УДИВИТЕЛЬНОМ ЧЕЛОВЕКЕ Довольно ты начитался о мелочах моей жизни, достаточно затянулсярассказ о Цицероновой ране. Чтобы ты не думал, будто только Цицерона любятбезвестные люди, добавлю к прежним историям еще одну; хоть ты давно о нейнаслышан, она тронет тебя новым примером необычной преданности. Здесь у нас перед глазами всегда стоит Пергам, альпийский город Италии,- в Азии ведь, ты знаешь, есть другой город того же названия, некогдастолица Аттала, потом достояние Рима. В этом нашем Пергаме живет одинчеловек, не очень сильный в науках, но острый умом; если бы только онсвоевременно занялся благородными искусствами! По ремеслу он золотых делмастер, давно уже и весьма заметный. Что всего лучше в его характере, онценитель и любитель выдающихся вещей, но презирает и золото, котороеежедневно держит в руках, и обманчивые богатства, кроме как в мерунеобходимого. И вот он, человек уже в годах, услышав как-то мое имя,подслащенное известностью, сразу зажегся невероятным желанием завести сомной дружбу. Долгий бы получился рассказ, возьмись я прослеживать, какимипутями он шел к исполнению своего смиреннейшего желания, сколько преданностии почтительной любезности он проявил ко мне и всем моим чадам и домочадцам,чтобы силой дружеского влечения приблизиться ко мне, далекому от него, -незнакомый в лицо, но уже известный намерениями и именем; что у него было вмыслях, можно было прочесть на его лице и увидеть по глазам. Неужели,по-твоему, я мог отказать ему в том, в чем никакой варвар, никакое дикоеживотное не отказало бы? Покоренный его любезностью, преданным и неизменным уважением, я всемсердцем ему доверился; да я и человеком бы себя как следует не считал, еслибы по черствости не ответил любовью на благородную любовь. Он - ликовать,торжествовать, всем видом, словом, жестом выказывать душевную радость,возводить очи гор_е_, словно в благодарность за исполнение заветной мечты;весь вдруг превратился в другого человека, потратил немалую часть своегоимущества в мою честь, развесив знак, имя и изображение нового друга по всемуглам своего дома, хоть имел его запечатленным в своем сердце, а еще однучасть - на переписку всего производимого мной в любом стиле, причем я,увлекшись увлеченностью этого человека и необычностью его намерений, сталлегко и щедро давать ему сочинения, в которых отказывал людям гораздо болеевысоким. И что же? Постепенно он отошел от прежней жизни, поведения,занятий, привычек и настолько перестал быть тем, чем был раньше, что емудивились и поражались. Больше того, наперекор моим советам и частымувещаниям не оставлять свое дело и хозяйство ради запоздалых занятийсловесностью, в одном только этом глухой и недоверчивый ко мне, он запустилсвою ремесленную мастерскую, знает теперь только школу и учителей свободныхискусств, невероятно доволен, дивно прилежен; насколько успешен в занятиях,не знаю, но, если не ошибаюсь, заслуживает успеха, с таким рвением стремяськ такой прекрасной вещи и так презрев все остальное. Талант и душевнаяпылкость у него всегда были, а в его городе множество наставников; помехойявно только его возраст, - хотя ведь и Платон, и Катон, такие люди, отнюдьне напрасно занялись - первый, как читаем, в уже зрелом возрасте философией,второй в старости - греческой словесностью. Кто знает, не заслужит ли и этотмой друг еще и таким путем место где-нибудь в моих сочинениях. - Итак, имяэтому человеку Энрико, прозвище Капра, Коза, - животное быстроногое,неленостное, любящее зеленую листву и по природе всегда тянущееся ввысь.Коза, считает Варрон, называется потому, что словно косит листву, - ведькоза, если переменить букву, это как бы коса. Да будет тебе известно, чтонашей Козе это относится больше, чем к любой другой: попади она в лес утром,поверь мне, она вернулась бы с переполненными выменем и утробой. Все этотебе уже давно прекрасно известно, но пусть останется для сведения других.Дальнейшего ты пока еще не знаешь. Вот такой и так относящийся ко мне человек давно уже начал просить,чтобы я удостоил своим посещением его пенаты, простым однодневнымпребыванием, как он выражался, сделав его славным на все века и счастливым.Я не без труда оттягивал исполнение этого желания уже несколько лет; толькотеперь наконец и близость места и даже не просьбы, а заклинания и слезыпросителя заставили меня склониться, хотя возражали друзья поважней, которыеувидели тут недостойное их чести смирение. Так или иначе, я пришел в Пергамк вечеру 13 октября; путеводителем был сам хозяин, который трепетал отстраха, что я пожалею о своем решении, и потому всеми способами старался исам и через других отвлекать меня разговорами от ощущения пути;действительно, мы незаметней прошли ровный и краткий путь. Кое-кто иззнатных знакомцев меня тоже все-таки провожал, главное затем, чтобыразведать тайну столь пылкого человека. Когда вошли в город, меня с большим весельем встретили друзья, аградоправитель, военачальник и первые граждане ежеминутно наперебойприглашали меня в общественные палаты и в лучшие дома, и мой провожатыйснова был в великой тревоге и волнении, как бы я не поддался на усиленныеуговоры. Однако я сделал то, что счел достойным себя: вошел вместе соспутниками в дом более скромного друга. Там - всего наготовлено, обед неремесленника, не философа, а царский, покои золоченые, постель пурпурная, накоторую, свято клянется хозяин, не ложился и не ляжет никто другой,множество книг не механика и ремесленника, а ученого человека, преданногонаукам и искусствам. Мы провели у него вечер и, кажется, нигде и никогдавечер не проходил при большем ликовании хозяина: он так волновался отрадости, что его домашние боялись, не кончится ли все болезнью или безумием,а то и смертью, как со многими в старину случалось. На следующий день яушел, гонимый почестями и скоплением людей; градоправитель и еще большеечисло народа провожали меня дальше, чем мне бы хотелось, и, только к вечерувырвавшись из объятий гостеприимнейшего хозяина, я к ночи вернулся в своюдеревню. Вот, мой Нери, все, что я хотел тебе сказать. Тут конец ночномуписанию; не в силах оторваться от него, я досиделся чуть не до зари, исонливая часть ночи склоняет усталого к предутреннему покою. Всего тебедоброго, будь счастлив и помни обо мне. Писано деревенским пером в октябрьские Иды, до света [Пагаццано, 15 октября 1359]
2020-11-19
81
