Том 5 Игра по нотам с листа на гитаре и фортепиано

 

Гитара:

0. Перед изучением ШКОЛЫ рекомендую ознакомиться с предыдущими главами.

1. Рекомендую страницы 195-197 выучить наизусть.
2. Играть ноты с листа засекая 45 минут времени, подсчитывая сколько целых и сколько десятых произведений сыграно за это время (результат должен от проигрывания к проигрыванию расти).
3. Составить график результатов. На вертикальной оси количество сыгранных произведений. На горизонтальной – оси количество 45 минутных проигрываний. И следить за результатами.
4. Надпись D.C. Fine означает проиграть ещё раз от начала до слова fine.

 

1. Надпись Coda означает проиграть от до

 

1. Другие нотные обозначения, если они встретятся после нашей школы, можно посмотреть в любом нотном справочнике.
2. В среднем за 45 минут идеально было бы проигрывать не менее 20 произведений.
3. Ноты, написанные в столбик, играются на разных струнах.

Фортепиано:

1. Для игры по нотам с листа на фортепиано, в эстрадной технике необходимо знать только как называются ноты, и как называются клавиши.

 

Гитарный синтезатор 3

 

 

 

 

 

Об авторе.

 

Родился я в 1965 году. С внутричерепным давлением.

 

Первое мое воспоминание – это поход на озеро Лисье. Мне тогда было около трех лет. Я помню детально и зрительно всю дорогу семьи в горы (я шел пешком) и что было там. Было озеро. Был пляж. Я плескался в воде у берега и случайно окунулся с головой. Ощущение было потрясающим. Под изумрудной водой в золотистых лучах солнца мимо меня проплывали соринки, мотыльки, кусочки древесины. Я эту картину запомнил на всю жизнь. Я уверен, что именно этот образ побудил меня к дальнейшему творчеству. Именно он сделал меня воином за собственное счастье и ценителем женской красоты. После этого меня посадили на карусель, где меня тошнило до окончания сеанса.

 

Следующее воспоминание. Я залез на дерево. В три года от роду это достижение. Мне говорят — слазь. Я плачу — боюсь. Мне говорят — прыгай. Я рыдаю — боюсь. Приставили лестницу. Сняли. До сих пор стыдно.

 

Еще одно воспоминание той поры. Тетушка (а она была не многим старше меня) из кусочков бумаги и проволочки изготовила чудесный цветок. Я говорю, дай. А она говорит: дам, но сначала ты скажи, выговаривая букву «р»: «Роза вянет от мороза». Сказал. С тех пор букву «р» выговариваю.

 

В пять лет меня чуть не выгнали из детского сада за разврат. А было так. В детском саду туалеты были общие. Ну дети. Захожу я как-то в туалет. А там девочка сидит на унитазе и говорит: «Посмотри, какие у меня удивительные круглые котяшки!» Посмотрел. Тут меня воспитательница хвать за ухо — и к заведующей. Та вызвала родителей, и меня высекли. Но нисколечко не стыдно.

 

Дальше в первом классе (мне тогда было шесть лет) на Новый год меня уговорили сплясать цыганочку. О цыганах и цыганочке я тогда не имел никакого представления. Но сплясал. И всем понравилось. Мне было стыдно. Лишь сейчас я понимаю, что это было здорово. А тогда на следующий год я отказался, как ни просили.

 

В четвертом классе учительница истории поступила со мной некорректно. Я уже тогда боролся за справедливость и обвинил учительницу в подлости. Были вызваны родители. Мать отвела меня в психдиспансер, и с тех пор я начал находить в еде таблетки. Я объявил войну не меньше чем человечеству. Утром я брал портфель и шел не в школу, нет. В библиотеку — читать фантастику. Лишь впоследствии, когда я начал учиться осознанно, война сама затухла. Но мои родственники остались мне врагами на всю жизнь.

 

Умудренный фантастикой, я без труда переключился на книги по философии и психологии. Свои новоявленные знания я тут же пробовал в теории и на практике. Как изложить свои мысли? Как повлиять на людей? Все это мелкими шажками начало получаться. А школа? В школе вытянули за уши.

 

В восемнадцать лет, когда я пришел учиться музыке (а за моими плечами были авторские концерты), первый мой вопрос был, смогу ли я преподавать. Через год я преподавал. Я успешно делаю это и по сей день.

 

Своей первой жены я не помню. Как ее звали — не то Инна, не то Рита, — не столь важно. Важно, что две стервы, жена и начальница, это прямой путь либо в психушку, либо на тот свет. Я выжил после полета с четвертого этажа в лестничный проем вниз головой, чтобы наверняка. В психушках тоже неплохо меня отделали. В ту пору мои основные болезни стали хроническими. Шизофрения, язвенная болезнь и неизлечимое табакокурение затормозили мою работу, но больше ничем помешать не смогли. Я писал стихи, песни, портреты, оттачивал мысль — и был счастлив.

 

В двадцатилетнем возрасте я прояснил свои отношения с официальной церковью. За несколько дней до восшествия Алексия Второго на церковный престол я посетил Загорскую лавру (ныне Сергиев Посад) и разговорился с двумя священнослужителями. Один из них мне показался наставником. Вообще, он вел себя странно для попа. Хи-хи, ха-ха. «Представляешь, у нас есть семинарист: берет все клавиши фортепиано голосом от первой до последней». — «А как вас называть — «святые отцы»?» — «Хи-хи, ха-ха. Да какие мы святые, грешные мы отцы!» Поговорив со мной ради приличия, наставник наложил епитимию на второго попа, со мной разговаривать, а сам удалился. Поп-ученик оказался на редкость стойким. Он до последнего разговаривал со мной и не сдвинулся ни на шаг, пока я не ушел.

 

В следующий раз я приехал в лавру ночью в маниакальном состоянии. Для колориту я прихватил с собой немецкую гитару — все мое достояние. Дверь в лавру была приоткрыта. Я сделал шаг к двери. Дверь зажужжала и начала медленно закрываться, но закрылась не до конца. За мной следили. Я вошел в лавру. Первые ощущения — тишина, отдаленное пение и перезвоны. В центре лавры я увидел процессию — священников и сопровождающих, среди них наставника. «Привет! — закричал я». — «Кто ты? — был ответ». — «Грешный отец! — крикнул я». Они меня обступили. Наставник-старец, два телохранителя и женщина, в черном и с четками. Старец стал мне на память читать жития святых, склонив голову вправо. А наставник нас покинул. Два телохранителя стояли поодаль, слегка покачиваясь. Долго говорил старец, затем спросил: «Путник, для чего ты к нам пришел?» — «Я отвечаю: Хочу ознакомиться с законами веры, но в наши времена трудно достать первоисточники». — «Какую тебе надо книгу — такую? — старец развел руки, — или такую? — старец сомкнул пальцы». — «Я говорю: Вы специалисты, вам виднее». — «Ты, наверное, устал с дороги, путник, и не откажешься поесть, — перевел тему старец». — «Не откажусь, — сказал я». И меня повели по лавре. Потом по темным переходам зданий и завели в ярко освещенную комнату. В этой отделанной деревом комнате стоял длинный стол у стены и две скамьи — одна у стола, а другая у противоположной стенки. Окон не было, а сбоку на стене — табличка. Внесли поднос с едой. Господи, как в столовой, только очень качественно. Понабежало монахов, и уселись на скамью у стены. Старец говорит: «Надо перед едой помолиться». Показал на табличку — читай. И начал сам читать нараспев. А у меня состояние. Мне читать в лом. Я и начал за ним повторять. Как эхо. Он запнулся. Говорит. Ну тебя, садись ешь. Я ем, а монахи вопросы задают. Потом спрашивают: «А что же ты мороженое не съел?» — «Я говорю: Как-то не вяжется лавра и мороженое, но если вы настаиваете… и съел». А потом попрощался, и меня вывели к воротам. В два часа ночи почему-то была электричка из Загорска, и почему-то только до Мытищ.

В Мытищах у меня жила прабабушка, истово верующая христианка. Она выслушала этот рассказ и говорит: «В день восшествия на церковный престол патриарха нашего Алексия Второго в трапезной ждали путника юродивого, которого надо было встретить, накормить и отпустить с богом». Им оказался я.

С отцом мать развелась, когда я был еще ребенком. Через несколько лет отец умер. Пока он был жив, он учил меня интересным штукам. Но до сих пор он мне часто снится по ночам. Снится, что он вернулся домой и мать его простила. Во сне он обучает меня разным магическим действам при свечах и зеркалах, и, видно, мне это зачем-то надо, хотя, конечно, это полный бред.

Анна Аркадьевна. Удивительный человек. С ней я познакомился, когда мне было около двадцати пяти лет. Я тогда преподавал музыку в Академии Йога. Через самоотверженную любовь Анна (дипломированный врач — психиатр и целитель по призванию) вылечила три мои хронические болезни. Научила с ними уживаться, их не замечая. Именно ей посвящены два из наивысших взлетов моей фантазии:

 

Ты помнишь, милое создание,

В доисторическом лесу

Ко мне спешила на свидание,

С зеленой веточкой в носу!

 

Вдвоем, от ужаса прижавшись,

Сидели мы на ветке клена.

Я трогал шерсть твою на талии,

Шизел от веточки зеленой.

 

Ты, вся такая серебристая,

В улыбке зубы открывая,

Как жеребенок зебры, прыгала,

Зеленой веточкой играя.

 

Все понимала ты, как водится,

Без лишних звуков и без слов.

Так, босиком, с зеленой веточкой,

Я встретил первую любовь.

 

И вот прошли тысячелетия…

Я снова жив и вновь влюблен

В ту, что пришла с букетом веточек,

Ко мне свиданкаться под клен.

 

И еще:

 

Цепь расступилась, и создалось

Невообразимое вполне.

И счастье хлынуло. О счастье!

Позволь же насладиться мне

Быть всем или ничем,

Шутя касаться тонких тем,

И не досказывать затем,

И постоянно

О том, куда и как идти,

Где потерять и что найти,

Златой лампадой мне свети,

О Анна!

 

За свою жизнь я не бросил ни одной женщины. А они меня бросали. Так что я всегда был

при любимой. А о них, бросивших, сведений не имею. Это я и выразил в поэме «Неделимая Ты».

Последняя моя любовь и жена оказалась тайной любовью моей юности. И начался самый творческий период в моей жизни. Сейчас мне сорок лет. Я избегаю славы (слава может нарушить гармонию нашего нарастающего счастья) и работаю,образно говоря, в стол.

Всей своей жизнью я выкристаллизовал три глобальных истины, которых и держусь.

 

1. Истина есть система фактов, являющаяся фактом.

 

Это мне позволяет из реального настоящего видеть прошлое и будущее. Видеть пространство и время так же ясно, как сейчас я вижу этот текст.

 

1. Адаптированный псих — это гений. Неадаптированный гений — это псих.

 

Один мой знакомый, не признанный пока еще гениальный актер, сказал мне: «Миша, пока я не ознакомился с твоими стихами, я считал тебя долбанутым». — «На что я ответил: Да, я инвалид по психике, но у меня есть любимая работа, есть любимая красавица, которая меня любит, есть умная и воспитанная дочь, мои друзья меня в беде не бросят, у меня воплощается цель в жизни, нам хватает денег, а ведь это и есть материальное благополучие, в отличие от тебя моя выпивка никому не мешает. Так кто же из нас псих?» — «И правда, — изумился он». И не только он. Мои доводы, увы, неотразимы.

 

1. Все чрезмерное чревато.

 

В свое время я отказался от чрезмерной жизни. Но для меня отнюдь не чрезмерно быть мастером. Быть по-своему магом и магистром. И действительно, голливудские фильмы — это жалкое подобие моей жизни, моей романтики, моей любви. Ведь эмоции цикличны. Хорошо — плохо. Еще лучше — еще хуже. А счастье может нарастать бесконечно. Ничто не сравнимо с плаванием в его лучах. Но надо быть осторожным. Преступишь меру, и все рухнет…

 

Теперь мне сорок лет. Девять лет как я женат. Больше двадцати лет успешно преподаю музыку. А ощущения такие же, как в пятнадцать лет, как в пять лет. Мировосприятие не изменилось. Для меня не главное то, что я пишу музыку, стихи и философствую. Для меня не главное, что то, чему меня учили по преподаванию, сейчас лишь один процент от того, чему я учу. Для меня важно, что я гармонично строю свою жизнь. Что я вижу ситуацию на много шагов вперед. А ведь не зря сказано: «Спасись сам, и спасутся вокруг тебя». Утопающий не сможет спасти утопающего. Только умелый пловец и спасет.

 

И еще

 

Жизнь это игра в шахматы с судьбой.

 

Гроссмейстер тот, кто видит на несколько ходов вперед.

 

Проигравши партию, можно начать следующую и выиграть.