Ю. Афанасьев. Перестройка и историческое знание

Вступление на путь радикальных преобразований, совпавшее с 70-летним юбилеем Октября, заставляет всех нас задуматься. <...> мы пришли к выводу о необходимости наше общество перестраивать и о революционном характере этой перестройки. Вот отсюда сложность первого вопроса: почему мы строили так, что теперь надо перестраивать? И если мы свернули с пути, открытого октябрем, то надо знать, где, когда, почему, при каких обстоятельствах это произошло.

<...> Важно разобраться в том, почему не удалась попытка перестройки нашего общества, его демократизации, предпринятая XX съездом КПСС и после него, какие силы блокировали реформы 60-х годов, почему критика так называемого «культа личности» Сталина оказалась тогда неполной, непоследовательной, а общественные структуры, которые сформировались в сталинские времена, возобладали вновь и то же самое явление «сталинизм» ‒ продолжало существовать в модифицированной форме еще десятилетия до апрельского (1985 г.) Пленума ЦК партии. Да ведь и сейчас разве можно сказать, что многие из этих структур уже в прошлом?

В последние годы все настойчивее в обществоведческих публикациях реализуется любимый афоризм Маркса «Подвергай все сомнению». Обычно говорится, что у нас утвердилась общественная собственность. А является ли общественной та форма собственности, которую мы привыкли считать таковой? И одно ли и то же общественная и государственная собственность? <...> Правы ли Т. Заславская, Л. Карпинский, А. Бутенко и другие обществоведы, утверждающие, что в 30-е годы у нас, в частности, с коллективизацией по-сталински произошло отчуждение труженика от собственности, крестьянство как класс было ликвидировано, а крестьяне превратились в разновидность служащих у государства иногда за зарплату, а иногда и вообще ни за что? Такие и иные поиски и размышления, казалось бы вполне естественны для нормального состояния общества, для развития общественных наук. Однако для некоторых эта естественная процедура познания кажется жуткой, и в определенных кругах появилось стремление приостановить поиски истины, прекратить этот процесс.

У противников перестройки есть и более отточенное оружие практика полуправды. Некоторые авторы встают в позу защитников нашего «славного прошлого», которое другие, с их точки зрения, хотят непременно «очернить». Эти люди, пытаясь попасть в ногу со временем, готовы пойти на легкую косметическую операцию нашей истории. Многие хотели бы пожертвовать Сталиным во имя спасения сталинизма. А это и значит обойти самую суть проблемы, уйти от вопроса в какой мере Сталин был творцом и в то же время продуктом системы, которая консолидировалась за время его нахождения у власти.

Я думаю, что без ответа на этот вопрос мы далеко продвинуться не сможем и неизбежно вернемся к тому, чем печально закончил Хрущев. Мне кажется, если бы мы попытались совместными усилиями ответить на вопрос, что же представляет собой наше историческое знание сегодня, то мы бы пришли к выводу, что нет, пожалуй, в мире страны со столь фальсифицированной историей, как наша.

<...> Следует обратить внимание на необходимость историзировать наше прошлое, деидеологизировать историю. Именно в этой связи, например, я негативно отношусь к публикации на страницах «Правды» объемного материала под названием «Ленинское завещание». Ленин предстает здесь человеком, знающим, как надо отвечать на все вопросы, видящим, как надо строить социализм по всем направлениям. Я думаю, что это не так. В этой публикации говорится, что есть разработанная Лениным концепция социализма, говорится о ее полноте и всесторонности, указывается, что эта концепция не только фиксирует данный момент, то есть время, когда ее разрабатывал Ленин, но еще и признается пригодной в готовом виде на отдаленное будущее. Я думаю, корректнее говорить о том, что он разрабатывал принципы построения социализма, размышляя над постоянно меняющейся действительностью. Ленин ведь вообще не жил при социализме, он только мечтал и думал, что из России нэповской будет Россия социалистическая, надеялся на это и разрабатывал принципы такого перехода. Мы должны с помощью Ленина, опираясь на принципы построения социализма, разработанные им, анализировать современную действительность и разрабатывать современную теорию построения социализма и теорию социализма. <...>

Вопрос о ленинском наследии влечет за собой более общий вопрос об отношении к марксизму-ленинизму. Основные черты его остаются до сих пор в том же виде, в каком они кристаллизовались в 30-е годы. Именно тогда марксизм-ленинизм затвердел в качестве догматической схоластической идеологии, ставшей препятствием, а не облегчением для понимания современного мира.

Разумеется марксизм в XX веке не может существовать в том же виде, в каком он существовал когда-то. Не только в силу общих закономерностей, присущих всей интеллектуальной истории человечества. Марксизм по сути своей как бы включает в свой собственный теоретический корпус идею непрерывного самоотрицания. Известно, например, представление о трех источниках и трех составных частях марксизма немецкая классическая философия, английская политическая экономия, французский утопический социализм. А новые источники? Ведь названные все относятся к ХVIII, XIX векам. Они что, по-прежнему остаются основными источниками марксизма? А можно ли поставить вопрос так: источниками современного марксизма являются все наиболее талантливые и мощные интеллектуальные направления современного мира при сохранении и углублении марксизмом своего, присущего ему своеобразия.

Маркс и Ленин исходили из двух посылок, развивая учение о социализме, о победе революции. Первая: капитализм свою роль уже сыграл, он развил уже свои производительные силы и создал те отношения, те политические надстройки, которые остается только взять и тут же начать использовать для социалистического развития. История оказалась иной в том смысле, что то состояние, которое наблюдал Маркс и которое Ленин назвал «империалистическая стадия развития капитализма», было, как теперь уже ясно, одним из ранних состояний капитализма.

Вторая посылка вытекала из первой. Мы современники, думалось нашим великим учителям, кануна и перехода в коммунизм. Маркс ждал его еще при своей жизни, Ленину тоже, при всем понимании сложности, трудности перехода, этот переход виделся как относительно кратковременный. Максимум представлялись какие-то десятилетия. Более того, сразу после захвата власти большевиками в 1917 году им казалось, что можно отказаться от рынка, от денег и начать строить коммунизм, пусть пока что и военный. Это не было просто заблуждение или утопия. Это было основано на переоценке достижений капитализма и тех предпосылок, которые он создал. Не только в отсталой стране, но и в любой иной, тем более в любой развитой, как казалось, дальше, после захвата власти, все пойдет как по маслу. Получилось не так. После монополистической стадии мы пережили третью и четвертую стадии капитализма.

Переходная эпоха это, как оказалось, эпоха, в которой две системы капитализм и социализм сосуществуют, что никак не было предусмотрено классиками. Они все-таки представляли, что один этап заканчивается, второй, следующий, то есть социализм, начинается. Начинается, возможно, в России, но с непременным последующим распространением на весь мир. Я думаю, что мы должны по-иному посмотреть на западный мир, освобождаясь при этом раз и навсегда от тех стереотипов, которые демонизируют капитализм.

Итак, вместо старого «классического» марксизма, сведенного к схоластике, должна возродиться живая марксистская мысль, интеллектуально крепкая, постоянно развивающаяся, и, конечно, при этом было бы полезно соткать современную ткань диалога с западным марксизмом, а еще лучше сказать с западными марксизмами. Я имею в виду, прежде всего, Грамши и последовавшую за ним итальянскую традицию, а также франкфуртскую школу и венгерских марксистов, которые развивали в разных, пускай и не бесспорных, направлениях интересные проблемы, например, отношения между государством и обществом в современном мире, и особенно вопросы о политической роли государства и опасности огосударствления общества.

Чтобы превратить историю в науку, надо, в частности, отказаться от схемы «Краткого курса» в отношении нашей отечественной истории. Надо, далее, переосмыслить само понятие «историческая правда» краеугольный философский камень наших дней. Надо отказаться от всяческих претензий на монополию исторического знания. В отношении научных исследований нам необходимо глубокое методологическое обновление.

Другой вопрос, который нам тоже предстоит решить с целью превращения истории в науку, это архивы, спецхраны, и суперспецхраны. До сих пор нет закона, который регулировал бы архивное дело в нашей стране; есть проект такого закона, который сработан так, что доступ к архивам не расширяется, а скорее наоборот затрудняется. Думаю, что надо определить, как это имеет место во всех цивилизованных странах, срок, после которого секретные документы становились бы общедоступными. Кроме этого, следовало бы решить вопрос о создании единого архивного фонда страны, куда вошли бы и партийные архивы. Следует также шире открыть доступ к документам партии для всех исследователей.

Конечно, путь, который открывается перед нами, тяжелый. Но, если мы хотим действительно преобразовать наше общество, нам надо вступить на него без колебаний: только новые исторические исследования, свободные от идеологических догм, смогут помочь нам осмыслить во всей целостности и огромности наше прошлое, действительно освободиться от сталинизма и воссоздать нашу общественную идентичность. Перестройка и историческая наука друг другу необходимы.

Источник: Афанасьев, Ю.Н. Перестройка и историческое знание [Текст]: // Литературная Россия ‒ 1988. ‒ 17 июня.

Вопросы к документу:

1. Объясните, почему власть решила разрешить поиски «исторической правды»? Все ли причины такого политического шага были приведены в докладе Горбачева?

2. Как вы думаете, какие методологические выводы должны были сделать историки из доклада М. Горбачева для своей деятельности в освещении советского прошлого?

3. Можно ли назвать доклад консервативным или радикальным по своему характеру? А если сравнить его с докладом Н. Хрущева на ХХ съезде КПСС? А если сравнить е трактовкой исторических проблем официальной историографии 60-х-первой половины 80-х гг.?