Молись о том, чтобы найти себя (Н. Т. )

Есть точка, в которой встречают Бога, прикоснувшись Его бесконечной реальности. Это «обиталище» Бога, Его святилище, место, в котором моё условное существование непосредственно зависит от Его любви. Во мне самом это символическая вершина бытия, в которой мой Творец поддерживает моё существование.

Бог произносит меня как слово, в котором заключена частица Его замысла.

Слову не дано постичь голоса, которым его произнесли.

Но если я буду верен идее, которую возглашает во мне Бог, если буду верен замыслу, который я призван воплотить, Его реальность наполнит меня и повсюду во мне будет только Бог, а меня — не будет. Я потеряюсь в Боге, а значит — обрету себя. Я буду «спасён».

Как жаль, что эта прекрасная христианская метафора так истрепалась, что теперь в ней резонно видят избитый штамп. Она превратилась в вялый синоним «благочестия», расплывчатый образ, не дотягивающий даже до этики. На самом же деле никакая этика не сопоставима со «спасением», которое восходит к последним основам человеческого бытия. Идея «спасения» отражает бесконечное внимание Бога к человеку, к его сокровенной сути; любовь Бога ко всему, что от Него в человеке, Его сыне. Милостью Божией «спасается» не только человеческая природа, но, что гораздо важнее, человеческая личность, нечто уникальное, невозместимое, невыразимое, — иными словами — наше истинное «я». Это истинное, сокровенное «я» надо извлечь из хаоса и смуты, из пучины обыденного, невзрачного, банального, низменного и эфемерного; извлечь, как извлекают жемчужину с морского дна.

Мы должны быть спасены из пучины лжи и страстей, которая именуется «миром», а самое главное — из бездны недоразумений и нелепостей, в которую увлекает нас наше мирское «я». Личность нужно спасти от индивидуальности; свободного сына Божиего — от угодливого раба фантазий, страстей и условностей; творческое и таинственное «я» — от расточительного, сластолюбивого и разрушительного «эго», которому только и дело, что примерять всё новые маски.

«Погибнуть» значит остаться во власти капризов и претензий наносного эго, которое неизбежно рассеется как дым. «Спастись» значит вернуться к нетленному и вечному бытию и жить в Боге.

КТО из вас может войти в себя и обрести в себе Бога, произносящего вас как слово?

«Обрести Бога» — безмерно больше, чем просто отречься от вещей, очиститься от желаний и образов.

Если вы действительно изгоните из души все желания и помыслы, то, быть может, вы замкнётесь в самой своей сердцевине, сосредоточившись на одной воображаемой точке, в которой Бог полагает начало вашей жизни. Но Самого Бога вы не найдёте и там. Никакие человеческие ухищрения не помогут вам соприкоснуться с Ним непосредственно. Что бы вы ни делали, вы будете знать о Нём не больше, чем неподвижный камень знает о земле, если только Господь не возгласит Себя в вас, не произнесёт, в средоточии вашей души Своё имя.

ПУТЬ человека к Богу — это в некотором роде путь Бога к человеку. Мы не можем взойти на небеса в поисках Бога. Нам не дано знать, где эти «небеса» и что они такое. Бог Сам спускается с них и находит нас. Из глубин Своей бесконечной, вездесущей реальности Он обращает на нас Свой взор, под которым обновляется всё наше существо. Только тогда мы обретаем новый ум, способный постигать Бога. Мы знаем Бога ровно настолько, насколько Он знает нас, а наше созерцание — это созерцание Богом Самого Себя.

Мы становимся созерцателями лишь тогда, когда Бог открывает в нас Самого Себя.

В этот миг точка соприкосновения с Ним становится раскрытыми вратами. Мы проходим сквозь сердцевину своей ничтожности и вступаем в бесконечную реальность, в которой пробуждаемся ото сна, обретая своё истинное «я».

Верно, что Бог познаёт Себя во всём сущем. Он видит Свои творения, потому они и существуют, потому они и благи по природе. Благость каждого творения — это запёчатлённая в нём любовь Божия. Ценность каждого творения — та ценность, которую придаёт ему Господь. И каждое творение отражает в себе Бога в той мере, в какой Он видит его и любит.

Своим пониманием и любовью, Своей властью и заботой Бог присутствует в каждой вещи. Но это ещё не значит, что творения сознают Его и понимают. Знают и любят Господа только те, кому Он уделил толику знания о Себе и часть Своей любви к Себе Самому.

Чтобы знать и любить Бога таким, как Он есть, нужно вместить Его по-новому — не только в Его творческой силе, но и в Его милости, не только в Его величии, но и в малости, до которой Он низводит Себя, изливаясь в нашу пустоту, чтобы наполнить нас до Своей полноты. Через бесконечную пропасть, отделяющую Его от душ, сотворённых для любви к Нему, Бог перебрасывает мост, уделяя каждой из них от Своей неотмирной жизни. Отец, обитающий в глубинах всего сущего и во мне, посылает мне Своё Слово и Свой Дух. Принимая их, я вовлекаюсь в Его жизнь и познаю Бога в Его же любви, соединяюсь с Ним в Его Сыне.

С этой встречей я начинаю познавать и совершенствовать свою собственную сущность, потому что Сам Господь, в котором заключена её тайна, теперь живёт во мне уже не только как мой Творец, но и как моё новое, истинное «я». Vivo, iam поп ego, vivit vero in me Christus («He я живу, но живёт во мне Христос»[17]).

ПЕРВАЯ из таких встреч — крещение. Но пока мы не способны к сознательным проявлениям любви, крещение остаётся нераскрытым. Бог нисходит к нам всякий раз, когда мы совершаем свободный выбор, и жизнь превращается в череду решений, каждым из которых мы либо служим ложному «я», питающемуся иллюзорными страстями и себялюбивыми желаниями, либо повинуемся чистой и бескорыстной Божией милости.

Повинуясь Божией воле и милости, «нисходящим» ко мне в событиях моей жизни, взывающим к моему внутреннему «я» и пробуждающим во мне веру, я прорываюсь сквозь обыденное мировосприятие, сквозь себя, и предстаю перед сокровенным величием. Это величие, это Божественное присутствие может казаться мне чем-то объективным, «лежащим вне меня». Не случайно древним святым и пророкам Бог являлся воочию — то светлым сиянием, то в облике ангела или мужа, то в терновом кусте, горящем и не сгорающем, то как блистающая слава, восседающая на херувимах. Только так они могли воздать должное той величайшей реальности, с которой им дано соприкоснуться. На самом деле величие это незримо и заключено внутри нас. Это — Слово и Дух, исходящие от Отца в глубины нашего существа, чтобы всё оно наполнилось даром славы и откликнулось на него хвалой и восторгом.

Это и есть «милость Божия», являемая нам в тайных встречах, когда Господь вручает нам Себя и пробуждает в нас истинных сынов и наследников Своего Царства. Царство это — внутри нас, и о пришествии его мы всякий раз молимся, читая молитву Господню. В откровении Божией милости и величия нам доступна и тайна нашей личности, нашего истинного «я». Всякий раз, когда мы узнаём сошедшие в нас Лица Божии и говорим: «Да!», мы внутренне пробуждаемся в мгновенном озарении. Лишь в те минуты, когда мы соглашаемся «принять» в себя славу Божию без оговорок и изъятий, мы по-настоящему становимся самими собой. Мы действительно становимся самими собой, когда добровольно и радостно принимаем эти встречи, лучшие из даров, которые Бог приносит Своим детям. Всё прочее — не более чем иллюзия.

Пока я здесь, на земле, мой ум и воля не очень ясно воспринимают нисхождения Слова и Духа. Мне нелегко воспринять Божественный свет.

Хотя моя природа сама по себе и блага, всё во мне питает иллюзию, противоборствующую заключённому во мне Царству. Хотя мои естественные поступки и добры, они только естественны и каждый из них старается приковать моё внимание к тому, кто не я и кем я не могу быть, к ложному «я» во мне, персонажу, которого Бог не знает. Дело в том, что я рождён в себялюбии, эгоцентричен от рождения. Это и есть первородный грех.

Даже когда я пытаюсь угодить Богу, я невольно угождаю Его врагу, своему тщеславию. Изъян таится и в пылкой любви к совершенству, и в стремлении к добродетели, святости. Даже желание созерцать Бога может оказаться нечистым, если мы забудем, что истинное созерцание несовместимо с эгоизмом, что для него необходимо стать тем, кого Христос назвал «нищими духом» и «чистыми сердцем».

КОНЕЧНО, Бог живёт и в тех, кто Его не сознаёт. Но разве осмелюсь я утверждать, что обрёл Его и себя в Нём, если я никогда о Нём не ведал и не помышлял, никогда не стремился познать Его и найти, никогда не желал, чтобы Он вошёл в мою душу? Что проку, прочтя несколько готовых молитв, тут же отвернуться от Бога и устремить свою волю и разум к тварному, к целям, которые безмерно от Него далеки? Пусть даже душа моя оправдана; если мой разум Ему не принадлежит, то и сам я Ему не принадлежу. Если любовь моя не обращена к Нему всецело, а рассеяна по Его творению, значит, я сам низвёл бытие Божие во мне до чистой формальности, отказался от Его животворного влияния.

Господи, оправдай меня и зажги огнём мою волю. Озари мой разум, хотя бы это и значило, что чувствам моим Ты предстанешь мраком; наполни сердце Твоей беспредельной Жизнью! Да не узрят очи мои в этом мире ничего, кроме Твоей славы; руки мои да не коснутся ничего, что не служит Тебе. Да не вкусит язык мой хлеба, если он не укрепит меня для восхваления Твоей великой милости! Я буду внимать гласу Твоему, а в пении псалмов — сотворённым Тобою созвучиям. От овчего руна и льна полевого достанет мне тепла, дабы мог я жить, служа Тебе. Прочее же — отдам нищим. Даруй мне обратить всё сущее к единой цели: обрести радость, воздавая Тебе хвалу.

Более всего храни меня от греха. Храни меня от греха смертного, преисподней для души моей. Храни меня от вожделения, слепоты и отравы сердца моего. Храни меня от похотей — углей, опаляющих плоть человека. Храни меня от сребролюбия, ибо в нём — ненависть; от жадности и честолюбия, ибо они душат меня. Храни меня от суетного честолюбия и тщетного труда, которым писатель или художник губят себя ради гордыни, денег и славы, а монах падает под лавиной своего неукротимого рвения. Уврачуй во мне смрадную рану алчности и желаний, через которую истекает кровь жизни. Раздави змия зависти, отравляющего любовь и убивающего всякую радость.

Развяжи мои руки и очисть моё сердце от праздности. Освободи меня от лености, рядящейся в одежды трудолюбия, когда трудиться не надо, и от трусости, велящей мне из страха утраты делать то, чего я делать не должен.

Одари меня силой ожидать Тебя в покое и безмолвии. Даруй мне смирение, в котором я нахожу покой; избавь меня от гордыни, тягчайшего бремени. Обними моё сердце и мою душу простотой любви. Заполни мою жизнь одной мыслью о любви и одним желанием любить не ради заслуг и совершенства, не для добродетелей и святости, а ради Тебя.

Ничто, кроме Тебя одного, не утолит любовь и не станет ей наградою.

Итак, вот что такое по-настоящему «искать Бога»: отречься от иллюзий и услад, мирских забот и желаний, неугодных Богу трудов и тщеславия; очистить ум от заблуждений и быть свободным для исполнения воли Божией; хранить безмолвие в сердце и внимать голосу Бога; блюсти разум от образов тварного мира, чтобы втайне коснуться Бога своей любовью; любить всех людей, как самого себя; отринув раздоры и соперничество, пребывать в смирении и покое; отвратиться от споров и сбросить с себя тяжкий груз оценки, цензорства, осуждения; не держаться за собственные мнения; иметь волю, всегда готовую уйти в сокровенную глубину и оттуда вовлечь все мои душевные силы в безмолвное ожидание пришествия Господня, в тихую и непринуждённую сосредоточенность на моей зависимости от Него; собрать всего себя, всё, что я получил, претерпел, сделал, и, чтобы исполнить Божию волю, смиренно препоручить всё это Богу в совершенной любви, слепой вере, чистом доверии Ему.

А потом ждать в покое и пустоте, предав забвению всё сущее.

Вопит est praestolari cum silentio salutare Dei[18]