непременно унижает любящего. Пусть меня не любят (вернее, в меня не влюблены), но я люблю, т. е. переживаю весь комплекс высоких и кра­сивых чувств, я могу подарить Любимому мое видение, мое отношение, мои волшебные очки. Даже будучи не­любимой, я богата, а не бедна, сильна, а не слаба. Разу­меется, я, нелюбимая, не могу не страдать, но и само страдание мое — ценно, ибо оно — оборотная сторона радости. И кто знает, что лучше: страдание неразделен­ной влюбленности или вечная погруженность в скучный и серый быт, где с душой вообще ничего не происходит, и она, живя без движения, постепенно усыхает. Влюб­ляясь, я обретаю крылья, второе дыхание, новый взгляд, которые стоят того, чтобы ради них пострадать!

Мир влюбленности обнаруживает себя как таинствен­ный и бессмертный. Поведение Любимого, его внешность,

Лекция 6

каждый жест выступают как многозначные, обладающие целым спектром смыслов. Действительность, с которой он связан тысячами нитей, — многопланова, символична, наполнена бликами, световыми рефлексами, загадками. Прислушайтесь к слову «я», которое произносит, называя себя, человек, в которого вы влюблены, обратите внима­ние на то, как он говорит: «Я желаю... я знаю...». О, это таинственное, драгоценное чужое «я»! Никогда не пости­жимое до конца, никогда вполне не достижимое! Бездон­ная пропасть, у края которой охватывает головокружение, мерцающий свет, от которого невозможно отвести глаз... Бессмертие влюбленности состоит в том, что по про­шествии дней и лет она остается в памяти нетронутой, такой же, как была. Ее не могут испортить обстоятель­ства. Если ваш Любимый оказывается впоследствии че­ловеком недостойным, скверным, если портятся и рвут­ся реальные отношения, свет первого этапа все равно продолжает сиять с той же силой. Просто история отно­шений делится тогда надвое: сама влюбленность и... все остальное, все, что после. На саму же ее можно обора­чиваться бесконечно, сколько бы ни минуло десятиле­тий и сколько бы ни утекло воды. У писательницы Тать­яны Набатниковой есть рассказ, где муж, узнав о теле­фонной беседе своей жены с ее прежней школьной лю­бовью, с улыбкой восклицает: «Я и сам всех люблю, кого любил!» И он прав. Истинная влюбленность до конца не уходит никогда.

Проблема разочарования

Как ни хорош мир влюбленности, как ни радует он душу, перед влюбленным.всегда стоит вопрос: не есть ли образ Любимого — лишь результат моего собственного воображения? Какова мера моего добровольного самогип­ноза? Что в реальности соответствует моему восторжен­ному взгляду?

Влюбленность и любовь

В своем трактате «О любви» Стендаль описал процесс, который назвал кристаллизацией. Как ветка, опущен­ная в соляную копь, вскоре оказывается покрыта сияю­щими кристаллами, так и образ возлюбленного наделя­ется всевозможными совершенствами благодаря деятель­ной работе воображения влюбленного. Таким образом, Стендаль признает, что влюбленность — результат актив­ности нашего ума, мы сами творим в своем сознании сияющую, привлекательную картину, портрет другой личности и сами же увлекаемся созданным образом. Мы любим свой вымысел, то, что создали сами и что далеко отстоит от реального конкретного человека, подвержен­ного слабостям и обладающего массой недостатков.

Влюбленность действительно во многом связана с иде­ализацией. И потому она чрезвычайно требовательна. Кумир, проявивший свойства, «не полагающиеся» ему по измышленному влюбленным образу, низвергается с пьедестала и нередко подвергается насмешкам и презре­нию. Маятник чувств дает отмашку: от восторга и обо­жания — к высокомерию и брезгливости. Именно это свойство любви-эроса и считал трагическим Бердяев. Здесь наблюдается явное противоречие между эроти­ческой тягой к идеалу, совершенной идее и невозмож­ностью воплощения этой манящей идеи в земном, теле­сном существе, всегда с необходимостью несовершенном. В свое время еще Спиноза говорил о том, что следует любить только вечное. Невечное или умирает или разо­чаровывает.

Категоричность влюбленности, ее настоятельное тре­бование к Любимому держать высоту часто вызывает раз­дражение и даже страх у того, кого любят. Он хочет быть собой, реальным человеком, а не идеалом, он не выдер­живает постоянного стояния на цыпочках и охотнее от­кажется от обожания, чем примет его, хотя влюбленность, конечно же, льстит самолюбию. Чтобы влюбленность мог­ла перейти в любовь и соединять, а не разделять людей,

Лекция б

она, несомненно, должна иметь в качестве «второго я» то, что Н. Бердяев называл «каритас»: снисхождение, прошение, сострадание, жалость. Влюбленность может быть жестокой к своему избраннику, любовь — никогда. Только соединение этих двух эмоциональных полюсов спо­собно сделать иллюзорный мир реальным, не разрушив его светоносного ядра — влюбленности.

Я думаю, что влюбленность как состояние души в раз­ных отношениях несет в себе разную меру субъективнос­ти. Очарованность внешностью человека, несомненно, глубоко субъективна в самом лучшем смысле этого сло­ва. Никто извне никакими согласованными мнениями или количественными измерениями не способен дока­зать мне, что мой избранник нехорош собой. Он может не соответствовать общепризнанному канону красоты или мужественности, но если мои глаза радуются ему, зна­чит, он красив. Иное дело — оценка целостности лично­сти, ее нравственных и интеллектуальных качеств, твор­ческих возможностей.

Здесь для влюбленного существует проблема соотне­сения собственных представлений с некоторыми реалия­ми: с поведением Любимого, его взглядами, результата­ми его поступков и деятельности, а также мнениями дру­гих людей. Конечно, все эти критерии не абсолютны. Поступки могут иметь благородные мотивы, не совпада­ющие с плохими результатами; разные люди могут вы­сказывать диаметрально противоположные мнения. И все же вопрос о том, не иллюзия ли достоинства моего из­бранника, в той или иной форме возникает перед влюб­ленным, заставляя его прислушиваться и присматривать­ся, быть внимательным и чутким, дабы увидеть Любимо­го так, как он есть. И, Боже мой, как хочется, чтобы он, реальный, был таким, как я его вижу\

На мой взгляд, есть два основных пути разочарования в возлюбленном, обнаружения расхождения между фан­тазией и действительностью. Первый путь связан с от-

Влюбленность и любовь

ношением, которое можно назвать «влюбленность на рас­стоянии». Второй - с влюбленностью, которая является частью любви как более сложного и емкого чувства, с влюбленностью, способной существовать и сохраняться в условиях совместной жизни, проблем, быта и т. д.

«Влюбленность на расстоянии» способна стремитель­но испариться при сближении влюбленного с предметом страсти. Случается, что даже сам факт знакомства лик­видирует очарование, совлекая с человека ту вуаль зага­дочности, которую набросило на него воображение влюб­ленного. Яркий пример такого разочарования описыва­ет М. Пруст. Герой его романа «В поисках утраченного времени» с детства влюблен в герцогиню Германтскую, которая, благодаря сложным ассоциациям, связанным с ее именем, представляется ему почти феей. «Однако фея блекнет, — пишет М. Пруст,— когда мы приближа­емся к настоящей женщине, носящей ее имя, ибо имя начинает тогда отражать женщину, и у женщины ничего уже не остается от феи: фея может возродиться, если мы удалимся от женщины; но если мы не отойдем от женщины, фея умирает для нас навсегда...».

Разумеется, случай, который описывает Пруст, в не­котором роде особый, и тем не менее нередко сама дос­тупность предмета обожания, возможность общаться, сблизиться с ним как бы резко снижает его ценность. Думаю, такие разочарования возникают или у людей со слишком пылкой фантазией, насочинявших невесть ка­кие наслаждения и восторги, в принципе не существую­щие в реальной жизни, или у влюбленных, для которых приближение к недоступному прежде возлюбленному было не более чем актом самоутверждения. Таких людей обычно не интересует реальная личность избранника, для них важно из положения алкающего и добивающегося перейти в положение равного или господствующего, а тогда уже можно с полным правом сказать: «Подумаешь, да она такая же, как все! А я-то думал...»

Лекция 6

Нередко считается, что глубокое разочарование в пре­красном образе возлюбленного вызывает физическое сближение. С. Надсон писал: «Только утро любви хоро­шо, хороши только первые робкие речи, трепет девствен­но-чистой, стыдливой души, недомолвки и беглые встре­чи». Представление об унижающем и грубом характере телесного общения, о его карикатурности, неистинности свойственно христианской традиции. Уже упомянутый нами Клайв Льюис с присущим ему мягким юмором пи­шет о том, что тело состоит при нас шутом. «То, что у нас есть тело — самая старая на свете шутка... На самом деле, если любовь их не кончится скоро, влюбленные снова и снова ощущают, как близко к игре, как смешно, как нелепо ее телесное выражение». Полагаю, такое пред­ставление — дань аскетизму. Влюбленность вряд ли мо­жет разрушиться исключительно по причине несовершен­ства нашей физической природы. Мы влюбляемся не просто в бесплотную душу, в умопостигаемое чужое «я», а в реального человека, в нерасторжимое единство этой души и этого конкретного тела, единственных и непо­вторимых в своей восхитительной целостности.

Наконец, может быть, самым сильным источником разочарования выступает повседневное общение. Если вы идеализировали своего возлюбленного и вылепили его в своем сознании из одних непомерных достоинств, на­делили всевозможными добродетелями, то некоторое ра­зочарование просто-таки неизбежно. Реальный человек может быть и раздражителен, и боязлив, и подвержен сла­бостям, он может быть лентяем или занудой, читающим вечные нотации. Все эти не слишком приятные качества обычно не видны издалека, скрадываются расстоянием, сдерживаются этикетом общения, предназначенного для посторонних. Любимый может обладать привычками и правилами, не совпадающими с вашими. В общем, ког­да человек предстает перед вами как он есть, в разнооб­разных сторонах и гранях своей натуры, ригористическая

Зак. 49 193

Влюбленность и любовь

влюбленность подвергается тяжелейшему испытанию. И в это время христианская, снисходительная любовь, щед­рая, но неброская, оказывается спасительницей нашего воображения, смягчает страсть к разрывам, возникающую на почве бытовых разочарований.

Разумеется, любовь как целостное и богатое отноше­ние возникает и существует тогда, когда сближающих и радующих моментов оказывается больше, чем отдаляю­щих и раздражающих. Эта истина достаточно банальна, однако каждый человек, каждая пара влюбленных пости­гает ее заново на своем собственном опыте.

Разочарование возможно и тогда, когда влюбленность, долго существовавшая как ядро любви, оказывается под ударом по причине того, что Любимый сильно изме­нился. Люди могут прожить вместе годы, перенести ис­пытания и сохранить восхищение друг другом, очарован­ность, увлеченность, однако потом либо один из них, либо оба постепенно утрачивают именно те свои досто­инства, которые послужили основой влюбленности. Жиз­нерадостный и оптимистичный может потерять свою бла­горасположенность к миру; фантазер утратить фантазию; прежде страстный ученый все забросить и стать скучным бездельником; спокойный и уравновешенный сделаться злобным брюзгой. Все это нередко бывает в жизни. И все это убивает влюбленность, несмотря на то, что она вынесла и одолела множество внешних испытаний, труд­ностей и разлук.

Я уже не говорю о том, что в ходе длительных отноше­ний Любимый способен совершать поступки, которые со­всем не по душе влюбленному, возмущают его нравствен­ное чувство, вызывают протест. Умирание влюбленнос­ти не обязательно приводит к распаду семьи или же мно­голетнего устойчивого контакта, просто отношения ста­новятся иными. Бывший влюбленный смотрит на быв­шего Любимого теперь уже терпеливо и со снисхождени­ем; быть может, не хочет обижать, не решается ломать

_________________________________ Лекция 6

налаженное. Семьи сохраняются ради детей, ради при­вычного быта, ради взаимной поддержки. И тем не ме­нее, как грустно думать: «Когда я был влюблен (влюбле­на) в свою жену (мужа)...». «Был» вместо «есть» означа­ет, что величайшее блаженство жизни кончилось.

Сохранение влюбленности — всегда дело двоих, и как ни тяжело Любимому держать высоту и подтверждать свои реальные достоинства, он должен это делать, если, ко­нечно, хочет всегда видеть рядом преданный и одобри­тельный взгляд и слышать ободряющий голос, если хочет быть Любимым, а не просто сожителем или соседом.

Мне хотелось бы закончить свое маленькое размыш­ление о влюбленности на мажорной ноте. Конечно, влюб­ленность подстерегает много опасностей, впрочем, как и любовь, разрушение которой описал Ж.-П. Сартр в «Бы­тии и ничто», и тем не менее люди влюбляются и любят, это нисходит на них как дар, и дар этот никто не в силах отвергнуть. Какими бы разочарованиями ни грозили вол­шебные очки, само их существование — благо. Именно они позволяют нам видеть творческие кладовые нашей души, испытать самые сильные и светлые наши пережи­вания, те, что остаются с нами до конца, до заката. Да не оскудеет в душе благословенный источник, да не будут властны над ним удары судьбы, повседневность и годы!