Мне нравится, что можно быть смешной -Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.

Парадоксальность заложена в самой ситуации. Оказывает­ся, не сковывая свободу лирической героини, не тревожа ее по­кой, герой тем самым невольно делает ее счастливой. А любовь ведь и реализуется в том, чтобы подарить человеку счастье:

Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня — не зная сами! -Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами.

Подобное отношение к любви, а в особенности к венча­нию, взламывало сложившуюся и устоявшуюся в литературе романтическую традицию. Оно подчеркивало неординарность цветаевской героини, неженскую логику ее рассуждений.

Произведение словно сплетено в венок из многочислен­ных анафорических повторов, большую часть из которых со­ставляют отрицания. Центральный ключевой повтор «Мне нравится, что вы больны не мной», обрамляя стихотворение, образует кольцевую композицию.

Примечательна звуковая организация стихотворения. В то время как основной повтор строится на игре сонорных соглас­ных, большая часть художественных деталей организована также еще и по принципу ассонансных созвучий: «редкость встреч», «закатными часами», «негулянье под луной» и т.д.

Столь продуманный мелодический рисунок стиха свидетель­ствует о значительном росте поэтического мастерства М.И. Цве­таевой, о ее способностях к дальнейшему совершенствованию, а точнее, к дальнейшей огранке ее художественного таланта.

«Стенька Разин»

Среди лирики М.И. Цветаевой выделяется цикл «Стенька Ра­зин» (1917), стилизованный старорусский сказочно-былинный стиль. В отличие от многочисленных исповедей-монологов ли­рической героини это произведение имеет лиро-эпический сю­жет. В его основе лежат фольклорные исторические песни о Сте­пане Разине.

Для М.И. Цветаевой важны не социальные корни личности героя, не его историческая роль — в центре внимания поэта оказывается история любви русского атамана к чернобровой княжне-персиянке.

Композиционно произведение распадается на три неравно­великие части. Первая из них представляет собой своеобразную экспозицию. Под покровом заступницы-ночи с полоненной персиянкой «отдыхает бешеный атаман». Эпитет «бешеный» как нельзя метко определяет исполненный безудержной удали характер героя. Сопровождающий любовную сцену необычный звуковой образ — «соловьиный гром», а также эпитет «жар­кий» («с своей княжною из жарких стран», «над жарким его шатром») символизирует разгар любовных утех.

Интересно, что ночь в раннем творчестве М.И. Цветаевой осмысливается в русле традиционной романтической симво­лики. Это особое время, когда душа погружается в стихию страстей и сердечных терзаний. Однако ночь представляется авторскому лирическому сознанию не только как царство любви и поэзии, но и как оплот сатанинских сил, что усилива­ет в стихотворении мотив греховного искушения.

Примечательно, что в дальнейшем в творчестве М.И. Цве­таевой наметится существенное изменение в использовании образа ночи. С 1920-х годов символика ночи утрачивает ро­мантическую окраску. Ночь становится эквивалентом судьбы и смерти (как физической, так и духовной).

Вторая часть стихотворения также открывается спокойной на первый взгляд, картиной. Настораживает лишь зловещая тишина, окружающая героев:

И не видно звезд, и не слышно волн, — Только весла да темь кромешная!

Как мы уже упоминали, звезда — традиционный поэтиче­ский символ надежды и веры. Отсутствие звезд — своеобраз­ный символический недобрый знак, возвещающий о пред­стоящей трагедии.

Затем образ романтической ночи в данном стихотворении олицетворяется, персонифицируется. Она становится невольной свидетельницей разговора героев, в котором Стенька называет персиянку жемчужинкой. Жемчужинка, как известно, похожа на слезинку. Данный образ традиционно используется в поэзии как символ печали. В стихотворении он повторяется в заключитель­ной части произведения, наполненный именно этим смыслом.

Центральный образ второй части — фигура самого атама­на. Быстрая смена настроений разоблачает коварство Степана. «Я твой вечный раб», — восклицает он ночью, обращаясь к девушке. Утром романтические чары персиянки ослабевают, и подстрекаемый казачками, атаман бросает персиянку в пучину вод. Смертный грех вечным, несмываемым грузом падет на его душу. Степан изображен в сильном гневе. Выразителен портрет героя, состоящий из ярких психологических деталей

(«рот закушен в кровь», «ходит атаманова крутая бровь», «по­белел Степан — аж до самых губ»). Благодаря экспрессивным синтаксическим конструкциям традиционные черты романти­ческого героя в портрете Степана начинают выполнять инди­видуализирующую функцию.

Интересно сравнение атамана с грозным дубом («И стоит Степан — ровно грозный дуб»). Оно не только оттеняет упря­мую, несокрушимую силу характера героя, дерево в мифоло­гии символизирует мотив жертвенности. Расправляясь в угоду своим соратникам с прекрасной пленницей, Степан приносит в жертву как персиянку, так и свою душу.

В третьей части возникает традиционный для русской ро­мантической поэзии мотив сна. Ее центральный поэтический образ — полоненная персияночка. Он создается при помощи повтора ряда деталей из первой и второй частей, но детали эти переосмысливаются, словно отражаясь в стеклянном пологе, под которым понимается водная гладь. Так, жемчуг — в нача­ле произведения деталь, символизирующая красоту, оборачи­вается трагическим символом горя. Поэтичный зрительный образ жемчужинок на нитке подкрепляется звуковым образом звона капающих слезинок:

И снится Разину — звон:

Ровно капельки серебряные каплют.

Лихая удаль атамана на деле оборачивается бессердечно­стью. Очерствевшее сердце героя превращается в стеклянный осколок. Тема греха, заявленная уже в начале произведения («И уносит в ночь атаманов челн Персиянскую душу греш­ную»), перерастает в тему возмездия.

Я приду к тебе, дружочек, За другим башмачком,

— восклицает мертвая персиянка со дна речного.

Интересно представлено осмысление совершенного зло­деяния с точки зрения религии. Примечательно, что конфликт атамана со своими казаками первоначально возникает на ре­лигиозной почве:

Належался с басурманскою собакою! Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!

Затем сам атаман, утопив персидскую княжну, называет своих сподвижников «нехристями». Этот кульминационный момент произведения динамичен. Могучий, словно дуб, он вдруг пошатнулся, почувствовав себя словно опьяненным гне­вом. В финале же загубленная персиянка неожиданно пред­стает в образе божьей матери: