Пролив Босфор, лето 6449 от Сотворения Мира. Травень

Все люди делятся на три категории. Одни мертвые, вторые - живые. А третьи ходят в море. В море хорошо. Почти как в лесу, но совсем не похоже. Даже не так. Всему лесному есть тут замена. Странная, иногда невидимая сразу, но от того, не менее реальная.

Запах прелой листвы, что вечно называют «грибным» имеет брата-близнеца, ведущего свой род от водорослей, выброшенных штормом или приливом. Шелест листьев на вершинах - шепот волн, в бесконечном движении меняющих друг друга.

Само море - тихое. Во весь голос звучит лишь у берегов, где водяные валы накатываются на камни, шипя пеной, шурша песчинками, что пропускают сквозь невидимые пальцы неретиды. Или когда сыновья Астрея, подгоняют бичами воду, заставляя ее бросаться грудью на утесы, взметывая себя выше скал, бессильно стекая множеством ручейков обратно, в материнское лоно Русского Моря...

Вообще, большинство звуков морю дают его обитатели и гости. Крики чаек, свист дельфинов, чьи лоснящиеся спины радостными бликами сверкают под жарким солнцем. Скрип деревянного корабельного набора, хлопки паруса, когда неопытная команда теряет ветер, неразборчивые трели ветра, заблудившегося в такелаже...

И все это умноженное в сотню раз. Русы, давшие имя морю, снова спустили корабли в прозрачную горечь. Мир так устроен, что приходится напоминать о своем существовании. Забывают враги, забывают друзья... И лучшим напоминанием становится выжженный город. Или полнейший разгром тех, кто вздумал объявить себя хозяином моря. Русского Моря. А что летописи в прошлом мире приписали лишний ноль к цифрам... Так то историки. «Хххуманитарии!» - как сплевывал сквозь седые усы инструктор с позывным «Буденный».

Только все это лирика. А проза в жизни в другом.

Проза прет встречным курсом. Отобразившись в виде тяжелого клина ромейского флота. Если верить скрытникам, то у врага вышло в море под две сотни дромонов с триерами и около сорока хеландий.

Глубинная разведка если и ошиблась, то не намного. От силы на десяток единиц. Несущественно. Плюс-минус, и точность до десятого знака - для счетоводов и бухгалтеров. И ни к чему совершенно сухопутному человеку.

Хорошо идут, красиво. Выдерживая почти ровный строй. Мерные взмахи длинных весел, копья шпиронов, временами прорывающие поверхность, красующиеся бронзовыми носами, безжалостными в толчее морского боя. А бой будет! Небось, разведка донесла, что русский флот идет на встречу, и уже близко. Так близко, что легкие кораблики передового дозора могут добежать до врага и обратно чуть ли не за пол дня. Если, конечно, ветер будет попутным...

Русская ладья к таранному бою не предназначена. Она вообще, если по прежним меркам - большой десантный корабль. Способный сугубо на абордаж. Абордажа ни русины, ни русичи не боялись. Слабы ромеи в честной сшибке грудь в грудь…

Опаснее другое - на трети кораблей минимум стоят сифонофоры. Военно-морские огнеметы, опасные как скорпион в сапоге. Пожар на море всегда страшен. Особенно, если горючая смесь тушится отнюдь не водой. Серый красиво рассказывал про термические реакции, расщепление Н20 с выделением горючих газов, про вероятную повышенную адгезию, сиречь прилипание....

Большое удовольствие доставило рассматривание отвисших челюстей Игоревых генштабистов. Да и сам князь сидел с таким видом, будто за углом сруба получил по темечку пыльным мешком. И дошел до терема исключительно на автопилоте.

Серый, хитро усмехаясь, покусывал кончик уса, и обещал отвести беду.

Обещал командир, а отводить рядовым...

Приклад СВДшки вошел в плечо как влитой. А чего бы не войти, когда лишь рубаха одета? Все стрелки брони с поддоспешниками поснимали. Дело не только в том, что в «ватнике» стрелять не особо удобно. И не к такому привычные. Даже полный рыцарский не помешал бы для прицельного выстрела. Только без доспехов все. Во вьюке даже паршивой кольчуги не лежит.

Если все пройдет как надо, то быстрые кони унесут раньше, чем ромеи сообразят где искать врагов. А если нет... Посреди Империи не спасет никакая броня. Но будем верить в лучшее. На амбразуры никто кидаться не собирается. Сделал дело и ушел. А помирать, вообще никакого желания, если честно. Жить - хорошо. А хорошо жить - еще лучше! Не те ставки сегодня, для героического самоубийства...

Просветленный «Люпольд» с восьмикратным увеличением послушно приблизил дромон. Все так же мерно взмахивают весла, готовые набрать ускоренный ритм, разгоняя корабль для возможного тарана. Впрочем, пока не спешат: русский флот не так близко, как хотелось бы. День пути для тяжделых кораблей. Потому и идут с «половинной» скоростью, сберегая силы гребцов.

Под ватерлинией ничего интересного нет. У нас другое на уме. Повыше приглядимся. На палубу. Надстроек нет, лишь навес от стрел. Под ним копошатся мастера-огневики, готовя к завтрашнему бою свои аппараты. Знают, суки, что из лука до них не добить. И самострел спасует.

Вот только не знают хидромудрые ромеи, что пуля с носиком, покрашенным красным лаком, с легкостью преодолеет спасительные метры. И во всей пролетарской ненавистью врежется в борт резервуара, пробив, словно и не заметив тонкую медь, не способную стать достойной преградой.

А дальше пойдут наши термические реакции. И взрывы, и крики, и паника. И радостный рев огня, вырвавшегося на свободу. Огненным петухом скачущего по сухому дереву и парусине, голодным зверем вгрызающегося во все, что может гореть...

Продолжая свой разрушительный пир даже на воде, не дающей спасения тем, кто кинулся за борт. Тушить «киллинику» надо песком. На дне его много. С избытком много. Да и катранов кормить надо. С бычками и прочими камбалами.

С прибрежных скал далековато, конечно, для точного выстрела. Но что делать? На то мы и лучшие. И никто кроме нас. Ожидаемый толчок приклада вышел вовсе легчайшим. Как девушка ладошкой коснулась. Любимая... И второй выстрел. Третий…

А рядом вторят еще четыре винтовки.

Сифоны рванули разом. Или показалось? Но грохнуло так, что даже здесь заложило уши. А коноводы, устроившиеся в паре километров, аж присели. Не от испуга. От удивления. И тут же бросились к перепуганным лошадям. А над скалами прошуршала волна перегретого воздуха, пыхнувшая чуть ощутимым жаром в лица.

- Перуновы блискавицы... - прошептал ошарашенный эффектным взрывом Звяга. - Помог, батюшка...

- Они самые, - искренне согласился Ратша, бережно погладив кончиками пальцев тонкий ствол. - Пристрелочно-зажигательная, - принюхался. - Обожаю запах сгоревшего напалма по утрам. Это запах победы!

И снова вжал приклад в плечо, выбирая следующую цель.

Привыкший к непонятным словам, что постоянно звучали от русина с глазами цвета харалуга, скрытник тряхнул чубом, налезшим на лоб, и вскинул ладонь, прикрывая от солнца глаза. Не каждый день можно увидеть, как один за другим превращаются в клубки пламени грозные ромейские корабли... И как уцелевшие пытаются развернуться, наталкиваясь друг на друга и подхватывая, словно чуму, пятна пламени. И горят. И тонут. Тонут… Тонут...

А над морем продолжали свою песнь снайперские винтовки. И даже ревущее пламя не могло перекрыть предсмертные крики побежденных.