Тридцать лет назад - как незаметно ускользает жизнь! они кажутся мнедаже не тридцатью днями, а тридцатью часами, когда, оглядываясь, я обозреваюих все целиком, однако тридцатью веками, когда начинаю перебирать горы своихмучений и оценивать все по отдельности, - я писал к почтенному иблагородному старцу Раймунду Суперану, по праву носившему звание правоведа,которое, как можешь видеть, многие захватили неправдой: видом и делами онявлял образ мудрого человека, который всегда шел до последнего в упрямойнезависимости и за правду и справедливость даже против римскогопервосвященника стоял мужественно и непоколебимо, так что, хотя люди далеконе равные ему возвысились, он один к своей вящей славе никуда не поднимался,но неизменно похвальным образом со свойственным ему неподдельным величиемзанимал свое место. Этому-то старцу, который полюбил, стал пестовать ивсемерно делом, советом, шпорами слова поощрял мою молодость и небольшой мойталант, я в одном из своих повседневных писем, по времени написания стоящемв первом ряду этого собрания далеко впереди сегодняшнего, со всейискренностью писал, что уже тогда понял неуловимую быстролетность едваначавшейся жизни. Теперь мне с удивлением приходится признать, что я писалтогда правду. Если в те мои годы все было так, то чего ты хочешь теперь, когда всемои предчувствия сбылись? У меня в глазах стояло тогда цветение молодости,"юности блеск пурпурный", как говорит Марон, но я читал у Флакка: Как, нежданно смущен, гордость забыв, вдруг оперишься ты И, что ныне вдоль плеч вьются, к ногам кудри падут копной, А лицо, что теперь чище, нежней розы пунической, Изменясь, Лигурин, сделается грубым, щетинистым, - Тяжко будешь вздыхать, в зеркале сам видя себя другим. Читал у другого сатирика: ведь спешит миновать в стремительном беге Жизни цвет - ее, печальной и жалкой, частица Краткая; пьем пока, венцов, благовоний, красавиц Ищем, вползает к нам змеей незаметная старость. Это и подобное я читал не как обычно в таком возрасте, дивясь толькограмматике и искусности слова, а замечал что-то другое в таинственнойглубине, на что не только соученики, но и учитель не обращал внимания, хотябыл сведущ в началах наук. Я слышал Вергилия, восклицающего божественными устами: Первый и лучший день быстролетен в жизни несчастных Смертных; на смену идет болезнь, и печальная старость, И страданья, и злой коса бессердечная смерти; и в другом месте: невозвратное кратко время Жизни у всех людей, и еще: Но пролетает меж тем, скользит невозвратное время, - и мне казалось, что достаточно выразить этот полет времени, этуневозвратимую трату можно только беспрестанным повторением. Я слышал Овидия,и чем сладострастней была его муза, тем суровей и глубже звучали для меняего признания, тем непреложней было его свидетельство об истине; а говорилон, что Век неприметно бежит, обманчивый и быстролетный; Нет ничего годов стремительней, - а в другом месте: Время скользит из-под рук, годы молча летят, мы стареем, И нет узды, чтоб сдержать скачку мелькающих дней. И тот же Флакк говорил мне: годы безжалостно Бегут..., имея в виду юный возраст; и еще раз, уже о всяком возрасте: Увы, о Постум, Постум! Летучие Катятся годы; даже любовь к богам Не остановит морщин, гнетущей Старости и непокорной смерти; и опять: Жизни коротенький срок о дальнем мечтать нам запрещает, - и снова: но недалеким днем Ты мечту очерти. Время, пока мы речь ведем, умчит Прочь коварно, - и еще: уходят прочь Краса и юность легкая; седина И шаловливую влюбленность Гонит, и сон безмятежный ночью; а чтобы мне как-нибудь не вздумалось ожидать возвращения того, что однаждыутекло, он говорил: Ни пурпурная ткань косская, ни камней Блеск тебе не вернут времени, что навек Кончилось и в анналы Внесено быстролетным днем. Что-то слишком много Горация. Слышал я Сенеку: "Наши тела ускользают от нас,как речной поток; все, что ты видишь, течет вместе с временем; ничто извидимого не пребудет. Я сам изменился, пока говорю, как все изменяется".Слышал Цицерона: "Улетают года", и опять: "Кто настолько глуп, чтобы, будьон даже в первой молодости, доподлинно знать, что сможет дожить до вечера?"И немного ниже: "Ясно, что предстоит умереть; не ясно только, в этот лисамый день"; и снова, в другом месте: "Может ли хоть кому-то быть известно,в каком состоянии окажется наше тело не то что через год, но просто квечеру?" Других пропускаю. Трудно гоняться за всеми и всем по отдельности, искорее мальчишеское, чем старческое это занятие - срывать цветочки; правда,ты сам ведь часто и без труда собирал их и у меня, и - вместе со мной - налугах самих этих писателей. Но каким огнем и сколько лет еще до столь жеблизкого знакомства с другим родом авторов я горел в ранней молодости причтении таких мест, о том расскажут оставшиеся у меня с тех времен книги спометами моей рукой большей частью рядом с подобными суждениями, из которыхя тотчас выводил и не по летам спешил осмыслить свое настоящее и будущееположение. Отмечал я, точно помню, не словесные блестки, а сами вещи -тесноту нашей жалкой жизни, ее краткость, бег, спешку, ускользание, скачку,полет, тайные ловушки; невосполнимость времени, опадание и увядание цветажизни, угасание красоты румянца, неудержимое бегство невозвратимой молодостии тихое подползание коварной старости, наконец морщины, болезни, мучения,страдание и безжалостную, неумолимую жестокость неустанной смерти. Чт_о_ товарищам по школе и сверстникам показалось бы каким-то сном, мнеуже тогда - свидетель всевидящий Бог - виделось истинным и чуть ли не уженаступившим. И верно ли была тогда у меня какая-то миловидность лица или язаблуждался по молодости - ведь почти каждый подросток кажется себекрасавцем, как бы ни был безобразен, - но мне всегда казалось, что ко мне,не к кому другому обращены слова эклоги: Отрок прекрасный, не слишком ты цвету лица доверяйся. Говорю чистую правду, и Тот, кого я призвал в свидетели, знает все ещелучше. Тем более дивлюсь, перебирая все в уме, как это среди таких забот япозволил себя увлечь заблуждениями юношеской любви. Словно дымом затмиловзор, и пылкости возраста угасила тот ранний свет души. Но хорошо, что хотитеперь я начинаю что-то видеть; конечно, всех счастливей человек, которогоникакое блуждание не собьет с пути, да полное счастье такая редкая вещь, чтодостаточно счастлив и тот, кому сквозь непроглядный мрак заблуждений блеснетнаконец небесный свет. Так что бы ты думал? Вот все, что я тогда понимал, теперь наступило;жизнь ускользает от меня на глазах так стремительно, что я едва успеваюобнять ее бег умом: хоть быстроте ума ни с чем не сравнить, жизнь все равноуходит быстрее. Слышу, как каждый день, час и миг подталкивают меня кпоследнему концу; ежедневно иду к смерти, мало того, ежедневно умираю, - чтоначинал понимать уже и тогда, когда, казалось, рос, - и мне едва ли неприходится уже говорить о себе в прошедшем времени: что должно былопроизойти, большем частью произошло, а оставшееся ничтожно мало, да и оно,надо думать, уже происходит теперь, пока я с тобой говорю. Мое давнишнеемнение: обманщики или обманутые люди, говорящие о каком-то "установившемсявозрасте"! О вы, любители обещать, обещающие жалкому телу так много! Необещайте одного - остановки неостановимого. Лечите преданно, заботливо,предусмотрительно, дарите то, что есть у вас самих, изгоняйте болезни,которые тотчас вернутся, избавляйте стариков от того, от чего может избавитьтолько смерть, противьтесь этой смерти перед ее скорым и неизбежным приходдом, придерживайте за удила цветущий возраст, который закусит ваши удила иуйдет у вас из-под рук, - не вздумайте только, будто возраст когда-то можетостановиться и установиться. Если ж_и_з_н_ь коротка, о чем прежде всегонапоминает ваше ремесло, то как ч_а_с_т_я_м жизни оказаться длинными? - аведь они были бы длинными, если бы хоть одна могла "установиться"! Летит иуносится всякий возраст, ни один не установится, любой несется одинаковымискачками, только не одинаково оценивается - движение восходящих и нисходящихзаметнее. Что я издавна понимал, то теперь знаю и вижу; увидите и вы, если незажмурите глаза. Кто не увидит, как бежит жизнь, особенно перевалив засередину? Я-то видел это, помнится, еще раньше, чем довелось по-настоящемувглядеться. Позади еще мало что накопилось, оставалось чуть больше, какпоказало потом дело; но все было шатко и подвержено бесчисленнымпревратностям, в гуще которых, теряя усталых и сходящих с дороги спутников,часто озираясь в одиночестве, я не без слез добрел до сегодняшнего часа.Между мной и одногодками, даже между мной и нашими стариками была таразница, что одно и то же им казалось надежным и необъятным, а мне, как ибыло на деле, скудным и ненадежным; так возникали частые споры и юношескиеперепалки, где перевешивал авторитет стариков, а меня чуть ли не подозревалив безумии. Я ведь даже не умел выразить то, что лежало на душе, а и умел бы,молодость лет, странность суждений давали моим словам не очень много веры;побежденный в речах, я укрывался в крепости молчания, хотя и из моихмолчаливых действий тем и другим было ясно, что у меня на уме. Они, не только юноши, но старики, все лелеяли дальние планы, брали насебя тяготы супружества, труды воинской службы, опасности мореплавания,заботы жадного ученичества; у меня - снова призываю в свидетели Христа, -уже с тех пор как не бывало прочных надежд, потому что уже тогда судьбаначала обманывать мои мечты, стоило им возникнуть, и всякая малая удача (ита велика, если ее посылает Бог) случалась нежданно; а стоило мне чего-тождать чуть нетерпеливей, того как раз не случалось, наверное, чтобы отучитьменя надеяться, - и я действительно отучился настолько, что, возрастай деньото дня дары фортуны, я и принимал бы их с благодарностью, и ожидал бы ихоттого все равно не больше, чем если бы вовсе никогда ничего не получал. Ипосейчас у меня продолжается с друзьями тот же спор, и они все развертываютперед обреченным на смерть надежды, от которых я, как сказал, отвернулся,еще только начиная жить. Эта то ли тщедушность, то ли добротность натуры охранила меня преждевсего от супружества, подарив свободу и независимость, а потом от другихстремнин жизни, в которые меня толкала родительская любовь и советы друзей.Впрочем, чтобы не отказывать сразу во всем родителям, много ждавшим от меня,ничего не ждавшего, я единственно согласился усесться за гражданское право,от которого все, кроме меня одного, ожидали больших выгод. Я чувствовал,чего могу и чего хочу достичь в этой науке, и неверия в свой талант у меняне было; но мне невыносимо было пустить талант на приобретение достатка.Поэтому, едва оказавшись предоставлен самому себе, я с облегчением сбросил сплеч ненавистное бремя и по своему обычаю без томительной заботы, безнадежды постановил себе идти взятым путем; много я потом достиг сверхожидания, много перенес. Чтобы невежды как-нибудь не упрекнули меня за этислова в грехе отчаяния, поясню, что говорю только о так называемых дарахфортуны; в отношении прочих как грешник надеюсь на многое. Сладостно мне было перебрать все это в памяти с человеком, знающим меняс ранних лет. И, видно, не так далеко я отклонялся от истины, раз уже тогдаоткрывшаяся мне краткость жизни настроила меня на тот самый образ мысли, вкотором теперь, немного пожив, я, если не ошибаюсь, укрепился. Междутеперешней и той порой только и есть разницы, что тогда я, как уже говорил,верил мудрым людям, а теперь и им, и себе, и опыту; тогда предвидел, покаеще колеблясь неутвердившимся духом, а теперь, глядя и вперед, и назад, вижуто, о чем читал, испытываю то, о чем подозревал: вижу, что так стремительнолечу к концу, что и сказать нельзя, и помыслить трудно. Не нужны уж мнездесь ни поэты, ни философы; сам я себе свидетель, сам подручный авторитет.Быстро меняюсь лицом, еще быстрее состоянием души, изменились нравы,изменились заботы, изменились занятия; все во мне уже другое, чем не то чтокогда я писал то письмо Суперану, но когда начал писать это. И сейчас яухожу и по мере движения пера движусь, только намного быстрее: перо следуетленивой диктовке ума, а я, следуя закону природы, спешу, бегу, несусь кпределу и уже различаю глазами мету. Что нравилось, разонравилось, что ненравилось, понравилось. Я сам себе нравился, любил себя; а теперь чтосказать? Возненавидел. Нет, лгу никто никогда свою плоть не ненавидел. Скажутак: не люблю себя, - да и то, насколько верно это, не знаю. Смело сказал бывот как: не люблю свой грех и не люблю свои нравы, кроме измененных клучшему и исправленных. Да что ж я колеблюсь? Ненавижу и грех, и злые нравы,и себя самого такого; знаю ведь от Августина, что никому не стать, каким онхочет быть, если не ненавидеть себя, каков есть. Вот, дошел до этого места письма, раздумывал, что еще сказать или чегоне говорить, и по привычке постукивал меж тем перевернутым пером понеисписанной бумаге. Само это действие дало материю для размышления: в тактударам ускользает время, и я заодно с ним ускользаю, проваливаюсь, гасну и впрямом смысле слова умираю. Мы непрестанно умираем, я - пока это пишу, ты -пока будешь читать, другие - пока будут слушать или пока будут не слушать; ятоже буду умирать, пока ты будешь это читать, ты умираешь, пока я это пишу,мы оба умираем, все умираем, всегда умираем, никогда не живем, поканаходимся здесь, кроме как если прокладываем себе добрыми делами путь кнастоящей жизни, где, наоборот, никто не умирает, живут все и живут всегда,где однажды понравившееся нравится вечно, и его несказанной и неисчерпаемойсладости ни меры не вообразить, ни изменения не; ощутить, ни конца неприходится бояться. Перепишу одно место из естественной истории, которое часто вспоминаю иупоминаю: "Есть на севере река Гипанис, справа от Танаиса текущая вЕвксинский Понт; там, пишет Аристотель, рождаются некие зверьки, живущиетолько день". И чем, скажи на милость, наша жизнь длиннее? Они ведь тоже,как мы, живут и больше, и меньше по своим срокам: одни умирают утром, тоесть молодыми, другие к полудню, то есть в вредней возрасте, третьи насклоне дня, - эти пожилые, - четвертые при солнечном закате, эти уже вдряхлой старости, особенно если жили в день летнего солнцестояния. "Сравнинаш самый долгий век с вечностью, - говорит Цицерон, - и мы окажемся почтитакими же недолговечными, как эти зверьки". Так оно и есть, клянусьГеркулесом, и не знаю, можно ли сказать лучше, раздумывая о краткости жизни.Подразделим ее как нам угодно, умножим счет годов, придумаем имена длякаждого возраста - вся человеческая жизнь лишь день, да не летний, а зимний,где один умирает утром, другой в полдень, третий под вечер, четвертый позднок ночи, этот юным и цветущим, тот возмужалым, а тот иссохшим и увядшим, "каксон, - говорит псалмопевец, - как трава, которая утром вырастает, днемцветет и зеленеет, вечером подсекается, вянет и засыхает". Многие умираютстариками, а если верить мудрым людям, всякий умирающий - старик, потому чтодля каждого конец жизни - его старость; но мало кто умирает созревшим, никто- много пожившим, кроме разве тех, кто убедился, что нет никакой разницымежду кратчайшим и самым долгим, однако тоже конечным, временем. Во всем этом деле к моим прежним мнениям ничего не прибавилось, кромеразве того, что, как я уже сказал, в чем я раньше верил знающим людям, в томверю себе, и о чем догадывался, то знаю; мудрецов ведь тоже жизнь, открытыеглаза и наблюдательность научили тому, о чем они стали кричать следующим заними, словно предупреждая остерегаться при переходе через ненадежный мост.То свое письмо я теперь перечитываю с неизменным удивлением и иногда говорюсам себе: "Какое-то благородное семя все же таилось в этой душе; если бы тывовремя начал его старательней взращивать!" И я написал все это тебе, предусмотрительнейшему из людей, не чтобысообщить тебе что-то новое, - не будь тебе самому все известно, едва ли тыповерил бы моим предостережениям, - а чтобы встряхнуть твою и свою память,затянутую паутиной, оплетенную всевозможным хламом, и - как, уверен, ты просебя и делал и делаешь - вместе с тобой настроиться на пренебрежение ккраткой жизни и терпение перед неизбежной судьбой, укрепиться душой и свеликолепным презрением, как мы, слава Богу, не раз уже и поступали,встретить все суетное, что еще может предложить фортуна нам, людям, запертымв этой тесноте и рвущимся к вершинам. - Всего доброго. [Ок. 1360]
ПРИМЕЧАНИЯ
С. 220. Милому Сократу... - Сократ - Людовик де Бееринген (Лодевик ванКемпен, ок. 1304-1361), ближайший друг Петрарки, теоретик музыки и музыкант.Более подробные примечания см. в кн.: Петрарка Ф. Эстетические фрагменты.М.: Искусство, 1982, с. 312-357. С. 225. Сенека смеялся над Цицероном. - В "Письмах к Луцилию" (118,1-2) Сенека говорит, что не будет подражать Цицерону, для заполнения своихписем пересказывавшему политические и житейские сплетни. С. 227....спасенье одно побежденным - не ждать спасенья. - Вергилий."Энеида", II, 354. С. 228. Тело, не дух сокрушат руины. - Гораций, "Оды", III, 3, 7-8. С. 232....самый высокий в мире. - Кельнский собор; в 1322 году былидостроены и освящены его хоры....тремя скачками... - по преданию, сначала мать Константина св. Еленавывезла мощи царей магов с востока в Константинополь, потом епископ св.Евсторгий перевез их в Милан, и, наконец, Фридрих Барбаросса, разрушившийМилан, подарил их в 1164 году Кельнскому архиепископу РейнальдуДассельскому....тела царей магов... - Петрарка говорит о "гробнице царей магов",шедевре рейнских золотых дел мастеров конца XII века. С. 242. Счастлив, кому удалось... - Вергилии. "Георгики", II, 490-492. С. 256. Николай Лаврентий - Кола ди Риенцо, или Николай Лаврентий(1313-1354), сын хозяина постоялого двора и прачки, получил юридическое иклассическое образование; представляя "римский народ" в Авиньоне, своимивыступлениями против междоусобиц аристократов, заботой о Риме, который онвидел в свете вергилианского эпоса и хилиастических пророчеств ИоахимаФлорского, настойчивыми, просьбами к папе возвратиться в вечный город онзавоевал популярность римского населения. Петрарка стал приверженцем иглашатаем "освободителя Рима", "третьего Брута". Его письма к Риенцо, невключенные в "Книгу о делах повседневных", отчасти сохранились в собраниях"Разные письма" (42; 48) и "Письма без адресата" (2; 3); римским событиям1347 года посвящена V эклога. На Пятидесятницу (20 мая) этого года "повнушению Святого Духа" Риенцо захватил власть в Риме, разделив ее сперва спапским легатом Раймондо ди Орвьето. Летом "светлый рыцарь Святого Духа,Николай Строгий и Милостивый, освободитель Города, ревнитель за Италию,печальник о Вселенной и августейший трибун", как его назвали собравшиеся вРиме делегаты двадцати пяти гвельфских коммун, объявил свободу и римскоегражданство всем итальянцам и главенство Рима в мире. В августе, когдаРиенцо сместил Раймондо ди Орвьето и стал править единолично, Авиньонразорвал с ним отношения. 20 ноября, выехав из Авиньона с документами отпапы к правителю Вероны Мастино делла Скала, Петрарка на деле направился, повсей видимости, в Рим. Он был остановлен на полпути вестями о том, чтоРиенцо начал полагаться на толпу, тяготеет к тирании и с его попустительствакак раз 20 ноября у ворот Сан Лоренцо в Риме были перебиты почти всеродственники кардинала Джованни Колонна - просвещенная и влиятельная семья,на которую, думал Петрарка, Риенцо следовало бы как раз опереться. "Тылюбишь не народ, как раньше, - написал ему 29 ноября Петрарка из Генуи, - ахудшую часть народа, ее обхаживаешь, ей потакаешь, ею хвалишься... из вождядобрых ты стал сателлитом дурных... Где теперь твой спасительный гений, гдесоветник в добрых делах - Дух, с которым ты полагал, что ведешь постоянныебеседы?.. Большую ты мне задал работу: к тебе рвался я душой, теперьповорачиваю назад; изменившимся тебя видеть не хочу. И ты, Рим, надолгопрощай: когда все так, подамся лучше к индусам или гарамантам... Если недумаешь о своей славе, позаботься хоть о моей; знаешь ведь, какая надо мнойнависает гроза, какая толпа гонителей соберется по мою голову, если тыпокатишься ко злу. Пока есть время, как говорит юноша у Теренция, еще и ещераз подумай; молю тебя, с крайним вниманием осмотрись, пойми, что делаешь,сам себя тщательно разбери, проверь, не обманываясь относительно того, ктоты, кем был, откуда, куда пришел, насколько далеко дозволено заходить безнарушения свободы, какую роль ты на себя взял, какое имя принял, на что далнадеяться, что обещал, - увидишь, что ты не господин республики, а слуга"(Повседн. - VII, 7). Решение Петрарки повернуть с полдороги стоило ему трехбессонных ночей (см. Повседн. VII, 5), зато он не ошибся ни в своейпереоценке Риенцо (15 декабря, низложенный папским легатом, тот отрекся,скрывался по дальним монастырям, в 1350 году сдался императору Карлу, изпражской тюрьмы называл последнего "восстановителем века Святого Духа", авозвращенный папой в Рим как сенатор в 1354 году бесславно погиб там воктябре того же года), ни в предчувствии ожидающих его самого бед. Жить подАвиньоном свободным поэтом у истока Сорги ему уже невозможно: он долженстать епископом или секретарем папы; новый патрон кардинал Элиа Талейрантребует от него "перемены стиля"; кардинал Этьен Обер подозревает его внекромантии. Летом 1352 года в Авиньоне пленником для расследованияпоявляется Кола ди Риенцо и первым делом спрашивает, в городе ли Петрарка;Риенцо избегает обвинения в еретичестве, грозившего ему смертью, но егохилиастические мечты списывают на счет его поэтической натуры, и ясно, чтовся эта история задевает Петрарку больше, чем он готов признать. Он пишет вРим с просьбой ходатайствовать за Риенцо; 8 ноября 1352 года, когда Риенцоеще под следствием, он удаляется в Воклюз и уже 16 ноября отправляется всемдомом в Италию, но вынужден вернуться из-за опасностей пути. 6 декабряумирает Клемент VI, 18 декабря коллегия кардиналов избирает папой ИннокентияVI (Этьена Обера) - из тех, кто "не овца, а волк, не рыбак, а пират, непастух, а вор" (Письма без адр. 12 "Увы народу твоему, Иисусе Христе" отконца декабря 1352 года или начала января 1353 года). 4 января 1353 годаумирает воклюзский управлялющий Петрарки и хранитель его библиотеки верныйРеймон Моне, но, с другой стороны, это несчастье дает Петрарке основание неявиться в Авиньон к новому папе по вызову, последовавшему 1 января черездвух покровителей, Элиа Талейрана и Ги де Булонь (второй станет позднееврагом Петрарки). На повторные приглашения к папе он отвечает неизменнымотказом. Напрасно верить ему, что у себя в Воклюзе он по-прежнему спокоен:вся весна 1353 года посвящена яростным "Инвективам против врача"; забезвестным медиком стоят авиньонские врачеватели душ. В мае 1353 годаПетрарка покидает лучший в мире уголок, свой "заальпийский Геликон". В 1360году он еще мечтает о возвращении туда (Повседн. XXII, 5), но даже ненадолгопосетить те места для него уже невозможно. Лодевика ван Кемпена в Авиньонепреследуют за одну дружбу с ним. Летом 1353 года с переездом в Миланпроисходит самый большой поворот в жизни Петрарки. С. 257. "О дивное сношение..." - За этим возгласом из антифоновпраздника Обрезания идут слова: "Творец рода человеческого, одушевленноетело прияв, удостоил родитися от Богородицы девы". Петрарку можно понятьтак, что император и папа оказались для Риенцо Понтием Пилатом и Каиафой. С. 258....его именовали Севером Клементом - "Север" - Суровый,"Клемент" - Милостивый (лат.). С. 265....правдивые сны... - Вергилий. "Энеида", VI, 893-896: Двери двойные у Сна; из грубого сделаны рога Первые; легок чрез них сновидениям истинным выход. Жарко сияют другие слоновой отточенной костью, Но ими ложные сны к небу царство теней посылает. Макробий ("Комментарий на сон Сципиона", I, 3, 20) поясняет:отполированный рог пропускает свет, а слоновая кость любой тонкости остаетсянепрозрачной. С. 271. наш великий итальянец... - Джованни Висконти. В XIII векеВисконти были капитанами (начальниками охраны) архиепископов, но в 1281 годуОттоне Висконти сам достиг архиепископства; в борьбе с землевладельцамиДелла Торре Висконти с 1311 года стали государями Милана, потом - синьорамиПанин, Пармы и многих других городов, с 1353 по 1356 год - даже Генуи.Переселение Петрарки в Милакш многим казалось изменой идеалам свободы,республики, Рима, объединения Италии: Висконти были единоличнымиправителями, подавляли в подвластных городах коммуны, об объединении страныи не думали. С. 277....псилл... абротин - Лукан. "Фарсалия", IX, 891-937:легендарное племя псиллов абротином (род полыни) и другими своими средствамиспасло римский лагерь от чудовищного нашествия змей. Играя, как обычно, наопускаемой части цитаты, Петрарка заставляет сравнить свою неподверженностьсклоке со свойством псиллов безболезненно переносить укусы змей. С. 278....о Цицероновой ране. - Речь идет о ране, вызванноймногократным падением толстого тома Цицерона на одно и то же место левойноги, после чего Петрарка серьезно болел целый год, пока не прогнал врачей ине вылечил себя диетой; см. об этом в Повседн. ХХI, 10, и в письме кБоккаччо из Милана от 18 августа 1360 года ("Разные письма", 25: "МойЦицерон пожелал оставить в моей памяти незабвенный и прочный отпечаток..."). С. 288. Иоанну из Чертальдо - Джованни Боккаччо, с которыми послеличного знакомства осенью 1350 года Петрарка вступает в оживленную переписку(всего 33 письма). похвалы нашему соотечественнику - Данте, о котором Петрарка говоритподробно только в настоящем письме. После посещения Петрарки в Милане весной1359 года Боккаччо послал ему в сопровождение к подарку - списку(собственноручному?) "Божественной комедии" - латинские стихи о Данте("Чести Италии славный оплот, чью главу увенчали // Римские лавром вожди!Принять соизволь благосклонно // Данта ученого труд..."). С. 291....терзает несчастную песню. - Вергилий. "Эклоги", 3, 26-27. С. 291-292....не завидую ни одному человеку - см. Метрич. письма, I, 6к Джакомо Колонне: "Зависть неведома мне, ненавижу себя одного лишь, //Только себя презираю, - хоть, может быть, прежде я сам же // Всех презирал,поднимая себя выше звезд; переменчив // Так человек..." (строки 15-18). С. 293. пожать благородную руку - Вергилий, "Энеида", VIII, 162-166....не уступлю ни Нису, ни Фитию, ни Лелию - троянец Нис пошел на смертьза друга Эвриала ("Энеида", IX, 174-467); пифагореец Финтий, или Пифий (уПетрарки - Фитий) отдал себя заложником за друга Дамона, приговоренного кказни сиракузским тираном Дионисием (Цицерон. "Об обязанностях", III, 10,45; "О пределах добра и зла", II, 79; "Тускуланы", V, 63); Лелий былбезупречным другом и соратником Сципиона Африканского. С. 295....litera (буква) это как бы legitera - то есть производное отlegere, "читать" (лат.). С. 303....вянет и засыхает... - см. Псалтирь, 89, 6: "Ты какнаводнением уносишь их; они - как сон, как трава, которая утром вырастает,утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает". В. Бибихин
2020-11-19
97
