Томас Мертон. Семена созерцания

Джим Форест[1]. Предисловие к русскому изданию (А.К.)[2]

Книга, которую вы держите в руках, примечательна тем, что только её одну Томас Мертон писал в два приёма. «Семена созерцания» были опубликованы в 1949 году, а «Новые семена созерцания» — в 1962 г. Первоначальный вариант был хорош и популярен. Его охотно переиздавали и переводили на разные языки. Однако сам Мертон был им недоволен. Он считал, что текст получился холодным, и опасался, что его примут за «руководство для начинающего созерцателя». Руководств он, конечно, не писал — хотел лишь поделиться тем опытом, который обрёл на нескончаемом пути к тайне Бога.

Вторая книга почти целиком вобрала в себя первую. Мертон слегка подправил старые главы, дополнил их и написал три новые: две о созерцании (что это такое и чем оно не может быть) и одну заключительную («Вселенский танец» многие считают одним из лучших его эссе). И ещё, одно: во второй книге Мертон обращался ко всем христианам, а не только к католикам. С годами он всё больше чтил разные христианские традиции, и прежде всего — православную.

Моя дружба с Мертоном началась как раз в то время, когда он писал «Новые семена созерцания». Вернувшись со службы в американском военном флоте, я вступил в общину, содержавшую приют для бездомных под названием «Дом св. Иосифа». Приют размещался в нижнем Манхеттене — районе, где царила отчаянная нищета, многие не имели крыши над головой и просто спивались. Мы кормили бедняков несколько раз в день, одевали их, как могли, и давали ночлег, насколько позволяло место.

Сверх того мы издавали ежемесячный журнал под названием «Католический рабочий», — небольшой, но очень популярный, если судить по стотысячным тиражам. Наверное это был самый необычный из выходивших тогда католических журналов Америки. Его взгляды на общественную жизнь были созвучны взглядам ранней Церкви. Войну он считал массовым убийством, а земное гражданство — менее важным, чем гражданство в Царстве Божием. Потребительское общество он призывал к добровольной нищете. Издатели журнала активно протестовали против насилия и за это даже попадали в тюрьму.

Общину основала Дороти Дэй. Она же издавала журнал. Холодная война не пугала Дороти: она часто говорила о том; как много для неё значит Россия; которую она всегда называла «Святой матушкой Русью». Вера и служение Дороти сформировались в значительной степени под влиянием Фёдора Достоевского. В конце своей жизни она наконец-то смогла побывать в России. Главным событием её поездки стала молитва на могиле этого великого писателя.

Дороти Дэй переписывалась с Мертоном довольно долго, однако была удивлена, когда получила от него главу из «Новых семян созерцания». Называлась глава: «Корень войны — страх». Мертон просил напечатать её в «Католическом рабочем».

Мы не поверили своему счастью. Мертон был одним из самых известных авторов в тогдашней Америке. Он жил как простой монах в монастыре, расположенном в стороне от больших дорог, в деревенском штате Кентукки, но его книги читали во многих странах, причём далеко не одни только католики. Вышедшая в 1947 году автобиография Мертона «Семиярусная гора» сразу стала бестселлером. Очень уж необычной оказалась история о молодом человеке, который родился в семье художников, рано потерял обоих родителей, перепробовал все модные тогда светские идеи, то обретал веру, то снова её терял, — который, ещё будучи студентом, принял крещение и через несколько лет поступил в траппистский монастырь ради покаянных подвигов и безмолвия. «Семиярусная гора» изменила жизнь многих людей и породила такой интерес к её автору, что все его последующие книги были нарасхват в магазинах и библиотеках.

Перечитывая «Новые семена созерцания, я вижу, что глава «Корень войны — страх» всё ещё задевает меня за живое. Несколько лет я прослужил в армии, но не предполагал, что страх имеет какое-то отношение к войне. Теперь же не проходит и месяца, чтобы я не задумался о том, как много он значит в нашей жизни. Неизжитые страхи толкают к войне целые страны и влияют на каждого из нас. Повинуясь им, мы решаем, что изучать и что делать, чем пожертвовать и что оставить, с кем дружить, а кого сторониться, кого защищать, а кого бросать на произвол судьбы, — как нам вообще жить.

В 1961 году эту главу напечатали в «Католическом рабочем», и я послал её своему отцу, который был когда-то католиком и даже подумывал о священстве, а потом сделался марксистом. Тот ответил, что уважает Мертона, но в данном случае с ним не согласен. Корень войны, сказал тогда отец, — это плохая экономика. Правда, спустя несколько лет он, к моему удивлению, прислал мне письмо, сообщая, что, как ему теперь кажется, корень плохой экономики — страх.

В «Семенах созерцания» нет пустых и безадресных рассуждений. Мертон, как и всегда, просто и лаконично пишет о своем опыте, помогая читателю лучше понять, что в жизни реально, а что мнимо.

Мертон был бы счастлив, если бы узнал, что «Семена созерцания» выходят на русском языке. Он жил во времена, когда Россию и Америку разделял железный занавес, однако русская литература и религиозная традиция сильно на него повлияли. В конце 50-х он обменялся несколькими письмами с Борисом Пастернаком. Краткая переписка двух великих людей была очень важна для обоих.

Поправки, сделанные Мертоном в первом издании книги, молчаливо свидетельствуют об уважении к христианским традициям, отличным от его собственной. Последние годы своей жизни он провёл в скиту, который был задуман как место для встреч с не-католиками. В то время о подобном диалоге мало кто помышлял, потому что христиан разных конфессий разделяли барьеры, казавшиеся непреодолимыми. Впрочем, Мертона интересовал не только христианский мир, но и иудеи, буддисты, индуисты, мусульмане. Незадолго до своей кончины, будучи на монашеской конференции в Азии, он общался с людьми, представлявшими разные школы буддизма и индуизма.

Мертон питал особую симпатию к православному богословию. Он очень внимательно читал книги о. Александра Шмемана, Павла Евдокимова, Оливье Клемана и глубоко чтил православную Церковь (редчайшее явление среди католиков того времени!). В его духовной жизни важную роль сыграли Иисусова молитва и писания св. Феофана Затворника. В семнадцать лет, обходя древние храмы Рима, Мертон открыл для себя икону. В 1968 году (это был последний год его жизни) в скитской часовне стояло семь икон ручного письма. Одну из них он взял с собой в поездку, во время которой погиб.

14 мая 2004 г.

Alkmaar, The Netherlands

Предисловие автора ко второму изданию (А.К.)

Перед вами не просто старая книга[3] в очередной редакции, а во многих отношениях — совершенно новая книга. Она целиком вобрала в себя прежние «Семена созерцания», если не считать нескольких выброшенных оттуда фраз. Первоначальный текст был немного отредактирован и существенно дополнен. В нём появились новые главы, а почти каждая из старых стала заметно длиннее. Автор, однако, совсем не хотел превращать маленькую книгу в большую. Он стремился лишь развить сказанное им прежде, имея на то достаточно веские основания.

В первой редакции книга появилась двенадцать с лишним лет назад, когда автор ничего не знал о трудностях и нуждах окружавших его людей. Он писал, находясь в своего рода изоляции, — один на один с собственным опытом созерцательной жизни. (Возможно, подобные тексты только так и пишутся.) Вторая редакция тоже была плодом одиночества, но уже вобравшего в себя одиночество и внутренние борения его собратьев по монастырю, равно как и тех, кто остался за его стенами и даже — за стенами Церкви...

Глядя в новом свете на прежний текст, автор во многом усомнился, и не в последнюю очередь — в самом слове «созерцание», в известном смысле очень коварном[4]. В одних оно вселяет большие и, как правило, призрачные надежды, завораживает, как магическое заклинание; других воодушевляет, что ничем не лучше.

Но главный изъян этого слова в том, что оно наводит на мысль о каком-то объективном качестве, вожделенном духовном товаре, снадобье, избавляющем от тягот и страданий. Как будто созерцание — это одна из вершин, которую нужно покорить за время земной жизни.

Читая книгу в её первой редакции, многие почему-то думали, что она научит их тому, как стать созерцателями. Но подобным вещам не учат, и автор это хорошо понимал. Не пишут же книг под названием «Как стать ангелом?»

И всё-таки, откажись автор от слова «созерцание», ему пришлось бы переписать всё заново, а он этого не хотел. Он не тронул основных понятий, но там, где это необходимо, пояснил, что имеет в виду. Кроме того он добавил две главы общего свойства, которые читателю предстоит теперь осилить.

Вопреки всем ожиданиям, старую книгу прочли многие. Неважно, сколько людей прочтёт новую, — лишь бы она дошла до тех, кому она действительно нужна. Книга, в сущности, не для всех. Она не для всех верующих и не для одних только католиков, хотя, скажем прямо, о сложных вещах автор говорит языком католического богословия.

Многие верующие сочтут эту книгу пустой, потому что их духовность какого-то иного свойства. Надеюсь, они снисходительно отложат её в сторону. Зато кому-то из тех, кто формально не принадлежит ни к одной из христианских конфессий, она, быть может, придётся по душе. Буду рад, если это случится, потому что я перед этими людьми в большем долгу, чем перед кем бы то ни было.

ОТ АВТОРА (А.К.)

Подобные книги пишутся в монастыре как бы сами собой. В этом, наверное, одна из причин того, почему их сравнительно мало. Люди слишком подавлены страстями и физическим насилием, чтобы думать о внутренней жизни и её смысле. Но поскольку внутренняя жизнь и созерцание нужны нам больше всего на свете (я говорю только о созерцании, рождающемся из любви к Богу), то и книги, подобные этой, должны бы сегодня стать желанной пищей для всех, а не для одних только монахов. Потому-то, думаю, этот томик довольно разрозненных, часто обрывочных мыслей о внутренней жизни не нуждается в какой-то особой защите или оправдании, даже если все уже порядком отвыкли от чего-то похожего.

В христианской традиции подобных книг было немало. Вспомним, к примеру, «Мысли» Паскаля, «Предостережения и советы» св. Иоанна Креста, «Медитации» Гвиго Картузианца[5] или «Подражание Христу» Фомы Кемпийского. Перечисляя эти имена, автор не ставит себя в один ряд с великими (на это он никогда бы не решился). Он лишь напоминает, что его скромные заметки — не такая уж новость.

Попавшие в эту книгу мысли приходят в голову любому монаху-цистерцианцу[6]. Рождались они порой в самый неподходящий момент, а ложились на бумагу, когда предоставлялся случай, часто беспорядочно и непоследовательно. Автор не рассчитывал охватить все стороны духовной жизни и опирался на то, что всем хорошо известно, — на евангельское учение, бенедиктинский устав, аскетическую традицию. Местами книга перекликается с писаниями цистерцианцев XII века, в особенности Бернарда Клервоского, больше других повлиявшего на духовность созерцательного ордена, к которому принадлежит и сам автор. Тот же, кто знаком с текстами св. Иоанна Креста, поймёт, что сказанное автором о созерцательной молитве созвучно опыту испанских кармелитов. Иными словами, эта книга не революционна и не оригинальна. Автор искренне надеется на то, что в ней нет ничего доселе неслыханного в христианской традиции.

Собственно, такую книгу мог бы написать любой монах. Любой созерцатель, какого бы он ни был душевного склада, думает о похожих вещах. Единственная её цель — рассказать о полноте благодатной христианской жизни, которая важна всем, а не одним только монахам.

В художественном отношении книга тоже ни на что не претендует. Кто-то другой написал бы, наверное, лучше. Впрочем, кто написал, тот написал, и не так важно, кто это сделал, — ведь если подобные книги и достигают цели, то человек над этим не властен. Попробуйте читать её, возводя ум к Богу, потому что она написана в Его присутствии. Если вам это удастся, она увлечёт вас и вы, быть может, получите пользу — уже не стараниями автора, а по милости Божией. Если же нет, то вы по крайней мере узнаете что-нибудь для себя новое.

СЕМЕНА СОЗЕРЦАНИЯ

TU QUI SEDES IN

TENEBRIS

SPE TUA GAUDE:

ORTA STELLA MATUTINA,

SOL NON TARDABIT.

Пребывающий во тьме,

возликуй в надежде:

Заря забрезжила,

Взойдет и солнце.

1. ЧТО ТАКОЕ СОЗЕРЦАНИЕ? (Р.-Х)

Созерцание — это высшее выражение умственной и духовной жизни человека. Это сама духовная жизнь — трезвенная, деятельная, вполне сознающая саму себя. Это духовное изумление; непроизвольный трепет перед Божественной основой жизни и бытия; благодарность за жизнь, сознание, душу. Это ясное понимание того, что и жизнь, и душа происходят из невидимого, неотмирного, неиссякаемого Источника. Созерцание — это прежде всего осознание реальности этого Источника. Оно знает Источник сокровенно, необъяснимо, но с достоверностью, превышающей разум и простую веру. В сущности, созерцание — это духовное зрение, к которому разум и вера стремятся, ощущая свою неполноту. Но созерцание — не просто зрение. Оно видит, «не видя», и знает, «не зная». Это особая глубина веры и знания, невыразимая в образах, словах и понятиях. Слова и символы намекают на неё, но сами по себе ничего не значат. В созерцании знают, «не зная», или, лучше сказать, — знают по ту сторону Знания и незнания.

Созерцание чем-то схоже с поэзией, музыкой, искусством, хотя и превосходит всё это, равно как и философию, и умозрительное богословие. Оно венчает, возносит, завершает любой опыт, попутно как бы отменяя и отрицая его. Созерцание выше знания и интуиции, выше систем и доказательств, выше рассуждений и диалога, выше нас самих. Чтобы войти в его пределы, надо в каком-то смысле умереть, или лучше — приобщиться к высшей жизни. Это будет смерть ради жизни, превосходящей всё, что мы знаем и ценим как жизнь, мысль, опыт, радость, бытие.

Говорят, будто созерцание отменяет и делает ненужным всю прочую интуицию и опыт — в искусстве, философии, богословии, богослужении, в обыденных проявлениях любви и веры. Созерцание должно быть совместимо со всем этим, да оно и в самом деле таково, потому что в высшей степени завершает всё это. Иначе и быть не может: ведь когда начинается созерцание, всякий иной опыт мгновенно отступает, «умирает», чтобы родиться вновь — уже для высшей жизни.

Другими словами, созерцание стремится познать неотмирного, невыразимого Бога, ощутить Его близость. Оно знает Бога, словно касаясь Его, — вернее, словно Он Сам невидимо коснулся созерцания... Да, нас касается Тот, у Кого нет рук, Кто есть чистое Существование и источник всего сущего! Значит, созерцание — это нежданный дар ведения, осознание Сущего во всём сущем. Это живое ощущение того, что наше ограниченное бытие укоренено в Бытии бесконечном, а наша преходящая жизнь получена нами от Бога как свободный дар любви. Используя образ «прикосновения», мы говорим об этой экзистенциальной связи.

Созерцание — это и ответ на зов. Не имеющий голоса, но Говорящий во всём сущем говорит в глубине нас самих, поскольку мы — Его слово и должны ответить Ему, отозваться, как эхо, в каком-то смысле вместить и выразить Его. Созерцание — именно такое эхо, ответное движение сокровенных глубин нашего духа, где наша жизнь теряет голос, вторя величию и милости Сокрытого и Живого. Через нас Бог отвечает Самому Себе, и Его ответ — божественная жизнь, творчество, обновляющее весь мир. Мы становимся Его эхом, Его ответом. Творя нас, Бог как бы задал вопрос. Пробудив нас к созерцанию — ответил на него. Значит, сами мы — и вопрос, и ответ.

У СОЗЕРЦАТЕЛЬНОЙ жизни два уровня. Первый — это осознание вопроса, а второй — осознание ответа. Они далеко отстоят друг от друга, но сходятся в одной точке. Вопрос — это уже ответ, а сами мы — и то и другое. Пока мы в пути, мы этого не видим; дойдя же до цели, мы сознаём, что ответ со-природен вопросу, а не инороден ему, что всё собрано в одном достоверном опыте: «Аз Есмь».

Созерцание, о котором я говорю, — не философия. Это не статичное знание метафизических сущностей, понятых как нечто духовное, вечное и неизменное. Это не постижение отвлечённых идей, а религиозное восприятие Бога через жизнь в Нём, или, как сказано в Новом Завете, через «сыновство». «Все, водимые Духом Божиим, суть Сыны Божии... Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии» (Рим. 8:14-16). «Тем же, которые приняли Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин. 1:2). Итак, созерцание, о котором я говорю, это духовный и неотмирный дар, который не получают самостоятельно, усилием ума или саморазвитием. Это не плод самовнушения, сосредоточенности на своём внутреннем мире. Это вообще не плод наших усилий, а дар Бога, который по Своей милости тайно и сокровенно творит нас, просвещая ум и сердце, пробуждая нас к осознанию, что мы — слово, проречённое в Его Едином Слове, и что Его творческий Дух (Creator Spiritus) обитает в нас и мы — в Нём; что мы живём во Христе и Он в нас; что наша природная жизнь завершена, вознесена, преображена Святым Духом во Христе. Созерцание — это понимание, осознание, в каком-то смысле опыт; это то, во что так или иначе верит каждый христианин и о чём апостол говорил: «уже не я живу, но живёт во мне Христос» (Гал. 2:20).

Созерцание, как мы видим, выше формальных истин о Боге, выше сердечных размышлений о предметах веры. Это пробуждение, озарение, интуитивное постижение, в котором любовь достоверно познаёт творческое и действенное вмешательство Бога в нашу повседневную жизнь. Созерцание не мыслит о Боге, не заключает Его в идею и не держит Его там, как узника, к которому всегда можно вернуться. Напротив, Бог Сам отводит созерцание в Своё Царство, в Свою тайну и свободу. Созерцание — это чистое и целомудренное знание, где мало идей и ещё меньше умозаключений; это знание, которое в своей нищете и чистоте следует за Словом, за Христом, «куда бы Он ни пошёл»[7].